учала миллион рублей в год
на  свое содержание.  Миллион -  это в  государстве,  где многие чиновники
получали тридцать шесть рублей годового жалованья,  где  можно было нанять
повара с  женой-прачкой всего  за  три  рубля в  месяц.  Главный правитель
Российско-Американской  компании  Баранов,   вместе  со   всеми  русскими,
кадьякцами и алеутами, работая в тяжелейших условиях, вряд ли мог получить
миллион рублей чистой прибыли ежегодно.


     Капитан-лейтенант Крузенштерн был  неприятно удивлен,  не  увидев  на
рейде острова Святой Елены знакомых очертаний второго корабля экспедиции -
"Невы".  Перед  тем  как  потерять друг  друга  у  южных  берегов  Африки,
Лисянский получил приказ соединиться кораблям именно в этом порту.
     Погода стояла превосходная,  небо чистое,  без облаков. Перед глазами
маленький городок,  лежавший между двух гор.  Единственная улица  вымощена
камнем,  чиста  и  опрятна.  Каменные домики построены в английском вкусе,
ярко  освещены  солнцем.  Перед  губернаторским  домом,  отличавшимся   от
остальных  по  величине,  разбит  небольшой  сад.  Близ  набережной стояла
островерхая каменная церковь.
     Причалов у берега не было,  зато на защищенном от ветра рейде стоянка
для кораблей спокойная. Грунт - ил с песком, и якоря держат превосходно.
     Находясь с  визитом у  губернатора,  Крузенштерн узнал,  что Россия и
Франция воюют между собой. "Газеты недавно сообщили, - говорил губернатор,
- что  на  русские суда,  стоявшие во  французских портах,  наложен арест,
грузы конфискованы, а моряки брошены в тюрьму".
     Иван Федорович вернулся на корабль в растерянности. "Как быть дальше?
- раздумывал он.  -  Куда  направить свой  путь,  как  избежать встречи  с
французами?"
     Газеты много писали о славе и мужестве императора Наполеона,  и никто
не  мог  подумать,  что  через  несколько лет  он  будет побежден русскими
войсками и закончит свои дни на этом скалистом острове...
     Ночью вахту стоял лейтенант Головачев, отличный моряк. Как мы помним,
он   оказался   единственным  офицером,   осудившим   поведение  командира
Крузенштерна и  своих товарищей во время столкновения на шканцах "Надежды"
с начальником экспедиции Николаем Петровичем Резановым.
     Утром, в восемь часов, Крузенштерн съехал на берег.
     В  каюту  купца Федора Шемелина неожиданно вошел сменившийся с  вахты
лейтенант Головачев. В руках у него был небольшой бюст из дерева. Странно,
но  молодой  лейтенант  и  умудренный годами  купец  подружились за  время
плавания.
     - Дорогой Федор Иванович, - сказал лейтенант, - вот мой бюст, что мне
сделал китаец в  Кантоне.  Будьте добры,  поберегите его.  Ко мне в  каюту
иногда попадает вода,  и  я  боюсь,  что  бюст подмокнет и  испортится.  А
главное, вот конверт, здесь важные для меня бумаги, сохраните их.
     Поблагодарив, лейтенант ушел.
     Федор Иванович прочитал надпись на конверте и удивился.
     "Приход в Кронштадт может раскрыть сию печать,  и каждому да отдастся
по принадлежности",  -  было на писано на конверте.  И еще ниже: "Бюст мой
старшему по чину принадлежит".
     Федор  Иванович  счел  необходимым попросить разъяснения.  Лейтенанта
Головачева он нашел на шканцах.
     - Что за  премудрая надпись на  вашем конверте?  -  спросил купец.  -
Конечно,  у  вас прежняя химера не  вышла еще из  головы и  вы  все так же
собираетесь умереть?
     - Не  смущайтесь,  друг.  Я,  право,  потерял все  мое здоровье.  Моя
изнемогшая натура едва ли перенесет сей путь. Дай бог, чтобы я жив был, но
ведь это делается для всякого случая.
     Федор Иванович поверил его словам и больше ни о чем не спрашивал.
     - Отгадаете ли вы, кому бюст мой назначен?
     - Как не отгадать!  Конечно,  ежели случится, что вы и  в  самом деле
умрете, то кому другому приличнее, как не родителям вашим.
     - Нет!
     - Тогда брату?
     - Нет!
     - Ну, так неотменно, любимому вашему предмету.
     - Никак нет..
     - Ну, так я уж за тем ничего больше не знаю.
     - Николаю Петровичу Резанову, - ответил Головачев.
     - Да ему на что? Что ему будет в бюсте вашем? Неужели вы думаете, что
вы записаны в вельможецкие друзья?
     - Нет,  я не думаю,  но Николай Петрович сам будет знать,  для чего я
это делаю.
     Так закончился разговор на шканцах.  Лейтенант Головачев пошел в свою
каюту, а купец Шемелин в свою.
     Прошло тридцать минут. Шемелин снова вышел на шканцы и стал смотреть,
как  астроном Горнер делает зарисовки города.  И  вдруг  из  кают-компании
послышался стук,  похожий  на  то,  как  будто  на  палубу  уронили что-то
тяжелое.
     - Выстрел,   -   обеспокоенно  сказал  Горнер  и   тотчас  побежал  в
кают-компанию.
     Через  несколько  минут  стало  известно,  что  застрелился лейтенант
Головачев.
     Шемелин онемел от  ужаса и  неожиданности.  Собравшись с  силами,  он
решил все увидеть своими глазами и вошел в каюту.
     Лейтенант лежал навзничь,  поперек постели.  Кровь лилась из его рта.
Верхняя губа была разорвана,  несколько зубов выбито. Пистолет лежал перед
ним  на  комоде.  Пистолет без  курка,  вместо него был вставлен фитиль из
тонкой  тряпки.  Головачев нарочно снял  курок  и  употребил фитиль,  дабы
выстрел произошел наверняка.
     Тело  Головачева вынесли на  шканцы,  обмыли  и  одели  по  правилам.
Вызванный с  берега командир Крузенштерн дал  приказ сделать опись  вещей,
ему принадлежавших*.
     _______________
          * Описание  самоубийства  лейтенанта  Головачева   приведено   в
     сочинении  Федора Шемелина "Первое путешествие россиян вокруг земного
     шара". Спб., 1816.

     Между  бумагами в  комоде  нашли  запечатанное письмо  -  конверт  на
высочайшее имя государя императора, потом командиру Крузенштерну, старшему
лейтенанту Ратманову, Ромбергу, астроному Горнеру и Тилизиусу.
     Губернатор острова разрешил похоронить Головачева на  общем кладбище.
В три часа дня все было готово к погребению.  Тело положено в дубовый гроб
и перевезено на берег.  На пристани ждал церковник,  посланный от пастора.
Он накрыл гроб черным покрывалом.  Гроб несли восемь матросов. Крузенштерн
и  Ратманов шли перед гробом.  Четверо офицеров,  по два с каждой стороны,
придерживали траурное покрывало. Остальные шли сзади.
     После  отпевания  в  церкви,   совершенного  местным  пастором,  тело
Головачева под ружейные залпы было опущено в землю.
     Император Наполеон,  мятущийся в одиночестве на острове,  наверно, не
раз  останавливался  у  памятника,   читал  надпись  над  гробом  русского
лейтенанта.
     "Четырехдневное пребывание наше  у  острова Святой Елены,  -  записал
Крузенштерн в  своем  дневнике,  -  во  всех  отношениях весьма  приятное,
нарушилось печальным и совсем неожиданным происшествием.  Второй лейтенант
корабля моего,  Головачев,  благовоспитанный двадцатишестилетний человек и
отличный морской офицер,  лишил сам  себя жизни.  За  час  прежде того при
отъезде моем  с  корабля на  берег казался он  спокойным,  но  едва только
приехал я на берег,  то уведомили меня,  что он застрелился. Я поспешил на
корабль и  нашел его уже мертвым.  Со  времени отхода нашего из Камчатки в
Японию приметил я  в нем перемену.  Недоразумения и неприятные объяснения,
случившиеся на корабле нашем в начале путешествия,  о коих упоминать здесь
не  нужно,  были  печальным  к  тому  поводом.  Видя  все  более  и  более
усиливающуюся  в   нем  задумчивость,   тщетно  старался  я   восстановить
спокойство душевного его состояния. Однако никто не помышлял из нас, чтобы
последствием оной  могло быть  самоубийство,  а  особенно перед окончанием
путешествия. Я надеялся, что он по возвращении своем к родителям, родным и
друзьям  скоро  излечится от  болезни,  состоящей в  одной  расстроенности
душевной. На корабле не предвиделось к тому никакой надежды, ибо ни я, при
всем моем участии и  сожалении о  его состоянии,  ни  сотоварищи не  могли
приобрести его  доверенности.  Все  покушения наши к  освобождению его  от
смущенных мыслей оказались тщетными..."
     Лейтенант Головачев окончил жизнь  самоубийством.  Что  же  послужило
причиной  его   поступка?   Прямых   свидетельств  нет,   письма  его   не
опубликованы.  Однако,  судя по запискам Федора Шемелина и командира Ивана
Крузенштерна,  можно сделать некоторые выводы.  Несомненно,  Головачев был
высоко порядочным человеком и  не  мог пойти ни  на  какие сделки со своей
совестью.    Он    один    осмелился   осудить   грубые    выходки   своих
товарищей-офицеров против начальника экспедиции Резанова.  Получилось, что
Головачев был  невиновен в  отвратительных событиях на  шканцах "Надежды".
Можно предположить, что пришлось вынести ему на обратном пути в Петербург.
Офицеры "Надежды" вполне справедливо считали,  что их  призовут к  ответу,
ведь оскорблению подвергалась личность императора, и готовились к защите.
     Препятствием на их пути стоял Петр Головачев.  Он считал, что виноват
в  нарушении правил товарищества,  и  в  то  же  время знал,  что не может
совершить бесчестный поступок...
     Крузенштерн проявил  осторожность.  Он  был  уверен,  что  безопаснее
пройти в  Балтийское море и  Петербург не через пролив Ла-Манш,  где могли
встретиться французские корабли, но вокруг Шотландии.


                                  * * *

     Первым из трехлетнего плавания в  Кронштадт пришел корабль "Нева".  В
июне и  Лисянский был предупрежден английским кораблем о военных действиях
между  Россией и  Францией.  Однако Юрий  Федорович не  побоялся встречи с
французами,  приказал  изготовить артиллерию и  продолжал идти  намеченным
курсом.
     "23 числа поутру мы, приближаясь к предмету своего отечества, - писал
приказчик  Николай  Коробицын  в  своем  отчете,   -   нетерпеливо  желали
удовольствовать зрение наше оным.  Тогда для нас и час казался за день.  В
восемь часов в какое мы пришли восхищение, когда открылся Кронштадт глазам
нашим!  Тогда всякий с восторгом и чувствительностью приносил благодарение
всевышнему вождю,  управляющему плавание  наше.  В  половине девятого часу
достигли мы Кронштадтской рейды и  в  расстоянии 1/2 мили от гавани встали
на  якорь.  В  девять  часов  салютовали с  корабля Кронштадтской крепости
тринадцатью выстрелами пушек,  на  что  с  одной ответствовало нам  равным
числом выстрелов. Стены уже Кронштадтской гавани наполнены были множеством
обоего полу зрителей, а корабль наш тот же час окружен был приезжающими из
Кронштадта шлюпками...
     25  числа  корабль наш  взошел в  усть-канал Кронштадтской гавани для
выгрузки из оного товаров.  Сего дня приезжали к нам из Петербурга министр
коммерции граф Николай Петрович Румянцев и граф Строганов.
     26  числа  в  восемь  часов  утра  его  величество государь император
удостоил корабль наш "Неву" своим высочайшим присутствием,  и  угодно было
его  величеству осчастливить нас  своим  благоволением остаться у  нас  на
корабле завтракать,  для  чего изготовлена была часть оставшейся от  вояжу
служительской солонины,  сухарей и воды,  полученных нами в Кронштадте при
отправлении в вояж... В продолжении завтрака я имел счастье говорить с его
величеством о китайской в Кантоне коммерции, о товарах, полученных нами на
вымен от китайцев.  В  десять часов его величество отбыл с  корабля нашего
обратно в Петербург на шлюпке без всякой церемонии".
     На  пути  из  Кронштадта император был  оживлен,  ласково беседовал с
графом Румянцевым и морским министром адмиралом Чичаговым.
     - Как  прикажете поступить с  Крузенштерном,  ваше величество?  Скоро
"Надежда" прибудет в Кронштадт, - спросил Чичагов.
     Александр Павлович погрузился в раздумье.
     - Я,  право,  не  знаю,  что делать,  -  сказал он  по-французски.  -
Пожалуй,   господа,   отложим  разбор  событий  на  шканцах  "Надежды"  до
возвращения Резанова...  А может быть,  не станем пачкать столь прекрасное
начало.  Мой  адъютант граф Толстой советовал закрыть глаза...  Да  и  сам
Резанов просил простить виноватых.
     Опять наступило молчание.  И граф Румянцев и министр Чичагов понимали
щекотливое  положение Александра Павловича.  Если все,  что писал Резанов,
правда, то офицеры оскорбили на шканцах особу самого императора.
     - Как прикажете, ваше величество, - склонил голову министр Чичагов. -
Вы вольны казнить и миловать.


     9  августа  корабль  "Надежда" отдал  якорь  на  Кронштадтском рейде,
находясь в отсутствии три года и двенадцать дней.
     Можно представить,  как был разгневан капитан Крузенштерн, узнав, что
"Нева" пришла первой и давно стоит у кронштадтского причала.
     Это навсегда испортило отношения между командирами.


                                  * * *

                      "С.-Петербургские ведомости",
                      ј 71, 1806, вторник 4 сентября

     Высочайшие его  императорского величества рескрипты,  данные  на  имя
флота капитан-лейтенантов Лисянского и Крузенштерна.


                                    1

                   Флота капитан-лейтенанту Лисянскому

     По  совершению вами благополучного плавания кругом света,  к  чему вы
призваны были  нашею  волею,  мы  останемся уверенными,  что  память  того
отличного  подвига  достигнет  и  до  грядущего потомства.  Оставляя  ваши
заслуги собственному достоинству и между тем желая облечь их в то отличие,
какое принадлежит делам знаменитым,  мы возводим вас в  сословие кавалеров
ордена святого Владимира 3-й  степени,  в  той  мысли,  чтобы  перед лицом
отечества ознаменовать меру монаршего нашего к вам благоволения.
     Препровожденные знаки  ордена  повелеваем вам  возложить  на  себя  и
носить по установлению.

                  Дан в Петергофе июля в 27 день 1806 г.

     На  подлинном  подписано  собственной  его  императорского величества
рукой: Александр.


                                    2

                  Флота капитан-лейтенанту Крузенштерну

     Совершив  с  вожделенным успехом  путешествие кругом  света,  вы  тем
оправдали справедливое о вас мнение, в каком с воли нашей было вам вверено
главное руководство сей экспедицией.
     Есть  ли  потомству  принадлежит имя,  какое  вы  себе  стяжали,  нам
принадлежит в лице вашем поощрить незабвенный пример,  какой предначертано
нами   дать   для   России  на   торговом  поприще  и   другого  полушара.
Торжественному тому свидетельством да будет монаршее наше благоволение,  в
ознаменование  которого  облекаем  вас  в   третий  класс  ордена  святого
Владимира.
     Жалуемые знаки повелеваем возложить на себя, носить по установлению.

             Дан в Санкт-Петербурге августа в 10 день 1806 г.

     На  подлинном  подписано  собственною  его  императорского величества
рукою: Александр.


     Рязанские,  ярославские,  московские и архангельские мужики, ходившие
на  "Надежде" и  "Неве"  в  далекое плавание,  с  честью  оправдали звание
русского матроса.  Это на их долю выпало самое трудное:  убирать и ставить
промокшие,  тяжелые паруса  в  бурную погоду.  Вопреки мнению иностранцев,
русские  матросы  отлично выносили тропическую жару,  пересекая экватор...
Пожалуй,   кругосветное  плавание  убедило  весь  мир  в  высоком  морском
мастерстве и величии духа русского народа.
     Через несколько дней в  "С.-Петербургских ведомостях" была напечатана
краткая заметка:
     "Корабли "Надежда" и "Нева",  которые под флагом российским назначены
были для  путешествия кругом света,  вышли с  Кронштадтской рейды 26  июля
1803    года   под    руководством   известного   капитана   Крузенштерна.
Действительному камергеру Резанову,  который находился на  первом  из  сих
кораблей,  вверены были политические по торговле намерения. Сия экспедиция
заключала  в   своем  числе  также  ученых  людей  по  части  естественной
истории...  К  чести управляющих кораблями должно прибавить,  что  во  все
трехлетнее путешествие на  "Надежде" не  потеряно ни  одного человека.  Из
экипажа на  "Неве"  умерло  только два  человека.  Излишне было  бы  здесь
повторять о  достоинствах того  и  другого  капитана,  г-д  Крузенштерна и
Лисянского,  коих  заслуги  столь  примечательно возглашены  в  высочайших
рескриптах, которые в номере 71-м сих ведомостей уже напечатаны".
     Прочитав заметку,  главный  директор   правления   Михаил   Матвеевич
Булдаков  долго  не мог успокоиться.  От обиды защемило сердце.  Как легко
император отказался от своих прежних слов  и  обещаний!  Можно  ли  верить
кому-нибудь  на  этом свете?!  Проглотив дозу сердечных капель,  он очинил
перо и принялся писать письмо в далекую Русскую Америку, Николаю Петровичу
Резанову.


                             Глава тридцатая

                   ЗЕЛЕНЫЙ БРИГ СНОВА ПОДНИМАЕТ ПАРУСА

     В  феврале  на  индейском острове зазеленела трава.  Появились первые
весенние цветы. Солнце светило ярче и грело. В воздухе запахло водорослями
и прелью от гниющих прошлогодних листьев.
     Старейшины племени стали чаще собираться в  большой бараборе.  Оттуда
доносились громкие голоса. Индейцы спорили, доходило чуть не до драки.
     В  дождливое  февральское  утро  жителей  поселка  разбудил  пушечный
выстрел. Выглянувшие из домов индейцы увидели парусное судно.
     Это  был  зеленый бриг капитана Роберта Хейли.  Бриг стоял на  якоре,
матросы убирали на нем паруса.
     По  приказу  вождя  охотники стали  грузить бобровые шкуры  на  баты.
Погрузили  на  десять  батов  пятьсот  превосходных  шкур  и  двинулись  к
стоявшему на якоре бригу.  Подойдя к борту,  индейцы запели приветственную
песнь, а Ютрамаки тем временем взобрался на палубу.
     На  шканцах его  встретил капитан Роберт Хейли.  В  руках  он  держал
большую  подзорную  трубу.  Осторожный англичанин внимательно наблюдал  за
всеми действиями индейцев. Из кармана камзола торчала Библия.
     - Здравствуй, Ютрамаки, ты ведь говоришь по-английски.
     - Здравствуй, капитан.
     - Ну, зайдем в каюту, выпьем по стаканчику рома.
     - Что ж, я не против.
     В каюте капитан налил по стаканчику себе и гостю.
     - Ютрамаки, ты, наверное, единственный индеец, у которого есть штаны.
Смотри-ка, шляпа и куртка, совсем европеец. Только вот не хватает сапог. Я
давно хотел спросить,  как вы, индейцы, можете совсем босыми ходить в лесу
или по камням.
     - Кто к  чему привык,  -  уклончиво ответил Ютрамаки.  -  Мне было бы
жарко носить столько одежды, сколько надето на тебя.
     - Ну ладно,  это к  делу не относится...  сколько привез мне бобровых
шкур на продажу?
     - Тысячу шкур.
     - О-о-о,  превосходно...  Я  тебе привез подарок,  Ютрамаки,  черного
раба, молодого мужчину, у него черная кожа.
     - Черного?  Вот такого,  как этот стол?  -  индеец указал на  стол из
черного дерева.
     - Да, совсем такой. Наверное, еще чернее.
     - Я тоже тебе приготовил подарок. Пойдем, капитан, посмотрим бобровые
шкуры. Они на батах.
     Чтобы  лучше  рассмотреть бобров,  капитан вышел на  шканцы и  только
успел наклониться,  как вождь воткнул ему в грудь кинжал. Двумя выстрелами
из пистолета он убил помощника - Ричарда Мейлза - и суперкарго.
     Притаившиеся на батах  индейцы  бросились  на  бриг.  Они  как  кошки
карабкались  по  борту,  помогая  друг  другу.  На палубе началась свалка.
Матросы успели выстрелить три раза из фальконета, но без всякого успеха.
     Индейцы хозяйничали на бриге. Они доставали людей из кубрика, снимали
с мачт,  убивали и бросали в море.  Англичане отбивались как львы. Индейцы
падали,  сраженные пулями, под ударами топоров и ножей. Матросы Том, Вилли
и  Джек сопротивлялись с  особым упорством и уложили много врагов.  Палуба
была залита кровью и завалена трупами.
     Через  час  сопротивление  окончилось,   англичане  были  уничтожены.
Начался  грабеж.   Весь  день  из   трюмов  брига  на  берег  перевозились
всевозможные товары. Покойный капитан Хейли накупил в Кантоне много всякой
всячины.
     Слепцов и ос