десь мы не остановимся?
   - Нет.
   - А где же?
   - В Доме Радости, - буркнул воин и  запечатал  уста,  будто  сосуд  с
драгоценным вином из Каэнкема.
   Семен глубоко вздохнул. Дом Радости...  Кажется,  загородный  дворец,
подальше от Уасета, поближе к Южному Ону... Инени что-то  рассказывал  о
нем... Построен лет десять назад, еще в правление первого Джехутимесу, -
роскошный сад, пруды, каналы и тростниковые заросли,  царский  охотничий
заповедник... Дар фараона любимой дочери...
   К ней, пожалуй, и везут, решил Семен, представив куклу  в  блистающем
золотом платье и пышном парике. Ну что ж! Все-таки лучше, чем свидание с
Хоремджетом,  Софрой  или  тем  более  с  Рихмером!  Закрыв  глаза,   он
постарался не думать, чем вызван визит  к  столь  благородной  и  важной
персоне. Он вспоминал ее  будущий  храм  -  белые  колоннады,  воздушные
лестницы, темная зелень древесных крон, горный обрыв, подобный огромному
медному слитку... Какой бы ни оказалась сама царица, ее  святилище  было
прекрасным, и за это стоило многое простить.
   Двурогий полумесяц поднялся в зенит, когда суденышко ткнулось в камни
причала. Двое с  факелами  поджидали  лодку;  третий,  коренастый  седой
крепыш в шлеме  и  кожаном  нагруднике,  повелительно  махнул  Семену  -
выходи! Блики огня  отражались  в  украшениях  его  доспехов  и  золотой
нагрудной пластине, изображавшей хищную птицу с распростертыми крыльями.
   - Я - Хенеб-ка, Страж Великого Дома. Иди за мной!
   "Не просто страж, а Страж с заглавной буквы", - подумал Семен, следуя
за коренастым.
   Во время пирушек, какие случались у брата, он слышал  о  Хенеб-ка;  о
нем отзывался с  большим  уважением  даже  Пианхи,  сплетник  и  болтун.
Хенеб-ка командовал царскими телохранителями, и не нашлось бы богатств -
ни в Обеих Землях,  ни  за  их  пределами  -  способных  поколебать  его
верность  дому  первого  Джехутимесу.  То  есть  царице,  так  как   сын
рабыни-сириянки был в этом доме незваным гостем.
   Освещая дорогу,  воин  с  факелом  шел  впереди,  второй  замыкал  их
маленькую  процессию.  Они  миновали  участок,   засаженный   фруктовыми
деревьями - кажется, гранатами, от коих тянуло запахом свежей  листвы  и
цветов. Этот аромат напоминал, что хоть фармути самый суровый месяц,  но
вовсе не зима, которой в здешних землях просто нет; морозы,  снегопад  и
вьюги здесь заменяли свежий ветер и весеннее благоухание.
   За цветущими гранатами стоял дворец, не очень большой  и  не  слишком
высокий, однако в полутьме  не  удавалось  охватить  его  взглядом.  Они
взошли  по  лестнице;  сверху  нависали  перекрытия  балкона,  подпертые
каменными изваяниями, внизу нога ощущала ровный, чуть скользкий  пол,  а
впереди, в  отблесках  масляных  светильников,  раскрывался  обрамленный
колоннами вход. Мелькнули кедровые двери,  обитые  бронзой  -  а  может,
золотом? - светильники вспыхнули ярче, и потянулись чертог за  чертогом,
с потолками, расписанными то  под  звездные  небеса,  то  под  древесные
кроны, отягощенные плодами, то под цветочные беседки. Пол  из  блестящих
квадратов; серебряных и золотых, сменялся глубокой тьмой черного  дерева
или сиянием розовых гранитных плит; тут и там выступали сиденья и  ложа,
обтянутые леопардовыми шкурами, столы и столики с  инкрустацией  костью,
малахитом и лазуритом, фаянсовые чаши,  расписанные  синими  узорами,  и
алебастровые сосуды-курильницы - от них тянуло  приятным  запахом  кифи.
Массивные колонны поддерживали свод, и их капители были украшены  белыми
лотосовыми цветами или орнаментом хекер - вырезанными в камне  метелками
тростника; от ламп, висевших меж колонн, распространялись  мягкие  волны
света.
   Снова лестница; широкие ступени, светильники, точенные  из  хрусталя,
вместо перил - сфинксы и изваяния богов  с  головами  животных  и  птиц:
льва, барана, шакала, сокола, ибиса... Большая статуя Хатор - женщина  в
ниспадающих одеждах, в венце с коровьими рогами,  скрепленном  солнечным
диском... Слева и справа от статуи - арки, за ними -  вытянутый  зал,  с
тремя расписными стенами и  колоннадой,  отгораживающей  балкон.  Шагнув
сюда, Семен застыл в изумлении. Под ногами его голубел мозаичный пруд  с
цветами и листьями лилий,  среди  которых  плавали  рыбы  и  утки;  пруд
окружали стены папирусов, переходившие в безоблачное небо - и в  нем,  в
верхней части стен и на потолке, кружились птичьи стаи,  гуси,  цапли  и
журавли; по правую руку в  зарослях  плыла  лодка  с  двумя  гребцами  и
стрелком, натягивающим лук, и этот лучник был не из  простых  -  воин  с
грозным ликом и сдвинутыми бровями, что как бы подчеркивало владевшее им
напряжение. С шеи его свисал уджат,  символ  Гора,  виденный  Семеном  у
Инени, - явный знак того, что лучник в лодке - сам  фараон,  Джехутимесу
Первый. Он выглядел очень представительным мужчиной  с  суровым  нравом;
похоже, ни один президент из двадцатого века  с  ним  потягаться  бы  не
смог, а если б попробовал, то получил бы промеж глаз стрелу.
   Семен замедлил шаги,  любуясь  великолепным  чертогом,  но  Хенеб-ка,
властно подтолкнув его к балкону, произнес:
   - Не заставляй царицу ждать, ваятель. Иди и преклони колени перед  ее
величием! Я останусь тут, с моими сэтэп-са. - И он красноречивым  жестом
погладил рукоять кинжала.
   С трудом оторвавшись от  чудесных  изображений,  Семен  направился  в
дальний конец чертога. Там, за колоннадой,  царили  полумрак  и  тишина;
крытый балкон выходил к реке и саду и освещался двумя  языками  пламени,
пылавшего  в  гранитных  чашах.  Перед  светильниками,  выпрямившись   и
опираясь рукой на спинку кресла, стояла женщина, но он  не  различил  ее
лица - лишь темный силуэт в розоватом ореоле пляшущих огней.
   Приблизившись, Семен опустился на колени, отвесил поклон, стукнувшись
лбом  о  каменный  пол,  и  замер.  Согласно  придворному  этикету   ему
полагалось застыть в этой позе  и  молчать  -  как  долго,  зависело  от
взиравшей на него  богини.  Ее  божественный  статус  являлся  такой  же
реальностью, как  пол  под  ногами  и  крыша  над  головой;  по  местным
понятиям, ее отец был воплощением Гора, благого  божества,  и  от  него,
естественно, тоже рождались боги, чистопородные или не очень, смотря  по
тому, кого фараон дарил своими милостями.
   Но Хатшепсут была, несомненно, богиней самой чистой крови -  не  видя
ее, Семен ощущал тот упоительный запах, какой возвещает пришествие  бога
или, как минимум, ангела.
   Потом к  аромату  добавились  звуки,  хрустальный  мелодичный  голос,
подобный переливам флейты:
   - Ты Сенмен, ваятель храма Амона?
   - Это так, моя владычица.
   Молчание - томительное, недоуменное - и смех, будто перезвон  отлитых
из серебра колоколов.
   - Исида всемогущая! Ты не слишком хорошо  воспитан,  ваятель  Сенмен!
Где слова почтения? Где благодарность за счастье припасть к моим  ногам?
Ну, говори! Я жду!
   Семен напрягся, вспоминая недавние речи лукавца Анупу. Сравнить ее  с
корзиной  спелых  фиников?  Или  с  прозрачным  родником?  Пожалуй,  это
чересчур, решил он и забормотал:
   - О высокая госпожа, светоч темени  ночной,  корабль  справедливости!
Пусть никогда не погаснет твой блеск, не споткнется нога о  камень  зла,
глаза не потеряют зоркости, рука - твердости, а слух -  остроты!  Тысячу
раз простираюсь ниц, целую пыль и  прах  под  твоими  ногами!  Хмм...  -
Сделав передышку, Семен признался:
   - Пол очень чистый, моя госпожа. Я не могу найти ни пыли,  ни  праха,
но если ты укажешь, где...
   Прервав его, она расхохоталась.
   - Ты забавный человек, ваятель! Очень забавный! Мне говорили, что  ты
был в неволе в стране Иам... еще говорили, как  ты  разделался  с  целой
шайкой  нехеси  и  как  раздобыл  служанку,  отспорив  ее  у  кушитского
колдуна... Так ли это?
   - Да. - Снова молчание.  Наморщив  лоб  и  не  поднимая  глаз,  Семен
повторил:
   -  Да,  лучезарная  владычица,  благословенная...  э-э...  Амоном.  С
колдуном  все  мирно  обошлось,  а  вот   с   нехеси   вышла   маленькая
неприятность. Им, видишь ли, хотелось...
   - Встань! - Кажется, кушитские  истории  ее  не  очень  волновали.  -
Встань и подними голову! Я дозволяю тебе глядеть на меня!
   Он распрямил колени и прищурился,  на  миг  ослепленный  горевшими  в
чашах огнями. Темный женский силуэт уже  не  заслонял  их;  теперь  она,
вскинув левую  руку  к  лицу,  стояла  между  светильниками,  в  пятачке
мерцающего алого сияния, будто купаясь в нем и в легких  своих  одеждах,
колеблемых движением воздуха. Она  была  как  сказочная  фея,  явившаяся
путнику в ночи; прядь темных, с медным отливом волос  падает  на  грудь,
огромные глаза сверкают, трепещут розовые ноздри, и тонкие пальцы у щеки
- словно раковина из перламутра. Пляшущие  тени  делали  ее  нереальной,
эфемерной и в то же время наполняли жизнью каждую  черточку,  приковывая
взгляд то к маленькому упрямому подбородку, то к губам или ресницам,  то
к  тонкому  стану  и  плавной,  подобной  амфоре,  линии  бедер.  Семен,
застывший в восхищении, не смог бы сказать, мила  ли  она,  красива  или
прекрасна; эти оценки казались бесполезными, ибо она обладала  тем,  что
делает женщину неотразимой, - волшебной, чарующий прелестью.
   Царица   ветров   и   тьмы...   -   всплыло   откуда-то   полузабытым
воспоминанием. Потом другие слова  зашептали,  зашелестели,  зарокотали,
словно волны у подножия утеса: "И ни горние ангелы  в  высях  небес,  ни
демоны в недрах земли не в силах душу  мою  разлучить  с  душою  Аннабел
Ли..."
   - Ты очень дерзок, - внезапно раздался тихий голос.
   - Ты разрешила смотреть... - Семен запнулся и добавил:
   - Великая госпожа...
   - Ты смотришь, точно леопард на лань! - Она  отступила  из  светового
круга и уселась в кресло. - Точно голодный на лепешку с медом!
   - Я не голоден, и я не леопард. Я - ваятель, моя  прекрасная  царица!
Мне можно так смотреть.
   - Ваятель... всего лишь ваятель... - Ее головка склонилась  к  плечу,
зеленовато-карие глаза смотрели на Семена со странным,  почти  боязливым
выражением. - Инени говорил мне, что ты не просто ваятель!  Он  говорил,
что ты могуч, как бык, бесстрашен, словно лев, стремителен, как сокол...
Но запомни: и быков покоряют,  и  львов  укрощают,  и  соколу  связывают
крылья!
   - Я уже покорен, укрощен и связан.
   Слова  прозвучали  будто  удары  гонга,  разделившие  жизнь  на   две
половины: первая была пустой и бесцельной,  как  мастерская  скульптора,
где вместо изваяний - могильные надгробья; вторую  озаряли  жар  и  свет
внезапно взошедшей звезды. "Ни ангелы неба, ни  демоны  недр  теперь  не
разлучат нас", - чуть слышно прошептал Семен. Тайна  случившейся  с  ним
метамофозы вдруг приоткрылась, башня нелепых гипотез и домыслов рухнула,
обнажив фундамент; несомненно, он явился в прошлое,  чтобы  увидеть  эту
женщину, встретиться с ней, любить ее, запечатлеть в камне облик  царицы
ветров и тьмы - во множестве камней, чтобы  хоть  один  не  затерялся  в
бурном потоке времени.
   Жизнь обрела цель и смысл.
   Он стоял и смотрел, как тени играют на ее лице, как  колышется  грудь
под полупрозрачной тканью, как скользит по губам  нерешительная  улыбка.
Что-то хочет  узнать,  мелькнула  мысль.  Шагнув  к  сидевшей  в  кресле
женщине, Семен наклонился, пытаясь прочесть вопрос в ее глазах.
   - Достойный Инени сказал, что ты не только силен и бесстрашен,  но  и
мудр... мудр, как Тот, писец богов... Сказал,  что  твоему  уму  открыто
многое... что боги наделили тебя искусством прорицать... что  ты  умеешь
видеть скрытое гораздо лучше, чем пророки и жрецы Амона... Так ли это?
   - Отчасти, - произнес Семен. - Дар богов не всегда повинуется мне.  Я
не могу предвидеть ничтожное и мелкое, и я  не  знаю,  что  ты  съешь  с
восходом солнца - медовую лепешку или горсть сушеных фруктов.
   Он опустил слова почтения, но царица, казалось, этого не заметила.
   - Кому интересно ничтожное и мелкое? Лишь тому, кто  сам  ничтожен...
Великий же спрашивает о великом, о жизни, смерти и  судьбе.  Такие  твои
предсказания сбываются?
   Семен усмехнулся:
   - Одно из них - непременно.
   - Какое же?
   - Все мы умрем, прекрасная царица. Все  свидимся  с  Осирисом  в  его
загробном царстве.
   - В том нет сомнений, но до свидания  с  Осирисом  и  моими  великими
предками я хотела бы кое-что свершить. Удастся ли задуманное мной?
   Голос ее дрогнул, нотки неуверенности проскользнули в нем. Открыть ей
правду? - мелькнуло у Семена в голове. Но  не  иссякнут  ли  поводы  для
встреч? Ваятель - пусть могучий, словно бык, и храбрый, точно лев, -  не
слишком близок к трону; место его в мастерской, и слух его  ловит  удары
молота, а не шепот пленительных уст царицы...
   Но глаза ее спрашивали: удастся ли?.. - и он  невольно  кивнул.  Кожа
Хатшепсут порозовела, затрепетали тонко вырезанные ноздри; она протянула
руку,  коснулась  браслета  на  Семеновом  запястье  и  медленно,   тихо
произнесла:
   - Я буду править?
   - Да. Будешь править долгие годы.
   - Сколько? - Теперь ее голос  звучал  требовательно,  и  всякий  след
колебаний исчез с лица; в его выражении читалось нечто новое - не алчная
жажда власти, не самоуверенность и не жестокость, но торжество и сила.
   - Ответь мне, сколько? - повторила она.
   Семен пожал плечами:
   - Стоит ли об этом знать? Не всякое знание полезно; есть  такое,  что
разрушает душу.
   Долгие, долгие секунды они смотрели друг другу в глаза, потом  царица
глубоко вздохнула, и тонкая ткань на ее груди расправилась и напряглась.
   - Ты прав, клянусь устами Маат! К чему знать  час  своей  смерти  или
падения? Это случится, рано или поздно... Как ты сказал, все мы свидимся
с Осирисом в его загробном царстве! - Откинувшись  на  невысокую  спинку
кресла, она шевельнула рукой, приказывая Семену  отступить,  и  оглядела
его с ног  до  головы.  -  Ты  странный  человек,  ваятель,  странный  и
непонятный, но я не жалею, что призвала тебя. Так посоветовал  Инени,  а
еще он сказал, что ты умеешь вселять уверенность... И  это  правда!  Лев
рычит громче кошки, солнце светит  ярче  факела,  и  истинный  правитель
знает, что ему слушать и куда глядеть... Ты заслужил  мое  благоволение,
ваятель Сенмен! Пожалуй, я возвеличу тебя... - Ее глаза  прищурились.  -
Хочешь стать смотрителем моих конюшен? Или главным над стадами священных
быков?
   Семен почтительно склонился:
   - Прости, великая царица, но я не смыслю ни в быках,  ни  в  лошадях.
Молю, чтоб ты даровала эти почетные должности  Сенмуту,  сыну  Рамоса  и
Хатнефер. Возвеличь его, и он справится  с  любым  делом  гораздо  лучше
меня.
   Брови Хатшепсут сдвинулись, на чистом лбу пролегла морщинка.
   - Сенмут? Кто он такой?
   - Уста Великого Дома и  зодчий  Ипет-ресит,  покорный  зову  казначея
Нехси. Мой брат, красноречивый, умный и преданный тебе  слуга.  Один  из
самых преданных! Мудрый Инени знает его. Они...
   Семен захлопнул рот. Он собирался сказать, что мудрый жрец  и  Сенмут
пропутешествовали  вместе  к  южным  рубежам,  но  вряд  ли  это  стоило
упоминания. Это могло показаться намеком  на  Рамери,  Инхапи  и  третье
месори - намеком, что он из числа посвященных в тайную миссию жреца.  Но
брат прав; лучше молчать о воле власть имущих  и  скрытых  их  желаниях!
Лучше молчать - даже провидцу с божественным даром!  Ибо  пророчество  о
долгом царствовании - это одно, а точная дата мятежа - совсем другое.
   - Они?.. - Бровь царицы вопросительно приподнялась.
   - Они давно знакомы. Мудрый жрец был наставником Сенмута  и  знает  о
его достоинствах больше меня.  Если  помнишь,  владычица,  я  много  лет
провел на чужбине, разлученный с братом...
   Она кивнула:
   - Я помню. И раз ты просишь, я посоветуюсь  с  Инени,  как  наградить
твоего родича. Ты доволен?
   История должна идти своим путем, подумал Семен  и,  упав  на  колени,
пробормотал:
   - Щедрость твоя подобна разливу  Хапи  в  месяц  атис...  Ты  даруешь
благополучие и счастье, ты - ветер, несущий лодку с милостями всех богов
Та-Кем... Тысячу раз припадаю к твоим стопам, целую прах и  молю,  чтобы
Амон даровал тебе...
   Маленькая ладонь звонко хлопнула по подлокотнику кресла.
   - Хватит! Я уже верю, что ты не забыл  слова  почтения,  хоть  прожил
много лет с дикарями-нехеси! Встань! Теперь я  хочу  услышать,  чего  ты
хочешь. Не для брата, который красноречив и умен, а для себя.
   Семен поднялся на ноги и бросил взгляд на женщину в кресле  меж  двух
пылающих огней. Казалось, она чего-то ждала.
   - Я прошу лишь об одном, великая госпожа: позволь мне высечь в  камне
твой прекрасный лик. В темном граните, который привозят  из  каменоломен
Рахени... Эта работа будет долгой, и время от времени мне надо  смотреть
на тебя, чтобы каменная царица была похожа на  живую.  Только  смотреть!
Если не сочтешь это дерзостью...
   - Только смотреть... - повторила царица, пристально  глядя  на  него.
Потом махнула рукой в сторону колоннады. - Иди, ваятель  Сенмен!  Гребцы
ждут, и Хенеб-ка проводит тебя к  лодке.  Может  быть,  ты  еще  успеешь
выспаться.
   Не  поворачиваясь  к  ней  спиной,  Семен  поклонился,  отступил   на
несколько шагов, и когда массивные колонны уже закрыли фигурку  женщины,
он различил ее слова:
   - Только смотреть! Хорошо, ваятель Сенмен, я подумаю.

   Хочу, чтоб знали: царице нашей, великой Маат-ка-ра - да будут  с  ней
жизнь, здоровье, сила! - непросто досталась власть. Многие люди,  жрецы,
семеры и воины трудились для этого, желая видеть ее  на  престоле  Обеих
Земель и пасть к ее ногам. Страж, друг мой, потрудился тоже -  я  думаю,
более прочих, ибо сказал мудрое слово в решающий час и  сделал  то,  что
было сказано. Помню, как я пришел к  нему  -  пришел  в  отчаянии,  ведь
задуманное нами могло обрушиться и раздавить нас всех, как  давит  бычье
копыто едва взошедшие всходы! Помню тот день...
   Тайная летопись жреца Инени

Глава 7
ФРАГМЕНТЫ И ОСКОЛКИ

   Шло время, стремительной чередой бежали  месяцы;  прохладный  фармути
сменился пахоном, когда собирали первый урожай пшеницы,  затем  наступил
пайни, более жаркий и сухой, знаменовавший начало сезона шему -  Засухи.
Солнце все щедрей изливало на  землю  свет  и  тепло,  река  обмелела  и
сузилась, зелень уже  не  радовала  глаз  весенней  свежестью,  а  стала
блекнуть, и казалось, что пески пустыни  шаг  за  шагом  приближаются  к
полям и садам, будто собираясь слизнуть их и перемолоть в желтых  клыках
дюн. Шло время...
   Бывали дни, когда Семен не успевал  следить  за  стремительным  бегом
минут и часов, -  работа  поглощала  его,  и,  сражаясь  с  неподатливым
гранитом или осторожно шлифуя мягкий известняк, он словно  погружался  в
иное измерение, где  не  было  различий  между  Та-Кем  и  Россией,  меж
каменным молотом и  стальным,  меж  прошлым  и  будущим.  Время  как  бы
проваливалось куда-то, соединяя утреннюю зарю с  вечерней,  прыгая,  как
водопад среди камней, и  звон  его  колоколов,  что  отмеряли  уходившие
мгновенья, был почти не слышен.
   В другие дни, когда работа не ладилась  или  ее  прерывали  раздумья,
время из водопада превращалось в водоворот,  круживший  слова  и  мысли,
события и лица; секунды  растягивались,  капли  в  стеклянной  клепсидре
лениво скользили одна за другой, падая в  сосуд,  и  между  их  ударами,
казалось, проходила вечность. В  такие  моменты  Семен  вдруг  ощущал  с
особой остротой, что погрузился в прошлое, в седую древность: триста лет
до войн троянцев с греками, тысяча - до  марафонского  сражения,  тысяча
четыреста - до Мария, Суллы и  Юлия  Цезаря.  И  еще  столько  же  -  до
Куликовской битвы, Жанны д'Арк и Тамерлана...
   Но  время  все-таки  шло,  что-то  изменяя   в   нем,   даруя   новые
привязанности и привычки, обтачивая  с  тем  же  усердием,  с  каким  он
шлифовал и резал камень. И это  давало  свои  плоды;  теперь,  когда  он
провел в долине Хапи почти четыре месяца, новая жизнь  уже  не  казалась
ем