пор опустится, и...
   Он заревел, как раненый бык, и в боковых  проходах,  а  также  где-то
позади отозвалось: "Сохмет! Сохмет!" С двух сторон, следом  за  группами
окровавленных колесничих, в зал ворвались копьеносцы Хорати, а за спиной
раздался голос Усерхета:  "Руби  мятежников,  пантеры!  С  нами  Амон  и
Сохмет! Руби!"
   - Лучники, господин, - прохрипел над ухом Техенна. - Может, останемся
живы... Если свои не проткнут по ошибке.
   Человек в доспехах обернулся, отступил с опущенной секирой,  и  Семен
узнал  Хоремджета.  Глаза  его  светились  торжеством,   движения   были
уверенными, властными - несмотря на подоспевших  лучников,  он  сохранил
преимущество в людях. И дрались его бойцы как дьяволы - видно  понимали,
что дело зашло далеко и есть для них одна альтернатива: либо  пан,  либо
пропал. Или, с учетом местного колорита, финик в  меду  против  кайла  в
каменоломне.
   - Туда! - Семен ткнул секирой, показывая на лестницу. Его отделяли от
Хоремджета шагов тридцать или  тридцать  пять  и  добрая  сотня  воинов;
пробиться через этот заслон  казалось  невыполнимой  задачей.  Оттолкнув
Ако, прикрывавшего его щитом, он  поднял  топор  на  длинной  рукояти  и
закрутил  в  воздухе.  Сверкающая  сталь  вращалась  с  хищным  свистом,
кружилась все стремительней, и колесничие  прянули  в  стороны,  пытаясь
укрыться среди колонн и статуй.  Он  быстро  продвинулся  на  три-четыре
метра, ломая лезвия подставленных клинков и топорища секир, снес  чью-то
голову, поскользнулся в лужице крови, но  удержал  равновесие.  Сс-шш...
сс-шш... - пела сталь над его головой, и ей аккомпанировали лязг и треск
вражеского оружия.
   Он преодолел еще несколько метров под  крышей  смертельного  зонтика,
вышибая из камня искры, когда топор касался  массивных  колонн.  Сполохи
внезапно рожденных огней пугали колесничих; может быть, им чудилось, что
этому гиганту помогает бог, бросающий в них пламенные  стрелы.  Один  из
обожженных завопил, но голос его перекрыла команда Хоремджета:
   - Достаньте его! Дротиками! Скорей!
   Семен метнулся за цоколь ближайшей  колонны,  присел  -  два  дротика
скользнули над ним, будто змеи с бронзовыми жалами, - выпрямился,  отбил
тянувшийся к груди клинок и обнаружил, что между ним и Хоремджетом легло
пустое пространство. Бой на лестнице и в зале прекратился,  Лязг  и  шум
внезапно стихли, и только хриплое дыхание разгоряченных  схваткой  людей
нарушало тишину. Он поднял лицо к галерее. Там, простирая руки с  жезлом
и плетью над притихшим залом, стояла Меруити - в длинном, ниспадающем до
пола платье и пышном парике, увенчанном двойной короной. Белая, высокая,
и красная, широкий обод с коброй-уреем... Символ власти  над  Верхним  и
Нижним Египтом...
   - Остановитесь! - сказала Меруити  громким  звенящим  голосом.  -  Я,
Маат-ка-ра, золотой Гор, владыка Обеих Земель, а также ваших тел и  душ,
повелеваю: остановитесь! Верные будут награждены, виновные  -  наказаны,
но я обещаю сохранить им жизнь. Всем, кроме одного  человека,  лишенного
чести!
   Ее гневный взгляд упал на Хоремджета, жезл протянулся к нему, и все в
огромном зале поняли, кто здесь верные, а кто - виновные.
   Лицо царицы застыло, губы сжались, потом меж  ними  блеснула  полоска
зубов, и два слова, будто два камня, рухнули в зал:
   - Убейте его!
   Семен шагнул вперед, сжимая секиру и не спуская  с  Хоремджета  глаз.
Тот побледнел, но руки его не дрожали, и  лезвие  окровавленного  топора
смотрело в грудь противнику.
   - Кажется, сегодня не твой день, - произнес Семен. -  Лица  богов  от
тебя отвернулись, военачальник.
   - Кто знает их волю? - Хоремджет ухмыльнулся краешком рта. - Мы  ведь
ее не слышали... - Голос его внезапно окреп. - А слышали слабую женщину,
для чьей головы корона Та-Кем слишком просторна и тяжела! Место ей -  на
ложе, и там она будет в грядущую ночь. На мягком пышном ложе!
   - Не на твоем, - сквозь зубы пробормотал Семен, поднимая секиру.
   Лезвия  скрестились  с  лязгом,  и  Хоремджет  пошатнулся.  Щеки  его
побледнели еще сильней; казалось, он понял в это мгновенье, что уступает
противнику во всем - в телесной мощи и оружии, в ловкости и быстроте,  а
главное - в предназначении судеб; боги и правда были не на его стороне.
   Но дух его не был сломлен.
   - Знаешь, скольких я отправил к Сетху?  -  прошипел  он,  впившись  в
Семена бешеным взглядом. - В стране Хару и  в  стране  Джахи  и  даже  у
Перевернутых Вод имя мое вспоминают с ужасом...  Я  сделаю  то  же,  что
делал там: вырву твою печень и скормлю гиенам!
   - Не стучи кадыком, фраер, - сказал  Семен.  -  Нынче  ваши  сидят  в
глубокой и не пляшут!
   Для поношения врагов "великий и могучий"  был,  разумеется,  уместней
языка роме. Жаль, что Хоремджет ничего не понял!
   В течение минуты или двух они обменивались сильными ударами, и  блеск
зарубок на топоре Хоремджета подтверждал, что бронза уступает стали. Лоб
военачальника  оросился  потом,  задрожали  губы,  глаза   метались   по
сторонам, приказывая, умоляя: дротики!.. метните дротики!.. Но  ни  одна
рука не поднялась, ни одно копье не прорезало воздух. Бросив  взгляд  на
галерею, Семен увидел, что Меруити по-прежнему там  -  стоит  в  царских
регалиях, вздернув маленький упрямый подбородок, тянет плеть  и  жезл  к
потолку, напоминая, что в воле ее отныне кары и милости, смерть и жизнь.
Пора кончать, подумал он,  загнав  Хоремджета  в  угол  между  стеной  и
основанием лестницы.
   Он подцепил топор противника крюком, дернул, пригибая к полу,  и  тут
же стремительным движением послал секиру, точно копье, вперед  и  вверх,
трехгранным острием под челюсть. Голова Хоремджета  откинулась,  затылок
стукнулся о камень, глаза остекленели; струйки крови хлынули из  носа  и
уголков рта. Он умер мгновенно, не успев ни крикнуть,  ни  застонать,  -
железный штырь пробил дыхательное горло и впился в мозг.  Секунду-другую
Семен, стиснув топорище, держал Хоремджета словно  жука,  приколотого  к
стене, потом выдернул пику и отступил назад. Мертвое  тело  качнулось  и
рухнуло к его ногам.
   - Жил, как пес, умер, как крыса, - пробормотал Семен и  направился  к
лестнице.

***

   Они собрались в малом тронном зале - вельможи, военачальники,  жрецы,
вернейшие из верных, разделившие  с  царицей  надежду,  неуверенность  и
страх - все, что выпало им в это утро. Из нижних покоев  дворца  еще  не
убрали погибших,  и  запах  крови  пропитывал  воздух  тяжелыми  душными
миазмами. Сквозь  окна  струился  полуденный  зной  и  слышались  резкие
команды Усерхета, Хорати и теп-меджет: одни из них расставляли  в  парке
караульных, другие подгоняли солдат,  выносивших  мертвые  тела,  третьи
осматривали пленных мятежников, проверяя, крепко ли  их  повязали  и  не
осталось ли у кого оружия.
   Хатшепсут сидела в кресле, все еще в парике  и  короне,  стискивая  в
тонких пальцах  царские  регалии.  Официальное  восшествие  на  престол,
процедура долгая, торжественная,  утомительная,  была  еще  впереди,  но
власть  уже  принадлежала  ей  -  женщине-фараону   с   тронным   именем
Маат-ка-ра, что означало "Богиня истины, душа бога  солнца".  Власть  ее
являлась неоспоримым фактом, признанным всеми мужчинами, что  столпились
у кресла владычицы Та-Кем. Их было полтора десятка: Хапу-сенеб и Инени в
белых одеждах и леопардовых шкурах,  дряхлый  полководец  Саанахт,  едва
державшийся на ногах от волнения, Нехси, царский казначей, Сенмут -  еще
не смывший кровь, с рукой, обмотанной повязками от  локтя  до  запястья,
невозмутимый  Хенеб-ка,   Нахт,   хранитель   сокровищницы,   хаке-хесеп
столичного  нома  и   несколько   других   вельмож.   Ждали   Инхапи   и
градоначальника Пенсебу; первый должен был  удостоиться  чина  правителя
Дома Войны, сменив на  этом  посту  Саанахта,  второй  -  доложить,  что
порядок в Уасете восстановлен, что мятежных чезу удавили,  а  их  солдат
лишили чести и ведут к кораблям для отправки на юг.
   Семен стоял у  окна,  посматривал  в  знойное  небо  цвета  поблекшей
бирюзы, а на царицу старался не глядеть. Там, в кресле, сидела сейчас не
его Меруити, не сказочная фея с гибким станом и бедрами,  как  греческая
амфора, а повелительница самой могучей державы текущих времен. Глаза  ее
были суровы, локоны спрятаны под париком, тело - под плотной одеждой,  а
губы - прекрасные, яркие, но изрекавшие лишь  приговоры  и  повеления  -
сейчас не располагали к поцелуям.
   В  зал,  кланяясь  и  приседая,  вошел  управитель   дворца,   бросил
почтительный взгляд на владычицу. Она  чуть  заметно  кивнула,  разрешив
говорить. - Великий Дом, дочь Гора... Брови Хатшепсут гневно сдвинулись,
зрачки сверкнули.
   -  Червь!  Ты  забыл,  перед  кем  преклоняешь  колени?  Забыл,   как
обращаются к пер'о? Нужно напомнить? - Она  наклонилась  вперед,  сжимая
плеть и изогнутый скипетр. - Начни снова! Я слушаю!
   "Вот так-то! - подумал Семен, глядя на побледневшего управителя. - Не
слышал про женскую эмансипацию? Ну, еще услышишь!"
   - Великий Дом, сын Гора, благой бог... Тысячу раз простираюсь  ниц  и
целую прах под твоими стопами - да будет с тобою жизнь, здоровье,  сила!
Трапезную привели в порядок. Там  вино,  напитки,  фрукты  и  еда.  Если
соизволишь...
   Лицо царицы смягчилось, она махнула рукой.
   -  Саанахт  и  Хапу-сенеб,  идите...  и  другие  тоже...   Вам   надо
подкрепиться, ибо день сегодня будет долгим и потребует много сил.
   "Хорошая мысль", - решил Семен, направляясь  вслед  за  вельможами  к
выходу. Он вдруг почувствовал,  как  пересохло  в  горле,  как  пусто  в
животе, как ему хочется сесть на скамью рядом с братом и  другом  Инени,
заглянуть им в глаза и сказать...
   Сильные пальцы стиснули его плечо.
   - Останься, господин. Великий Дом - жизнь, здоровье, сила!  -  желает
говорить с тобой.
   Он обернулся и увидел бесстрастную физиономию  Хенеб-ка.  Еще  увидел
кресло, сидевшую в нем женщину и двух мужчин по обе стороны.  Один  -  с
бритым черепом, в белых жреческих одеждах и леопардовой шкуре, свисавшей
с узких плеч; другой - с пятнами крови на тунике и в полотняной повязке,
с мечом у пояса.
   Инени и Сенмут...
   Брат улыбнулся ему и поманил рукой. Улыбка эта была  странной,  будто
выдавленной через силу - да и на лице Инени Семен  не  заметил  большого
счастья. Царица тоже помрачнела.
   Он подошел, преклонил колено и заметил, что  Хенеб-ка  исчез.  Только
они четверо  остались  в  зале  -  Великий  Дом,  сын  Гора,  в  обличье
прекрасной женщины и три его - ее?.. - советника.
   Хатшепсут долго смотрела  на  жезл  и  плеть  в  своих  руках.  Потом
произнесла:
   - Надо решить. Что решить,  вы  знаете.  Вы  посланы  Амоном  мне  на
помощь: ты, мой будущий чати ,
- она посмотрела на Сенмута, - ты, мудрейший из жрецов, и ты,  провидец.
- Взгляд ее потеплел, скользнув по лицу Семена. - Так дайте же совет!
   Наступила пауза, затем Инени спросил:
   - Где он, владычица?
   - В своих покоях. Шакалы Хоремджета убили слуг и трех охранявших  его
сэтэп-са, но двое остались. Они сейчас с ним.
   - Верные люди, госпожа? - Этот вопрос задал Сенмут.
   - Столь же верные, как Хенеб-ка. Если я прикажу ему, они... -  Царица
глядела на Семена в странном ожидании, но он еще не понял, о чем ведется
речь, и потому молчал.
   Сенмут поклонился:
   - Можно думать, что Хоремджетом руководили боги, великая госпожа.  Он
оказал нам большую услугу.
   Царица еще больше помрачнела.
   - Да, я понимаю, чати. Многие погибли во дворце  -  семеры,  воины  и
верные служители... Мог быть и еще  один  убитый...  не  мной,  шакалами
Хоремджета... случайно или намеренно, кто знает?
   - Боги знают, - произнес Инени, с неодобрением качая головой. - Богам
известно все, великая царица. Ты можешь отдать приказ, его убьют,  и  ни
один человек в Та-Кем  не  усомнится,  что  виноваты  колесничие...  те,
которых привел Хоремджет... Люди поверят, но боги!  Богов  не  обманешь,
моя госпожа!
   - Он - вечная угроза, - возразил Сенмут.
   - Пути пер'о прямы, - ответил Инени.  -  Жизнь  и  смерть  -  в  руке
владыки Та-Кем, но он не казнит безвинного.
   - Безвинного? - Сенмут задел перебинтованным запястьем о рукоять меча
и сморщился. - Безвинного сейчас! А в будущем?
   - Твой брат - провидец, и будущее перед ним открыто... ему  решать...
Но я полагаю, что утром не казнят за то, что свершится вечером. -  Инени
взглянул на Семена, усмехнулся и перевел взгляд на Сенмута. -  А  в  чем
сейчас его вина? В том, что он необуздан и дик? Или в том,  что  родился
от сириянки?  Если  ты  считаешь  это  винами,  то  к  чему  приказывать
Хенеб-ка? Вот меч на поясе твоем - иди и убей мальчишку!
   "Это они о Тутмосе, - наконец сообразил Семен, - о юном Джехутимесу!"
О будущем деспоте, завоевателе, оросившем  кровью  земли  от  четвертого
порога до евфратских вод! Устлавшем их костями трупами! О том, чьи воины
творили еще не виданное в Та-Кем - резали, жгли и вспарывали животы,  не
щадя ни женщин, ни детей! Но сейчас он  не  деспот,  не  завоеватель,  а
мальчишка  тринадцати  лет...  Судить  ли  его,  карать  ли  за  еще  не
свершенное? И если карать, то как? Вычеркнуть из истории?
   Эта мысль повергла Семена в  ужас.  Перемещение  в  прошлое  -  чудо,
свершившееся с ним, - было свидетельством того,  что  время  -  субстрат
подвижный и, быть может, непостоянный, подверженный переменам. Иначе как
он очутился здесь? И почему? Не затем ли, чтобы принять решение в  некий
ключевой момент, не допустить изменений  истории,  дабы  все  свершилось
так, как и положено свершиться?
   Этот  мальчишка  Тутмос,  который  трясется  от  страха  в  одном  из
дворцовых чертогов...  этот  подросток,  чью  жизнь  можно  с  легкостью
прервать... Да, он принесет ужас и горе сотням тысяч - и в своей стране,
и за ее пределами! Но их  страдания  неизбежны,  как  ежегодные  разливы
Хапи, ибо история безжалостна. И ни  одну  из  ее  страниц,  даже  самую
жуткую, мерзкую, нельзя переписать, или добавить к ней слово,  или  хотя
бы знак пунктуации. Казнить нельзя помиловать... Только  история  знает,
где в этой фразе запятая.
   "Из песни слова не выкинешь, - со вздохом подумал Семен, - хоть и  не
песня нас ждет, а похоронный плач..."
   Внезапно он заметил, что в комнате наступило молчание; царица,  Инени
и Сенмут глядели на него, явно ожидая слов провидца.  Понурив  голову  и
ощущая вдруг навалившуюся неимоверную усталость, Семен выдохнул:
   - Его нельзя убивать... нельзя, что бы он ни содеял в будущем.  Никто
из нас не властен над его жизнью и смертью. То и другое - в руках богов!
   Ему показалось, что все  трое  облегченно  вздохнули,  выслушав  этот
приговор.  Тень  сожаления  промелькнула  на  лице  царицы,  потом  она,
соединив ладони перед грудью, кивнула головой:
   - Да будет так! Царь не спорит с богами...  Теперь  идите  и  вкусите
отдых. Ты, мудрый Инени, и ты, Сенмут... Я хочу поговорить с провидцем.
   Когда брат и жрец вышли, Семен опустился на пол у  кресла,  обнял  ее
колени и прижался к ним щекой. Ладонь  царицы  коснулась  его  волос,  с
бережной лаской скользнула по щеке, и он понял, что Меруити снова рядом.
Пальцы, которые он целовал, струили прохладу, покой и нежность.
   - Ты говоришь, что его нельзя убивать, - послышался тихий голос, -  и
я принимаю твое решение. Но...  -  пальцы  ее  дрогнули,  -  боюсь,  мой
любимый, мы пожалеем об этом... через десять или двадцать лет...  Придет
пора раскаяться в своем милосердии.
   - Верь мне, - шепнул Семен, - верь, и помни о сказанном тобой.  -  Он
поднял голову, всмотрелся в ее бездонные глаза и медленно произнес:
   - Ты должен быть рядом, так, чтоб уши мои слышали  шепот  твоих  губ,
чтобы твоя рука меня охраняла, а разум - направлял... И вот я - рядом! И
говорю, что дело не в сожалениях, не в милосердии, а в том, чтоб будущее
было неизменным - таким, каким его видят боги и позволяют иногда увидеть
мне. Этот  мальчик,  почти  чужеземец  по  крови,  дикарь,  как  вы  его
называете... он... он принесет много горя  людям...  Но  одна  из  твоих
дочерей станет его супругой, и род отца твоего  продлится.  Ты  ведь  не
хочешь, чтоб он закончился на тебе?
   Она кивнула:
   - Нет. Дочери мои малы, и рано думать об их супружестве. А я... Я еще
молода и, возможно, могла бы найти кого-то из знатных семеров  с  каплей
царской  крови,  кого-нибудь  вроде  покойного   Софры,   чтобы   родить
наследника... Но не хочу! - Руки ее обхватили шею Семена. - Не хочу!
   - Ты даришь меня радостью, Меруити. - Он помолчал и спросил:
   - Что будет с ним? Не через десять или двадцать лет,  а  в  ближайшие
годы? Как ты поступишь?
   Лоб ее пересекла морщинка.
   - Я прикажу, чтоб его воспитали как царя и чтобы он жил, ни в чем  не
испытывая недостатка, как царский наследник. Но не здесь, в Уасете, не в
Мен-Нофре или других великих городах... в каком-нибудь другом месте, где
не найдется у него  сторонников...  в  святилище  Птаха,  что  за  Южным
Оном...  Уединенный  храм,  место  близкое  и  почти  безлюдное.   Инени
присмотрит за ним.
   И  Рихмер,  добавил  про  себя  Семен.  В   этом   уединенном   храме
сторонников, может, и не  найдется,  а  вот  пара-другая  соглядатаев  -
наверняка!
   - Верно ли я решила? - Меруити склонилась над ним.
   - Верно, моя прекрасная царица. Довольно крови!
   Она улыбнулась, будто сбрасывая с плеч непомерную тяжесть.
   - Ты прав, довольно крови... Не будем гневить Амона и Хатор, ибо  они
даровали мне больше, чем я просила, - трон, и власть, и счастье любви...
Так стоит ли отнимать последнее у мальчишки? Его жизнь?
   - Не стоит, - сказал Семен, целуя ее руки.

Часть 3
ГОД ПЯТЫЙ.
СТРАНА ПИОМ, ОАЗИС УИТ-МЕХЕ

   Он, знавший столь многое, был не в силах объяснить,  как  очутился  в
Та-Кем, в благословенной долине Хапи. Когда я спрашивал его об этом,  он
погружался в глубокую задумчивость,  а  после  говорил,  что  объяснение
есть, однако не у него.
   - У кого же? - спрашивал я, и он отвечал с улыбкой:
   - У тех, кто придет после.
   Тайная летопись жреца Инени

Глава 12
ТЕЧЕНИЕ ЛЕТ

   Ночью к нему пришла То-Мери.
   Груди ее  были  тяжелы  и  прохладны,  бедра  -  широки,  кожа  пахла
мускусом, и в свои семнадцать лет она казалась  сочным  плодом  граната:
нажмешь, сдавишь слегка - и брызнет сладкий живительный сок.
   В скромном домике Тотнахта ложа не  нашлось,  и  Семен  устроился  на
спальной циновке  под  покрывалом,  ибо  в  месяц  фармути  ночи  бывали
холодными -  даже  здесь,  в  стране  Пиом,  напоминавшей  райский  сад.
Тотнахт, получивший землю на вновь орошенных территориях,  на  запад  от
Озера и городка Хененсу, трудился вместе с братом в  полях  и  лугах,  а
строительству жилищ внимания не уделял: стояли  у  него  пять  хижин  из
тростника, для супруги, детишек, всяческой утвари  и  запасов,  и  самую
просторную из них он предоставил Семену.  Ако  с  Техенной  и  остальная
свита расположились у соседей, ну а То-Мери, служанка, ведавшая пищей  и
одеждой господина, была, разумеется, при нем. И  в  эту  ночь  -  совсем
близко...
   "Ближе некуда!" - думал Семен, чувствуя, как прижимается к нему  юное
сильное тело. Девочка из Шабахи, дочь Хо, охотника  на  слонов,  выросла
красавицей, и все мужчины в доме, начиная от  Ако  и  Техенны  и  кончая
учениками из мастерской, уже пару лет посматривали на нее  с  плотоядным
интересом. Но она избегала мужского  внимания,  и  это  казалось  Семену
вполне понятным: слишком ранний сексуальный опыт и насильник Икеда могли
отбить  всякую  тягу  к  плотской  любви.   Что   же   касается   чувств
платонических, то этого простой народ в Та-Кем не понимал.  Да  и  какие
платонические  чувства?  Она  была  высока  и  стройна,  с   бархатистой
шоколадной кожей, гибкой талией и длинными  ногами,  с  грудью  как  две
виноградные грозди и милым улыбчивым личиком; всякому роме было понятно,
что боги создали ее не для бесплодных мечтаний, а для любви.
   Однако к