Петровичу Резанову,  и  только  с  его  ведома вам  позволено расходование
компанейских денег. Вам надлежит согласовывать с Резановым попутные заходы
в порты.  Новая инструкция секретна,  но Николай Петрович познакомит вас с
ней перед отъездом.
     - Значит,  моя должность будет заключаться в  том,  чтобы смотреть за
парусами?
     - Вы преувеличиваете, господин Крузенштерн.
     - Я  не согласен на таких условиях идти в  плавание,  -  поднимаясь с
кресла,  твердо сказал Крузенштерн.  -  Я офицер императорского флота и не
позволю командовать статскому у себя на корабле, кем бы он ни был.
     - Что ж,  мы будем вынуждены просить Адмиралтейство назначить на ваше
место  другого офицера.  Новая инструкция утверждена правлением компании и
представлена его величеству государю императору.
     - И что же император?
     - Инструкция высочайше одобрена.
     Воцарилось тягостное молчание. Лицо Крузенштерна побледнело.
     - Воля  императора для  меня  священна,  -  сказал  Иван  Федорович и
склонил голову.
     - Очень рад,  Иван  Федорович,  что  мы  поладили.  Желаю счастливого
плавания и благополучного возвращения,  но,  ради бога,  держите в памяти,
что вы  находитесь на  службе компании и  должны превыше всего почитать ее
интересы.    Главный   предмет   экспедиции:   для   облегчения   торговли
Российско-Американской компании проложить путь  морем  к  нашим селениям в
Америке,  открыть  свободную торговлю с  Японией,  в  Китае  отыскать вход
кораблей в Кантонскую гавань...
     "Крепкий орешек его морское благородие,  - подумал Булдаков, проводив
гостя.  -  Такому только дать за что уцепиться.  А  наш Николай Петрович -
человек мягкий, деликатный. Не проглотил бы его Крузенштерн..."
     Михаилу  Матвеевичу Булдакову недавно исполнилось тридцать семь  лет.
За  три  года  он  попривык к  столице и  чувствовал себя  свободно.  Дела
компании пошли  в  гору.  Шутка  ли,  сам  император в  пайщиках!  Главный
директор был здоров, крепок и имел железную хватку.


     Погрузка на  суда,  стоявшие в  Кронштадте,  шла  полным ходом.  Груз
поступал разный.  Грузили якоря,  пушки,  железо,  свинец,  медную посуду,
канаты, парусное полотно и всякого рода провиантские грузы. Особое место в
трюме  "Надежды"  занимали  царские  подарки,   предназначенные  японскому
императору. Подарков было много, почти на триста тысяч рублей.
     26  июня  Петербургская Академия наук  избрала Николая Резанова своим
почетным членом.
     Ремонт затянулся, поэтому выход в плавание откладывался на июль.
     Иван Федорович все еще не мог смириться. Как круто повернулось колесо
фортуны!  Будто все складывалось отлично.  Он был назначен начальником,  и
это давало ему неограниченную власть и над кораблями и над людьми. Но черт
возьми этого Рязанова! Он смешал карты. Камергер и действительный статский
советник, его превосходительство, по чину равен контр-адмиралу...
     И теперь он,  Крузенштерн,  командир над двумя кораблями, а Резанов -
начальник экспедиции,  и  ему принадлежит верховная власть.  Кажется,  все
справедливо, сам император узаконил место Резанова, но Крузенштерн все еще
пытался найти выход... Он хотел разом получить все, и получить не по чину.
Ведь таких, как он, офицеров, обучавшихся в Англии, было полтора десятка -
одни лучше,  другие хуже, но в общем-то все получили достаточно знаний для
командования кораблями.  Какие преимущества он,  Крузенштерн,  имел  перед
товарищами,  однокашниками?  Да никаких!  Разве что у  него были связи при
дворе среди остзейских немцев. Но Иван Федорович крепко держался за жизнь.
В  данном  случае он  считал,  что  кругосветное плавание поставит его  на
голову  выше  всех  однокашников  и   обеспечит  ему  карьеру.   И  только
кругосветное путешествие,  а  не какие-то коммерческие дела.  Он проклинал
жалких купчишек, вмешивающихся в снаряжение и отправку экспедиции. Ему был
противен вид всяких мешков и ящиков, грузившихся в трюмы корабля.
     В  который уже раз он  про себя проклинал Лисянского за недосмотр при
покупке кораблей в Лондоне.  На "Надежде" Иван Федорович сменил две мачты,
оказавшиеся  гнилыми,   и   весь  такелаж.   Он  придирчиво  пересматривал
мореходные инструменты, карты, книги, привезенные из Англии.
     Нет,  мореходные инструменты были  в  порядке.  Компания не  пожалела
денег  на  то,  чтобы  снабдить экспедицию по  самому высокому классу.  Он
несколько  раз  с   досады  принимался  ругать  московского  купца  Федора
Шемелина, назначенного старшим компанейским приказчиком.
     21  июля  на  флагманский  корабль  "Надежда"  прибыл  из  Петербурга
чрезвычайный посол  к  японскому  двору  действительный статский  советник
Резанов  вместе  со  своей  свитой.   Проводить  посла  приезжали  министр
коммерции граф  Николай  Петрович Румянцев и  товарищ министра морских сил
вице-адмирал Павел Васильевич Чичагов.
     Резанов и  его  свита заняли приготовленные для  них  помещения.  Как
всегда в подобных случаях,  оказалось много недовольных.  Крохотные каютки
не нравились вельможам, привыкшим к обширным апартаментам.
     Николай Резанов,  с  белым  лицом  и  учтивыми манерами,  сразу  стал
ненавистен Ивану Крузенштерну.
     В  яркий солнечный день 23 июля на корабли прибыл император Александр
в  сопровождении адмирала Чичагова,  графа  Николая  Петровича Румянцева и
чрезвычайного посла Николая Резанова.
     Митрополит Амвросий на палубе "Надежды" отслужил молебен,  испрашивая
у небес благополучного плавания,  и обошел оба корабля, по обычаю кропя их
святой водой.
     На палубах при приближении императора выстроились матросы и  офицеры.
Если читатель представляет себе белоснежные шеренги с синими воротниками и
бескозырками,  он ошибается. Матросы были одеты в зеленые мундиры и такого
же  цвета длинные брюки.  На  головах круглые шляпы.  Мундиры со  стоячими
воротниками   и    разрезными    обшлагами.    Унтер-офицеры    отличались
полубоярковыми шляпами с  приподнятым с  одного бока полем и черным бантом
из гарусной ленты с оранжевым кантом и пуговками. Мундиры, как у матросов,
темно-зеленого сукна, на воротнике и обшлагах блестел золотой галун.
     Артиллерийская команда  несколько  отличалась от  матросов.  Шляпы  у
артиллеристов  полубоярковые,   треугольные,  с  пуговицей.  Темно-зеленые
мундиры с  загнутыми полями  и  фалдами и  белого сукна  стоячий воротник.
Пуговицы  у  артиллеристов медные,  литые,  были  надраены  и  блестели на
солнце.
     Лица матросов,  простых русских мужиков,  были серьезны и  задумчивы.
Ведь они уходили в плавание надолго по океанам,  им доселе неведомым,  и в
неведомые земли.  Уходя,  они прощались с родными и близкими, будто шли на
смерть.
     За митрополитом на флагманский корабль взошел император со свитой. Он
прошел  вдоль  молчаливых  матросских  шеренг,   пожелал  им   счастливого
плавания.  Затем  Александр отправился на  "Неву" и  тоже  сказал матросам
напутственное слово. Наверно, никогда на палубе этих двух кораблей не было
столько адмиралов, как в этот день.
     - Хороши ли суда,  как по-вашему,  командир?  - обратился император к
Крузенштерну.
     - Превосходны, ваше величество.
     - Очень рад, очень рад. А какова их скорость?
     - Полагаю,   не  меньше  одиннадцати  узлов  в  хороший  ветер,  ваше
величество.
     Закончив осмотр кораблей, император снова обратился к Крузенштерну:
     - Есть ли у вас личные просьбы ко мне?
     - Никак нет, ваше величество.
     На  прощание император подал Крузенштерну руку для  поцелуя,  которую
Иван Федорович облобызал, встав на колени.
     Император сошел с  борта "Надежды" и  покинул рейд  под  несмолкающие
крики "ура" и пушечную пальбу.
     На   следующий  день  в   Дворянском  собрании  Петербурга  в   честь
кругосветной экспедиции был дан обед.  На обеде присутствовал император со
свитой и многие адмиралы и офицеры столицы.
     Николай Петрович Резанов сидел по  правую руку от императора и  был в
полном смысле слова героем дня. За его здоровье пили шампанское и говорили
речи.
     Капитан-лейтенант Крузенштерн и  Лисянский,  как самые малые в чинах,
сидели в тени от яркого,  как солнце,  императора, и никто не помнит, было
ли сказано в их честь хоть одно приветное слово.
     Зато  подпоручик лейб-гвардии  Преображенского полка  Федор  Толстой,
сидевший рядом  с  командирами кораблей,  весь  вечер  веселил  их  своими
забавными выходками. Изрядно выпив, подпоручик Толстой выкрикивал скверные
слова,  приставал к  штатским,  оскорблял и словом и действием.  Под конец
обеда слуги вывели его из зала и отвезли домой в бесчувственном состоянии.
     26 июля 1803 года в  восемь часов утра с  корабля "Надежда" выстрелом
из пушки дали знать о начале движения.
     Пользуясь попутным ветром, вместе с компанейскими кораблями снялись с
якоря более трех десятков купеческих судов разных флагов.  Они прощались с
русскими кораблями и желали счастливого плавания.


                            Глава шестнадцатая

                      БОГУ МОЛИСЬ, А ЧЕРТА НЕ ГНЕВИ

     Южнее острова Ситки расположен остров Бобровый.  Он  вытянулся к  югу
почти на сто миль.  От материкового берега остров отрезан узким и глубоким
проливом.  А  у  южного входа  в  пролив море  врезалось в  берег обширным
заливом. Здесь, среди множества малых и больших островов, покрытых зеленой
шапкой леса,  можно найти не одну спокойную бухту, хорошо укрытую от ветра
и любопытных глаз.
     На каменистых мысах и  скалах,  куда ни глянь,  лежат бархатно-черные
звери.  Это морские бобры.  Они покачиваются на  зеленоватых волнах,  ищут
корм в  зарослях водорослей.  В некоторых местах серые камни словно смолой
залиты -  бобры  залегли целым  стадом.  Никто  не  мешает зверю,  тишина,
крикливые чайки, снующие над морем, не привлекают его внимания.
     Солнечный,  безветренный день.  Бриг,  выкрашенный в  зеленую краску,
стоял  в  удобной бухте  небольшого острова у  входа в  пролив.  Несколько
индейских батов  теснились у  его  бортов.  На  берегу виднелись индейские
бараборы. Дальше темнел густой лес.
     Бриг заметно отличался от галиотов и фрегатов,  построенных в Охотске
и  в Русской Америке.  Да и корпуса своих судов русские не красили зеленой
краской.
     Капитан брига англичанин Роберт Хейли три года назад купил свое судно
в Ливерпуле.
     В  капитанской  каюте  на  раздвижном  стуле  сидел  индеец  Котлеан,
племянник великого вождя  Скаутлельта.  По  родовым обычаям Котлеан должен
был сделаться вождем племени после смерти Скаутлельта. Котлеан был молод и
самонадеян.  Это он  избил индианку-переводчицу на острове Ситке и  грозил
правителю Баранову.  Сейчас он приехал на английский бриг,  чтобы выкупить
захваченных капитаном Хейли заложников.
     Возле индейца стоял креол-переводчик. Русские на острове Кадьяк звали
его Иваном. Англичане прозвали Джоном.
     - Переведи, Джон: мне нужны шкуры морского бобра.
     - Сколько тебе нужно шкур?
     - Две тысячи.
     - О-о-о, столько у меня нет. Столько нет у всего племени. Вот раньше,
когда не было русских...
     - Ну,  запел свою песню!  В конце концов, это становится скучным. Что
ж, мне самому добывать бобра? Мои люди попросту не смогут этого делать.
     - У  русских промышляют бобров кадьякские жители.  Равных им на охоте
нет.
     Капитан отпил из фляги,  висевшей у  него на ремне,  и  вытер платком
рот.
     Хейли был  небольшого роста,  полный мужчина,  никогда не  повышавший
голоса.  На  бледном,  болезненном лице торчал пуговкой нос.  Рыжие густые
бакенбарды придавали ему добродушный вид.  Он  был похож скорее на пастора
англиканской церкви, чем на капитана.
     - Сколько в год можно добыть бобров в здешних местах?
     Индеец подумал, пошевелил пальцами.
     - Русские смогут добыть за год десять тысяч бобровых шкур.
     Капитан Хейли схватился за голову.
     - Десять тысяч?  Боже мой, и ты хочешь выпустить этих бобров из своих
рук?!
     Индеец молчал.
     - Скажи, в складах на Ситке у русских много ли бобровых шкур?
     - Много.
     - Почему не вывозят в Охотск?
     - У них погибло четыре корабля.
     - Хм... Сколько же на складах шкурок?
     - Наверное, три тысячи.
     - Так... А если тебе захватить эти склады?
     - Русские - мои друзья.
     - Хорошо,  а  если я  отпущу твоих людей и  не возьму за них бобровых
шкур?  Наоборот,  ты  получишь из русского склада всю пушнину,  только две
тысячи бобров отдашь мне.
     Индеец молча покачал головой.
     - Не хочешь?  Подумай, когда русские укрепятся на Ситке, они заставят
твоих людей добывать для  них  бобра,  а  тебя  самого сделают рабом.  Они
сделают вот так... - Капитан взял со стола ножницы и сделал вид, что хочет
отрезать индейцу волосы, как отрезали у рабов.
     Котлеан отшатнулся.
     - Котлеан не будет рабом.
     - Я слышу,  в тебе заговорил мудрый вождь.  Ну,  а если я подарю тебе
десять красных и  десять синих  одеял и  двадцать саженей голубого бисера?
Слушай,  я дам тебе двадцать ружей,  самых новых,  таких нет у русских,  и
четыре медные пушки.  Ну конечно,  много пороха и пуль.  А потом, разве не
время тебе быть вождем? Дядя твой стар и плохой воин.
     Роберт Хейли видел,  как  у  индейца загорелись глаза.  После прихода
Баранова к  нему в  барабору многие смеялись над его бегством,  но Баранов
простил  его  и  не  стал  мстить,  и  Котлеан  под  нажимом  своего  дяди
Скаутлельта оценил его великодушие. Но теперь в нем заговорило тщеславие.
     - Ты навсегда освободишься от русских, - продолжал капитан вкрадчиво.
- Необходимо захватить крепость на  Ситке  и  уничтожить русских по  всему
берегу. Они не ожидают такого удара.
     - Мы  заключили договор  с  русским  правителем Барановым,  подписали
бумаги, - нерешительно ответил индеец. - Мы должны быть друзьями.
     - Это ровно ничего не значит.  Обмануть врага -  достойное дело. Надо
найти бумагу и сжечь ее, и тогда все будет чисто.
     - Хорошо,  - все еще колеблясь, пробормотал Котлеан. - Надо подумать.
Вот  если бы  ты  дал  мне  сорок ружей и  много рома -  мне надо угостить
воинов, - тогда...
     - Ты хочешь совсем меня разорить,  Котлеан. Но что делать, я дам тебе
сорок ружей и ром. Итак, ты согласен?
     - Согласен.
     - Дай руку и поклянись, что не обманешь меня!
     Индеец послушно протянул руку.
     - Клянусь своими предками,  -  сказал он, - быть верным своему слову.
Пусть меня накажут боги!
     - Обещаю разрушить крепость на  острове Ситке и  убивать всех русских
на своей земле, - сказал капитан. - Повтори.
     Котлеан повторил слова клятвы.
     Роберт  Хейли  хлопнул в  ладоши.  В  дверях  возникла плотная фигура
стюарда.
     - Пусть помощник приведет ко мне заложников.
     Долго ждать не пришлось.  Помощник привел четырех индейцев, скованных
железными наручниками. Капитан Хейли небольшим ключом открыл браслеты.
     - Получай своих,  вождь  Котлеан.  Ровно через пять  дней  я  буду  у
восточного берега острова Ситки и выгружу там пушки,  порох,  ружья и все,
что ты просил.  Собирай людей,  медлить нечего.  Ах, я забыл сказать тебе,
Котлеан,  что  сегодня утром  русский корабль с  косыми парусами вышел  из
пролива и направился на юго-восток, к матерому берегу.
     - На  переднем парусе у  него большая заплата,  -  сказал Котлеан.  -
Знаю. Он здесь не первый раз... Капитан возит с собой русскую жену.
     - Вот  видишь,  как далеко забрались эти русские.  Ну,  иди,  великий
вождь, тебя ждут дела...
     Роберт Хейли подумал, что его торговле мешают и купцы республиканской
Америки,  которые набивают цены  на  меховые товары.  Когда  индейцы ушли,
капитан задумался и долго не спускал глаз с тлеющих углей в жаровне.
     - Господин капитан, я вам больше не нужен?
     - Ах,  это  ты,  Джон...  Иди,  отдыхай.  Скоро  тебе  придется много
работать, - не отрывая взгляда от синеватых огоньков, отозвался капитан. -
Скажи помощнику, что я хочу его видеть.
     Иван вышел из каюты, тихонько притворив дверь.
     Капитан  Хейли  был  странным  человеком:  жестоким и  вместе  с  тем
религиозным.  Он не расставался ни днем ни ночью с Библией, подаренной ему
на  африканском  берегу  миссионером-англичанином.  Днем  он  носил  ее  в
кармане,  а  ночью клал  под  подушку.  Так  же,  как  с  Библией,  он  не
расставался с пистолетом и держал его всегда заряженным.
     Тридцать лет он плавал на невольничьих кораблях, совершавших рейсы из
Ливерпуля по  знаменитому рабскому треугольнику.  Его  невольничий корабль
отплывал  из  Англии  с  грузом  разных  товаров.  На  африканском  берегу
побрякушки  прибыльно  обменивались на  негров,  которые  на  американских
плантациях еще  раз  обменивались с  большим доходом на  груз колониальных
товаров для Англии.
     Во время  постыдной  торговли  рабами  негры  основательно  подпирали
экономику Англии,  негров обменивали на товары,  производимые в Англии. На
плантациях   Вест-Индии  невольники  вырабатывали  сахар,  каучук,  черную
патоку.  Привезенные в Англию,  эти товары  порождали  там  новые  отрасли
промышленности.  Только  за  прошлый  год доходы от вест-индских плантаций
составили  четыре  миллиона  фунтов  стерлингов  против  одного  миллиона,
полученного от торговли со всем остальным миром.
     На  совести капитана Хейли  не  одна  сотня негров,  погибших от  его
жестокости.  Но не из-за раскаяния он решил бросить работорговлю.  Совесть
его была спокойна. Роберту Хейли пятьдесят лет, и по ночам он долго не мог
уснуть.  Появилась  одышка,  головокружение.  Тропическая  жара  подорвала
здоровье, и наступило время переменить климат.
     Пять лет назад он встретился с одним интересным человеком - торговцем
меховым товаром.  Торговец рассказал Роберту Хейли о замечательных шкурках
морского  бобра  и  котика,   которые  можно  за  бесценок  приобрести  на
северо-западе Американского материка и продать за большие деньги,  намного
превышающие стоимость черного человека.
     И Роберт Хейли решил попробовать.  Действительность превзошла все его
предположения.  Морской бобер и  котик за  три северных плавания обогатили
его. Рассчитывался он стеклянными бусами и бисером.
     Если торговля шла плохо,  он  менял шкурки на ром и  брал у  индейцев
заложников.  Еще  пять лет  такой торговли,  и  он  станет одним из  самых
богатых людей  в  Англии.  Но  мешало одно  обстоятельство:  русские!  Они
считали себя хозяевами этой благодатной страны и  не давали ему поступать,
как он поступал в Африке.
     - Сэр,  вы меня звали?  -  Ричард Мейлз,  помощник капитана,  вошел в
каюту.  Это  был высокий и  плотный моряк с  огромными ручищами и  громким
голосом.
     - Да,  дорогой Мейлз. - Капитан отодвинул Библию. - Садитесь поближе,
вот сюда.
     Ричард  Мейлз  поспешно опустился в  кресло  и  приготовился слушать.
Отношения с капитаном были у него отличные,  но тем не менее он никогда не
заставлял его повторять свои приказания дважды.
     Капитан начал издалека.
     - Здешние индейцы неплохо воюют.  - Он зевнул и закрыл рот ладонью. -
Но  совсем не  пригодны для тяжелой работы.  Я  попробовал продавать их на
плантации.  Куда там!  Через год  они  умирали.  То  ли  дело черные рабы!
Прекрасно переносят тяжелый труд  и  отлично размножаются.  Если  бы  дело
обстояло иначе,  в Америке давно исчезли бы все индейцы. Ты не думай, я не
жалею,  что ушел из Черной Африки,  нет.  Здешний климат действует на меня
благотворно.  Я стал дышать свободнее и спокойно сплю. Но уж если я взялся
торговать  пушниной,   то  не  хочу  прибыль  отдавать  русскому  дяде.  Я
договорился с  вождем диких.  Думаю,  что через месяц мы уничтожим русский
форт на Ситке.  Он стоит у меня поперек горла,  как кость.  Русские удачно
выбрали место,  форт стоит посредине обильных бобровых обиталищ. Здесь нет
выбора. Кто владеет Ситкой, тот хозяин бобровых шкур.
     - Да,  сэр, - поторопился подтвердить помощник. - Я впо