глядя на  угасавший
костер. Свет  его  был  неярок,  но,  соединившись  с  лунным,  позволял
различить часового, опиравшегося на копье, и неподвижные фигуры  спящих.
Один из них - кажется, Пуэмра - пошевелился, плотнее кутаясь в плащ.
   Они молчали.
   Молчание бывает разным,  думал  Семен;  люди  молчат,  замкнувшись  в
отчуждении или  желая  скрыть  затаенные  мысли,  молчат  враги,  молчат
любовники, опостылевшие друг другу, безмолвствуют глупцы, которым нечего
сказать, но иногда молчание - иное: знак доверия  и  разделенных  дум  и
чувств. Такое молчание соединяет незримыми  прочными  узами  на  годы  и
годы, даруя тепло и душевный  покой.  Благословенное  молчание!  Наконец
Инени произнес:
   - Этот папирус, который я еще не написал... Ты ошибся,  друг  мой,  я
уже его пишу. Пишу о жизни, о том, что видел  и  слышал,  чему  довелось
быть свидетелем... Но я не рискнул бы упомянуть в нем о тебе.  Никто  не
поверит, даже потомки... Или поверят? В твоем далеком далеке?
   - Пожалуй, нет. - Семен покачал головой.
   - Тогда я напишу другую повесть, тайную, для  тех,  кто  захочет  мне
верить, - сказал Инени. - Повесть о тебе и  загадках  времени...  Или  в
твою эпоху время уже не загадка? Может быть, вы покорили  его  и  живете
вечно, как боги?
   - Нет. Живем мы немного дольше вас, и сколь ни обширны наши познания,
тайн времени не разгадали. Мы можем двигаться с огромной,  невообразимой
скоростью, но только в пространстве, по суше, морю или в воздухе; что же
до времени, оно течет как встарь, не медленней и не быстрее, и  увлекает
нас с собой. Провалиться в прошлое... Нет,  это  слишком  невероятно!  И
потому я думаю, что писать обо мне не нужно, - это будет лишь поводом  к
сомнению и обесценит весь твой труд.
   - Не весь. То, что будет написано о тебе, я хорошенько спрячу. Но ты,
друг мой, упомянул о знании... - Инени смущенно улыбнулся. -  Признаюсь,
меня снедает любопытство, да покарают его боги! Скажем, ты был  солдатом
и стал ваятелем, что удивительно -  ведь  нет  более  разных  путей  для
человека... Солдат пускает стрелы, колет  мечом  и  копьем,  ваятель  же
должен многое знать, очень многое, Сенмен!  Как  выбрать  камень  и  как
исчислить его вес, сколько людей или быков должны  его  везти,  как  его
поднять и  как  разметить,  дабы  помощник  отсек  лишнее  и  не  тронул
нужного... Ну, и другие такие же вещи,  которым  учат  в  школе  писцов,
потом - в каменоломнях и храмовых мастерских. Долго учат! Так долго, что
у ваятеля нет времени на ремесло солдата!
   Семен поскреб небритый подбородок и усмехнулся:
   - Хочешь устроить мне проверку, а? Ну, давай, мой мудрый друг!
   Инени быстро произнес:
   - В семи домах сидят по семи кошек,  и  каждая  поймала  семь  мышей.
Сколько всего мышей они изловили?
   - Триста сорок три, - тут же откликнулся Семен и, глядя в  изумленное
лицо Инени, повторил каждую цифру:
   - Сон, туа, хемет.
   Брови жреца приподнялись.
   - Даже премудрый Тот не смог бы сосчитать  быстрее...  Ну,  попробуем
еще раз! Слушай: некий семер решил наградить своих  слуг,  разделив  меж
ними овечье стадо в семь сотен и еще четырнадцать голов. Двум слугам  он
даровал по три доли, пяти - по две доли, и еще пяти - по одной.  Сколько
овец получит каждый из слуг?
   - Семьсот четырнадцать поделить на  двадцать  один...  -  пробормотал
Семен. - Будет... э-э... тридцать четыре. Это одна доля. Ну а две и  три
- шестьдесят восемь и сто две овечки. Щедрый этот семер!
   Инени судорожно сглотнул.
   - Это... это н-не... н-невозможно, клянусь устами Маат! Чтобы  решить
такую задачу, нужны паа... паа-ппирус, п-палочка для письма, а главное -
врр... время! Много времени!
   - Мир движется вперед, - скромно заметил  Семен.  -  Похоже,  у  тебя
пересохло в горле? Не хочешь глотнуть водички? Или предпочитать вино?
   Среди  лежавших  у  костра  наметилось  движение,   кто-то   из   них
приподнялся, откинул плащ. "Так и есть, Пуэмра! -  отметил  Семен.  -  И
физиономия не слишком заспанная... Подслушивал, что ли?"
   - Почтенный наставник желает пить? Принести красного из Каэнкема?
   - Спи! Спи, юноша, не то проведешь завтрашний день на скамье гребцов!
- Инени резко махнул рукой и повернулся к Семену:
   - Скажи, друг мой, ты одарен особым талантом в обращении  с  числами?
Или у вас это может каждый?
   - Каждый. Примерно лет с десяти.
   Это добило жреца. В возбуждении он  приподнялся,  схватил  Семена  за
плечо и, едва шевеля губами, прошептал:
   - Значит, вы не люди... Хоть век ваш  не  отличается  от  нашего,  вы
все-таки боги, да простит меня Амон! Теперь я понимаю, как  ты  выдержал
транс ичи-ка и не сошел с  ума...  Твой  разум,  в  сравнении  с  нашим,
подобен факелу средь тлеющих углей!
   Частицу истины тут можно усмотреть, решил Семен.
   Извилин у него имелось ровно столько же, сколько  у  Инени,  но  мозг
человека двадцатого столетия был лучше  тренирован  и,  вероятно,  более
восприимчив к быстрому усвоению информации. Три с половиной  тысячи  лет
отшлифовали человеческий разум, но боги здесь были ни при чем -  заслуга
принадлежала множеству людей, известных и безымянных гениев, придумавших
то и это, пятое и десятое. И набралось того и этого немало, подумал  он,
качая головой.
   - Нет, мой друг, мы вовсе не боги. Я обращаюсь с числами быстрей, чем
ты, потому что меня  научили  несложным  правилам.  Поверь,  это  совсем
просто!
   Глаза Инени блеснули жадным интересом.
   - Расскажешь, как?
   - Расскажу. Но позже, а сейчас мне  бы  хотелось  узнать...  -  Семен
помолчал, соображая, как бы получше сформулировать мысль, - поведай  мне
вот о чем. Мой брат пустился  в  далекое  странствие  по  воле  казначея
Нехси, терпел жару и холод, повстречал разбойников и чуть не погиб... Но
над тобой ведь Нехси не начальник?  А  там,  на  корабле,  два  дорожных
сундука, твой и Сенмутов... Почему?
   Жрец смутился. Кажется, вопрос о цели плавания застал  его  врасплох,
что  показалось  Семену  странным.  Разве  постыдно  любопытство,  жажда
увидеть чужие края, узнать, какие земли  лежат  за  нильскими  порогами?
Конечно, нет! К тому же Инени сам признавался, что любопытен.
   - Я мог бы назвать тебе сотню причин, - медленно произнес жрец, -  но
друзьям не лгут. А истину я не  могу  поведать,  ибо  губы  мои  и  язык
запечатаны клятвой перед престолом владыки Амо-на, да и  тебе  лучше  не
знать лишнего. Ты ведь сам сказал: кто много знает, долго не живет!
   У берега плеснули волны, с реки повеяло прохладой, и  Семен,  кивнув,
завернулся в плащ. Потом лег на циновку, вытянул ноги и пробормотал:
   - Правильная мысль. Но знающий мало живет еще меньше.

   Друг мой, Явившийся из Тьмы, обладал познаниями и  умениями  в  самых
различных областях, и это меня поражало: ведь воин, каменотес или  писец
учится мастерству годами и редко меняет свое ремесло. Но Страж был иным.
Камень покорялся ему с той же легкостью, как папирус или  боевой  топор;
он мог ковать  оружие,  лить  стекло  и  складывать  числа,  а  о  плоти
человеческой знал больше, чем все целители Обеих Земель. К  тому  же  он
умел управлять людьми и воинами столь хитроумно,  что  знавшим  его  это
искусство казалось чудом...
   Тайная летопись жреца Инени

Глава 5
ОСТРОВ НЕБ

   Пир во дворце Рамери, хранителя Южных Врат и царского сына Куша,  был
обильным и долгим. Огромные подносы с говядиной  и  газельими  окороками
сменялись птицей - утками, гусями, журавлями; к  ним  подавали  лепешки,
бобы и овощи, затем тащили рыбу, жареную и отварную, под  острым  пряным
соусом, и снова мясо  -  печеную  на  вертеле  баранину,  телячье  рагу,
каких-то крохотных птичек, которых полагалось есть с костями, жаркое  из
черепах, пернатую и четвероногую дичь. В перерывах столичные гости могли
освежиться фруктами, гранатами и виноградом, инжиром и финиками,  а  под
конец настала очередь сладких блюд -  пирожных,  пирогов  и  пирожков  с
орехами, медом и фруктовой начинкой. Все это изобилие запивалось десятью
сортами вин - вином зеленым  и  алым,  рубиновым  и  черным,  розовым  и
золотистым; был и местный коктейль - напиток уам,  который  готовили  из
смеси белого и красного вина с добавкой мелко нарезанных фруктов.
   Кроме  почетных  гостей,  пророка  Инени  и  Сенмута  с   братом,   в
пиршественном зале  было  еще  человек  двадцать:  придворные  и  высшие
чиновники, управитель дома Рамери, начальник его  охот,  хмурый  воин  -
командир гарнизона, сборщик податей,  распорядитель  амбаров  и  житниц,
старший над рудниками и каменоломнями, три  жреца  из  святилища  Хнума.
Гости, сидя у невысоких столиков, ели  чинно,  пили  умеренно,  если  не
считать хмурого воина и  толстяка,  смотрителя  каменоломен;  ни  пьяных
выкриков, ни возбужденной жестикуляции. Сам наместник Рамери,  осанистый
сорокалетний  мужчина  в  большом  парике,  при  ожерельях   и   золотых
браслетах, расположился на сиденье с подлокотниками в форме львиных лап.
Позади застыли два мускулистых темнокожих маджая - телохранители. Зрачки
у владыки Южных Врат были как пара стальных шурупов, однако на  властном
лице играла благожелательная улыбка.  Ему,  похоже,  нравились  чудесные
истории, а Сенмут был превосходным рассказчиком,  искусно  переплетавшим
слова со звоном чаш и переменами блюд. Сенмут говорил  о  странствиях  в
крепость за третьим порогом, о брате Сенмене, бежавшем из плена, о битве
с нехеси и молоте,  дробившем  черепа,  о  происшествии  в  Шабахи  и  о
целительном искусстве Инени.
   Речи его скользили мимо сознания Семена.
   Это пиршество с бесконечной чередою  вин  и  яств,  этот  просторный,
убранный коврами и цветами зал, толпы слуг, пышные  одеяния  придворных,
украшения и парики - все это было таким экзотическим, таким  потрясающим
зрелищем! Семену казалось, что он погрузился в яркие сны  или  попал  на
съемки исторического фильма, где не жалеют средств на реквизит; однако с
минуты на минуту декорации будут убраны, со столов исчезнут чаши,  миски
и кувшины, актеры  и  статисты  сбросят  допотопную  одежду  и,  натянув
привычное, отправятся пить кофе  и  курить.  Но  минута  все  длилась  и
длилась, будто убеждая,  что  перед  ним  не  мираж  и  не  подделка,  а
настоящая реальность.
   Быт коменданта Сарасса, крепости на  южной  границе,  в  которой  они
ночевали, был много скромнее. Но,  очевидно,  саррасского  коменданта  и
хаке-хесепа Рамери разделяло  множество  ступеней  или  даже  лестничных
пролетов - столько, скольким положено быть меж  скромным  камендантом  и
наместником обширного и изобильного края. Каждому - свое! - как говорили
в Риме. Одному - домик под тростниковой крышей, пара циновок и  глиняный
кувшин, другому - этот дворец и зал с  колоннами  и  сводом,  украшенным
вязью золотых спиралей, с мягкими коврами, изящными резными сиденьями  и
ложами, столами из черного дерева и тонкой фаянсовой посудой.
   Зал открывался на широкую галерею с лестницей, спускавшейся  в  парк.
Там извивались в зарослях мощеные дорожки, журчали воды, росли неведомых
пород деревья и кустарники, а за прохладными прудами высился павильон  с
приподнятой на деревянных столбах  кровлей.  Столбы  из  дерева  аш,  из
дорогого привозного кедра, изображали связки папируса. В Та-Кем  папирус
символизировал Юг, а лотос - Север, и лишь во  дворце  фараона,  владыки
Обеих Земель, считалось уместным объединение обоих символов.
   За галереей и парком,  дремавшим  в  лучах  послеполуденного  солнца,
лежал город Неб. Тянулись вверх  пилоны  храма  Птаха,  сверкали  стены,
облицованные розовым  гранитом,  белели  сложенные  из  известняка  дома
зажиточных и знатных, грудились на окраинах хижины, сновали у  пристаней
лодки и плоты...
   За рекой,  у  подножия  утесов,  подступавших  с  востока  и  запада,
зеленели пальмовые рощи, и свежий северный ветер  играл  среди  стройных
стволов и перистых крон. Ближе к островам - а тут их, кроме  Неба,  было
еще два или три - Нил, сузившись и разделившись  на  несколько  потоков,
таранил гранитный горный щит, рассекал его  и  изливался  в  плодородную
широкую долину. Она тянулась к морю километров на шестьсот, после  чего,
став похожей на раскрытый веер, переходила  в  земли  Дельты,  орошенные
семью речными рукавами и бессчетным множеством протоков.
   "Вроде метлы с искривленной  ручкой  и  редкими  прутьями",  -  думал
Семен, разглядывая реку, город и причалы.
   К одному из них неторопливо подгребал корабль с бушпритом,  задранным
вверх и изогнутым, как рыбий хвост, у  другого  покачивалась  их  барка,
приплывшая в Неб минувшим днем, когда над западной пустыней уже садилось
солнце.
   - Велик  Амон!  -  провозгласил  Рамери,  повернувшись  к  Сенмуту  и
поднимая чашу. - Ты, семер, проделал долгий  путь  ради  бредней  глупца
Туати - да поразит его Сохмет! - и не нашел искомого. Но боги знают, как
и куда направить человека... Брат  твой  с  тобой,  а  это  значит,  что
благосклонны к тебе Амон и Хнум: не мертвым  камнем  одарили,  а  жизнью
родича.
   - Это верно, мой господин, - отозвался Сенмут,  с  улыбкой  глядя  на
Семена.
   - О камне не беспокойся, - сказал хаке-хесеп.  -  К  чему  искать  за
третьим порогом то, что есть у первого? Розовый камень ломают в Севене и
грузят сейчас на корабли, вместе с медью из Бухена. С ними ты  поплывешь
в Уасет, так что почтенный Нехси будет доволен.
   - И это верно. -  Сенмут  склонил  голову.  -  Хвала  Амону  и  тебе,
сиятельный! Я привезу в Уасет и медь, и камень, и брата.
   - Я его помню, - промолвил старший над рудниками, заглатывая  пирожок
с изюмом. - Помню! Десять разливов назад, проплывая  мимо  Неба,  Сенмен
был гостем в моем доме. - Ухватив второй пирожок, он ткнул им в  сторону
Семена:
   - Ты изменился, ваятель, и, как сказал мне твой  брат,  многое  тобой
забыто по причине болезней и горестей...
   А помнишь ли вино, которое мы  пили?  И  девушку-ливийку,  с  которой
развлекался ночью?
   Семен подмигнул тучному начальнику рудников:
   - Вино было сладким, а девушка - еще  слаще.  Светлокожая,  с  тонким
станом, да?
   Ошибиться было трудно - все ливийцы были светлокожими и гибкими.
   - Он не болен, он здоров! -  Домоправитель  звонко  хлопнул  себя  по
ляжке. - Если мужчина помнит о вине и девушках, он - здоров! К  тому  же
этот человек не выглядит больным, хоть пережил немало  горестей...  Нет,
не выглядит! Он - как крепостная  стена,  как  гора  из  меди!  Пусть  я
останусь без погребения, если лгу!
   - Ты не лжешь, - заметил  бритоголовый  старец,  первый  из  пророков
Хнума. - Лгали сыновья гиен, жалкие трусы, сбежавшие от кушитов! Те, что
бросили господина в беде, сказав,  что  он  погиб!  Между  прочим,  твои
солдаты, Пауах! -  Жрец  покосился  на  хмурого  военачальника,  который
командовал гарнизоном Южных Врат.
   - Тогда - не мои, - буркнул воин и присосался к чаше.
   - Пауах прав, - важно кивнул Рамери,  -  десять  разливов  назад  его
здесь не было. Но тех нерадивых корабельщиков и стражей надо сыскать!  -
Глаза хаке-хесепа сверкнули, а в  голосе  прорезался  металл.  -  Найти,
зашить в мешки и бросить в Реку!
   - Исполню, сиятельный, - пробормотал Пауах, запрокинул голову и вылил
вино в необъятную глотку.
   Инени, сидевший напротив хранителя Южных Врат, поморщился:
   - Всякий проступок требует воздаяния,  но  оно  должно  быть  скорым.
После многих лет не ищи вину на слушающих твой призыв, чтоб не  прослыть
злопамятным. Амон с них спросит!
   Слушающие призыв - так назывались слуги, и этот термин стал  уже  для
Семена привычным, в отличие от другого - секер-анх,  живые  убитые,  или
рабы. Похоже, рабов в земле Та-Кем, "рабовладельческом Древнем  Египте",
было не так уж много. До сих пор Семен не видел ни одного.
   - Говоришь, Амон спросит? - произнес Рамери  и  поджал  губы.  -  Ну,
посмотрим, посмотрим, мудрейший... Если за эти десять лет  Амон  спросил
хоть с одного, я отменю мешки и ограничусь  поркой.  -  Он  откинулся  в
кресле и щелкнул пальцами.
   В зал стайкой ярких мотыльков впорхнули танцовщицы. Это случилось так
неожиданно, что чаша в руке Семена дрогнула; застыв с приоткрытым  ртом,
он глядел, как мечутся  цветные  прозрачные  ткани,  колышутся  груди  и
бедра, сияют глаза, как, подчиняясь мерному ритму, переступают ноги, как
изгибаются в пляске тела, сливаясь с рокотом барабанов и тихим посвистом
флейт.  Все  вокруг  внезапно  ожило,  пришло  в  необходимую  гармонию:
полунагие девушки плясали среди колонн, под золотыми сводами, и это  был
последний штрих, соединивший Семена с реальным  миром  и  примиривший  с
ним. Он вдруг осознал, что  этот  мир,  безмерно  далекий,  сказочный  и
непривычный, в главном не отличается от того, что еще мнилось настоящим,
не выпускавшим память из своих оков: и там,  и  тут  были  женщины.  Это
открытие поразило его.
   Конечно, в Шабахи он видел женщин, но эти казались другими,  манящими
и желанными. И сказочно красивыми! Не  потому  ли,  что  он  просидел  в
заточении много месяцев? Или в жилах его играло выпитое вино?
   - Похоже, брат твой что-то вспоминает,  -  усмехнулся  Рамери,  кивая
Сенмуту. - Не ласки ли той девушки-ливийки?
   - Не удивительно, мой  благородный  господин,  -  заметил  смотритель
каменоломен, расправившись с последним  пирожком.  -  Я  бы  лишился  не
только памяти, но и разума - да сохранит меня Амон!  Жить  с  нехеси,  в
плену, без приличной еды, без вина и женщин... И так - десять лет!
   "Не десять, все-таки поменьше, - мелькнуло в голове Семена, -  а  вот
насчет еды и остального - в самую точку!"
   Он  жадно  уставился  на   танцовщиц,   вдыхая   полузабытый   аромат
разгоряченной женской плоти. Рамери,  протянув  руку,  потрепал  его  по
плечу:
   -  Ешь  и  пей,  ибо  -  клянусь  пупком  Хатор!  -  эта  ночь  будет
утомительной! Ты похож на оголодавшего льва, ваятель  Сенмен...  Сколько
прислать тебе этих газелей, чтоб ты насытился? Двух или трех?
   - Одну, сиятельный. - Семен поднял указательный палец. - Одну  -  для
меня, и другую - для преданного слуги моего брата, корабельщика Мериры.
   - Преданный слуга? - Брови Рамери полезли вверх. -  Такой  преданный,
что ты за него просишь? Не много ли чести для простолюдина?
   - Мерире не нужна газель, - с улыбкой вмешался  Сенмут.  -  Он  хочет
взять жену из твоего дома, мой господин, чтобы она покоила его старость.
Женщину не слишком молодую и не очень стройную... Кажется, ее имя Абет.
   - Кто такая? - Взгляд Рамери остановился на домоправителе.
   - Твоя ничтожная служанка, господин. В самом деле, не слишком молодая
и не очень стройная... не газель, скорее - самка бегемота... Если  б  не
искусство печь пироги, цена ей была бы три медных кедета.  Странно,  что
этот корабельщик ее избрал!
   - Путь к сердцу мужчины лежит через желудок, - пояснил Семен.
   - Какая глубокая мысль!  -  восхитился  рудничный  начальник,  поедая
фаршированные орехом финики.
   Хранитель  Южных  Врат  поднялся,  махнул   танцовщицам,   приказывая
убираться вон, и подошел к высокой арке,  ведущей  на  террасу.  Солнце,
склоняясь на запад, озарило Рамери радужным сиянием, какое приличествует
в большей мере не человеку, но  божеству,  бессмертному,  непогрешимому,
всесильному. Однако Амон-Ра знал, кому отдавать почет;  хоть  Рамери  не
являлся бессмертным, но в южных пределах  Та-Кем  его  непогрешимость  и
сила ничуть не уступали божественным. Помня об этом,  гости  почтительно
смолкли, пока наместник стоял и смотрел на свой город, где все было  ему
подвластно; он мог прервать любую жизнь, казнить или помиловать,  высечь
или утопить в реке, сослать в каменоломни или осыпать благодеяниями.
   "Серьезный мужчина, - подумал Семен. - Что он там высматривает?  Кого
бы зашить в мешок?"
   Но Рамери глядел на корабль с бушпритом в форме рыбьего хвоста. Судно
уже ошвартовалось, гребцы складывали весла, крохотные фигурки  суетились
на палубе и рядом, на берегу - таскали груз  или  на