. Отдохни!
   Но Усерхет лишь с упрямым видом помотал головой и буркнул:
   - Отдохну в гробнице, а сейчас надо  ждать,  потеть  и  драться.  Вот
только землю полью...
   Он отошел к обочине и облегчился под развесистым каштаном. Это дерево
- и еще одно, на противоположной стороне - было  подрублено  и  являлось
тем самым маленьким сюрпризом,  что  ожидал  колесничих  Хуфтора.  Если,
конечно, он решится атаковать...
   "Чем черт не шутит", -  думал  Семен,  разглядывая  терявшуюся  вдали
дорогу. Как-никак триста колесниц, шестьсот солдат...  Почему  бы  и  не
попробовать? Что в лагере сидеть? Тем более что схватка у казарм  пехоты
может по-всякому обернуться... да,  по-всякому...  С  одной  стороны,  у
Инхапи - менфит, бойцы отборные и злые, напавшие внезапно; с другой - их
все-таки поменьше, чем воинов у Хоремджета, да и сидят  те  за  валом  и
рвом, пусть обмелевшим... Хрен его знает, чья возьмет! И ждать тут вроде
не с руки... Действовать надо, действовать! Не то  дождешься  маджаев  с
палками и удавками...
   Маджаев-полицейских у градоначальника Пенсебы было несколько сот,  но
в схватке они участия не принимали. Во-первых, по недостатку оружия -  у
них имелись лишь палки, плети да веревки,  а  не  секиры  с  копьями;  а
во-вторых,  происходившее  к  их  компетенции  не  относилось.  Не  бунт
простолюдинов, не драка в кабаке и не грабеж могил  -  переворот!  Когда
закончится, тогда и будет дело для маджаев: казнить  зачинщиков,  вязать
повинных и проводить в  каменоломню  или  на  рудник.  По  воле  первого
министра Хоремджета или царицы Хатшепсут - это как рассудят боги...
   На дороге клубом  взметнулась  пыль,  и  Усерхет  поспешно  вернулся,
оправляя тунику. Стрелки разом подтянулись, первый ряд рухнул на колено,
но  копьеносцы  все  еще  стояли  "вольно"  -  похоже,  колесница   была
одна-единственная. Впрочем, Техенна и  Ако,  болтавшие  с  приятелем  из
пантер, тут же ринулись вперед с дротиками  и  щитами  -  не  иначе  как
прикрыть хозяина от стрел коварного врага. Мериры с ними  не  было;  его
Семен не взял, оставил вместе с Анупу в доме,  чтоб  охраняли  женщин  и
добро.
   Колесница замедлила ход и развернулась на неширокой дороге, метрах  в
ста  от  шеренги  лучников.  В  ней  были  двое  -  возничий  и  знатный
военачальник в нагруднике, украшенном бронзой, с кинжалом и  секирой  на
перевязи.  Борт  колесницы  тоже  блестел  бронзовыми  накладками,   над
лошадьми развевались султаны из перьев, да и кони были отменные - не  из
Куша, а аравийские скакуны. Только  запрягали  их  по-варварски,  цепляя
кожаный ремень на шею.
   - Хуфтор, - сказал Семен, приглядевшись.
   - Он, - со вздохом подтвердил Усерхет. - Двенадцать разливов  минуло,
как мы сражались рядом в Хару. Много битв и  покоренных  городов,  много
вина и женщин, и крови тоже много... Теперь друг с другом будем драться,
порази меня Сохмет!
   Хуфтор, не спускаясь с колесницы, помахал рукой, потом приставил  обе
ладони ко рту и заорал зычным голосом:
   - Усерхет! Не ты ли передо мной, потомок черепахи?
   - Я, - отозвался военачальник, выступив на пару шагов. -  А  кто  там
вопит, пугает своих кляч? Похоже, Хуфтор, краснозадый павиан?
   Лучники за спиной Семена загоготали, захлопали ладонями по обнаженным
бедрам. Теп-меджет, десятник, цыкнул на воинов.
   - В плохое дело ты ввязался, Усерхет! - крикнул Хуфтор. - Ра  еще  не
скроется за песками Запада, как твою шкуру бросят в дубильный чан - твою
и всех облезлых пантер, которых я вижу подальше твоей задницы.
   - В какое же дело я ввязался, Хуфтор?  -  столь  же  громким  голосом
спросил Усерхет. Он уже не выглядел усталым, и казалось,  что  с  каждой
секундой в него вливается новый заряд энергии.
   - Не строй из себя глупца, кал гиены! Ты, и шелудивый пес  Инхапи,  и
ваши ремеч  меша  -  да  проклянет  их  Амон!  -  явились  в  Город  без
высочайшего повеления, бросив службу в южных  крепостях!  Вы  напали  на
лагерь столичного гарнизона, а значит, замыслили  злое  против  пер'о  -
жизнь, здоровье, сила! Теперь твои вонючие шакалы  стоят  перед  Великим
Домом, не пропуская к нему преданных воинов! И  ты  еще  спрашиваешь,  в
какое дело ввязался? Ты - бунтовщик, как и ублюдки за твоей спиной!
   - А я вот другое слышал, - запрокинув голову,  Усерхет  отхлебнул  из
фляги. - Слышал, что ваши хуну неферу зажрались на  медовых  лепешках  и
обнаглели вконец. Слышал,  что  Хоремджет  -  пусть  Сетх  раздерет  ему
печень! - желает свергнуть дом Джехутимесу. Слышал, что он  непочтителен
с богами и великой царицей. Если так, ты повинен в бунте, а  не  я!  Ты,
Хоремджет, твой господин, и болваны из ваших чезетов!
   Хуфтор прищурился:
   - Хочешь узнать, отродье жабы, кто бунтовщик?  Ну,  давай,  я  возьму
своих воинов, а ты возьмешь своих, и  мы  отправимся  к  пер'о,  к  сыну
золотого Гора, и спросим, кто тут  ослиная  моча,  а  кто  -  серебряный
дебен. Согласен?
   - Спросим, - с бодрым видом отозвался  Усерхет.  -  Когда  я  привяжу
веревку к тому, что у тебя повыше колена,  пониже  пояса,  и  притащу  к
царице. Вот тогда и спросим!
   В ответ Хуфтор, повернувшись боком, захохотал, разинув пасть и хлопая
себя  рукой  по  заднице.   Затем   вылил   на   Усерхета   новый   ушат
древнеегипетских помоев.
   "Что-то  не  так,  -  думал  Семен,  прислушиваясь  к  перебранке.  -
Подозрительно! Может, древний обычай у них -  сперва  пооскорблять  друг
друга, чтобы взвинтиться перед пролитием крови, а может,  поганец  время
тянет...  Но  почему?  Пантер  не  устрашит  и  Усерхета  к  измене   не
подвигнет... Чего же глотку драть? И не пора  ли  к  делу,  в  топоры  и
копья?"
   Он отодвинул Ако вправо, а Техенну - влево,  сделал  шаг  и  оказался
рядом с Усерхетом. Потом поднял руку,  сжав  четыре  пальца  в  кулак  и
выставив средний:
   - Эй, вошь на колеснице! Это видишь?
   Хуфтор наклонился, уперевшись ладонями в колени, и вытянул шею, будто
желая разглядеть противника поближе.
   - Кто там с тобой, Усерхет? Кто там  воет,  будто  пес  в  ночи?  Или
смердящий шакал?
   "Ну, братец, так меня ты не обложишь! - с  усмешкой  решил  Семен.  -
Нет, не обложишь! Да и то сказать, беден у роме язык по этой  части,  не
тянет против великого и могучего... Вот блин! Жаль, не перевести!  Разве
только попытаться?"
   - В кал гиены твою мать, в крокодилью мочу! - рявкнул он. -  Чтоб  ей
ноги раскинуть под ливийцем!  А  тебе  -  опахало  в  задницу!  Кастрат,
недоношенный драной ослом кобылой!  Давно  у  тебя  не  стоит?  -  Семен
повертел кулаком с оттопыренным пальцем. - На сириянок  не  стоит  и  на
кушиток? И на мальчиков тоже? Или мальчиков все-таки пользуешь? А может,
зад коням своим подставляешь? Похоже, здоровую дырку тебе  провертели...
вон, разогнуться не можешь, козел безрогий!
   Усерхет онемел, Ако с Техенной и лучники ржали  в  голос,  а  Хуфтор,
быстро разогнувшись, вырвал из ножен клинок, с бешенством  потряс  им  в
воздухе и пихнул возницу локтем. Повозка рванулась, вздымая пыль,  и  из
белесых клубов  долетело:  "Передавлю!..  Всех  передавлю,  как  блох  в
собачье шкуре!"
   К военачальнику вернулся голос.
   - Зря ты его мать, - ошеломленно пробормотал он. - Сам Хуфтор - жабий
помет, но мать была, возможно, почтенной женщиной, спит сейчас  в  своей
гробнице и ждет суда Осириса.
   - Да будет он милостив к ней, - отозвался Семен.  -  Я  только  хотел
подразнить...  жара,  понимаешь,  рождает  гнусные  фантазии...   Думаю,
теперь-то нас атакуют.
   Усерхет озабоченно прищурил глаз:
   - Ра еще не поднялся в зенит, светит в лицо, стрелять  мешает...  Ну,
тем, кто под деревьями, свет не помеха! - Он повернулся к воинам,  отдал
команду, а знаменосец Хорати и бравые теп-меджет повторили ее  в  десять
глоток. Послышались пение тетив, скрип кожаных доспехов и  лязг  орудия,
потом шеренги расступились, и Семен с военачальником отошли  под  защиту
стрелков.
   Ако,  на  минуту  покинув  хозяина,  вернулся  с  двумя  мускулистыми
копьеносцами:
   - Вот, господин... Это - Шедау,  а  это  -  Тотнахт...  Верные  люди.
Друзья! Ходили со мной и Техенной в страну Хару и в страну Иам.
   - Зачем ты их привел?
   - Как зачем? Чтобы тебя охранять. Будет бой,  а  четыре  копья  лучше
двух.
   - Будет не бой, а побоище, - буркнул Семен, оглядывая дорогу.
   По ней могли проехать  рядом  лишь  две  колесницы,  и  оттого  атака
Хуфтора казалась ему  безумной  затеей  -  если  даже  не  вспоминать  о
приготовленных сюрпризах. Лучники утыкают стрелами людей и лошадей,  две
первые повозки рухнут,  а  остальные  врежутся  в  них  -  вот  и  конец
сражения. Улица ведь не поле! В  шеренгу  не  развернешься,  упавших  не
объедешь... Получалось, что Хуфтор должен  сидеть  в  своем  лагере  как
крыса в мышеловке или придумать что-то новенькое.  Какой-то  тактический
ход, оригинальный и внезапный.
   Однако в дальнем  конце  дороги  взвихрилась  пыль,  и  вскоре  Семен
различил переднюю пару повозок. Одновременно послышались звуки -  глухой
топот копыт, пронзительный визг колесных осей и возгласы погонщиков.
   Как они мчались! Сияла бронза, смертельным блеском грозили  лезвия  у
колесных осей, колыхались султаны, грохотали ободья, щелкали бичи,  пыль
вилась столбом, оседая на крупах лошадей, на оружии и плечах колесничих.
Казалось,  эта  грохочущая  колонна  накроет  лучников  горным  обвалом,
сомнет, разрежет бронзовыми косами, втопчет  в  землю  сотнями  копыт  и
пронесется дальше - неуязвимая, неудержимая, стремительная...
   - Видишь такое в первый раз? - спросил Усерхет. - Страшно?
   - Нет, красиво, - отозвался Семен и, помолчав, добавил:
   - Жаль лошадей!
   Страха он в самом деле не испытывал. То, что  мчалось  к  нему,  было
живым и уязвимым, не спрятанным под броней,  вооруженным  не  пушками  и
ракетами, а остриями из бронзы. На миг перед ним  промелькнула  картинка
прошлого: танковый полигон, снег  и  холод,  терзающие  землю  гусеницы,
рокочущие громады машин, под которые нужно лечь и с  замирающим  сердцем
ждать, пока стальное чудовище не прокатится над тобой,  обдавая  запахом
гари  и  солярки...  Тяжкое  испытание!  В  этот  момент  ощущаешь  себя
песчинкой под асфальтовым катком, мышью в лапе дракона...
   Мог ли он рассказать об этом Усерхету? Объяснить, что  колесницы  для
него - игрушки, ибо в грядущих веках их сменят железные твари, чья пасть
извергает огонь, а шкура неуязвима для  стрел  и  копий?..  Но  вряд  ли
кто-нибудь в Черной Земле поверит  в  такие  чудеса...  разве  что  друг
Инени...
   Громыхающие повозки надвигались; он уже различал  лица  колесничих  и
дротики в их руках. Двести  локтей,  сто,  пятьдесят...  Когда  осталось
двадцать, Усерхет вскинул вверх свой боевой топор, и два огромных дерева
по обе стороны дороги рухнули на лошадиные спины. Дальнейшее происходило
как во сне: резкие слова команды,  слитное  и  звонкое  щелканье  тетив,
плечи лучников, которые разом то напрягались, то расслаблялись, и  свист
таранивших воздух стрел. Они взмывали в небо хищной стаей и, замерев  на
мгновение, падали вниз - туда, где за баррикадой из  стволов,  ветвей  и
листьев что-то ворочалось, стонало и вопило на  разные  голоса.  Зеленый
полог был плотным, и Семен видел лишь головы  четырех  лошадей,  умерших
почти мгновенно с переломленными хребтами, - кровавую пену на их  губах,
выкаченные глаза, оскаленные в агонии зубы.
   - Дурак Хуфтор, - послышался голос Усерхета. Затем он  подал  команду
лучникам:
   - Вперед!
   Добейте их кинжалами! Рук не рубить, это вам не шаси!
   Вслед за военачальником,  подпираемый  сзади  телохранителями,  Семен
обогнул поваленные деревья. Дорога за ними на протяжении двухсот  локтей
была завалена телами мертвых и умирающих, а также колесами  и  обломками
колесниц, среди которых бились и пронзительно ржали лошади. В этом хаосе
уже мелькали фигуры стрелков, вышедших  слева  и  справа  из  леса;  кто
останавливался на обочине и натягивал лук, выискивая  цели,  кто  лез  с
кинжалом в самую гущу, колоть и добивать. Вид  был  печальный,  а  кроме
того, имелось в нем что-то несообразное - что именно, Семен сообразил не
сразу.
   - Нет мира в датском королевстве... - пробормотал он  на  русском,  и
Усерхет, то ли не разобрав, то ли услышав что-то свое, откликнулся:
   - Вот и я говорю: дурак Хуфтор!
   Но странность зрелища уже  была  ясна  Семену.  Вместе  с  осознанием
явился страх - он побледнел, схватил руку Усерхета, стиснул.
   - Не такой уж и дурак, клянусь пеленами Осириса! Ну-ка, труби  отбой!
Собирай воинов, и - к дворцу!
   - Зачем?
   -  Затем,  что  здесь  пятьдесят  колесниц,  и  нет  ни  Хуфтора,  ни
Хоремджета! Где они? И где их люди? Еще пятьсот солдат! Сообразил?
   - Но в колесницах ко дворцу не подобраться... - начал Усерхет и вдруг
стукнул кулаком о нагрудник:
   - Чтоб мне попасть в красные лапы Сетха! Нас провели!  Ложная  атака!
Здесь! Полсотни колесниц! А остальных он повел в пешем строю!
   - Вот именно,  -  подтвердил  Семен.  -  Каша  -  отдельно,  масло  -
отдельно.
   Он повернулся, махнул  телохранителям  и,  вскинув  на  плечо  топор,
зашагал к копейщикам Хорати:
   - Бунтовщики во дворце! Бегом! За мной!  Хорати,  младший  офицерский
чин, привык не рассуждать - повиноваться. Вскинув жезл  с  вымпелом,  он
выкрикнул:
   - Щиты за спину, копья на плечо! За господином,  менфит!  Шевелитесь,
бегемоты беременные! Вперед!
   Свернув на Царскую Дорогу, Семен бросился к пилонам у входа  в  парк.
Сфинксы с застывшими в полуулыбке  лицами  взирали  на  него  с  обочин,
вдалеке, за каналом Монта, по-прежнему слышался смутный  гул,  а  позади
скрипели ремни, топали ноги, и воздух  со  свистом  вырывался  из  сотни
глоток. Солнце стояло почти в зените, и  жара  усилилась  -  не  то  что
бегать, ходить казалось пыткой. Пот струился по его  лицу,  каждый  вдох
наполнял легкие вязкой тягучей субстанцией, в которой будто  не  имелось
кислорода, а один горячий пар; секира, как живая, подпрыгивала на плече,
и крюк царапал кожу. Но это были мелочи - в сравнении с тем, что ожидало
впереди.
   Проклятье! Его облапошили! Провели, как щенка! Конечно, он человек не
военный, всего лишь отставной сержант,  но  логика  -  она  и  в  Африке
логика! Мог бы сообразить, что  колесничие  тоже  люди,  и  коль  им  не
заехать в лес, способны и на своих  двоих  перемещаться...  Даже  бегом!
Сейчас они, пожалуй, во дворце, и с ними - Хоремджет... бьются с воинами
Хенеб-ка...  Сколько  их,  телохранителей?  Вроде  бы  сотня   или   сто
двадцать...  у  Хоремджета   четырехкратное   превосходство...   возьмет
заложников, и конец!
   При мысли о заложниках Семен стиснул зубы и застонал. Брат,  Меруити!
Впрочем, Сенмута убьют, а вот царицу...  Царица  для  Хоремджета  важней
пер'о; при малолетнем фараоне он - министр, ну а с царицей - сам фараон!
Спаси и сохрани, Исида! Или Хатор? Кому молиться, кого просить?
   Воздух под деревьями парка был  чуть  прохладнее,  но  облегчения  не
принес  -  на  широкой  дворцовой  лестнице  валялись  трупы,  утыканные
стрелами, белый камень ступеней обагряла кровь, и почти  на  всех  телах
были одежды царской охраны, белые в синюю полоску. Видно, лучники  сняли
их залпом, когда десяток сэтэп-са вылез из-под защиты колонн  и  стен...
Значит, вход они не удержали, мелькнуло у Семена в голове. Не  прекращая
бега, он попытался прислушаться, но уловил лишь одно: дворец гудит,  как
растревоженный улей.
   Он был здесь только один  раз,  в  свите  казначея  Нехси,  во  время
царского приема, но помнилось, что  за  входом  -  крытый  перистиль,  а
дальше - зал приемов с мощными, подпирающими свод колоннами. Дворец  был
огромен, и у него наверняка имелись  другие  входы  и  выходы,  сулившие
возможность  обойти  врагов.  Не  желая  снова  наделать  ошибок,  Семен
остановился у лестницы, велел солдатам  отдышаться  и  подозвал  к  себе
Хорати.
   - Пошлешь по двадцать воинов туда  и  туда.  -  Он  кивнул  налево  и
направо. - Пусть разыщут другие входы и ударят  в  тыл  противнику.  Сам
бери десяток и оставайся здесь. Когда  подойдет  Усерхет  со  стрелками,
направь его за мной и передай, чтоб поторапливался. Ясно?
   - Да, господин.
   Хорати повернулся к воинам и начал зычно выкликать своих  теп-меджет,
отдавая краткие приказы. Семен встал в строй, довольно хмыкнул, заметив,
что с одной стороны у него Ако с Техенной, а с другой - Шедау и Тотнахт,
и поднял вверх топор.
   - Вперед, пантеры! Львиноголовая с нами!
   - Сохмет! - взревели десятки голосов. - Сохмет, Сохмет!
   Слитный  топот,  удары  соприкоснувшихся  на   миг   щитов,   выкрики
десятников... Они взбежали по лестнице и ворвались сквозь широкий проход
в перистиль. Там, встревоженные шумом, уже сгрудились  люди  Хоремджета,
тридцать или сорок солдат с секирами и дротиками  -  то  ли  охрана,  не
поспевшая к  выходу,  то  ли  бойцы,  примчавшиеся  из  залов  и  комнат
просторного дворца. Встать в  шеренгу  они  не  успели,  но  медлить  не
собирались: сверкнули  в  полете  дротики,  два  щита  сдвинулись  перед
Семеном, один из его солдат вскрикнул, другой выругался,  третий  рухнул
на пол. В следующий миг копьеносцы обрушились на противника,  прижали  к
стене  и  принялись  колоть  -  молча,  быстро,  сосредоточенно,   будто
погонщики быков, что тыкают  скотину  палкой  под  ребро.  Чей-то  череп
треснул под секирой Семена и разлетелся кровавыми брызгами, крюк вспорол
кому-то грудь; он оттолкнул умирающего воина и очутился перед сорванными
с петель дверьми зала приемов. За ними, в  огромном  чертоге,  кружились
среди колонн, обломков мебели и изваяний сэтэп-са, похожие на бело-синих
ос, и воины Хоремджета в  коричневых  туниках.  Колесничих  было  много,
много больше, чем телохранителей, и  они  постепенно  оттесняли  стражей
дворца к ведущей на галерею  лестнице.  На  верхних  ее  ступенях  стоял
Хенеб-ка с десятком своих бойцов и глядел вниз с видом героя, готового к
битве и славной смерти.
   -  Дорогу,  хуну  неферу!  Менфит  пришли!  -  поднялся   рык   среди
копьеносцев. - Дорогу, шакалы! Протухшее мясо! Жабы из Дельты! Сохмет!
   Сохмет!
   Они хлынули в зал, растягиваясь в цепочку, бросая копья и  выхватывая
секиры - тут, в тесноте, где сгрудились сотен пять сражавшихся, топор  и
кинжал были надежней копья. Семен шагнул вперед, сбил  с  ног  человека,
склонившегося над раненым телохранителем, услышал, как тот вскрикнул под
чьим-то ударом, и врезался в  толпу  рубивших  друг  друга  бойцов.  Его
секира, описав широкий полукруг, сшибла двоих  и  с  лязгом  грохнула  о
цоколь  статуи  Анубиса;  фонтаном  брызнули  каменные  осколки,  кто-то
завопил, увидев перед лицом остроконечное навершие, потом  умолк,  когда
трехгранный  стержень  вонзился  ему  между   ухом   и   глазом.   Семен
перепрыгивал через упавших, размахивал топором, отбивая удары  вражеских
секир и чувствуя душный, мерзкий запах крови. Пол скользил  под  ногами,
Семена покачивало от своих и чужих  ударов,  но,  отклоняясь  влево,  он
упирался в твердое плечо Тотнахта, а вправо - в край щита  в  руке  Ако.
Четыре его воина все еще держались рядом, не отставали  ни  на  шаг,  но
остальные исчезли в плотной толпе, и только крики, лязг и  вой  отмечали
то место, где менфит-пантера сражался с тремя-четырьмя врагами.
   Слишком  их  много,  понял  Семен,  добравшись  до   середины   зала.
Колесничие одолевали, старались пробиться на галерею, к  верхним  покоям
дворца, и бой шел уже на лестнице, где Хенеб-ка оборонялся  с  остатками
царской охраны. Среди них  был  кто-то  еще,  какие-то  люди  в  богатых
одеяниях - может быть, вельможи или слуги Хатшепсут, взявшиеся за мечи и
топоры. Они рубили и кололи, убивали и  падали  под  ударами,  и  Семену
вдруг показалось, что там мелькает стройная фигура брата, а перед ним  -
в доспехах, с поднятой секирой - маячит Хоремджет. Этот  миг  тянулся  и
тянулся, наполняя душу ужасом; сейчас то