Спартак Фатыхович Ахметов.
        День Венеры



     ---------------------------------------------------------------------
     Книга: С.Ф.Ахметов. "Алмаз "Шах"". Научно-фант. повести и рассказы
     Издательство "Молодая гвардия", Москва, 1982
     OCR & SpellCheck: Zmiy (zmiy@inbox.ru), 12 декабря 2002 года
     ---------------------------------------------------------------------


                                 Содержание

                     Об авторе

        "1. ГРЮНВАЛЬДСКАЯ БИТВА В НЕВЕСОМОСТИ"
                     2. ТАМ, ПОД ОБЛАКАМИ...
                     3. МОГУТ ЛИ АРХАНГЕЛЫ ВИЗЖАТЬ?
                     4. МАТЬ ЛЮБВИ ПОДРАЖАЕТ ЛУНЕ
                     5. ЧТО ИМ ГЕКУБА, ЧТО ОНИ ГЕКУБЕ?
                     6. ТОНКОЕ, КАК ВОЛОС, СИЯНИЕ
                     7. СРЕДИ ДОЛИНЫ РОВНЫЯ
                     8. ФИРМА ВЕНИКИ НЕ ВЯЖЕТ


                                 Об авторе

     Спартак Фатыхович Ахметов родился в  Алма-Атинской области в 1938 году.
Окончил  геологоразведочный факультет Казахского политехнического института,
кандидат   геолого-минералогических   наук.   Специализируется   в   области
выращивания и  исследования кристаллов,  автор  свыше  ста  научных статей и
изобретений.
     Творческий путь в литературе Спартак Ахметов начал как поэт-переводчик.
Его  переводы из  Мусы  Джалиля  печатались в  журналах "Памир",  "Советский
воин",  "Кругозор",  "Наш  современник".  В  1977  году  в  журнале "Сибирь"
опубликован первый фантастический рассказ "Малек и  Корсар" (в соавторстве с
А.Янтером).  Затем появились рассказы в  альманахах "На  суше  и  на  море",
"Истоки". Повесть "Алмаз "Шах" печаталась в сборнике "Фантастика-80".
     В  первую  книгу  Спартака Ахметова вошли  лучшие научно-фантастические
произведения.
     С.Ф.Ахметов  живет  и   работает  в  городе  Александрове  Владимирской
области.


        "1. ГРЮНВАЛЬДСКАЯ БИТВА В НЕВЕСОМОСТИ"

     На  узком  поле,   зажатом  между  деревнями  Грюнвальд,  Танненберг  и
Людвигсдорф,  словно в  огромной квашне,  железом замешивали землю на крови.
Битва  близилась  к  концу.  Большой  оборонительный круг  крестоносцев  был
прорван,  распался на  несколько малых  кругов,  ощетиненных мечами.  Рыцари
гибли,  растеряв грозную красоту.  Белые  плащи с  крестами были  втоптаны в
прах,  покоробленные панцири залеплены грязью и кровью. Над полем стоял лязг
и  грохот,  словно сотни  молотов били  по  наковальням.  Густое облако пыли
заволокло небо.
     Победоносное  воинство  короля  Ягайлы  перемешалось.  Рядом  сражались
бронированные шляхтичи и коренастые мазуры;  литвины великого князя Витовта,
закутанные в  звериные шкуры,  и  дикие валахи с  деревянными досками вместо
железных доспехов;  смоленские витязи князя  Семена Ольгердовича и  свирепые
багатуры хана Салах ад-Дина.  Мечи, секиры, дубины, рогатины, сулицы, кривые
сабли обрушивались на бешено огрызающихся крестоносцев.
     Один  из  рыцарей  с  перерубленным наплечником не  выдержал и,  тяжело
переваливаясь на прямых ногах,  попытался выйти из боя. Перед ним встали два
противника:  русский и татарин.  Рыцарь взял меч наотмашь и пошел вперед. На
смоленском витязе поверх белой полотняной рубахи была  всего лишь прорванная
в   двух  местах  кольчуга.   Вооружение  состояло  из  топора  и  красного,
заостренного книзу,  щита. Шлем был сбит, русые кудри рассыпались по плечам.
Широкогрудый татарин  ловко  размахивал кривой  саблей,  прикрываясь круглым
щитом.  Он был одет в бурую кожу с медными пластинами на груди.  Правая рука
оголена,  из-под шлема выбились черные волосы. Русский бросался на врага как
волк,  нанося прямые удары.  Багатур крутился барсом,  сузив раскосые глаза.
Тяжелые удары рыцарского меча пробили оборону противника.  Смоленский витязь
отступил,  обливаясь кровью.  Щит багатура разлетелся на куски,  отрубленная
правая рука упала в  пыль.  Татарин завизжал и  бросился в ноги крестоносца.
Тот споткнулся,  сделал два шага, пытаясь сохранить равновесие, упал ничком.
Собрав последние силы, русский несколько раз ударил топором по шлему рыцаря,
сплющивая его в лепешку. Пошатнулся и крест-накрест упал на татарина.
     Багатур все еще щерил редкие зубы,  но  глаза его были мертвы.  Со  щек
витязя, покрытых первым пушком, медленно стекал румянец...
     Изломанные  трещины,  словно  желтые  молнии,  перечеркнули  трехмерное
пространство.  Они быстро расширялись, поглощая поле битвы. Грохот и выкрики
незаметно перешли в  гром  ракетных двигателей.  На  экране  возникли те  же
юноши,  русский и татарин,  облаченные в голубые комбинезоны.  Они серьезны,
спокойно переговариваются,  следя за  показаниями приборов.  Камера любуется
космонавтами,  показывает их  то  крупным,  то средним планом...  Взрывается
музыка,  по  экрану снова бегут желтые молнии.  В  нарастающем лязге клинков
продолжается злая сеча у деревни Грюнвальд.
     После  окончания фильма Баграт Сванидзе открыл шторку на  иллюминаторе.
Восхищенно поцокал языком:
     - Вот это кино, а? Давно я так не волновался!
     Командир  корабля  Красов  неопределенно покрутил головой  и  поплыл  к
выходу.
     - Буду у себя, - бросил он. - Погляжу что и как.
     Жгучие   солнечные   лучи,   пройдя   через   иллюминатор  как   сквозь
увеличительное  стекло,  воспламенили  роскошную  шевелюру  Михаила  Ломова.
Цветом и формой она напоминала соломенную копну. Волосы были подрезаны низко
над  бровями,  но  полностью  закрывали шею  и  уши,  кокетливо выгибаясь на
концах.  Создавалось впечатление,  что Ломов из  озорства нахлобучил парик с
чужой головы.  Соломенная копна никак не  сочеталась с  продолговатым лицом,
тонким горбатым носом и  впалыми щеками.  Еще  более странно было видеть под
поморской челкой крутые дуги бровей,  словно выведенные тушью,  и совершенно
черные итальянские глаза, которые давали повод называть Ломова Микелем.
     Потянувшись гибким сухим телом,  затянутым в голубой комбинезон,  Ломов
спросил:
     - Вы  обратили внимание на нерешительность короля Ягайлы?  До последней
минуты он надеялся на мирные предложения. Не хотел напрасно лить кровь.
     - Что в этом хорошего?  - спросил планетолог Галин. - Разве можно перед
решающей битвой проявлять слабость?
     - И это говорит корабельный врач...
     - На войне как на войне!
     - Татарин  в  последнем эпизоде совершенно похож  на  Гала,  -  сообщил
Баграт Сванидзе.
     Галим  Галин  был  слишком массивен,  поэтому всегда забивался в  угол,
чтобы не занимать много места. Он потеребил кудрявые волосы:
     - Неужели я настолько дик образом?
     - Все это ерунда,  -  оборвал их Ломов.  -  Я тоже похож на смоленского
витязя.  Ну и что?  Лучше скажите, что вы думаете об этом эпизоде, который я
назвал бы экстраполяцией в будущее?
     - Здесь  все  понятно.  Авторы фильма хотели подчеркнуть,  что  война -
колоссальное зло. На земле живут многие народы, и самое правильное для них -
добрососедство и сотрудничество. Как сейчас.
     - Естественно.  Но  что делать,  если на тебя прет завоеватель?  Жертвы
неизбежны.
     - Ошибаетесь,  - заявил Ломов. - Все дело в генетическом коде. Тонкость
режиссерского замысла!
     - Что, что?
     - Основное  сокровище  людей  -   гены.   Генофонд  планеты  велик,  но
небеспределен.   Всякое   насильственное  уничтожение   человека,   носителя
неповторимой комбинации генов, является преступлением.
     - Перегибаешь, - сказал Галин.
     - Почему? Имею право на свою трактовку. Судите сами: витязь и багатур -
безусые юноши.  У  них нет и  никогда не будет детей,  внуков,  потомков.  В
фильме показан космический полет,  который никогда не состоится.  Потому что
именно эти космонавты никогда не родятся.
     - Природа всегда заботится о  прочности,  она  всегда имеет  резервы...
Грюнвальдская битва,  конечно,  решала,  быть или  не  быть самостоятельными
целым народам...
     Баграт ни с того ни с сего окрысился:
     - Борьба против захватчиков - преступление?
     Ломов попытался объяснить:
     - В  битве  погибли тысячи  воинов.  Потеряны тысячи  комбинаций генов.
Убиты настоящие мужчины. Каждая война надолго оставляет последствия...
     Сванидзе не  слушал.  Он  хищно изогнулся,  стиснув в  кулаке невидимый
кинжал.
     - Прямо абрек какой-то,  -  усмехнулся Ломов.  -  Летим всего-то вторую
неделю, а он уже бьет копытом.
     - Ребята,  ребята, - утихомиривал друзей Галин, - не перегибайте палку.
Бионетик Ломов  построил абстрактную модель в  терминах своей науки.  Он  не
учел, что люди - это не его любимые кианы, искусственные существа. У людей в
сильнейшей  степени  развито  эмоциональное  начало.   Чувство  патриотизма,
национального самосознания...
     Бортинженер вскрикнул и полетел на Ломова. Галин едва успел перехватить
его.
     - Брек, - решительно сказал он. - Бокс отменяется. Предлагаю разойтись,
а то командир покажет нам кузькину свекровь.
     Ломов презрительно пожал плечами и  открыл люк  отсека,  в  котором они
жили вдвоем с Галом. В это время раздался зуммер. Трубку снял планетолог.
     - Экипажу собраться у меня! - Голос Красова был непривычно взволнован.
     - Понял. Микель, не уходи, что-то случилось.
     Они   быстро   поплыли   по   анфиладе   отсеков   "Венеры".   Миновали
кают-компанию,   которая  одновременно  служила  кинозалом,   библиотекой  и
столовой. Следом за ней располагался спортивный зал. Ломов вспомнил утреннюю
победу в  космобол и  самодовольно усмехнулся:  "Так вот  почему зол Баграт!
Жаль,  не  было  болельщиков.  Спортотсек совмещен  с  душевой,  туалетом  и
мусоросборником. Больше двух человек не входит..."
     "Вот  тебе  и  проблемы космоустойчивости,  -  думал Галин.  -  Чуть не
подрались эти петушки... Надо что-то придумать".
     В это время Баграт открыл люк последнего обитаемого отсека.  Дальше,  у
носа корабля, располагался посадочный атмоскаф "Тетра".
     Большую   часть   командирской  рубки   занимали  пульт   управления  и
электронно-счетная  машина,  которую Сванидзе звал  Эммочкой.  В  отличие от
Киана она  не  была личностью.  Обыкновенный арифмометр,  придаток человека.
Ломов такие не любил.  Космонавты помещались в рубке,  если использовали всю
кубатуру. Поэтому Баграт сел рядом с Красовым, а остальные всплыли к потолку
и повисли вниз головой, наподобие летучих мышей.
     - Чего жмемся? - спросил бионетик. - Пошли в кают-компанию!
     - Возможно,  считать придется.  -  Лицо у командира багровое, результат
давнего ожога. Что-то не задалось у него на Меркурии.
     - Считать? - подозрительно спросил Сванидзе. - Что?
     - Программу торможения.
     - Зачем?  -  Бортинженер клюнул горбатым носом.  -  И  где  мы  возьмем
топливо?
     - Если будет нужно, найдем.
     - Не буду искать! Нашел лихача, понимаешь...
     - Обстоятельства чрезвычайные, - неторопливо сказал Красов. - Из Центра
управления сообщили: пропал Киан.
     Бионетик едва не спикировал на голову Баграта.
     - От нас утаили, что последние три дня Киан вел себя странно. Перемежал
деловую  информацию с  бессмыслицей.  Говорил  о  каких-то  жуках,  топорах,
дятлах...
     - Никита, - растерянно сказал Ломов, - шутишь?
     - Вот радиограмма.  Ты специалист,  тебе и  карты в руки.  По косвенным
данным, в Центре управления полагают, что Киан упал на планету Венера.
     - Бред какой-то...
     Остальные члены экипажа были поражены не меньше.
     - У нас три возможности, - сказал командир. - Первая: прервать полет.
     Космонавты недовольно зашевелились.
     - Вторая:  резко  сократить время  полета.  Может  быть,  успеем помочь
Киану.
     - Топлива, понимаешь, в обрез. Надо хорошо посчитать.
     - Никита,  -  подал голос Галин,  -  стоит ли пороть горячку?  Мы можем
работать по варианту программы без Киана.
     - Это и есть третья возможность.
     Через неделю Галим Галин,  изучая анализы крови членов экипажа,  думал:
"Удивительно,  до чего гибок человек. Недавно переживали исчезновение Киана,
едва назад не повернули.  Но вот все утряслось,  продолжаем полет к  Венере.
Испытания на космоустойчивость продолжаются. И у Микеля дело появилось..."
     Бионетик долго сидел над радиограммой.  Жучки,  дятлы и топоры наводили
на мысль о мании преследования.  Но Киан не мог сойти с ума,  как человек не
может сойти с  рельсов.  Разве что  в  переносном смысле...  В  результате у
Микеля  сформировалось  нездоровое  чувство  юмора.  Его  итальянские  глаза
начинали испуганно бегать,  копна волос каким-то  ухищрением вставала дыбом.
"Боюсь топора",  - с ужасом говорил бионетик. Этой шуткой он изводил пылкого
Баграта,  которому помогал  общаться с  Эммочкой в  качестве кибернетика.  В
конце  концов  Сванидзе выгнал  его.  Тогда  Ломов  превратился в  биолога и
принялся систематизировать данные медицинских наблюдений.  Вскоре он  выявил
ряд  тонкостей,  которые  осветили проблему космоустойчивости с  неожиданной
стороны.  Галин был  удивлен.  Он  знал,  что  Ломов -  крупный специалист в
области бионетики,  один  из  создателей Киана.  Однако  космоустойчивость и
бионетика довольно далеки друг от друга.
     Полет  продолжался  штатно.   Работали,   выстаивали  вахты,  играли  в
космобол,  читали,  смотрели кино. На подходе к Венере произошло ЧП - Ломов,
который много времени проводил в спортотсеке,  перегрелся на велоэнергомере,
а  затем переохладился под душем.  Он  оглушительно чихал,  из  носа и  глаз
текло.  Как человек,  никогда не болевший,  быстро скис. Пожелтел, осунулся,
жалобно постанывал.  Галину пришлось бороться и  с болезнью,  и с малодушием
пациента.  Ультрафиолетовое облучение в  сочетании с психотерапией поставили
Микеля  на  ноги.  В  благодарность он  обрушил на  Галима  сонеты Петрарки,
терцины Данте,  газели  Джами,  рубай  Хайяма,  строки Пушкина и  Цветаевой.
Стихов он  знал неимоверное количество.  Галин был невозмутим.  Он готовил к
печати "Очерки планетологии".
     Через  несколько  дней  Красов,  Сванидзе  и  Эммочка  в  последний раз
скорректировали орбиту "Венеры". Корабль увеличил гелиоцентрическую скорость
до 35 километров в  секунду и  подошел к финиш-планете с внутренней стороны.
Теперь он  обращался вокруг планеты Венеры почти в  плоскости ее экватора по
эллиптической орбите  с  перигесперием 684  километра.  Направление движения
корабля совпадало с суточным вращением планеты.


        "2. ТАМ, ПОД ОБЛАКАМИ..."

     Два  солнца сияли по  обе стороны корабля.  Казалось,  что диск малого,
истинного солнца стремительно вращается на  фоне черного неба,  разбрызгивая
лучи. В большом солнце ощущалась крутая сферичность, хотя никаких деталей на
слепящей поверхности не  было  видно.  Только ультрафиолетовые лучи выявляли
структуру венерианских облаков.  Обзорный экран напоминал холст,  на котором
художник-абстракционист  поспешными  мазками   изобразил  пятнисто-полосатый
круг.
     Галин и Ломов готовились к испытаниям "Тетры", Красов и Сванидзе тщетно
просиживали у приемника. Киан молчал. Однажды Микель за какой-то надобностью
приплыл  в   командирский  отсек.   Красов  и  Баграт  сидели  с  выражением
напряженного внимания на лицах.  Ломов невольно насторожился. Однако ничего,
кроме музыки, не услышал. Это была знакомая мелодия, которая ассоциировалась
с березовой рощей,  солнцем и ветром.  Березки, словно девушки, рассыпали по
плечам зеленые волосы, а ветер подхватывает их и относит в сторону. В каждой
пряди искрится и переливается солнце.
     - Чайковский, Четвертая симфония, - сказал Ломов.
     - Это Киан.
     - Чего-о-о?
     - Киан. Передача идет из долины Блейка.
     - Чушь! Вы поймали Землю.
     - Тебе говорят -  запеленговали станцию на поверхности Венеры.  Сначала
хор   имени  Пятницкого  пел  "Во  поле  березонька  стояла...".   Теперь  -
Чайковский.
     - Пусти-ка...
     - Пробовали. Киан не отзывается.
     Теперь  маршрут дрейфа "Тетры" в  атмосфере Венеры был  ясен.  Конечная
точка  -  Киан.  В  Центре  управления долго  обсуждали предложение Красова,
рассматривали варианты посадки. К пятнице все было готово.
     - Пятница -  день Венеры,  -  сообщил Галин.  -  Так утверждают древние
календари.
     - Счастливое предзнаменование! - обрадовался Микель.
     - Но не для тебя. Шевелюру-то придется снять.
     - Это еще зачем?
     - Читай инструкцию о работе в атмосферном скафандре.
     После  бритья стало  понятно,  почему Ломов  сопротивлялся.  Формой его
голова походила на мяч для регби.  Она была сизоватой,  продолговатой,  а  к
затылку и лбу плавно сужалась.
     - Черт знает что,  -  сокрушался Ломов, глядя в зеркало. - Не голова, а
трехосный эллипсоид. Как покажусь жене?
     В  ночь  перед стартом Ломов спал плохо.  Кашлял,  крутился в  спальном
мешке.  С  завистью смотрел на  Гала.  Под утро Ломову почему-то  приснилась
Феодосия,  зеленое  море  и  случайная  знакомая  Марина.  Девушка  плакала,
убеждала,  что неправильно понята,  что любит его с томительной силой. Так и
сказала -  с томительной силой.  Ломов едва убежал по вязкому песку, который
вдруг всосал его до шеи.  Проснулся он в  зябком поту,  долго лежал,  тяжело
дыша...
     После  завтрака Галин  уложил  в  планшет рукопись своей  книги.  Потом
достал откуда-то лепешку, отломил кусок и медленно сжевал. Остаток спрятал в
спальный мешок.
     - Зачем? - спросил Микель.
     - Поработаю над книгой, пока ты разберешься с Кианом.
     - Я спрашиваю, зачем лепешку кусал?
     - Старый татарский обычай. Бабушка учила: "Если уезжаешь далеко, оставь
надкушенный хлеб. Хлеб вернет тебя домой".
     - Дай-ка и я кусну...
     Они быстро проплыли через все рубки корабля.  Красов и Баграт висели по
обе  стороны люка,  ведущего в  "Тетру".  В  переходной камере  Ломов  успел
заметить два огромных, в человеческий рост, яйца с повисшими манипуляторами.
Это были атмосферные скафандры.
     - Галим, Миша, доброй дороги, - пожелал Красов.
     - Привет Киану от Эммочки! - крикнул Баграт.
     Ломов сидел в кресле, закрыв глаза. Рядом дышал Галин.
     - "Венера", я "Тетра". К расстыковке готов.
     - Понял вас. Действуйте.
     Их прижало к спинкам кресел.
     - Отошли нормально,  -  сообщил Красов.  - Дистанция тридцать метров...
Пятьдесят...
     - Шестьдесят, - подхватил Галин. - Все штатно. Приступаю к маневру.
     Щелкнули  тумблеры.   "Тетра"  дрогнула,  и  Ломова  бросило  на  левый
подлокотник. Он открыл глаза.
     - Говори хотя бы, что делаешь.
     - Поворот вокруг оси. Готовимся к торможению.
     Они молча смотрели,  как стрелка таймера короткими рывками приближалась
к алому штриху.  В нулевой момент Ломов напряг мышцы. Тут же невидимые ремни
стянули тело,  выдавливая воздух  из  легких.  Кровь  превратилась в  ртуть,
налила тяжестью руки и  ноги.  Ломов чувствовал,  как  плывет кожа на  лице,
собираясь складками к  ушам.  Рот растянуло в  кривой ухмылке,  губы едва не
рвались от напряжения.
     "Четыре месяца в невесомости,  - думал Ломов. Мысли перекатывались, как
булыжники. - Изнежился донельзя..." Стоическое терпение спортсмена иссякало.
Время словно умерло. Микель задыхался. Вдруг невидимые ремни лопнули.
     - Д-да... - хрипло сказал Ломов. - Д-дела...
     - Эй, эй! - не менее хриплым голосом окликнул Галин. - Ты куда?
     - Да вот...
     - Сиди, дед, сиди. Отдыхай. "Тетра" выпускает крылья.
     В  голове у  Ломова прояснялось.  Он  уже видел не только таймер,  но и
сидящего слева Галина,  и пульт управления,  и всю рубку.  Он даже как бы со
стороны увидел "Тетру",  вставленную в  конусовидный обтекатель с  короткими
крыльями.
     Галин посмотрел на альтиметр и включил обзорный экран. От неожиданности
Микель  вскрикнул.   Под  ними  расстилалась  снежная  страна,   похожая  на
Антарктиду.  Крутые холмы,  то одиночные,  то собранные в  гряды,  сменялись
долинами  с  дух  захватывающей глубиной.  "Тетра"  приближалась  к  верхней
границе облаков