поджидал в Малаховке, - мои новенькие подопечные, они только-только  сдали
экзамены, и им присвоены птичьи прозвания. Есть  еще,  разумеется,  классы
млекопитающих, земноводных, рыб, насекомых, паукообразных,  -  все  как  в
природе.
     - Так вы что же - действительно ждали Филина?  -  впервые  в  течение
монолога Жабрева подал голос изумленный Иван Данилович.
     - Не совсем. В видеонаряде, что я  получил  от  старшего  по  классу,
значились Чиж и Неясыть. В сущности, вы - моя персональная  ошибка,  и  за
это я еще получу строжайшее взыскание. Почему-то мной на несколько  секунд
овладело легкомыслие. А, подумал я, Филин или  Неясыть  -  какая  разница?
Наверное, в наряде  напутали.  Словом,  махнул  рукой  -  и,  конечно  же,
поплатился за это.
     - По-моему, это я поплатился, а не вы, - заметил Филин. - Я ведь  мог
и инфаркт получить, когда услышал, что приговорен к смерти.
     - Еще не поздно, - мрачно изрек Жабрев.
     - Что не поздно?
     - Получить инфаркт.
     - Почему? - насторожился Филин.
     - Да потому, что приговор никто не отменял. Вы что думаете, я  просто
так, ради красивых глаз вам тут басни рассказываю? Нет,  я  отлично  знаю,
что вы уже никогда никому ничего не сможете поведать об изнаночной стороне
тепе. Наши отношения по-прежнему регулируются Уложением. Впрочем,  вы  мне
симпатичны. Поэтому я сформулирую перспективу вашей  судьбы  более  мягко.
Перед вами дилемма: либо вы становитесь членом  ТП-системы,  либо...  увы,
все тот же прежний вариант.
     - Слушайте, но ведь это шантаж?! - возмутился Филин.
     - А что мне прикажете делать? - пожал плечами  Жабрев.  -  Выбирайте.
Только не думайте слишком долго. В одном случае вы  теряете  все,  включая
жизнь,  во  втором  не  теряете  ничего,  кроме  ложной  щепетильности,  а
приобретаете оччень многое. Поверьте мне.
     - Я буду думать. - Иван Данилович лег на пол и отвернулся к стене.
     Долгое время он не издавал ни звука, и  Жабрев  уже  подумал,  -  что
Филин заснул, как вдруг тот приподнялся на локте  и,  обращаясь  к  стене,
спросил:
     - А что это за задание, которое вы должны  были  выполнить  вместе  с
Чижом и Неясытью? Что-нибудь сложное, раз вдвоем было не справиться?
     - Вообще говоря, я могу не отвечать  на  ваш  вопрос.  Смысл  заданий
доступен лишь посвященным. Но я все-таки объясню -  считайте  это  авансом
под ваше решение. Мы должны были войти в выходные двери грузовой ТП-камеры
- она, вы знаете, располагается по соседству с пассажирской ТП-кабиной,  -
взять один весьма увесистый ящик, спустить на лифте, выволочь в зал, затем
снова затащить в лифт, поднять в грузовой редуктор, перенести  в  грузовую
камеру, уже воспользовавшись входными дверями, и только потом отправить по
адресу.
     - Зачем такие сложные манипуляции? -  Иван  Данилович  отвернулся  от
стены и недоверчиво уставился на Жабрева.
     - В  тепе  много  хитростей.  Эта  -  лишь  одна  из  многих.  Кто-то
отправляет из пункта А в пункт Б  какое-нибудь  барахло  -  например  ящик
ветоши, А некто посторонний хочет, чтобы эта ветошь попала в пункт В.  Что
для этого требуется? Требуются  ТИПы.  Как  вы  хорошо  знаете,  ТП-кабина
оборудована двумя дверями - входными и выходными. Функции их меняются,  но
для пассажира есть непреложное правило: если ты вошел  в  одну  дверь,  то
выходишь обязательно через другую. То же  -  и  с  грузами.  Только  после
закрытия входной двери вовсе не обязательно отправлять кабину.  Можно  тут
же открыть выходные двери и вытащить груз с  другой  стороны.  А  уж  ТИПы
позаботятся, чтобы внешне это выглядело  как  отправка:  розовое  табло  и
прочее.
     - Значит - кража? - Филин почесал переносицу.
     - Ну зачем же так грубо? Просто переадресовка.
     - А как же получатель в пункте Б?
     - О, это элементарно. Вы когда-нибудь видели внепространство? И я  не
видел.  И  получатель  в  пункте  Б  не  видел.  И  никто  на   свете.   А
внепространство - это очень коварная штука. Оно самопроизвольно смыкается,
размыкается, - словом, ведет  себя  своенравно  и  непредсказуемо.  Иногда
глотает грузы. Людей вот не  глотает  -  иначе  никто  не  пользовался  бы
телепортацией, - а грузы, экая жалость, порой исчезают. Ничего не попишешь
- природа!
     - И что же, высокопоставленные ТИПы вроде вас  не  гнушаются  грязной
работой - перетаскиванием ящиков, беготней по лифтам?
     - Ну что вы! Обижаете. Это работа для стажеров, кандидатов, новичков.
А руководит, конечно, старший по званию.
     Филин думал всю ночь и все следующее утро. А в полдень четвертого дня
- полумертвый от жажды и голода - он дал Жабреву согласие.
     Вечером разомкнулся ТП-канал. В  кабину  телепортации  вошел  уже  не
просто видеожурналист Филин, а ТП-кандидат первой категории.
     Иван Данилович еще не  знал,  что  эти  четверо  суток  провел  не  в
незнакомом городе, а  во  все  той  же  Москве.  Новый  кооператив  "ТИП",
построенный в Капотне, предоставлял ТП-услуги в  виде  персональных  кабин
всем новоселам. Надо ли говорить, что среди будущих новоселов не  было  ни
одного, кто не принадлежал к ТИПам.
     Словом, Жабрев говорил истинную правду. У  тепе  действительно  много
хитростей. И Филину предстояло хорошо потрудиться, чтобы разобраться в них
досконально.
     Жабрев... Сейчас, когда Иван Данилович висел в неизвест...


               ...рить честно, папка, сначала я испугался. Сначала я
          очень испугался. Ужас как. Ну представь  -  еще  несколько
          часов назад все было превосходно. Мы  с  мамой  играли  на
          компьютере в "Пикник на обочине". Я  трижды  добирался  до
          Золотого шара - удивительное везенье. Потом  легли  спать.
          Вдруг - посреди ночи - все  как  задрожит,  как  задрожит!
          Бац! - и квартиры нашей  нет.  Чернота.  В  голове  свист.
          Удушье. И тут же свет какой-то неясный, убийственный запах
          гнили, и я лечу в какую-то жижу. Брызги,  вонючие  ошметки
          во все стороны, я начинаю тонуть.
               Ну не тонуть - погружаться. Минуты две я  барахтался,
          наконец вылез на кочку. Нет,  кочкой  ее  назвать  сложно.
          Нечто мягкое, но не вязкое, не  липкое,  не  хищное  -  на
          глубине полуметра.  Сесть  нельзя,  зато  можно  стоять  и
          осматриваться.
               Ты меня, конечно, извини, папка, но  осматриваться  я
          начал не сразу.  Сразу  меня  начало  рвать.  И  вовсе  не
          стыдно. Тут любого затошнит - такая вонь стояла. А потом я
          к этой гнили как-то привык,  притерпелся,  что  ли,  испуг
          тоже пропал - вот тогда я и начал вертеть головой.
               Каким-то чудом меня  занесло  в  дремучее-предремучее
          болото. Можно так сказать - дремучее болото? Мне  кажется,
          можно. Видел бы ты это болото - еще не так  выразился  бы.
          Насчет "чуда" -  это  я,  конечно,  загнул.  Для  малышей,
          может, и "чудо", а мне сразу все стало ясно. Верно, кто-то
          надо мной пошутил.  Нехорошо  так  пошутил.  Навел  ТОПку,
          набрал наобум какой-нибудь адрес - и нажал курок. Откуда я
          знаю про ТОПки? Ты меня, папка, опять же извини, но ты сам
          виноват: прячешь свои ТОПки очень примитивно. Я уже  много
          раз их в руках вертел.
               Словом, очень плохая шутка. У меня-то  ведь  ТОПки  с
          собой нет. Ну попадись мне этот шутник!
               Вода в болоте была зеленоватая,  с  какими-то  синими
          плавучими комьями. Над водой стоял рыжий  слоистый  туман,
          так  что  с  видимостью  дело  обстояло  плохо.  Метрах  в
          тридцати еще можно было что-то разглядеть: на границе поля
          зрения колыхались какие-то  растения  -  то  ли  безлистые
          деревья, то ли гигантская трава, а  может,  и  древовидные
          папоротники, - но дальше все растворялось в рыжем  киселе.
          Я никак не  мог  понять,  папка,  почему  эти  травянистые
          деревья качаются. Ветра-то над болотом не  было  никакого.
          Туман  стоял  совершенно  неподвижно,  только   слои   его
          медленно  перемешивались,  а  деревья   колыхались.   Лишь
          позднее  я  подумал,  что  все  это  напоминало,  будто  в
          глубинах  гнилой  жижи  шевелилось  какое-то  колоссальное
          животное. И хорошо, что это я позднее подумал. Потому  что
          тогда, на болоте, от такой мысли я  вполне  мог  поддаться
          панике.
               Впрочем, если даже подводное чудовище там и водилось,
          на жиже это  никак  не  отражалось:  поверхность  ее  была
          абсолютно  ровной.  Ни  волн,  ни  кругов  на   воде,   ни
          приливов-отливов. Только бегала какая-то мелкая  живность:
          издалека - вроде бы  водомерки,  а  вблизи  рассмотришь  -
          удивительно: маленькие такие крабики с четырьмя  клешнями.
          И ведь не проваливались в жижу  -  резво  бегали,  хватали
          что-то невидимое с поверхности и быстро-быстро жевали.
               Да, еще летали мухи. Ну, может, и не мухи.  В  общем,
          крылатые  насекомые.  Сначала  я  подумал:   они   туманом
          питаются. Честное слово: летит такая муха сквозь туман,  а
          за ней спиральный ход остается, словно  она  дыру  в  этом
          рыжем киселе проедает. Потом одна такая муха - размером  с
          хорошего шмеля - мне на руку села. Я даже охнуть не успел,
          а она деловито проткнула всеми  четырьмя  лапками  кожу  -
          боли никакой! - и стала наливаться  моей  кровью.  Да  как
          быстро!  За  две-три   секунды   раздулась   до   величины
          теннисного шарика. Я сбил ее другой рукой - она шмякнулась
          в жижу и... утонула. Ушла на дно. Если, конечно,  у  этого
          болота  было  что-то  такое,  что  можно   назвать   дном.
          Поверхность зеленого сусла при этом не шелохнулась.
               Вот, папка, когда мне опять стало страшно. Ведь  если
          налетит  с  полсотни  таких  мух  -  во  мне  и  крови  не
          останется. Я принялся  обдумывать,  как  же  выбраться  из
          этого болота.
               Но, видно, кто-то обо мне всерьез  заботился.  Воздух
          задрожал, задвигался, в жиже - с оглушительными хлопками -
          стали появляться большие воронки.  Словно  по  мне  кто-то
          принялся палить гигантскими  воздушными  пузырями.  Причем
          весьма прицельно. Воронки все ближе, ближе. Вдруг -  хлоп!
          - и опять в глазах  черно.  Опять  свист.  Кратковременное
          удушье. Потеря орие...


     ...ном пространстве в абсолютной черноте, перед его глазами  во  всех
подробностях вставало это ненавистное лицо.  Возник  бы  он  сейчас  перед
Филиным въяве -  не  ушел  бы  живым.  Иван  Данилович  со  сладострастием
представлял в мечтах, как стискивает руки на шее Сыча,  или  крепко  возит
его мордой по кирпичной стене, или медленно погружает в ванну с  кислотой.
Не было такой казни,  которую  Филин  не  вспомнил  бы  и  не  применил  к
воображаемому подонку.
     Что было совсем плохо - Иван Данилович не мог вести счет времени.  Он
даже приблизительно не ориентировался, как долго  он  висит  в  темноте  -
минуты или часы. Это было пространство без времени.
     И тут начало подкрадываться удушье.
     Сначала пришло ощущение дискомфорта. Усилилось чувство тревоги,  чуть
быстрее заколотилось сердце. Появилась легкая одышка. Затем по телу прошла
волна испарины. Дышать стало ощутимо труднее. Сердце  дернулось  и  выдало
экстрасистолу. Пот сразу стал холодным. Он  теперь  лил  не  переставая  -
холодный липкий пот страха перед смертью.
     Воздуха не  хватало.  Сердце  уже  не  билось,  а  трещало  в  груди.
Судорожно разинув рот, Филин извивался в конвульсиях - и ничто на свете не
могло ему помочь. Сердечных средств с собой не было, ветерка не ожидалось,
а кондишен в этом пространстве, очевидно, не предусматривался.
     "Все, умираю... -  подумал  Иван  Данилович.  Затем  еще  раз:  "Все,
умираю..." И еще: "Умираю..." А потеем и эта мысль расползлась  на  рваные
клочья. Сознание залил черный,  обжигающий  льдом  ужас,  паучий  смертный
страх, не имеющий ни эмоциональной  окраски,  ни  словесного  выражения  и
сравнимый лишь с кошмаром нечаянного убийства.
     Сознание...


               ...сле второго переноса, папка, я  уже  твердо  знал,
          что это никакие не шутки. Кто-то властно и целенаправленно
          бросал меня из одной среды  в  другую  -  словно  играл  с
          котенком, привязав к леске фантик, словно дергал за  нитки
          марионетки. Я не знаю, чем я заслужил все это  или  в  чем
          провинился. Может быть, невидимый кукловод испытывал  меня
          столь странным образом. Может быть, кто-то пытался сломить
          меня. Может - запугивал. Я,  наверное,  этого  никогда  не
          установлю. Но, по крайней мере, я выстоял. Не  сломался  и
          не струсил. Ты, папка, хорошо воспитал меня.
               Вторым броском меня переправили  в  ледяную  пустыню.
          Над головой висело низкое  закопченное  небо,  к  которому
          прилипли сахарные крупинки звезд, а вокруг  расстилался...
          как бы это выразиться... не бурелом,  а  ледолом.  Торосы,
          глыбы  льда,  изломы,  сугробы,  трещины...   Было   очень
          холодно. Не настолько холодно, чтобы нельзя было  терпеть,
          но  я  физически  ощущал,  как  из  тела   уходит   тепло.
          Какие-нибудь полчаса - и я превращусь  в  сосульку,  стану
          еще одной драгоценностью в этом ломбарде ледяных сокровищ.
               Выход,   папка,   был   только   один.   Я    схватил
          полупрозрачную темную глыбу размером с виолончель,  поднял
          над головой и с натугой швырнул на  острые  изломы.  Глыба
          рассыпалась на тысячи сверкающих осколков.  Я  поднял  еще
          глыбу и тоже бросил. Через десять минут я уже  был  мокрый
          от пота, моя  одежда  исходила  паром  -  хотя  какая  это
          одежда: ночная пижама! - но я не останавливался: все бил и
          бил лед, отчетливо понимая, что  даже  короткая  передышка
          равносильна смерти. Да, я знал: если спасение не придет  в
          ближайшие полчаса, я погибну - от  перенапряжения  ли,  от
          холода или от крупозной пневмонии. Но неужели я должен был
          ждать смерти сложа руки?
               У  меня  немели  пальцы,  ноги  дрожали   от   частых
          приседаний, но я продолжал ломать лед. Вдруг краем глаза я
          заметил движение. Что-то мелькнуло среди бутылочно-зеленых
          глыб.  Я  присмотрелся.  У  подножия   невысокого   тороса
          извивался огромный кольчатый  червь.  Маслянисто-блестящее
          тело его - казалось, собранное из тысячи колец - достигало
          метров пяти в  длину,  а  толщиной  эта  тварь  была  -  с
          футбольный мяч. Голова чудовища как таковая отсутствовала,
          но  безглазый  передний  конец  тела  открывался  огромной
          зубастой пастью, в которую вполне  могла  войти  моя  нога
          целиком. Или голова.
               Отвратительно извиваясь, червь довольно  быстро  полз
          по направлению ко мне.  Я  не  стал  дожидаться,  пока  он
          доползет, и пустился в бегство.
               И сразу  же  увидел  еще  одного  червя  -  метрах  в
          двадцати впереди. Этот гад был куда больше в  размерах.  А
          чуть дальше - третий. И четвертый...
               Меня затрясло. Все видимое пространство вокруг кишело
          чудовищными червями, которые, похоже, сползались  ко  мне.
          Словно я был долгожданной приманкой или  самым  аппетитным
          лакомством на свете.
               Я продолжал бег,  но  теперь  это  было  движение  по
          какой-то немыслимой  кривой.  В  голове  словно  включился
          компьютер: я  оценивают  расстояние  до  ближайшего  гада,
          огибал  его,  держась  как  можно  дальше,  потом  засекал
          следующего червя, снова менял направление, ловил  взглядом
          двух-трех чудовищ, избирал оптимальный  путь  -  и  так  я
          несся без цели, без плана спасения,  без  логики  -  иной,
          кроме логики автомата.
               А потом, папка, я заметил впереди  большой  синеватый
          торос  с  плоской  вершиной.  Он  был  похож  на  тепуи  в
          миниатюре - на те столовые горы в Южной Америке, которые я
          не раз видел в географических  видеофильмах.  Может  быть,
          мне это сравнение пришло  в  голову  позднее,  а  тогда  я
          увидел и оценил  почти  отвесные  стены  тороса,  прикинул
          высоту - больше трех  метров  -  и  понял,  что  это  хоть
          какой-то, но шанс. Я подбежал к торосу и, не помня себя от
          страха и ненависти к тем, кто вздумал вершить мою  судьбу,
          полез наверх. До сих пор не знаю, как мне это  удалось.  Я
          впивался в лед ногтями, зубами,  сбивал  колени  и  локти,
          срывался, но снова припадал к стене - карабкался все выше,
          выше, выше, выше...
               И  вот  я  на   торосе.   Ровная,   как   видеоэкран,
          поверхность. Во все стороны -  ледяной  лом.  И  множество
          поблескивающих кольчатых тел,  ползущих  к  торосу.  Стоп,
          папка, почему - поблескивающих? Ведь  сначала  была  ночь,
          это я отчетливо  вижу,  а  потом  она  сменилась  каким-то
          невообразимым временем суток. Помнится, меня это поразило.
          Не сразу, правда, но поразило: солнца нет,  но  и  облаков
          нет, и темнота ушла - какая-то светящаяся  дымка  затянула
          небо,  и  это  немного  напоминало   ту   волшебную   пору
          московского  зимнего  дня,  когда  только-только  начинают
          сгущаться сумерки.
               И все  же  -  поблескивающие  кольца  червей.  Откуда
          взялся этот блеск? Может быть, электрические разряды?..
               Нет, папка, тогда я об этом  не  думал.  Не  до  того
          было, честное слово. А  думал  я  -  ты  удивишься!  -  об
          экологии. Клянусь!
               Вот не сойти мне с этого места - я трясся  от  страха
          на вершине тороса, но при этом думал: что  за  психованная
          экология в этой идиотской ледяной пустыне?! Обитают  здесь
          какие-то гигантские черви  -  пяти-,  семи-,  чуть  ли  не
          десятиметровые. А другой живности вроде не видно.  Чем  же
          питаются эти гады? Друг другом? Нецелесообразно -  природа
          такого не потерпит. Воздухом? Сказочки. Вон как они прытко
          передвигаются - что за метаболизм у этих червей?
               И тут же на  этот  вопрос  я  получил  ответ  -  нет,
          скорее,  намек  на  ответ.  Одна  из  тварей  доползла  до
          подножия тороса и с ходу... вгрызлась в лед.  Даже  крошки
          полетели. Судя по всему, ротовой аппарат гада работал  как
          отличная буровая головка.  Червь  исчезал  во  льду  очень
          быстро - скорость его почти не снизилась,  словно  он  шел
          сквозь  пломбир.  А  блеск  кольчатой  шкуры  усилился   в
          несколько раз. Может, черви используют энергию  водородных
          связей воды? Не знаю, не знаю...
               Еще один червь впился в торос. Потом еще и еще. Вдруг
          меня словно током ударило. Я осознал, что гады как  угодно
          могут менять  направление  в  толщине  льда.  И  если  они
          стремятся добраться до меня,  то  сейчас,  наверное,  идут
          вверх.
               И  точно.  Словно  мина  взорвалась  -  выбив  султан
          ледяной крошки, из тороса вертикально вверх вылетел червь.
          Я не стал дожидаться, когда эта орава накинется  н