что на камнях,
казалось,  можно  печь  лепешки.  Все  обитатели  ремесленного   городка
попрятались, пережидая жаркое время, и лишь Урджеба, сухопарый бровастый
помощник Инени, медленно брел от пальмовой рощи к  пристани,  заглядывая
по  дороге  то  в  проемы  мастерских,  то  в  опустевшие  дворы.  Семен
заторопился навстречу, потом, замедлив шаг, спросил, не видел ли Урджеба
третьего пророка, а если видел, то где, когда и как его найти. Шевельнув
бровями, помощник сообщил, что почтенный Инени отправился домой: вызвали
к болящему, и, вероятно, тот - персона из самых важных,  раз  понесли  к
пророку, а не к целителям в храм. Семен пробормотал слова  благодарности
и широким шагом направился к роще; Урджеба  крикнул  вслед,  что  бегать
сейчас не стоит: Ра гневен, ударит по черепу, и  не  отделишь  жизнь  от
смерти.
   "И правда, жарковато", - мелькнула мысль, когда  Семен,  утирая  пот,
добрался до поникших пальм. Тут он свернул,  но  не  направо,  к  стенам
святилища, а налево - усадьба Инени располагалась в двух тысячах  локтей
от ремесленного городка, среди садов и  рощ,  тянувшихся  километров  на
тридцать, до южных окраин Кебто. Путь к усадьбе был недолог; к  тому  же
под кронами сикомор и тутовника зной переносился легче, и через четверть
часа впереди возникла  белая  ограда,  а  за  ней  -  плодовые  деревья,
обступавшие плотным кольцом жилище Инени.
   Пуэмра лежал в дальней, самой прохладной комнате, и над ним хлопотали
третий пророк и двое крепких служителей, которых Семен  счел  санитарами
или медбратьями. Юноша был уже омыт, раны смазаны мазью кифи,  и  теперь
служители, осторожно приподняв  безвольное  тело,  закрывали  их  чистым
полотном. Инени  склонился  над  левой  рукой  Пуэмры,  разглядывая  три
обожженных пальца и сокрушенно покачивая  головой:  ожоги  были  слишком
глубокими, кое-где до кости, а от ногтей вообще ничего не осталось.
   Опустившись рядом, Семен спросил:
   - Ну, что? Выживет?
   - О том спрашивай не у меня, а у Амона, - отозвался жрец. - Душа  его
у двери царства мертвых, Сенмен; шаг вперед, и  вместо  лекаря  придется
приглашать бальзамировщиков.
   Бросив взгляд на слуг, Семен склонился к уху Инени.
   - Ты знал, что он?..
   - Догадывался, но был уверен, что ученик не предаст  учителя.  Пальцы
придется отнять... да, придется... - Лицо целителя стало  печальным.  Он
повернулся к Семену и, не понижая голоса  -  видно,  слуги  были  людьми
доверенными, - произнес:
   - Если тебя угощают прошлогодними финиками,  друг  мой,  выбери  тот,
который не подгнил. - Затем Инени снова  занялся  изуродованной  ладонью
Пуэмры, бормоча:
   - Лучше уж он, чем другой... у этого юноши было  ко  мне  почтение...
что бы он Рихмеру ни доносил, плохого в сказанном им  не  нашлось...  За
это, думаю, и поплатился. За меня!
   - Не только за тебя,  -  откликнулся  Семен,  ощупывая  сквозь  ткань
лезвие секиры.  -  Знаешь,  я  ведь  встречался  с  Рихмером.  Посидели,
потолковали... Больше он не доставит тебе хлопот. Ни он, ни Софра.
   - Это хорошо, - пробормотал Инени, думая совсем о другом. - Пальцы...
Жалко! Жалко резать! Новых ведь не пришьешь! - Он поднял голову и  вдруг
спросил:
   - Скажи, все ли болезни и раны лечат в твоей стране? В тех  временах,
когда о нас забудут.
   - Не все. Могут сердце заменить, а пальцы - вряд ли. Ты  режь,  иначе
он умрет! Парень валялся в грязи, а грязь, когда проникает в  рану...  -
Семен смолк, глядя в бледное  лицо  Пуэмры;  слова  "гангрена"  в  языке
Та-Кем не было.
   - Я понимаю. - Инени потянулся  к  раскрытому  сундучку  с  целебными
зельями, чистыми тряпками и бронзовыми ножами. - Я видел воинов, которым
не промыли небольшой порез... обычно на ноге... туда  попадают  песок  и
земля, и плоть гниет... - Не прекращая говорить, он  перетягивал  пальцы
Пуэмры тугими бечевками. - Плоть  гниет  и  распухает,  рана  становится
красной, потом синей... кожа на ощупь  горяча,  и  нет  таких  лекарств,
чтобы вернули душу в тело... если не отсечь - смерть! - Нож  сверкнул  в
его руке, и вслед за этим раздались глухие стоны юноши.
   Семен поднялся, прижимая к ребрам сверток с  секирой.  Он  чувствовал
себя лишним среды суеты у ложа больного: один из служителей  лил  в  рот
Пуэмры вино, другой придерживал его за плечи, а сам целитель  копался  в
сундучке, выискивая нужные лекарства.
   - Отправляйся домой, - произнес Инени,  не  поднимая  головы.  -  Мне
интересно послушать о встрече с Рихмером, но не  сейчас,  а  через  пару
дней, когда я пойму, что скрыто в руке Амона для этого юноши, жизнь  или
смерть. Главное ты уже сказал: хлопот не будет. Я тебе верю, Сенмен!
   Когда Семен вышел в сад, в воротах появился Сахура, а с ним не старая
еще женщина и  девушка  лет  шестнадцати  с  милым  личиком  и  кроткими
глазами. Мать Пуэмры и Аснат, его сестра... Видимо, они  торопились  изо
всех сил - ноги в пыли, кожа блестит от пота, волосы  растрепаны.  Семен
кивнул им и вытянул руку к дому.
   - Он там. Мудрый Инени врачует его.
   - Он жив? - Глаза Аснат наполнились слезами.
   - Жив, но... Инени говорит, что жизнь его в руке Амона.
   - Как и наши, - прошептала мать Пуэмры и направилась в дом.
   Не прошло и пяти минут, как на дороге снова  взметнулась  пыль  -  на
этот раз под ногами Сенмута, спешившего к  усадьбе  с  целой  свитой  из
стражей, писцов, посыльных и носильщиков. Повинуясь его жесту, люди  эти
встали в отдалении, а Сенмут, вытерев покрытый испариной лоб,  промолвил
с облегчением:
   - Хвала Амону, ты благополучен, брат мой! Этот Небсехт не самый умный
из твоих помощников... Я так и не понял, что случилось. Я думал,  что  с
тобой...
   - Со мною все в порядке, - прервал его Семен, - а вот о Пуэмре такого
не скажешь. Пальцы сожжены, грудь и спина изрезаны, да и  лицо...  -  Он
махнул рукой. - Ну, до языка и глаз, по счастью, не добрались. Целы!
   Брат помрачнел.
   - Рихмер? Он, клянусь Маат! Но за что?
   - За  то,  что  парень  не  захотел  за  мной  приглядывать.  Верней,
приглядывал,  а  толком  ничего  не  доносил...   Пришлось,   понимаешь,
выпытывать! Откуда я взялся да что умею... вдруг такое смогу, что  Софре
пригодится!
   Кулаки Сенмута сжались,  лоб  прорезали  морщины.  Стиснув  зубы,  он
пробормотал:
   - Чтоб он лишился погребения, этот Рихмер! Чтоб шакалы сожрали  мумию
его отца! Чтоб...
   - Не проклинай его, - сказал Семен. - Теперь он мой слуга.
   - Слуга? - Брат в недоумении уставился на него. -  Как  -  слуга?  Он
служит только Софре!
   - Их обоих отдал  мне  Осирис  -  и  жизнь  их,  и  смерть.  -  Семен
наклонился к брату и прошептал:
   - Не удивляйся, Сенмут, и ни о чем не спрашивай. Ты ведь помнишь, кто
меня прислал? Осирис, поверь, не возвращает умерших  с  полей  Иалу  для
собственного  развлечения.  -  Выпрямившись,  он  подтолкнул  Сенмута  к
дверям. - Иди, брат мой, и сядь около девушки, к которой склонилось твое
сердце. Если Пуэмра  выживет,  разделишь  с  ней  радость,  если  умрет,
разделишь горе. Иначе зачем вас соединили боги?
   - Аснат уже там? - Кулаки Сенмута разжались, взгляд метнулся к  дому.
- Тогда я останусь здесь до рассвета. Ты  прав;  боги  соединяют  людей,
точно колонны под кровлей храма - одна сломается под  тяжестью,  а  две,
быть может, выдержат.
   - Выдержат. Ты, брат,  хороший  строитель.  Семен  поднял  сверток  с
запрятанной в нем секирой и зашагал по дороге.

***

   Он поужинал в одиночестве и, отправив То-Мери к тетушке  Абет,  долго
сидел под развесистым каштаном у водоема, глядя, как  опускается  солнце
за серые утесы Ливийского нагорья. Оно лежало по другую сторону  реки  -
царство камней и скал, рассеченных ущельями и долинами, земля, мнившаяся
бесплодной и безлюдной. Но это было не так;  в  каменных  стенах  ущелий
таились гробницы, древние и новые, в долинах стояли  святилища  богов  и
заупокойные храмы, а меж ними -  усадьбы,  дома  и  мастерские,  в  коих
трудилась пропасть всякого люда - парасхиты и бальзамировщики, гончары и
каменотесы, художники и ювелиры, изготовители красок, статуэток, мебели,
стекла  и  тканей.  Все  они  -  так  ли,  иначе  -  имели  отношение  к
усыпальницам и погребальным обрядам, все заботились  о  покойных,  и  их
многочисленные поселки образовали целый город, который в далеком будущем
получит имя Долины  Царей.  Сейчас  он  назывался  по-разному  -  Джеме,
Западным городом или Долиной Мертвых -  и,  уступая  Уасету  в  красоте,
выглядел таким же обширным и населенным. Там  был  свой  градоправитель,
носивший титул князя Запада,  а  при  нем  -  свои  чиновники,  писцы  и
стражники, ловившие и каравшие воров, шаривших в  гробницах.  Кара  была
незатейливой - дубиной по голове или кинжал в горло.
   Налюбовавшись закатом, Семен  кликнул  Мериру,  велел  ему  сесть  на
циновку и  выпить  пива,  потом  спросил,  что  с  лодкой,  имевшейся  в
хозяйстве Сенмута, - не течет ли, не порвался ли парус и целы ли  весла.
Мерира, ополовинив кувшин, степенно ответил, что пусть Себек откусит ему
то, что болтается под брюхом, ежели с  лодкой  непорядок.  Не  течет,  и
парус не порван, и весла в порядке. А как же иначе? Ведь он, Мерира,  не
сухопутная вошь, а старый селезень, и смотрит за лодкой как  за  любимой
дочерью. Пусть Амон плюнет ему в пиво, если не так!
   После недолгой паузы Семен произнес:
   - Когда мы отплыли из Неба, с То-Мери и Абет  на  нашем  корабле,  ты
говорил, что счастлив. С той поры  прошло  пять  месяцев,  Мерира.  Пять
долгих месяцев, как ты - женатый человек, имеющий к  тому  же  дочь.  Не
померкло ли твое счастье?
   - Не померкло, мой господин. То-Мери ласкова и  почтительна,  а  Абет
так же хороша, как ее  пироги,  клянусь  в  том  задницей  Хатор!  Пусть
осчастливит она тебя и благородного Сенмута!
   - А помнишь ли другие свои слова? Кажется, ты говорил, что будешь нам
верен, как парус - мачте, как руки гребца - веслу?
   - Помню, ибо сказанное мной не брошено на ветер. Я буду  слушать  ваш
призыв и править вашей лодкой, пока не переселюсь в царство  Осириса!  -
Корабельщик погладил  давний  шрам  на  плече  и  ухмыльнулся.  -  Зачем
вспоминать об этом, семер? Скажи прямо: встань, Мерира, и иди за мной! Я
встану и пойду. Только что с собой  взять?  Нож,  ремень  и  камни,  это
понятно. А еще? Дубину, копье или топор?
   - Все бери, - промолвил Семен. - Все пригодится.
   - Раз так, не прихватить ли  нам  двух  бездельников  -  Ако,  пивной
кувшин, и рыжего козлодера Техенну? Тоже с копьями и топорами?
   То потирая ладони, то почесывая шрам, Мерира  терпеливо  ждал  ответа
хозяина. На его лице вспыхивала и гасла свирепая улыбка; видимо,  старый
пират стосковался по топору и копью.
   Семен вышел из задумчивости.
   - Хорошие парни Техенна и Ако, надежные, но болтливые. Лучше  было  б
обойтись без них.
   - Как повелишь, семер. Сколько там будет народу? Ну, этих... - Мерира
сделал жест рукой, будто всаживая клинок кому-то под ребро.
   - Ливийцы, трое или четверо, загонщики, проводники... еще  -  охотник
на колеснице, а с ним - возница... Вроде бы все.
   -  Пятеро  или  шестеро...  на  колеснице...  охотники...  с  луками,
значит... - Мерира прищурился, соображая, поскреб ногтями впалую щеку. -
В узком месте надо брать. И хорошо бы в сумерках.
   - Это как получится, - сказал Семен. - Может, вернутся  они  с  охоты
вечером, а может - при свете дня. - Сделав паузу, он поинтересовался:
   - Знаешь ли ты высокий обрыв на западном берегу,  напротив  Ипет-сут?
Там, где скалы цвета меди?
   - Знаю, господин.
   - Наверху - усадьба, вокруг - заросли акации, а через них,  я  думаю,
проложена тропа, чтоб колеснице проехать.  Длинная  ли,  короткая  -  не
ведаю, но ведет она к Западной пустыне. Место надо выбрать такое,  чтобы
в усадьбе не услышали и  чтобы  охотник  в  пустыню  не  ускакал.  Ночью
подплывем на лодке, поднимемся, проследим, как уедут, и будем  ждать  до
вечера.
   - До вечера... это хорошо... вернутся уставшие... может, и  стрел  не
останется... Не люблю я лук, мой господин, - сообщил  Мерира.  -  Подлое
оружие! И дорогое! То ли дело ремень да камень...
   Семен кивнул, сообразив, что он говорит о  праще.  Потом  нахмурился,
припоминая, о чем еще рассказывал хранитель врат.
   - Львы туда забредают... Было  б  неплохо,  если  бы  трупы  утащили.
Знаешь, как это сделать?
   - Будут трупы, будут и львы. - Мерира пожал плечами. - Только, семер,
ежели хочешь, чтоб львы подкормились, надо их утром встречать.
   - Почему?
   - А потому, что в усадьбе - слуги. Не дождутся охотников,  пойдут  по
тропе искать. Могут раньше львов найти, если мы припозднимся...  А  если
утром закончим, тела весь день пролежат. Тут до  них  и  доберутся,  мой
господин, - не львы, так гиены с шакалами.  Доберутся,  чтоб  меня  Апис
лягнул!
   - Опытный ты человек, Мерира, -  сказал  Семен.  -  Не  зря  шекелеша
хотели тебя повесить, да не смогли. А отчего ж не спрашиваешь,  кто  тот
охотник?
   Физиономия  Мериры,  похожая  на  боевой   топор,   вдруг   сделалась
серьезной; он уже не скалился, не сверкал глазами, не потирал ладоней, а
глядел на Семена так, будто сама  Сохмет,  богиня  войн,  звала  его  на
славное побоище.
   - Инени, жрец,  что  плавал  с  братом  твоим  за  пороги,  не  велел
вспоминать... Да что мне его приказы! Обезьяна - и  та  помнит,  кто  ей
финик дал, а кто - пинок под зад! И я помню... помню, откуда ты  пришел,
мой господин, чтоб защитить нас от людоедов нехеси... Ты спас мое тело и
душу - ведь даже такой нечестивец, как я, желает упокоиться в могиле,  а
не стать калом, извергнутым задницей дикаря! - Он гулко ударил  в  грудь
кулаком. - Кто я такой, чтоб спрашивать, кого ты покараешь? Хоть  самого
пер'о, сирийского ублюдка! Прикажи, и я нарежу из него ремней!
   Эта слепая вера потрясла Семена. С минуту он  сидел,  всматриваясь  в
зрачки Мериры, мерцавшие как пара недогоревших угольков, и думая о  том,
что нашел здесь не только брата и друга, не только женщину своей  мечты,
но и соратников,  готовых  за  него  на  смерть.  Таких,  как  Пуэмра  и
Мерира... Губы его шевельнулись, и зазвучали слова - те, какими  в  этой
земле выказывали приязнь и благодарность:
   - Пусть в награду за верность боги пошлют тебе долгую  жизнь  и  трех
сыновей. Пусть обнимешь  ты  их  перед  смертью  и  упокоишься  в  своей
гробнице! А я... я обещаю, что стану твоим заступником перед Осирисом. -
Семен оглядел притихший двор, темную реку и небо,  на  котором  зажглись
первые звезды, потом наклонился к корабельщику и тихо произнес:
   - Встань, Мерира, возьми оружие и иди за мной.

***

   Дорога в колючих зарослях акаций была шириною в шесть локтей  -  двум
колесницам не разъехаться.  Деревья  с  обеих  сторон  оказались  плохим
укрытием - не то чтоб редко росли, но их запыленные листья,  засохшие  и
омертвевшие от жары, уступали  в  числе  колючкам  и  сухим  ветвям.  За
стволами тоже не спрячешься - слишком  тонкие,  узловатые  и  невысокие,
согнувшиеся под ветром, что налетал иногда из пустыни словно  дьявол  из
раскаленной преисподней. Но в земле они держались прочно, пронизывая  ее
корнями, переплетаясь ими друг с другом, так что закаменевшая почва была
похожа на бетон с живой неподатливой арматурой. Словом, без  экскаватора
окоп не отроешь.
   Нашлось, однако, подходящее место, в двух километрах от усадьбы  и  в
половине - от границы зарослей, от рубежа, где они начинали переходить в
сухую саванну с редкими пучками травы. Дорога тут изгибалась под  прямым
углом, и с колесницы не разглядишь ничего, кроме  деревьев;  к  тому  же
поворот на узкой тропе был операцией непростой и  отвлекавшей  внимание.
Скорость тоже не набрать - бросит колесницу вбок, зацепит  о  стволы,  и
прощай колеса. С учетом этих обстоятельств Мерира устроился в кустах  за
поворотом, тогда как Семен выбрал позицию дальше, шагах в двадцати. Идея
заключалась в том,  чтобы  ударить  на  врагов  с  фронта  и  с  тыла  и
разобраться с двумя-тремя, пока не очухались от неожиданности.
   Ждать в зарослях было неуютно. С запада,  из  пустынных  пространств,
слышались пронзительный хохот гиен и завывание  шакалов,  колючие  ветви
акации цеплялись за перевязь кинжала, царапали  спину,  кололи  бедра  и
бока; вдобавок Семен шаркнул впотьмах  плечом  по  стволу,  и  царапина,
оставленная ножом бритоголового жреца, вскрылась, стала  сочиться  алыми
каплями. Семен приложил к ране прохладное лезвие топора.
   Ослепительный солнечный край уже всплывал над вершинами  деревьев,  а
значит,  скоро  появятся  охотники,  чтобы  не   пропустить   рассветную
прохладу. В том, что  Софра  здесь,  в  своей  усадьбе,  не  приходилось
сомневаться - когда Семен с Мерирой добрались до скал, от  пристани  под
ними отчалила барка с горевшими вдоль бортов факелами. Большой  корабль,
в шестьдесят локтей, достойный верховного жреца и  даже  фараона...  Они
подождали, пока судно не удалится на полтысячи локтей, затем,  припрятав
лодку в камышах и обогнув пристань, полезли на откос.  Был  он  довольно
крут, но к плоскогорью и усадьбе вела  тропинка,  а  ночь,  по  счастью,
оказалась лунная. Камень под ногами в лунном свете напоминал не  красную
медь, а темную бронзу. Поднимаясь, Семен то  и  дело  оглядывался  через
плечо на громады храмов за рекой. По всему выходило, что этот обрыв - то
самое место, где встанет лет через шесть или семь  святилище  Хатшепсут,
возлюбленной царицы... Да, то  самое!  Напротив  Карнака,  под  огромным
утесом, похожим на ступенчатую пирамиду...
   Ирония судьбы, думал он, взбираясь по тропинке.  Явиться  бы  сюда  с
угломером и измерительными шнурами, с папирусом и красками, полазить  по
скалам при солнечном свете,  зарисовать  их,  составить  план...  А  тут
приходится красться ночью, не с угломером, а с оружием,  ибо  пришел  не
зодчим, не ваятелем, а  убийцей.  Тоскливое  чувство  предопределенности
пронзило Семена, но он лишь помотал головой  и  крепче  стиснул  рукоять
секиры.
   "Не хочу быть стражем истории, хочу просто жить!" - вертелось у  него
в голове.
   Но цепь событий была нерушимой: царица построит храм,  если  добьется
власти, а чтобы это случилось, должны умереть как минимум двое, Софра  и
Хоремджет.
   "Двумя, к сожалению, не  обойдется",  -  мелькнула  мысль,  но  Семен
загнал ее подальше, в глубины подсознания.
   Тропинка вывела к усадьбе - нескольким хижинам,  конюшне  и  довольно
просторному дому за кирпичной стеной. Там царила тишина; слышались  лишь
фырканье лошадей да звонкий неумолчный стрекот цикад. Перед  воротами  и
стеной лежала площадка в полсотни шагов,  а  дальше  темнели  заросли  с
узкой щелью извилистой дороги.  Других  путей  тут  не  было,  и  Семен,
бесшумно  двигаясь  в  тенях,  отбрасываемых  редкими  кронами   акаций,
направился к этому  тракту.  Мерира  на  мгновение  остановился,  ощупал
твердую почву ладонью, пробормотал: "Колея, ливийская вошь!"  -  и  тоже
нырнул  в  проход  среди  деревьев  с  узловатыми  стволами.   С   плеча
корабельщика свисали ремень и сумка с  камнями,  в  руках  осиным  жалом
подрагивало копье.
   Они шагали по дороге минут двадцать пять или тридцать, пока Семен  не
решил, что звуки схватки  не  долетят  к  усадьбе,  а  уж  тем  более  к
пристани. Здесь и нашелся подходящий  поворот;  осталось  только  ждать,
сидеть в кустах и чертыхаться, если колючие ветви царапали спину.
   Солнце на треть показалось из-за деревьев, когда Мерира  чуть  слышно
свистнул. Затем донесся скрип колес, погромыхивание возка и человеческий
голос,  едва  различимый  за   дальностью   расстояния.   Семен   встал,
придвинулся  ближе  к  дороге  и  озабоченно  нахмурился.  Хотелось   бы
прикончить первым Софру, но вот у  какого  он  борта,  у  левого  или  у
правого? Колесницы на улицах Уасета были  редкостью,  знать  на  них  не
разъезжала, предпочитая носилки, а если кто и ездил, так воин  или  юный
щеголь,  правивший  повозкой  сам.  Может,  ра