открытыми глазами.
     Через десять дней  выехали через разлог между гор  на  реку Охоту,  а
дальше дорога шла по льду. Наконец мореходы достигли реки Арки. Здесь жили
пешие тунгусы.  От этих мест мореходы пересели на собачьи нарты и в первых
числах мая прибыли в  Охотск.  Карцов сильно недомогал и  остался лежать в
доме почтового смотрителя.
     - Сколько дней вы были в пути?  - спросил начальник Охотского порта у
Ивана Степановича.
     - Если считать из Петербурга,  семь месяцев и четырнадцать дней, а из
Иркутска - пять месяцев.
     Начальник покачал головой.
     - И  ваша жена перенесла путешествие?!  На  вид она такая маленькая и
хрупкая.
     - Я  люблю мужа и  ради него перенесу все,  -  гордо отвечала госпожа
Крукова.
     Через неделю умер  мореход Федор Карцов.  Его  похоронили на  местном
кладбище. Отпевал поп охотской церкви со всем причтом.
     Время  шло  быстро.   В  Охотске  Круковы  познакомились  с  Николаем
Коробицыным -  приказчиком иркутского купца Михаила Булдакова. Он наблюдал
за сооружением и погрузкой новопостроенного корабля "Св.  Николай". Больше
ста компанейских служителей находились под его командой.  На "Св. Николай"
грузили провиант, одежду, ткани и другие товары, необходимые в колониях.
     У  галечной косы вмерз в  лед фрегат "Феникс".  В прошлом году на нем
прибыл в  Охотск архимандрит Иоасаф,  вызванный в  Иркутск по  высочайшему
повелению.  Фрегатом  командовал обрусевший англичанин Джеймс  Шильдс,  из
подпоручиков оренбургского полка,  изрядно знающий мореходное дело.  Может
быть,  он обучался в  навигационной школе в Иркутске,  но об этом никто не
знал.  Фрегат  "Феникс",  первенец  судостроения в  Русской  Америке,  был
построен в  1794 году трудами и  заботами правителя Баранова.  Конечно,  в
полном смысле фрегатом он  называться не  мог,  но все же имел три мачты с
прямым вооружением и  восемь чугунных пушек.  Он  поднимал около 11  тысяч
пудов разного груза и сотню пассажиров.
     Плотник Фома Терентьев,  строивший фрегат,  понимал толк в  убранстве
корабля.  Впереди,  под бушпритом,  он поставил вырезанного им из твердого
дерева монаха,  склонившего голову над раскрытым Евангелием.  А  на  корме
красовался российский герб.
     Что же  касается скорости,  главной особенности фрегатов,  то здесь у
"Феникса" многого не хватало.  Над водой он сидел сравнительно высоко и не
мог  нести всех  фрегатских парусов.  Даже  Шильдс,  по  чертежам которого
строился фрегат, не мог выжать из парусника больше девяти узлов в попутный
ветер.
     Иван  Степанович Круков навестил капитана "Феникса".  Это  был  рыжий
мужчина,  весь в разноцветной татуировке. По-русски он говорил неправильно
и был очень обрадован английской речью Степана Крукова.  Он долго тряс ему
руку.
     - Очень рад,  очень рад. Не выпить ли нам по маленькому стаканчику? У
меня есть ром. Называйте меня Яков Егорович, меня все так зовут в колонии.
Сам правитель Баранов меня так назывет, - с гордостью сказал англичанин.
     За стаканчиком рома Круков спросил капитана:
     - Что за человек этот Баранов?
     - О-о-о...  Баранов -  это  чудо.  Он  умнее  самого умного министра.
Клянусь, это так. Александр Андреевич не знает страха и пользуется большим
доверием всех,  кто  у  него работает.  Баранов любит свою родину,  а  это
большое дело.  Его уважают даже краснокожие.  О,  да!  Верьте мне, Баранов
великий человек.  Он  хочет  в  школе  учить своих индейцев.  Это  немного
смешно.  Он  смотрит на них не так,  как англичане.  О-о...  Я  знаю,  как
относятся к  индейцам на  другом  берегу  Америки...  Только благодаря его
находчивости мы построили этот замечательный корабль "Феникс",  на котором
можно без опасений плыть вокруг света...
     Круков не думал,  что ему придется иметь дело с  индейцами,  и слушал
вполуха.
     С  наступлением теплых дней пришел небольшой парусник,  принадлежащий
вдове Шелиховой,  -  "Доброе предприятие св.  Александры",  находившийся у
острова  Атхи,   где  мореходы  промышляли  морских  котиков.   Командовал
парусником подштурман Козлов.
     Сто  три  тысячи котиковых шкурок оказалось в  трюме парусника.  Иван
Степанович впервые  увидел  моржовые клыки,  добытые  на  острове Атхе,  и
шкурки песцов,  голубые и белые.  В трюме парусника оказалось более тысячи
шкурок морского бобра и  столько же  бобровых хвостов.  На "Фениксе" и  на
"Добром  предприятии св.  Александры" объединенная компания получила мехов
больше чем  на  миллион рублей.  После сортировки и  упаковки вторые сорта
сухим  путем отправят в  город Кяхту на  китайской границе.  А  все  самое
лучшее пойдет в Санкт-Петербург.
     Круков вникал во  все подробности компанейских дел.  Он был человеком
умным и сразу понял,  что быть просто мореходом, без знаний всех тонкостей
промысла,  невозможно.  Он  удивился,  с  каким  пренебрежением подштурман
Козлов смотрит на приказчиков, внимательно разглядывавших шкурки.
     - Мое дело -  карты,  компас и астрономия,  -  говорил он. - Шкурками
пусть мужики занимаются,  а я пачкать рук не стану... Платят купцы хорошо,
что правда,  то правда.  Я  три года пробыл на промыслах и на заработанные
деньги могу десять лет без нужды прожить в России.
     Наступил день  отхода.  На  борту  парусника "Доброе  предприятие св.
Александры" находилось около  трех-тысяч  пудов разнообразных товаров.  Он
вез  инструменты,  необходимые для  постройки кораблей,  гвозди,  железные
полосы,  медные  листы,  немного  продовольствия.  На  палубе  лежали  два
адмиралтейских якоря, сваренные в кузницах Охотска.
     Ивана Степановича Крукова и  его  супругу подштурман Козлов устроил в
маленькой душной каютке на корме корабля.
     Перед  самым  отходом в  Охотск  прибыла иркутская почта,  и  Круковы
узнали,  что алеутские тойоны Николай Луканин и Никифор Свиньин умерли еще
в  марте  месяце.  Они  не  выдержали обильных  угощений иркутских купцов.
Непрерывное трехмесячное пьянство могло свалить кого угодно.
     В самый канун июня,  после напутственного молебна, подштурман Козлов,
дождавшись полной воды,  вышел из  порта.  Плавание до Курильских островов
было благоприятным,  льдов не встречали,  но на вторые сутки, по выходе из
Курильского пролива, ночью внезапно умер Козлов, изрядно выпивший в порту,
а других мореходов среди промышленных не было.
     Рано утром Ивана Степановича разбудило многоголосое пение.  Он  вышел
на палубу и удивился.  Промышленные, не зная, на какой курс ставить паруса
после  перемены ветра,  решили  отдаться на  волю  всемудрого бога.  Стали
служить акафист божьей  матери и  угодникам Николаю-чудотворцу и  Зосиме и
Савватею,  соловецким чудотворцам.  По  окончании службы иконы  вынесли на
палубу,  прикладывались к ним и просили со слезами помощи.  Решили идти по
ветру.
     Но тут вышел Иван Степанович и объявил,  что он мореход. Промышленные
обрадовались и решили, что кораблем командовать должен Круков.
     Парусник "Доброе предприятие св.  Александры" благополучно прибыл  на
Кадьяк, в Павловскую гавань. Правитель Баранов горячо поблагодарил Крукова
и без промедления назначил его капитаном на галиот "Варфоломей и Варнава",
отход которого задерживался из-за  отсутствия на службе компании человека,
знающего навигационные науки.


                               Глава шестая

             ИМПЕРАТОР ПАВЕЛ БЫЛ ПЕРВЫМ И ЗЛЕЙШИМ СЕБЕ ВРАГОМ

     Император Павел Петрович сидел за любимым письменным столом грушевого
дерева,  углубившись в чтение.  Раннее утро.  В бронзовом подсвечнике ярко
горят свечи.
     Окна  домов  в  первой адмиралтейской части почти все  были  темными,
только в доме вице-канцлера,  что напротив Зимнего дворца,  ярко освещены.
Виден  свет  и  в  других домах,  где  находятся департаменты,  коллегии и
канцелярии.
     Часы с  изображением богини Венеры отбили шесть.  С  последним ударом
дверь в кабинет императора приоткрылась.
     - Ваше императорское величество, генерал-лейтенант Ростопчин прибыл с
докладом.
     Император Павел поднял голову.
     - Пусть войдет, - раздался его сиплый голос.
     Вошел  генерал  Ростопчин  и   низко  поклонился.   У   него  обильно
присаленная голова и на ногах блестящие кожаные сапоги выше колен.
     - Манифест готов?
     - Готов, ваше величество.
     - Читайте.
     Ростопчин вынул  из  папки  лист  бумаги,  исписанный мелкими четкими
буквами.
     - "Восприяв  с  союзниками  нашими  намерение  искоренить беззаконное
правление,  во  Франции существующее,  восстали на оное всеми силами.  Бог
сниспослал благодать свою на ополчение наше,  ознаменуя до самого сего дня
все подвиги наши успехами..."
     - Буду   и   впредь  противиться  неистовой  французской  республике,
угрожающей истреблением закона и благонравия,  - неожиданно оборвал чтение
император.  Он смотрел на Ростопчина большими мутными глазами,  в  которых
зажигался гнев.  -  Вы слышите,  генерал,  я ваш император, я ваш закон! -
почти кричал Павел, ударяя себя в грудь.
     - Так точно, ваше величество! - отступив на шаг, рявкнул Ростопчин. -
Вы наш император!
     - Читайте дальше, генерал, - успокоился Павел.
     Но Ростопчин успел прочитать всего несколько строк.
     - Русские  привыкли  видеть  на  престоле  юбку  вместо  мундира,   -
неожиданно произнес император.
     Ростопчин остановил чтение, но, увидев, что император уже все сказал,
продолжал:
     - "...отослав  пребывающего гишпанского  поверенного в  делах  Ониса.
Теперь же, узнав, что и наш поверенный в делах в положенный срок принужден
был выехать из  владений короля гишпанского,  принимая сие за  оскорбление
величества нашего,  объявляю ему войну,  повелевая во  всех портах империи
нашей наложить секвестр и  конфисковать все купеческие гишпанские суда,  в
оных  находящиеся,  и  послать всем  начальникам сухопутных и  морских сил
наших повеление поступать неприязненно везде и  со всеми подданными короля
гишпанского..."
     Павел помолчал. Взял перо, обмакнул в чернила.
     - Давай сюда.
     Ростопчин торопливо подал манифест.
     Павел  повернулся к  иконе,  перекрестился и  подписал,  разбрызгивая
чернила.
     - Приказываю: Севастополь именовать впредь Ахтиарой*.
     _______________
          * Маленькая деревушка в десяток глиняных  домиков,  разбросанных
     по берегу залива, где расположен Севастополь.

     - Слушаю, ваше величество.
     - Приказываю  перлюстрировать  все  письма  на  имя  великой  княгини
Елизаветы Алексеевны, - положив перо, сказал Павел.
     - Будет сделано, ваше величество, - записывая приказание императора в
особую тетрадь, отозвался Ростопчин.
     - Надоел мне князь Чарторыйский, услать бы его подальше.
     Ростопчин молчал.
     - Гофмейстера  князя   Чарторыйского  послать   министром  к   королю
сардинскому, - повысил голос император, - немедленно.
     - В какую страну, ваше величество?
     Король  сардинский был  лишен  своего королевства и  путешествовал по
Европе.
     - Пусть едет в Италию.  Где-нибудь да разыщет...  Все, генерал, я вас
не задерживаю.
     "Разве  можно  с  таким  государем  найти  правильную государственную
систему?  -  подумал Ростопчин,  выходя из царского кабинета. После смерти
Безбородки  Федор  Васильевич  принял  бразды  правления  в   департаменте
иностранных дел.  - Он хочет все сделать сам, требует, чтобы его повеления
исполнялись немедленно,  и  не  терпит  никаких  противоречий своей  воле.
Разубедить  его  почти  невозможно и  разубеждать опасно.  Политика  Павла
преследует только одну цель - заявить, что новое царствование представляет
собой отрицание предыдущего".
     Однако сам Федор Васильевич не являлся мыслящим, преданным вельможей,
а   многие  говорили,   что  и   моральные  добродетели  его  были  весьма
сомнительны.  У него всегда два лица: одно напоказ, другое само по себе. И
первое видоизменялось, смотря по обстоятельствам...
     Часы в  кабинете императора отбили семь ударов.  Двери слева от стола
открылись.  Вошел  великий князь  Александр Павлович.  Чувствовал он  себя
весьма прескверно. Страх перед отцом мучил его каждое утро и каждый вечер.
Подгибались и дрожали ноги,  кружилась голова. Положение ухудшалось и тем,
что великий князь был основательно глуховат и очень близорук.
     Подав  рапорт,  Александр Павлович застыл на  месте,  ожидая вопросов
августейшего отца.  Отчет давался в  мельчайших подробностях...  Все,  что
относилось к петербургскому гарнизону,  по всем караулам города и даже все
сведения о конных патрулях, разъезжавших в Петербурге и его окрестностях.
     Однако на  этот раз  все обошлось.  Голову императора занимали другие
мысли.
     - Иди,  -  сказал он,  - и чтобы впредь везде был порядок. В рапортах
пиши не  только имена патрульных солдат,  но и  клички лошадей.  Все может
быть... Поздравляю, ведь у тебя вчера родилась дочь.
     - Да, ваше величество, бог благословил...
     Александр Павлович с  чувством поцеловал руку  родителя и,  не  желая
испытывать судьбу, немедленно удалился.
     Павлу целовали руку, преклонив одно колено. Однако если при Екатерине
это было почти символично,  то император должен был слышать, как стукалось
колено об пол, и чувствовать поцелуй...
     Перед  императором появился  его  духовник,  член  Правительствующего
сената и святой Анны первой степени кавалер Исидор Петрович Петров.
     - Посмотри,   отче,  видишь?  -  спросил  Павел,  указав  пальцем  на
противоположный угол.
     - Не вижу, ваше величество.
     - Облачение для церковной службы разве не видишь?
     Теперь  только  духовник  обратил  внимание  на  развешанное у  стены
тканное золотом священнослужительское облачение.
     - Вижу, ваше величество, но зачем оно здесь?
     - Хочу служить обедню.
     - Обедню? - Духовник подумал, что ослышался.
     - Разве,  как  глава русской церкви,  я  не  могу  служить обедню?  -
недовольно сказал император.
     - Я этого не сказал,  - вывернулся Исидор Петрович Петров. - Но канон
православной церкви запрещает священникам совершать святые таинства,  если
они женаты на второй жене*.
     _______________
          * Мария Федоровна была вторая жена Павла I.

     Император оказался огорченным.  Но против канонов православной церкви
спорить не стал.
     - Возьми себе облачение, отче, - сказал он. - Тебе пригодится. Небось
таких риз раньше не нашивал.
     - Спасибо,  спасибо...  Вы не забыли,  ваше величество, - спохватился
духовник,  - графиня Ливен пожалует к вам с новорожденной княгиней ровно в
восемь, так как изволили приказать.
     - Помню, помню, - ворчливо отозвался император и посмотрел на часы.
     Дверь во внутренние покои снова открылась, в кабинет вошла статс-дама
графиня Ливен. Она бережно держала в руках кружевной сверток.
     - Ваше величество, посмотрите на внучку. Дочь Александра и Елизаветы.
     Император двумя пальцами приподнял кружево.
     - Сударыня,  возможно ли,  чтобы у  мужа  блондина и  жены  блондинки
родился черненький младенец?  -  после  долгого созерцания сказал Павел  и
поднял свои оловянные глаза на графиню.
     - Государь, бог всемогущ...
     - Да,  да,  бог все может,  -  ответил император. - Передайте великой
княгине мои поздравления и подарок.
     Павел   Петрович  взял   со   стола   золотой   браслет,   украшенный
бриллиантами, и положил его на кружевной сверток в руках статс-дамы.
     - Как вы добры, ваше величество, великая княгиня будет очень рада.
     Император  махнул   рукой.   Графиня  поклонилась  и   тотчас  унесла
новорожденную.
     Девочка родилась в  несчастливый день.  Прожила она  совсем  недолго.
Доктора даже не могли определить болезнь.
     Великий  князь  Александр  Павлович,  выйдя  из  отцовского кабинета,
столкнулся со своим другом князем Чарторыйским.
     - Прощайте, ваше высочество, - сказал князь. - Я покидаю Россию.
     - Не может быть! Зачем?
     - Только  что  граф  Ростопчин  передал  мне  повеление  императора о
немедленном выезде  в  Италию,  искать сардинского короля.  Буду  при  нем
министром.
     На  глазах Александра Павловича показались слезы.  Он понял,  что это
камень в  его  огород.  Императору с  недавних пор  претила дружба сына  с
князем Чарторыйским.
     - Пойдемте,  князь,  вон туда,  к  окошку.  У меня есть еще несколько
минут до  плац-парада.  Поговорим...  Мой  отец  совсем потерял разум.  Он
захотел все  преобразовать,  все решительно.  Все перевернуть вверх дном в
государстве.  Вы  знаете  о  всех  безрассудствах,  совершенных  отцом  за
последнее время. Их невозможно перечислить. Полнейшая неопытность в делах,
строгость,  лишенная малейшей справедливости.  Я  говорил вам раньше,  что
хочу  покинуть родину.  Но  теперь думаю иначе.  Если придет и  мой  черед
царствовать,  я  постараюсь даровать  стране  свободу.  Я  клянусь...  сам
совершить революцию и передать власть представителям нации.
     Великий князь всхлипнул и, вынув платок, стал утирать слезы.
     - Успокойтесь,    ваше    высочество.    Не    привлекайте   внимания
любопытствующих...  Я  уверен,  что  все  повернется   к   лучшему.   Могу
посоветовать:   не   подавайте   повода   к  подозрениям.  Прощайте,  ваше
высочество.
     Великий князь обнял Адама Чарторыйского. Они поцеловались.
     - Вы уезжаете,  счастливчик.  А нам остаются вахт-парады и маневры. И
сейчас мне на парад. Бог знает, как он пройдет. И я ничего не могу сделать
для вас.
     - Не печальтесь. Берегите себя. - Адам Чарторыйский знал, что великий
князь смертельно боялся отца  и  не  смел ему  прекословить.  Нелегко было
наследнику жить и  служить.  Он  поминутно думал только об  одном:  как бы
лучшим  образом  удовлетворить  требования  своего  строгого  родителя.  А
император,  заметив слабость своего  сына,  относился к  нему  грубо,  без
всякого уважения.
     На  следующий день  во  дворце  распространилась невероятная новость.
Генерал-прокурор князь Лопухин,  осыпанный со  всех  сторон императорскими
милостями, уходит в отставку.
     - Значит, малиновый цвет линяет?! - недоумевали придворные.
     - Император нашел себе новую даму сердца.
     - Нет,  император по-прежнему боготворит Анну  Петровну,  -  сообщали
более осведомленные.  -  Только вчера она получила новый подарок, какой-то
особенный бриллиант желтого цвета.
     - Михайловский замок приказано окрасить в цвет ее перчаток.
     - Но почему уходит ее отец?
     - Разве у  хорошей фаворитки не  может быть  отца,  плохо угождающего
императору?
     Слухи подтвердились.  Князь Лопухин ушел в  отставку,  на  его  место
назначен А.  А.  Беклешев.  Почему ушел  князь Лопухин,  осталось неясным.
Многие были склонны считать,  что  дела князя пошатнулись после смерти его
покровителя канцлера Безбородки.
     Последним докладом графа Палена у  императора были  дела объединенной
американской  компании.   После   ухода  князя  Лопухина  коммерц-коллегия
поддержала проект, подготовленный госпожой Шелиховой и наследниками.
     Павел  Петрович прочитал вслух  первый параграф правил:  "Учреждаемой
компании для промыслов на  матерой земле Северо-Восточного моря,  по праву
открытия   России   принадлежащих,    именоваться   под   высочайшим   его
императорского    величества    покровительством    Российско-Американскою
компаниею".
     - Далеко, ох, далеко! - пробормотал он, взглянув на карту.
     - Ваше величество,  вы  когда-то весьма благоволили к  основателю сей
компании купцу Григорию Шелихову... Вы тогда еще были наследником.
     - Шелихов, купец Шелихов, напомните мне, генерал.
     Генерал-губернатор Пален  положил перед  императором письма  Григория
Шелихова.
     - Помню,  теперь помню,  -  оживился император.  -  Я  писал их еще в
Гатчине. Да, да... Но ведь он умер?..
     - Остались наследники, ваше величество.
     Император вновь взял проект и быстро пробежал глазами по строчкам.
     - Написано хорошо.
     - Посмотрите еще один до