з-другой  и  повстречалась
колесница с возничим и лучником, но как они стояли, Семен - хоть убей! -
припомнить не мог. Он помахал рукой, чтобы привлечь внимание Мериры,  но
скрип колес сделался совсем  уже  громким,  и  возок  с  двумя  лошадьми
выкатил из-за поворота.
   Слева, ближе к Семену, оказался возница. Софра  стоял  справа,  одной
рукой вцепившись в передок, а другой сжимая пару дротиков; рядом с  ним,
прикрепленные к борту, виднелись два колчана  со  стрелами  и  футляр  с
луком. Кони, повозка и человеческие фигуры скрывали все, что  находилось
позади, и оставалось лишь гадать,  сколько  там  проводников,  трое  или
четверо. Хоть десяток, но упустить нельзя было ни одного! Мерира знал об
этом не хуже Семена.  Может,  и  лучше,  если  учесть  разбойничий  опыт
корабельщика.
   Лошади двигались неторопливой рысцой, но  двадцать  шагов  до  Семена
преодолели секунды за три - слишком небольшое время, чтоб колесничий или
жрец успели что-то предпринять. Возница лишь откинулся назад,  натягивая
вожжи, а Софра поднял дротик, но в этот момент секира плашмя  обрушилась
на колесо. Дальше все получилось по плану: мощный удар  разнес  колесный
обод,  возок  накренился  и  осел,  люди  вывалились  на  дорогу,  кони,
испуганно заржав, рванули вперед, дергая хлипкий  экипаж  из  стороны  в
сторону, мотая и разбивая о древесные стволы. Теперь не разберешь, то ли
зверь перепугал коней, то ли рук человеческих дело... Все по плану,  как
и было задумано! Только ливийцев было не трое и не четверо, а пять.
   Одного Мерира приласкал камнем из пращи, но дважды фокус не удался  -
остальные превозмогли оцепенение и с воинственными  криками  размахивали
оружием. Два копья, две дубинки...  Возница  тоже  вырвал  клинок  из-за
пояса и приподнялся на коленях - тянул руку, целил Семену  в  живот,  но
дотянуться не успел.
   Тяжелая секира взметнулась и рухнула вниз, ломая шейные позвонки. И в
этот раз Семен ударил плашмя, чтоб не было резаной раны, - львы  львами,
а множить улики не стоило. Возница - крепкий, с бритым черепом,  похоже,
из  жрецов  -  выронил  кинжал  и,  захрипев,  ткнулся  лицом  в  землю.
Перескочив через него, Семен бросился к уже  поднявшемуся  Софре  и  тут
услышал крик корабельщика.
   Старый пират  вовсе  не  звал  на  помощь  -  он  дрался  с  четырьмя
ливийцами, отбиваясь копьем и секирой, вопил в боевом задоре и  медленно
отступал к повороту. Сейчас скроется за деревьями, и там его  прикончат,
понял Семен. Много ли нужно  времени  четверым,  чтоб  заколоть  одного?
Ровно столько, сколько финик разжевать да косточку выплюнуть...
   На мгновение взгляд его встретился с глазами Софры,  который  пятился
вслед за громыхавшей повозкой, раскачивая дротик. Один прыжок -  и  жрец
будет на расстоянии удара... только один прыжо... Семен прыгнул, но -  к
Мерире. Его предплечье, как раз под раной от кинжала,  царапнул  дротик,
но он не почувствовал боли; выбросил свое оружие на всю  длину,  зацепил
крюком  за  шею  ближнего  ливийца  и   рванул,   отбросив   в   заросли
изуродованный труп. Второго из сражавшихся с Мерирой он  сшиб  на  землю
ударом ноги, подпрыгнул и опустился на грудь поверженного, ломая  ребра;
третий, с окованной бронзой палицей, успел повернуться к нему и  тут  же
рухнул с пробитым виском - еще один удар плашмя, не  рассекающий  плоть,
но сокрушающий кости.
   Мерира вышиб копье у последнего проводника и,  широко  размахнувшись,
опустил обух секиры  ему  на  темя.  Грудь  корабельщика  ходила  словно
кузнечные мехи, он отдувался и потирал  кровоподтек  на  боку  -  то  ли
дубинкой задели, то ли огрели древком копья. В остальном Мерира выглядел
бодро - как волк почтенных лет, задравший пару брехливых псов.
   - Увертливый народ эти темеху,  -  произнес  он,  с  хрипом  втягивая
воздух. - Ловкие, быстрые, как песчаные блохи!  Ну,  ничего!  Место  тут
узкое, а мы их зажали, мой господин, точно мышей промеж  двух  кошек!  -
Мерира огляделся и начал пересчитывать трупы, тыкая в них пальцем:
   - Уа, сон, хемет, туа, сас, сехеф... Сесенну? Где седьмой? Семеро  их
было, клянусь судом Осириса!
   Семен тоже огляделся, мрачно хмуря брови; главная мышка  ускользнула,
а  вокруг,  на  окровавленной  земле,  валялись   только   безвинные   и
непричастные.
   - Седьмой удрал, пока мы с этими возились. - Он покосился на  мертвых
ливийцев.
   - Ну, так беги за ним, семер, а я поковыляю следом. Дальше песков  не
удерет! Гляди только, чтоб лошадей не подманил, до лука не добрался... А
так - куда ему деваться? Кроме твоей секиры - некуда!
   Кивнув, Семен повернулся, стиснул покрепче топор и побежал  по  узкой
дороге. Над кронами деревьев по-прежнему сияла треть  солнечного  диска,
будто напоминая, что времени прошло всего ничего;  земля  под  подошвами
сандалий была твердой, надежной, вполне подходящей для битв и погонь,  а
с реки тянуло свежим ветром, который приятно холодил жгучие царапины  от
кинжала и дротика. На бегу, стараясь не споткнуться о валявшиеся кое-где
обломки колесницы, Семен размышлял о словах корабельщика, а вот  о  том,
что минут через десять - пятнадцать он  догонит  Софру  и  разнесет  ему
череп секирой, вспоминать совсем не хотелось.
   Странный, однако, народ в  Та-Кем,  и  время  странное!  Гляди,  чтоб
лошадей не подманил, до лука не добрался, - предупредил Мерира... А ведь
в другой стране  сказали  бы:  гляди,  поймает  лошадей  -  ускачет!  Но
колесница разбита, и роме -  воину,  семеру,  землепашцу  -  чужда  идея
оседлать коня. Чужда! Тут не аравийские просторы, не  кочевая  вольница,
тут во всем - порядок: осел - чтоб ездить и  возить  поклажу,  корова  -
чтобы тянуть повозку и плуг, а конь годится лишь для колесницы...
   Он думал, что есть десятки вещей, которые можно  тут  сделать,  -  не
выплавка стали и не реформа письма, а более простые вещи, вроде седел  и
стремян  или  плугов  с  бронзовым  лемехом.   Стрелы   с   трехгранными
наконечниками вместо плоских - летят дальше, бьют смертоносней;  длинные
копья и клинки, чтобы колоть и  рубить  с  коня;  арбалеты,  баллисты  и
катапульты, что мечут ядра  на  тысячи  шагов;  парусное  вооружение  на
судах, киль, шпангоуты и руль вместо примитивных весел; сигнальные башни
и семафорный телеграф, понтоны и наплавные мосты, маяки с горючим маслом
и зеркалами, что отражают свет коляски, в которые можно запрячь лошадей,
голубиная почта или хотя бы яблони, неведомые в Та-Кем, - яблони, сливы,
апельсины из северных заморских стран, лежащих, в сущности, рукой подать
от Дельты, в каких-то трехстах километрах...  Однако,  если  не  считать
колясок, яблонь и плугов, все эти вещи - так ли, иначе - ассоциировались
с войной, и потому изобретать их не хотелось. Совсем не хотелось -  ведь
он  отлично  знал,  кто  унаследует  державу  с  такими  вот   полезными
игрушками! Это мальчишка, сын  сириянки,  сидевший  на  троне  Та-Кем...
Мальчик, который лет через тридцать потопит в крови и Сирию, и  Финикию,
и Палестину... Дай ему конное войско,  баллисты  и  катапульты,  морские
суда, горючую смесь, тараны и понтоны - глядишь, он до Индии  доберется!
А это в планы Семена совсем не входило.
   Заросли остались позади, и теперь, когда ничто не закрывало  взгляда,
он наконец увидел Софру. Тот уже не мог бежать; шел, опираясь на дротик,
тяжело переставляя ноги, с опаской оглядываясь  назад.  Заметив  погоню,
жрец  попытался  ускорить  шаги,  потом,  вероятно,  сообразил,  что  от
преследователя не уйдешь, и  замер,  раскачивая  в  поднятой  руке  свое
оружие. Сейчас он был опасен как гиена, которую загнали в  угол;  зрелый
муж, достаточно крепкий и, несомненно,  не  уступавший  любому  воину  в
искусстве метания дротиков. Мысль об этом не устрашила Семена,  а  будто
добавила энергии; его ожидал поединок, не убийство.
   Софра расправил плечи, высокомерно откинул голову:
   - Во имя Амона! Почему ты убил моих людей? Чего ты хочешь, ваятель? Я
ведь не ошибся, ты - ваятель Сенмен из мастерских святилища? Тот, кого я
хочу возвеличить и наградить?
   - Мне не нужна твоя награда, - молвил Семен, не спуская глаз  с  лица
Софры и острого жала дротика.
   - Что же тебе нужно?
   - Твоя жизнь.
   Жрец неторопливо сдвинулся в сторону - так, чтобы солнце  не  било  в
глаза. Дыхание его выровнялось, ноги уже не дрожали.
   - Моя жизнь? - Голос Софры обрел былую силу. - Почему?  Разве  Рихмер
не договорился с тобой? Или тебе дали больше? Кто? Хоремджет?
   - Он будет следующим. - Семен шагнул поближе, и теперь  их  разделяли
шагов десять-двенадцать. - Он тоже умрет - как  всякий,  посягнувший  на
царицу. Это утешит тебя, жрец?
   Глаза Софры прищурились, рука напряглась.
   - Царица! Вот кто тебя подослал! Теперь я понимаю... Все-таки  Рихмер
ошибся!
   Резко выдохнув, он метнул дротик.
   Судьба или боги хранили Семена  -  он  успел  присесть,  и  древко  с
бронзовым острием свистнуло над головой.  Выпрямившись,  он  положил  на
землю секиру и потянул из ножен кинжал  -  такой  же,  как  у  Софры,  с
лезвием длиною в три  ладони.  Это  будет  честный  поединок,  мелькнула
мысль.
   И тут же ее  догнала  другая:  может  быть,  не  убивать?  Пригрозить
загробной карой, запугать и подчинить, как Рихмера?
   Не выйдет, понял он, глядя в глаза Софры. Этот человек  казался  себе
самому избранником богов, он был  чересчур  амбициозен,  слишком  сильно
мечтал о величии и нераздельной власти и, не дрогнув, отдал бы за власть
и величие всех дочерей и сыновей в придачу. К тому же что ему известно о
Сенмене, брате Сенмута? Явно поменьше, чем Рихмеру... Он  полагает,  что
перед ним - ваятель,  бывший  пленник  из  страны  Иам,  а  не  посланец
Осириса...
   Вдруг ощутив странное головокружение,  Семен  отвел  взгляд  от  лица
Софры. Ичи-ка? Похоже, верховный жрец владел магическим искусством столь
же уверенно, как дротиком... Но тут и там  -  промазал!  -  мелькнуло  у
Семена в голове. Перехватив поудобней кинжал, он прыгнул,  со  скрежетом
встретились клинки, Софра покачнулся, но в последний миг, уже коснувшись
острием ямки над ключицей, Семен  вспомнил  о  львах.  Львы  не  убивают
кинжалом... Мысль не успела завершиться, когда он вогнал кулак под ребра
жрецу. Тот согнулся, роняя  оружие,  и  Семен,  обхватив  руками  бритый
череп, дернул резко и сильно, вслушиваясь в хруст позвонков  и  глядя  в
тускнеющие зрачки.  Далекий  хриплый  рык,  внезапно  раскатившийся  над
сухими травами и песками, заставил его выпустить тело жреца и  отступить
к лежавшей на земле секире.
   Он поднял топор  и  отвернулся  от  мертвеца.  Смотреть  на  него  не
хотелось; в мирном покое расцветающей зари смерть  была  чем-то  жутким,
неестественным, и было неприятно вспоминать, что сотворил он  ее  своими
собственными  руками.  Пустыня,  лежавшая  за  полосою  трав,  выглядела
привлекательней смерти. Возможно, она являлась всего лишь  одним  из  ее
многообразных обличий, но не сейчас, а в  дневное  время,  когда  пугала
безводьем, зноем и яростным блеском песков. Утром же  она  была  чарующе
прекрасной:  первые  лучи  солнца  золотили  покатые  вершины  дюн,  чьи
подножия еще тонули в фиолетовых тенях, и между этими цветами  золота  и
аметиста светились и пылали все оттенки красного и желтого.
   Воздух опять содрогнулся от  хриплого  рева,  и,  словно  вторя  ему,
хриплый голос за спиной сказал:
   - Пойдем, господин! Еще немного, и они доберутся до трупов.
   -  Сейчас  пойдем,  Мерира,  -   отозвался   Семен,   чувствуя,   что
беспредельное пространство ярких красок, песчаных холмов и дрожащего над
ними воздуха будто зачаровало его. Наконец он вздохнул,  вскинул  секиру
на плечо и пробормотал на русском:
   - Могущество наше будет прирастать  Сахарой...  Надпись  на  гробнице
местного Ломоносова, он же - Сенмен, он же - Семен Ратайский...
   - Что ты сказал, господин?
   Не ответив, Семен повернулся и зашагал к  зарослям.  Пустыня  глядела
ему в спину тысячей глаз, напоминая о своей  необъятности,  безлюдности,
красоте и как бы стараясь удержать его, не отпустить  к  узким  полоскам
земли с полями, рощами и  городами,  тянувшимся  вдоль  речных  берегов.
Может быть, в пустынном просторе нашлось бы другое место, еще не занятое
и пригодное для человека? Какой-нибудь оазис, три пальмы над ручьем, где
можно прожить жизнь с друзьями и любимой женщиной, никого  не  убивая  и
никому не угрожая, не вмешиваясь в  ход  событий,  оставив  миру  самому
решать свои дела...
   Пустые мечты! Он мрачно усмехнулся. Если б  и  нашлось  такое  тайное
убежище и если б с ним ушла Меруити,  ушли  Инени  и  Сенмут,  Пуэмра  и
Аснат, чем бы они занимались  в  свободное  время?  Лепили  куличики  из
песка? Устроили блошиный цирк?
   Семен обернулся, поглядел на  пустыню,  на  тело  мертвого  жреца,  и
покачал головой. Все же человек должен не прятаться, а  жить  с  людьми,
хоть это и непросто. Временами - неприятно, страшно и даже  чудовищно...
А иногда - непонятно... Вот хотя бы случай с ним: вдруг его  переместили
в прошлое некие силы, разумные и не лишенные любопытства, коим интересно
знать, чем кончится подобный опыт? Вдруг они, эти силы... Мерира  дернул
его за перевязь:
   - Чтоб Сетх разодрал мне задницу! У тебя плечо в крови,  семер!  Этот
бритоголовый скорпион поранил?
   - Пустяки.
   - Перевязать?
   - Лишнее, Мерира.
   Корабельщик кивнул, потом прищурился на солнце, что-то соображая.
   - Время еще есть... А не наведаться ли нам в усадьбу,  семер?  Думаю,
слуг там немного... Заглянем, и того жреца искать будет некому.
   - И это лишнее. Слуги ни в чем не провинились, Мерира. Как  и  убитые
нами ливийцы.
   - Прости, мой господин, но тут ты не прав. Ливиец всегда  виновен.  -
Мерира поскреб впалую щеку, подумал и объяснил:
   - Виновен в том, что он - ливиец.

   Однажды мы говорили с ним о богах, и Страж сказал, что Богу Истинному
не нужны ни храмы, ни жертвы, ни песнопения и что нет обители у него  ни
в небесах, ни под землею, ни в пустынях Запада.
   - Где же бог? - спросил я  его,  и  он  ответил,  приложив  ладонь  к
сердцу:
   - Единственно тут, в душе человеческой. И я ему поверил.
   Тайная летопись жреца Инени

Глава 10
ДОМ РАДОСТИ, ДОМ ТРЕВОГИ

   В этих покоях Семен никогда не был. Три уютные прохладные комнаты  на
втором этаже тянулись  анфиладой,  отделенные  друг  от  друга  проемами
невысоких, но широких  арок.  Средняя,  самая  просторная,  со  стенами,
расписанными под  цветущий  сад,  являлась  чем-то  вроде  гостиной  или
туалетной; здесь стояли сундуки и ларцы, пара сидений без спинок, низкие
столики на ножках из слоновьих бивней, а по углам -  большие  серебряные
зеркала, отражавшие пламя свечей созвездием бесчисленных искр, таявших в
их смутной глубине. Слева, за проемом арки, была опочивальня: потолок  -
как звездное небо, ложе с голубой накидкой и синие фаянсовые светильники
в форме полураскрывшихся цветов; справа, за таким  же  широким  проемом,
занавешенным прозрачной кисеей,  виднелся  в  глубине  алтарь  с  темной
фигуркой богини. Обнаженная женщина в рогатом венце с солнечным  диском,
с коровьими ушами... Хатор, божество любви... Корова была  ее  священным
животным.
   Его  привели  сюда  не  Хенеб-ка  и   стражи-телохранители,   а   две
молоденькие служанки; привели в эту комнату-сад с серебряными  зеркалами
и оставили  одного  без  всяких  объяснений.  Положив  каменную  головку
Меруити на стол, он приблизился к окну и долго смотрел, как гаснет закат
над водами Хапи,  как  зажигаются  в  небе  звезды  и  как,  приветствуя
наступление ночи, вспыхивают огни на западном берегу, в Долине Мертвых.
   Куда его привели? Кто объяснит, зачем он здесь? Но, быть может,  само
его присутствие в этих покоях и было объяснением?
   Пропало не меньше часа, когда в молельне, за голубой  завесой  кисеи,
раздался протяжный скрип, а следом за ним - шорох. Повернувшись спиной к
окну, Семен  увидел,  как  перед  алтарем  склоняется  женская  фигурка;
светильники, горевшие у ног Хатор, бросали отблеск на  темные  волосы  с
медным отливом,  хрупкие  плечи  и  обвивавшее  шею  ожерелье.  Меруити!
Кажется, она молилась, но то  была  странная  молитва,  беззвучная,  без
жестов  и  поклонов,  будто  таинство,  происходившее  между  царицей  и
богиней, нуждалось не в словах и почтительных жестах, а в чем-то ином  -
возможно, в молчаливом и полном слиянии двух сущностей,  божественной  и
человеческой. Сейчас они  обе  казались  Семену  единой  и  нераздельной
скульптурной группой: женщина из темного базальта с  загадочной  улыбкой
на устах,  и  та,  другая,  застывшая  у  ее  ног,  словно  изваяние  из
золотисто-розового мрамора.
   Но в Та-Кем мрамор не  добывали;  он  помнил  об  этом  и  знал,  что
золотистое и розовое было плотью, телом живым и желанным,  но  столь  же
недосягаемым,  как  Сепдет,  звезда  Исиды  . Или он ошибался?
   Семен закрыл глаза, с силой стиснул  кулаки  -  так,  что  напряглись
мышцы на плечах, - и замер,  будто  сам  превратился  в  статую.  Что-то
переменилось за кисейной занавеской, но он не хотел смотреть,  а  только
слушал  -  вслушивался  в  тихий  неразборчивый   шепот,   пока   слова,
по-прежнему негромкие,  не  сделались  отчетливыми,  как  голос  флейты,
манящей из дальнего далека надеждой и обещанием.
   - О золотая Хатор, владычица небес и  сердец  человеческих!  Ты,  кто
ведет мужчину к женщине и женщину к мужчине! Ты, которой известен тайный
путь соединения душ  и  тел,  повелительница  радостей  и  печалей!  Ты,
благословляющая ложе и лоно, дарующая вино жизни,  питающая  нас  соками
любви! Ты, которой ведомы прошлое, будущее и судьбы людские! Не  покидай
меня, направь и подскажи!
   Подскажи... подскажи... - тихо шелестело среди расписанных  деревьями
стен, ласкало  слух,  туманило  голову...  Мнилось,  что  слова  Меруити
тысячекратно отражаются в зеркалах, наполняя  комнату  сладким  пьянящим
ароматом.  Будто  сад,  изображенный  на  стенах,  вдруг  ожил  и  начал
испускать благоухание,  плывущее  в  воздухе  Та-Кем  в  весенний  месяц
фаменот...
   Женский голос  смолк.  Пришедшая  на  смену  тишина  казалась  Семену
оглушительной, но через мгновение  ее  прервали  слабый  шелест  и  звук
взволнованного дыхания. Он стоял, все еще не  открывая  глаз  и  стиснув
кулаки; ноздри его  трепетали,  воспоминания  о  недавнем  и  жутком,  о
трупах,  брошенных  в  пустыне  львам,  о  залитом  кровью  лице  Пуэмры
рассеивались точно утренний туман.
   - Ты спишь, ваятель? - Рука Меруити коснулась его напряженных мышц. -
Спишь или заглядываешь в грядущее? И что тебе видится там?
   - Ночь, которая еще не прошла, - ответил Семен и опустился на колено.
   - Встань! Ночь и в самом деле не прошла, и я не знаю, что случится до
рассвета. А ты? Тебе это ведомо?
   - Нет. Я говорил тебе, прекрасная госпожа, что прорицание -  странный
дар: чем дальше, тем лучше видится, но близкое  будущее  смутно,  как  в
тумане.
   - А прошлое?  Недавнее  прошлое?  -  Она  отступила  на  пару  шагов,
посматривая то на Семена, то на столик с  каменной  головкой,  прикрытой
полотном. Взгляд ее был спокоен, голос не дрожал, словно Меруити приняла
некое решение. Или, возможно, его подсказала царице Хатор.
   - Какое прошлое  тебя  интересует?  -  спросил  Семен,  любуясь,  как
складки тонкого платья падают от ее груди, струятся вдоль бедер и  колен
до обвитых ремешками сандалий лодыжек.
   - Мне донесли, что Софра умер. Кажется, день или  два  назад...  Умер
страшной смертью, словно боги его покарали, и к тому же он  остался  без
погребения... Поехал охотиться в пустыню, как делал много  раз,  и  львы
растерзали его. Ты знаешь, как это случилось?
   Семен задумчиво поднял глаза к потолку.
   - Не знаю, моя владычица, но выясню, если прикажешь.
   - Выяснишь? Как? Спросишь у Амона-Ра,  который  видит  с  высоты  всю
землю?
   - Нет. Взгляну на то, что осталось от Софры, на место, где он  погиб,
поговорю с е