то и время.
     И не болел, как выяснилось, никогда.
     С Игоряшиным телефоном тоже было занятно. Никто из нас не  знал  его.
Но  бывало,  когда  филансер  Никита  Котляренко   -   умелый   компилятор
иностранной прессы, летописец и ктитор нашего кружка - садился у  телефона
и начинал обзванивать всех, чтобы  назначить  очередную  встречу:  набирал
номер физика-ядерщика Петра Кровского - покорителя "черных дыр", или номер
художника-шрифтовика Булата Аникаева, филигранного резчика по  сандаловому
дереву и сочинителя рассказов  в  стиле  "шпрух",  или  номер  замученного
эфиром телережиссера Рубенида Нерголина, автора нашумевшей  передачи  "ХХХ
век", - в трубке вдруг раздавался характерный,  слегка  заикающийся  голос
Игоряши: "П-привет, ст-тарик! К-как хорошо,  чт-то  т-ты  мне  зв-звонишь.
Т-ты прямо т-телепат! Я т-только собрался набрать т-твой номер, -  а  т-ты
т-тут к-как т-тут. К-когда соб-бираемся? Не п-пятого ли? Я т-так и з-знал.
Не у Лад-дика ли? От-ткуда мне из-звестно? Инт-туиция, ст-таричок!..."
     Никита  клал  трубку  и  некоторое  время  сидел,  окаменев  лицом  и
уставившись в пространство. Через две-три минуты  удивление  стиралось  из
памяти.
     Как-то раз мы в полном составе - правда, без Булата Аникаева - сидели
в комнате Толи Каштаркина, манипулятора и поклонника синекдохи. Мы  сидели
в  комнате,  полной  сюрпризов,  и,  пребывая   в   отличном   настроении,
наслаждались фокусами Толи. Он вытаскивал из наших карманов  колоды  карт,
жонглировал шестнадцатью  шариками,  извлекал  изо  рта  длинные  гирлянды
бритвенных лезвий, играл веревочками, связывая их в  немыслимые  узлы,  из
которых вырастали живые цветы и вылетали бабочки, превращавшиеся в  клочья
газетной бумаги, ломались пальцами металлические рубли-монеты  с  ружейным
треском, чтобы тут же предстать перед  нашими  глазами  целехонькими.  Все
расслабились, никто в тот день не  принес  новых  рукописей,  а  обсуждать
старые не было смысла. По комнате перепархивали сочные анекдоты. И  вдруг,
когда Шушуня Майский,  матерщинный  жизнелюб,  ввернул  что-то  совсем  уж
полисексуальное, обрисовав картину, от которой все  застыли  с  разинутыми
ртами и слезами на  глазах,  в  воздухе  раздалось  сдавленное  девическое
хихиканье. Абсолютно точно, что девическое - никто из нас таким голосом не
обладал. Мы  изумленно  переглянулись  и  раздумали  смеяться,  а  Игоряша
скорчил недовольную мину.
     - Оленька! Я же умолял тебя быть сдержанной, -  укоризненно  произнес
он. - Я взял тебя при условии строжайшего  молчания,  а  теперь  пеняй  на
себя, - и Игоряша небрежно взмахнул рукой.
     На подоконнике появилась фигура потрясающе красивой девушки в изящном
платье сафари. Она залилась краской и уткнулась лицом в ладони - то ли  от
хохота, то ли от смущения.
     - Разморожу завтра! - холодно и странно  заявил  Игоряша  и  вторично
взмахнул рукой.
     Девушка исчезла, словно в кинотрюке.
     Все загалдели, но тут же опомнились и в смятенном молчании воззрились
на Игоряшу.
     Почти полторы минуты - как  в  "Ревизоре",  -  длилась  немая  сцена.
Зимарь-патетик    Шушуня    Майский    сидел    красный    как     кирпич,
семасиолог-любитель Толя Каштаркин рвал в клочья  туза  пик  из  секретной
колоды,  поклонник  Эзопа  Никита  Котляренко  совал  мимо  рта   таблетку
рудотеля, Рубенид Нерголин, гений рапидной новеллы, отъезжал  на  стуле  в
угол, Петя Кровский, отец импатоведения,  надрывно  икал,  а  эпистолярный
пират Боря Бруденко возил руками по опустевшему подоконнику.
     Наконец Игоряша встал и спокойно воздел руки.
     Он щелкнул пальцами - на столе возник японский видеомагнитофон.
     Игоряша притопнул ногой - на колени Герарду Экудянову, фотолюбителю и
профессиональному прагматику, упала суперфотокамера "Минолта  Максимум"  с
двумя микропроцессорами.
     Игоряша издал  губами  чмокающий  звук  -  перед  Славиком  Дорожным,
инженером по профессии и писателем-самоучкой  по  склонности,  образовался
роскошный конволют в кожаном переплете, вобравший все  малые  и  стыдливые
публикации Славы в многотиражной печати.
     Игоряша подмигнул Паладину Гриммову, и страдающий астмой  Ладик,  наш
король эвфуизмов, ощутил в кармане странную тяжесть  -  то  был  флакон  с
новейшим   западногерманским   антиастматическим   средством   "Супранас",
мгновенно снимающим любой, самый мучительный приступ.
     И пошло-поехало. Гак Чуков, гонитель  литературной  скверны,  получил
полное собрание  сочинений  Рея  Брэдбери  издательства  "Тimeskape"  -  в
твердом  переплете  и  с  дарственной  надписью  автора.  Пете  Кровскому,
чемпиону оксюморона и отцу-одиночке с двумя мальчишками-сорванцами,  манна
небесная явилась в виде полного комплекта гэдээровской игрушечной железной
дороги - двадцать  шесть  увесистых  коробок,  перевязанных  разноцветными
вискозными  ленточками.  Никиту  Котляренко,  поэта-гилозоиста,  едва   не
пришибла  грянувшая  сверху  электронная  пишущая  машинка  "Оливетти"   с
лепестковой шрифтовой головкой (машинка была в  антиударной  пенопластовой
упаковке, и поэтому не разбилась). Шушуне  Майскому,  пророку  кармической
словесности,  достались   три   подлинные   тибетские   тантры   II   века
(исчезновение их в одном  лхасском  монастыре  едва  не  вызвало  жестокое
кровопролитие). Боря Бруденко - хотя и демократ художественной  формы,  но
все же пожарник - обрел сверкающий микровзрывной огнетушитель (перенос его
из пятого из вероятностного 2О18 года в наше время вызвал  две  затухающие
разнонаправленные темпоральные волны, интерференция которых на рубеже XX и
XXI столетий грозила разжалованием брандмайора  Бруденко  с  лишением  его
парадной робы и именного  топора).  Далее:  Рубениду  Нерголину,  канонику
строчной   развертки,   -   ордер   на   новую   трехкомнатную   квартиру.
Кондотьеруинтерпретатору Володьке Набакову - дека "Накамичи"  с  сенсорным
управлением, двумя генераторами и автоматической подстройкой головки  плюс
вертушка "Дюаль", колонки "Джи-Би-Эль" и  усилитель  "Маранц"  с  октавным
эквалайзером.
     Наконец  Булат  Аникаев,  камикадзе  стихосложения  и   приват-доцент
унциального письма, вовсе впал в состояние ступора. В тот вечер он не смог
прийти на наше сборище - сидел у  себя  дома  и  самозабвенно  вырезал  из
вершкового куска саппанового дерева  фигурку  великого  логофета  Византии
Федора   Метохита.   Аникаев   только   сегодня   закончил   чтение    его
астрономических  сочинений  и,  прочитав,  восхитился  и  вдохновился   на
миниатюру. Легко можно представить кататоническое удивление Булата,  когда
посреди его комнаты - ни с того ни с сего  -  материализовался  раритетный
"Форд-Т" с включенными фарами.
     Словом, каждый из нашей братии получил  нечто  вожделенное.  Что  тут
началось! О девушке Оле, испарившейся с подоконника, мы и  думать  забыли.
Мы кричали, прыгали, бесновались, хохотали,  и  даже  невозмутимый  обычно
хозяин квартиры Толя Каштаркин, эссеист-престидижитатор, стоял на голове.
     Вот чудеса так чудеса! Вот это иллюзион! Колонки "Джи-Би-Эль" истошно
орали, "Минолта" ходила по рукам, и все, счастливые, снимались на  память,
и все палили из микровзрывного огнетушителя по  зажженной  газовой  плите,
гася пламя, и кое-кто умолял брэдберианца Чукова разбить двенадцать  томов
сочинений великого Рея Дугласа на  всех,  и  добрая  душа  Гак,  экуменист
интеллигенции, уже почти соглашался, и...
     И в этот момент прозвучал раздраженный голос Игоряши.
     - Тих-х-хо!! - крикнул он.
     Видимо,  Игоряша  понял,  что  переборщил.  Или  корыстно  пожалел  о
содеянном. Или испугался последствий.
     - Тих-х-хо!! - повторил он. - В-вечер ф-хв-фок-к-ксов окончен!
     Игоряша представил, как в сию минуту на наш ор и гам  явятся  соседи,
общественность ДЭЗа, милиция,  дружинники...  Он  передернулся  и,  словно
дирижер, взмахнул в очередной раз руками.
     Тут же все исчезло. И видеомагнитофон, и детская железная  дорога,  и
конволют Славы Дорожного, вассала журналистики, и  ордер  на  квартиру,  -
все, все, все...
     Растворился в воздухе и сам Игоряша.
     Булат Аникаев, пытливый исследователь готических былин, несколько раз
обошел то место, где только что стоял  архаический  "Форд".  В  тот  вечер
Булат так и не осмелился покинуть комнату: на стене  долго  еще  загадочно
светился, постепенно бледнея, кусок обоев, выхваченных фарами исчезнувшего
автомобиля.
     А мы... мы стояли в нелепых позах посреди  комнаты  Толи  Карташкина,
корифея гиперреализма, и ничего не могли понять.
     Мы ведать не ведали об Игоряшиных Золотых Рыбках.
     И  тем  более  не  ведали,  что  все  Золотые  Рыбки  Земли   -   все
информационные  биомодули,  заброшенные  в  разные  точки  нашей   планеты
галактической цивилизацией, с  их  условно-лимитированными,  энергетически
безразмерными регистрами, в  данный  момент  были  сосредоточены  в  одном
месте:  в  подвальном  бассейне   Игоряшиного   загородного   двухэтажного
коттеджа. Он давно собрал их воедино, использовав для этого третий регистр
Золотой Рыбки N 98. Для  общения  с  биомодулями  ему  уже  не  требовался
визуальный  контакт:  он  посылал   приказы   телепатически.   У   штатных
смотритетей галактической сигнальной системы для характеристики  подобного
поведения есть специальный термин: "кар-сиф-ом", что можно  перевести  как
"дистанционная  фекализация  информации".   "Кар-сиф-ом"   встречается   в
Галактике  настолько  редко,  что  борьба  с   этим   явлением   даже   не
предусмотрена правилами.
     ...Когда мы, обескураженные и притихшие, выходили на улицу, с Ладиком
Гриммовым, единственным в нашей стране боллардоведом, приключился  приступ
астмы.  Паладин  кашлял,  а  мы   ничем   не   могли   помочь.   Флакончик
чудодейственного средства "Супранас" непространственным образом вернулся в
западногерманский город Гельзенкирхен и занял прежнее  место  в  упаковке,
хранящейся  на  складе  фармацевтической  продукции  химической  монополии
"Хехст".
     Зато  тибетские  ламы,  заполучив  назад   свои   бесценные   тантры,
возрадовались,  и  религиозное  исступление   не   вылилось   в   кровавое
умопомешательство. Ламы даже не заметили, что  одна  из  тантр  повреждена
микровзрывом. Сам универсальный огнетушитель тоже  благополучно  перенесся
обратным ходом в свое 5-вероятностное время. Темпоральные волны,  конечно,
не могли не возникнуть, но они затухли чрезвычайно быстро и не встретились
в 5-вероятностном 2000 году, таким образом, не  образовалось  и  временной
дифракционной  решетки,  посему  брандмайор  Борис   Андреевич   Бруденко,
знаменитый писатель и гроза плагиаторов, остался брандмайором.
     ...Ладик совладал с приступом, и мы всей компанией двинулись к метро.
Наутро никто не вспомнил о пролившемся на нас  золотом  дожде.  Последнее,
что осталось в памяти, - это потрясающий анекдот нашего притчеписца Шушуни
Майского, над которым мы долго-долго - весь вечер - хохотали.
     У читателя может возникнуть вполне законное недоумение: как так -  мы
все забыли, и в то же время тот памятный вечер описан с такими живописными
деталями? Ответ: в этом и заключается секрет гениального рапидного  метода
новеллистики, изобретенного Р. Нерголиным.


                              Р_А_З_Г_О_Н.
                               Глава "Р",
              предложенная магистром беллетристики Г. Чуковым.

     ...Самое забавное в истории Игоряши-второго  -  это  то,  что  он,  в
сущности, так и  не  прикоснулся  к  десяти  миллионам,  чудесным  образом
свалившимся ему на голову в трех роскошных  чемоданах.  Нет,  конечно,  он
пользовался этими деньгами - сорил сотнями,  мотовствовал,  куражился,  но
больше от спеси, чем по существу, и в общей сложности растратил  не  более
пяти тысяч рублей - по мелочам.
     Чемоданы с почти не тронутым содержимым хранятся у Игоряши-второго по
сей день в неприступном сейфе из титанового сплава. Он их оставил  у  себя
как память о первом Контакте и еще по  одной  причине,  о  которой  гласит
табличка, приклеенная к дверце сейфа с внутренней стороны.
     На табличке Игоряша с нажимом вывел: "На черный день".  В  тот  самый
первый день новой жизни, когда Игоряше-второму  так  неожиданно  привалило
богатство, он, разумеется, на работу не пошел. Часа два Игоряша валялся на
полу, осыпая себя сторублевками, и полоумно хихикал. В ведре с  кристально
чистой водой лениво шевелила червонными плавниками Золотая Рыбка N_3.
     Игоряша никак не мог сообразить, что бы такое ему отчебучить в первую
очередь. Долгое время навязчиво липло желание сбегать  в  магазин,  купить
два ящика ядрицы, затем позвонить двум закадычным друзьям, выдернуть их  с
работы и устроить фантастическую обжираловку. Игоряша обсосал эту идею и с
легким сердцем отбросил ее.  Он  умнел  на  глазах:  откуда-то  взялись  и
сообразительность, и спокойная оценка ситуации. Явилась мысль, прозрачная,
как стакан: никуда ни бежать, ни звонить не надо. Возжелай он только  -  и
два ящика ядрицы, и десять,  и  целый  контейнер  перенесутся  к  нему  из
ближайшего магазина. И друзей можно доставить в сию минуту  -  стоит  лишь
дать знак Золотой Рыбке.
     Игоряша вздрогнул и опасливо покосился на  ведро  -  не  расценил  ли
биомодуль его мысли как приказ к действию? Но все было спокойно. Мысли шли
в условном наклонении, и Золотая Рыбка не реагировала.
     Далее Игоряша прокрутил в голове  идею  сногсшибательного  банкета  в
"Метрополе" - персон примерно на пятьдесят. Но он  никак  не  мог  решить,
кого же из родственников выписать на вальпургиево торжество, поэтому  и  с
банкетом решил повременить.
     Когда днем пришла после смены жена Игоряши, шофер такси Анюта,  дверь
в мужнину комнату оказалась запертой изнутри. Анюта долго кричала в косяк,
грозила мужу, билась в дверь  всем  телом,  напоминала,  что  в  УПРАТРУБе
больше всего не любят, когда из будней делают  праздники,  плакала,  -  но
ничего не добилась. Наконец она крепко, по-шоферски, выругалась,  заявила,
что кормить борщом лодыря и объедалу не будет, и  ушла  на  кухню  звенеть
кастрюлями.
     Игоряша,  казалось,  и  не  слышал  всей  этой  бури.  Он  лежал   на
сторублевках и блаженно мечтал.
     В тот день  Игоряша  испытал  смену  настроений,  совершенно  ему  не
свойственных. Утренний шок, как  мы  знаем,  сменился  очумелостью,  затем
последовала потеря сознания, далее  просветление  перешло  в  эйфорическую
безмятежность, потом Игоряша некоторое время пребывал в растерянности,  и,
наконец, к вечеру его одолела элегическая задумчивость.
     Если бы Анюта в этот час заглянула к Игоряше, она, безусловно,  впала
бы в справедливую истерику. Погруженный в себя Игоряша сидел по-турецки на
полу в окружении доброй сотни жестяных банок с чайным экстрактом "Липтон".
Примерно треть банок валялись уже опустошенные (был такой грех за Игоряшей
- шибко любил он хороший, до черноты, чай). Рядом стоял мешок  с  отборной
астраханской воблой. И тут же - фаянсовое гжельское  блюдо,  где  источали
укропный аромат свежесваренные донские раки: каждый размером с  башмак.  И
восхитительные креветки (перуанские - так захотелось Игоряше).  И  котелок
черной зернистой  икры.  И  соленые  фисташки.  И  нарезанный  прозрачными
ломтиками французский сыр  "грюйер"  на  доске  из  севрского  фарфора.  И
литовские крекеры с тмином...
     Попивая чаек из банок и закусывая  всем,  что  попадалось  под  руку,
Игоряша напряженно думал, перебирал варианты и разговаривал  вслух  сам  с
собой.
     В  ведре  -  точнее,  не  в  ведре  уже,  а  в  серебряной   братине,
принадлежавшей когда-то Григорию  Лукьяновичу  Скуратову-Бельскому,  более
известному по прозвищу Малюта, - плавала Золотая Рыбка N_8.
     Если бы  Анюта  заглянула...  Увы,  Анюты  в  этот  час  философского
созерцания уже не было ни в Игоряшиной квартире, ни  в  московском  районе
Строгино, ни вообще на планете Земля. Игоряша неразумно  истратил  на  нее
первый регистр третьего биомодуля.
     Днем Анюта все-таки вломилась в  мужнину  комнату,  высадив  дверь  с
помощью монтировки.
     - Ты чем это здесь занимаешься, жрун  болотный?!  -  завопила  она  с
порога, бросаясь вперед, как под танк.
     И тут же осеклась. И застыла, словно Лотова жена. Ибо Игоряша, как мы
знаем, первую половину дня провел, лежа на сторублевках, как на  бархатной
мураве в летний день.
     - Игоряша... - просипела Анюта перехваченным горлом. - Откуда  ЭТО  у
нас???...
     Кто знает, то ли стенания жены успели уже  надоесть  Игоряше,  то  ли
взбеленила его осада двери с использованием стенобитных орудий, а,  может,
самолюбивую душу новоиспеченного  миллионера  покоробило  словечко  "нас"?
Только Игоряша приподнялся на локте и ясным голосом сказал:
     - А поди ка ты к ядрене фене!
     Информационный биомодуль, именуемый здесь Золотой Рыбкой N_3,  провел
на нашей планете уже несколько тысячелетий, но до  сей  поры  он  спокойно
обитал себе в водах озера Ван, поэтому понятие "ядрена феня" отсутствовало
в его необъятной памяти. Зато биомодуль прекрасно знал о  существовании  в
глубинах Галактики  звездной  системы  с  названием  Оомгрусанта,  что  на
русский язык можно перевести как  "Ядро  на  пене".  Вторая  планета  этой
системы мало чем отличалась от Земли по условиям жизни, а то, что  Игоряша
знать не знал об Оомгрусанте и вообще имел в виду нечто другое,  было  для
биомодуля перегрузочной информацией. Поскольку желание  Игоряши  перенести
свою подругу на "Ядро на пене" обладало очень высоким потенциалом и к тому
же перенос этот не мог повлечь смерти Анюты  и  нанесения  ей  физического
ущерба, то  есть  не  нарушал  граничных  условий  использования  регистра
биомодуля, то Золотая Рыбка незамедлительно подчинилась команде.
     Анюта исчезла.
     В мозгу Игоряши отпечаталось: "Первый регистр исчерпан".
     Игоряша безумно испугался. Первым побуждением его было вернуть Анюту.
Он уже раскрыл рот, но тут испугался вторично.
     Игоряша ужаснулся, вообразив, в  каком  виде  может  предстать  Анюта
после  посещения  неведомой  "ядрени  фени".  Вроде  бы  шутка  совершенно
абстрактная и эвфемистическая, но  раз  Анюта  отправилась  ТУДА,  значит,
нечто такое существует _н_а_ _с_а_м_о_м_ _д_е_л_е!
     Игоряша вытер пот со лба и решил с возвращением Анюты повременить,  а
в качестве компенсации  за  потерю  жены  заказал  себе  чаю.  Побольше  и
получше. И новый биомодуль. И раков с креветками. И братину  для  шику.  И
еще биомодуль. И сыр. И крекеры. И...
     Весь вечер разговаривал сам с собой Игоряша. Осторожно разговаривал -
чтобы, не дай бог,  не  истолковали  Золотые  Рыбки  его  рассуждения  как
ж_е_л_а_н_и_я. Потом он неспокойно спал, маясь набитым животом.  Проснулся
в шесть утра, долго боролся с изжогой, а затем уже и  не  прилег  -  опять
разговаривал.
     И наконец пришел к трем важным для себя выводам. Первый: что  никакие
деньги - ни миллионы, ни миллиарды, ни оклады, ни прогрессивки  -  ему  не
нужны. Поскольку Золотые Рыбки и так исполнят все, что  его  душе  угодно,
поэтому со службой в УПРАТРУБе следует сей же день покончить. Второй:  что
он в любой момент может вернуть Анюту, приказав биомодулю доставить  ее  в
п_р_е_ж_н_е_м_ _в_и_д_е, но, собственно, с  этим  спешить  не  надо.  Пока
требуется заняться собой. Эта идея -  заняться  собой  -  и  была  третьим
выводом.
     И начал Игоряша _д_е_й_с_т_в_о_в_а_т_ь.
     В семь утра Игоряша испросил у восьмого биомодуля, сколько  всего  на
Земле Золотых Рыбок. Оказалось, исходное число - 1370 штук:  галактический
стандарт для обитаемых планет земного типа -  один  биомодуль  на  миллион
кубических километров гидросферы. У Игоряши  даже  дух  захватило:  "Почти
полторы тысячи волшебных палочек - вот уж развернусь!"
     Следующим ходом он заказал себе безупречное  здоровье.  И...  тут  же
мешком рухнул на пол - словно невидимый великан прихлопну