Михаил АХМАНОВ
   СТРАЖ ФАРАОНА



   ONLINE БИБЛИОТЕКА  http://www.bestlibrary.ru

Анонс

   Семен Ратайский - скульптор из  Петербурга  -  польстился  на  крутые
бабки и по приглашению  своего  студенческого  друга  Керима  приехал  в
Хасавюрт ваять местных нуворишей. Однако Керим обманул Семена  и  продал
его в рабство.
   В порыве ярости к рабовладельцу  Семен  хватает  кувалду,  реальность
расплывается перед ним, и он проваливается в бездну времени.
   Древний  Египет.  Страна  жрецов   и   воинов.   Интриги,   заговоры,
перевороты. Царствование прекрасной Хатшепсут.
   Захватывающая история нашего современника, сумевшего пройти  путь  от
песков пустыни до нефритовых ступеней царского трона, от  рабства  -  до
любви египетской царицы.

Предисловие автора

   Я предлагаю вниманию читателей  исторический  приключенческий  роман,
который, как большинство произведений такого рода, нуждается в некоторых
комментариях. Эти комментарии даны в конце книги,  и  я  советую  иногда
заглядывать в них - хотя бы затем, чтобы  стало  ясно,  в  какой  бездне
времени очутился мой герой. Должен заметить, что,  кроме  фантастической
посылки, фантастики в этом романе нет. В описании Та-Кем - или  Древнего
Египта в эпоху Нового царства  -  я  старался  придерживаться  известных
историкам древности реалий. Это,  например,  нашло  отражение  в  именах
персонажей  и  в  географических  названиях,  которые  могут  показаться
читателю непривычными. Однако напомню, что египтяне не имели  понятия  о
городах Мемфис, Фивы или,  например,  Гелиополь,  -  все  это  греческие
названия, большей  частью  знакомые  нам.  Для  египтян  же  Мемфис  был
Мен-Нофром, Фивы - Уасетом, Гелиополь - городом  Он-Ра;  равным  образом
они не знали о ливийцах и нубийцах, а называли их по-своему -  темеху  и
нехеси.
   Но временами мне приходится отступать от истины, переносить  какие-то
события из более позднего периода Нового царства в его начало  и  что-то
сочинять - например, эпизоды сражений в Уасете. Я полагаю, что  нахожусь
тут в своем праве романиста, ибо историки слишком мало знают о некоторых
ключевых моментах той эпохи. Как свершился приход к власти  определенных
лиц - бескровным путем, или в  результате  ожесточенной  и  повсеместной
схватки, или  то  был  локальный  стремительный  переворот?  Почему  эти
властные лица не уничтожили своих соперников, что было бы  вполне  в  их
стиле? Какая судьба ожидала этих людей в дальнейшем - ведь  главные  мои
персонажи исчезают  из  поля  зрения  исторических  хроник  сравнительно
молодыми, не достигшими пятидесяти лет? Что с ними стало? Настигла ли их
насильственная гибель, роковая случайность  или  смерть  от  болезни?  И
наконец, главная тайна: почему Древний Египет, самая мощная держава  тех
времен, не воевал на протяжении двадцатилетия, будто совершив загадочную
остановку на пути к империи? Безусловно, не по той  причине,  что  вдруг
сделался  слабым,  -  ведь  эти  двадцать  мирных  лет  стали   периодом
процветания,  строительства  прекрасных  храмов,  развития   ремесел   и
искусств, экспедиций в далекие земли,  и  в  результате  одарили  Египет
такой необоримой  силой,  что  он  овладел  землями  от  Месопотамии  до
Эфиопии.
   Кроме сочиненных мной эпизодов и версий, еще  одним  отступлением  от
истины являются имена  божеств,  которые  даны  в  хорошо  знакомой  нам
греческой интерпретации. Думаю, было бы слишком непривычно,  если  бы  я
называл Осириса, Тота,  священного  быка  Аписа  и  других  божественных
персон теми именами, которые им дали египтяне, - Усири (Осирис),  Дхаути
(Тот), Хап (Апис) и  так  далее.  Здесь  я  уступаю  традиции,  оставляя
неизменными имена  богов,  известные  нам  еще  со  школьных  лет  и  по
многочисленным историческим романам.
   Отмечу, однако, что истинного звучания древнеегипетских слов,  живого
языка Та-Кем, мы не знаем, поскольку  египтяне  имели  письменные  знаки
только  для  согласных  букв  и  их  сочетаний,  а  гласные  при  письме
пропускали.
   К сказанному выше мне хочется добавить несколько замечаний,  ломающих
привычный со школы стереотип Древнего Египта. Это воистину поразительные
факты, хорошо известные специалистам-египтологам, но не широкой публике,
и если вдуматься в них, то  Египет  предстает  более  необычным,  нежели
цивилизация  разумных  осьминогов   на   Альфе   Центавре,   придуманная
кем-нибудь из писателей-фантастов. Прежде всего упомяну, что  Та-Кем  на
протяжении полутора тысяч лет, в 3000 -  1500  гг.  до  н.  э.,  не  был
рабовладельческим  государством,  хотя  иноплеменные  невольники  в  нем
безусловно имелись - очень немного, и их использовали как  личных  слуг.
Пирамиды и другие гигантские сооружения - храмы, каналы, крепости - были
возведены самими египтянами, командами специалистов и подсобной  рабочей
силой. Труд этот был  принудительным,  но  он  вознаграждался  -  пищей,
питьем, одеждой.
   Далее напомню, что хотя  Египет  имел  торговые  сношения  с  другими
государствами и в самой стране можно было приобрести что угодно:  землю,
дома, продукты, скот, невольников и  бытовые  предметы,  -  но  сословия
купцов в Та-Кем не имелось, равным образом как и денег. Вернее, египтяне
изобрели виртуальные деньги, в которых оценивалось любое имущество, и, в
соответствии с этой оценкой, производились  выплаты  -  зерном,  скотом,
тканями,  металлом  и   так   далее.   Вся   "внешняя   торговля"   была
государственной, то есть  находилась  в  руках  фараона,  и  потому  его
казначеи, снаряжавшие торговые экспедиции, а  зачастую  и  возглавлявшие
их, являлись, как правило, знатоками географии и этнографии.
   Египетские  мастера  знали  десятки  способов  подделки   драгоценных
металлов и камней, но то, что выходило из их рук, не считалось подделкой
- скажем, сплав меди и серебра, похожий на золото, был для них  золотом.
Видимо, они искренне полагали,  что  соединением  одних  металлов  можно
воспроизвести другие, а из стекла сделать драгоценные камни. Металлов же
они различали великое множество - например, обычное золото, белое золото
(с добавкой серебра), алое  золото  (с  добавкой  окиси  железа)  и  все
остальные подобные сплавы были для них различными  металлами.  Золота  в
Египте было так много (его в основном получали из Нубии), что  до  конца
Среднего царства оно стоило дешевле серебра; золотыми плитками и листами
покрывали верхушки пилонов и полы, не говоря уж о саргофагах.
   Египтяне обитали в  совершенно  непривычной  для  нас  географической
среде; их мир, протянувшийся вдоль берегов реки, был линейным: 15  -  20
километров от берега, и ты - в губительной пустыне,  и  чувствуешь  вкус
смерти на своих губах. В степи и леса не убежишь, в горах не спрячешься,
все и вся под контролем власти, а это ведет к ее невиданной концентрации
и усилению. Царь не просто  представитель  бога,  а  сам  бог,  одна  из
ипостасей божества  -  возможно,  самая  загадочная,  ибо  лицезреть  ее
простым людям не дано.
   Зато другие божественные ипостаси видны всем, и все  живое  находится
под их неусыпным наблюдением. Нам, современным людям, трудно понять  эту
мысль - ведь мы, взглянув на небо, видим солнце, и одни из нас полагают,
что это - рядовая звезда Галактики, а другие  считают  ее  светильником,
созданным Божьей Волей в дни творения. Но египтянин видел  самого  бога,
солнце-Ра, а по ночам - других богов, звезды  и  луну-Тота.  Представьте
себе  их  чувства:  поднимаешь  голову   и   встречаешься   взглядом   с
бессмертными  божествами!  Вера  ли  это  в  нашем  понимании?   Скорее,
нерушимая убежденность в реальности богов, в том, что их мир не является
потусторонним, а неразрывно слит с человеческим.
   Несколько любопытных замечаний об умениях, быте и хозяйстве  египтян.
Дома и дворцы они  строили  большей  частью  из  необожженного  кирпича,
поэтому от них ничего не осталось, в отличие от "божественных"  строений
- храмов и усыпальниц. Они приручили собаку и кошку, у них имелись быки,
лошади, ослы, овцы, козы и свиньи, а кроме  того  -  домашние  антилопы,
гепарды и гиены (последние шли в пищу). У них не было  кур,  и,  видимо,
они не потребляли яиц, но всякая домашняя птица разводилась в изобилии -
утки, гуси, журавли, голуби, перепела и даже страусы. Кухня - во  всяком
случае, у людей знатных - была изысканной: множество сортов вина,  пиво,
сласти (пирожные на меду с орехами и фруктами),  различные  виды  хлеба,
мясные блюда, овощи. Они не умели умножать и делить, только складывать и
вычитать, но  математических  познаний  им  вполне  хватало  для  обмера
земель,   исчисления   налогов,   всеобщих   переписей   и   гигантского
строительства. Они  оставили  нам  первые  энциклопедии,  философские  и
медицинские трактаты, а в последних - описания десятков недугов, включая
диабет, недержание мочи, болезни глаз,  кожи,  женские  тяготы  и  сотни
рецептов целительных снадобий. Они во многом отличны от нас, наследников
греко-римской цивилизации, но кое в чем кажутся потрясающе  близкими;  в
их языке не было слова "свобода", но было слово "любовь" и были любовные
песни, и древний египтянин мог бы сказать: "Не поливай медом финик"  (не
болтай попусту) или: "У него песка пустыни не выпросишь"  (не  выпросишь
прошлогоднего снега).
   Наконец, специалисты-историки подозревают, что мы еще  не  оценили  в
должной степени их теологию и религиозные воззрения и что они,  несмотря
на  мнимое  многолюдство  своих  божеств,   верили   в   Единого   Бога,
объединяющего в себе множество божественных  ипостасей.  И  если  данное
предположение справедливо, то именно от них, а не от греков и римлян, мы
унаследовали эту веру.
   Михаил Ахманов
   Санкт-Петербург,
   Октябрь - декабрь 2000 года

Часть 1
НАЧАЛО.
ВЕЛИКИЙ ХАПИ

   Он явился однажды из ночной тьмы и был высок, могуч и статен,  но  во
всем остальном подобен сыновьям Та-Кем, а не рыжим темеху, не  белолицым
шерданам из народов моря и не жителям страны Куш. Кожу имел смугловатую,
глаза и волосы - темные, нос и губы - благородных очертаний, а лицо  его
было из тех лиц, какие ваятели наши высекают  в  камне,  изображая  отца
богов Амона.
   Тайная летопись жреца Инени,
   Не дошедшая до потомков

Глава 1
ПРОВАЛ

   Обманул! Обманул, магометанский пес!
   Дверь  за  Баштаром  закрылась,  отрезав  клочок   небесной   синевы,
солнечный диск и ветви платана, трепетавшие на ветру.  Лязгнули  запоры.
Теперь лишь яркая голая лампочка у потолка освещала  подвал  -  большой,
восемь на шесть метров; слева -  параша,  справа  -  служивший  постелью
старый продавленный матрас. Рядом с ним, прямо на полу, миска с  пшенной
кашей и глиняный кувшин с  водой.  Все  остальное  пространство  у  стен
занимали инструменты, груды камней, ведра с песком и  наждаком.  Посреди
подвала, под самой лампочкой, торчал почти готовый памятник - оставалось
лишь высечь даты рождения и смерти.
   Яростно стиснув  молот,  Семен  уставился  на  эту  могильную  плиту.
Большая, в рост человека, из серого гранита, с закругленной верхушкой  и
тщательно отшлифованная... Под закруглением - полумесяц  со  звездочкой,
ниже - прихотливая вязь арабских письмен, а еще ниже - волк с  ощеренной
пастью.  Такие  памятники,  нарушая  запрет   Аллаха,   не   поощрявшего
изображение живых существ, ставили боевикам, и по тому, что в  последние
месяцы заказы сыпались, как дождь с небес, Семен мог судить  об  успехах
федералов.
   Впрочем, ему не верилось, что  они  когда-нибудь  доберутся  сюда,  в
глухой аул  горной  Чечни.  А  если  и  доберутся,  что  изменится?  Его
наверняка перепрячут либо перекупят. Пещер да ям в горах не  сочтешь,  и
каждую не обыщешь... Найдется, куда засунуть ценное имущество  -  Семена
Ратайского,  скульптора-простофилю  из  Петербурга...  Вот  болван,  так
болван! Польстился на крутые бабки, приехал  в  Хасавюрт  ваять  местных
нуворишей! Пожалуйте, господа-джигиты! Кому - бюстик, кого  -  в  полный
рост, а самых достойных персон изобразим на аргамаке с кривым ятаганом в
зубах... Вот и наваял!  Сто  четырнадцать  могильных  плит  за  двадцать
восемь месяцев!
   Он злобно пнул пальцами босой ноги миску с кашей, пошарил  в  кармане
грязных парусиновых штанов, извлек полупустую пачку "Беломора" и закурил
с четвертой попытки - руки  тряслись  от  бешенства.  Папиросы  являлись
премией, выдаваемой старым  мерзавцем  Баштаром  за  каждый  законченный
обелиск, и Семен растягивал их на неделю, по три в сутки, утром, в  обед
и вечером. Табачное  довольствие  скудное,  зато  выпускали  во  дворик,
посидеть на солнышке, и кормили обильно, чтоб силу  не  потерял,  -  без
силы как рубить неподатливый камень? Так что кормили и не калечили, даже
за побеги не стегали, не в пример другим-прочим. Особо ценное имущество,
мать его так и разэтак!
   Жадно затягиваясь и чувствуя, как толкается в висках кровь,  Семен  в
тысячный раз подумал,  что  лишь  рабы  умеют  ценить  свободу.  Даже  в
нынешние просвещенные времена многие теряют ее отчасти или полностью  по
тем или иным причинам: воры и убийцы - в наказание, солдаты  -  выполняя
долг, фанатики - из-за приверженности кумирам. Но  рабское  состояние  в
своем рафинированном виде было чем-то совсем иным, неадекватным  текущей
эпохе, а к тому же  попавших  в  него  людей  не  поддерживали  мысли  о
справедливом искуплении вины, осознание долга  или  же  вера.  Какая,  к
дьяволу,  вера,  какая  справедливость?  Ведь  Бог  покинул  их,  бросив
безвинными на расправу ублюдкам и злодеям!
   А также предателям. По большому счету Семен не мог зачислить себя  ни
в болваны,  ни  в  простофили,  так  как  отправился  в  Хасавюрт  не  к
подозрительным незнакомцам, а к другу Кеше, Кериму Муратову, однокашнику
по Петербургской академии художеств,  с  коим  в  студенчестве  уговорил
изрядно кильки и холодца под пиво, "Столичную"  и  незабвенный  портвейн
"Агдам". Кеша учился на  отделении  живописи,  писал  неплохие  пейзажи,
баловался керамикой, тогда как Семен, не  обиженный  силой,  предпочитал
резец, кувалду и  сварочный  аппарат  -  то  бишь  ваяние  да  кузнечное
художество. И были они в эти не столь уж  далекие  годы  братьями,  были
неразлучными, как кисть и мольберт, как молоток и наковальня.
   Однако Керим его продал - в прямом, не переносном смысле.  Цена  была
Семену  неизвестна,  но  первый  хозяин,  Дукуз  из  Гудермеса,   как-то
намекнул, что братку-однокашнику хватит на новый  "жигуль"  и  даже  еще
останется на пиво. Чтоб, значит, выезжать на пикники со всем  комфортом,
с закуской и выпивкой, и поминать братана добрым словом...
   У Дукуза Семен не задержался, успел  только  высечь  его  портрет  из
алебастра, и был тот бюстик настолько  хорош,  что  редкостного  умельца
перекупили с изрядной прибылью.  А  там  началось...  Дукуз  продал  его
Саламбеку, Саламбек - Хасану, Ха-сан - Эрбулату, а  Эрбулат  -  Баштару.
Дважды Семен бежал, от Саламбека и Хасана, однако неудачно; в первый раз
словили его в горах, а во второй - прямо в Грозном, в милиции,  куда  он
сунулся по глупости.  Удрать  же  от  Баштара  и  шайки  его  сыновей  с
племянниками возможности не было никакой - дикие скалы  кругом  да  одна
дорога, где  всякий  чужак  заметен,  как  гвоздь  в  доске.  Баштар,  в
сущности, был человеком неплохим, богобоязненным, но, как глава рода,  о
выгоде не забывал и, поразмыслив, нашел  отличное  применение  Семеновым
талантам - делать могильные плиты. Спрос на этот товар был немалый, и  в
Чечне, и в ее окрестностях.
   Чтоб раб усерднее трудился, Баштар клятвенно пообещал,  что  отпустит
его после сто четырнадцатого памятника. Странное число, не  круглое,  но
столько, по словам Баштара, было сур в Коране, и  Семен  почтил  их  все
кладбищенскими обелисками - от самой первой, что называлась "Открывающая
Книгу", до последних - "Очищение", "Рассвет" и "Люди".  Всякая  плита  с
художественным оформлением приносила  Баштару  от  семисот  до  полутора
тысяч зеленых, и, памятуя о количестве сур в  Священной  Книге,  он  мог
почитать себя богачом. Мог бы и благородство проявить,  сдержать  слово,
как положен правоверному, но являлся он  правоверным  суровой  советской
закалки и больше Корана чтил пословицу: "Кур, что несут золотые яйца, на
волю не отпускают". И в результате сто четырнадцатый  обелиск  стал  для
Семена не ступенькой к свободе, а камнем обмана.  Баштар  посмеялся  над
ним, заявив, что клятвы на Священной Книге не давал и что кроме сур есть
еще и приложения-хадисы, коих насчитывается сотен пять, а может,  и  две
тысячи. С тем он и удалился, хихикая в бороду.
   Семен докурил, мрачно взирая на памятник с волком,  потом  взвесил  в
смуглых мускулистых руках кувалду. Тяжелый молот, килограммов на  шесть,
с длинной, в метр, рукоятью; вот рассадить  бы  им  Баштару  череп!  Так
рассадить, чтоб кости хрустнули! Чтобы мозги  по  стенке  расплескались!
Чтоб верхняя челюсть налево, а нижняя - направо!..
   Он злобно скрипнул зубами.  Ярость  бушевала  в  нем,  сильные  мышцы
напряглись,  пальцы  скрючились  когтями,  будто  давил  он  не  рукоять
молотка, а тощую шею рабовладельца  Баштара.  Ненавистная  рожа  маячила
перед ним, скалясь в издевательской ухмылке, и был  в  этот  миг  Баштар
похож на волка, на злобного чеченского волчару, глядевшего на  Семена  с
гранитной плиты.
   Сплюнув на пол, он оскалился волку в ответ и пробормотал:
   - Веселишься, сволочь? Думаешь, какие бабки тебе приволокут? И как ты
их станешь считать да мусолить? А я -  горбатиться  в  твоем  подвале  и
камень рубить? Ну, блин, будет тебе камень! Только не в  целости,  а  по
частям!
   Поднимая увесистый молот, Семен шагнул к могильной плите.  Реальность
на секунду будто расплылась перед ним; сквозь алую пелену он не видел ни
ярко вспыхнувшей лампочки, ни засаленного матраса, ни камней и  ведер  у
стены, не чуял зловония параши, не слышал,  как  во  дворе,  за  дверью,
Баштар что-то толкует одной из десятка своих невесток. Пелена  сгущалась
и  багровела,  застилая  взор,  туманя  разум,  но  он  знал,   что   не
промахнется, что молот послушен и грохнет прямо в волчью пасть, рассадит
плиту до основания. Он ощущал это безошибочным чутьем каменотеса.
   Как  делают  статуи?  Очень  просто:  берут  камень  и  отсекают  все
лишнее... Этот волк был лишним,  и  арабская  надпись,  и  полумесяц  со
звездой! И Баштар тоже был лишним, чем-то таким, что полагалось  отсечь,
вырубить из монолита жизни, превратить в щебенку, в  пыль  и  прах...  И
Баштара, и друга Кешу, и прочую работорговую братию...
   Замах был могуч, и он уже приготовился  к  тому,  как  знакомая  боль
плеснет в напряженные мышцы и отзовется долгим  эхом  в  костях.  Камень
есть камень, он не сдается без боя...
   Удар! Мгновенный проблеск света, затем полумрак, свежий теплый ветер,
ночное небо и ощущение, что  молот  провалился  в  пустоту.  Нет,  не  в
пустоту, во что-то мягкое или не такое прочное,  как  камень...  Инерция
швырнула Семена вперед, он покатился, чувствуя хлесткие травяные  стебли
обнаженной кожей, прижался к земле, потом, не выпуская кувалды  из  рук,
поднял голову.
   Ни  лампы,  ни  матраса,  ни  подвала...  Где-то  в  стороне,  смутно
отражаясь в водной поверхности, плясало багровое пламя костра - не огонь
ли под адскими сковородками? Темнота, запах дыма, пота  и  крови,  запах
страдания - не ароматы ли преисподней? Стук и лязг, гортанные выкрики  и
вой - не вопли ли демонов? И эти огромные силуэты, что скользят  вокруг,
жуткие смрадные тени, то ли с дубинками, то ли с вилами...
   Дьяволы! Откуда они взялись?
   Вопрос остался без ответа.  Чья-то  босая  ступня  ударила  Семена  в
грудь, чья-то дубина просвистела рядом с  ухом,  чья-то  страшная  рожа,
чудовищно  огромная,  с  пучками  волос,  торчавших  во   все   стороны,
склонилась к нему. Он ударил рукоятью молота, расслышал сдавленный  стон
и вскочил на ноги.  Тени  тянулись  к  нему