и гребцы, вооруженные до зубов.
     Он ткнул великана мечом в бок -- вернее, попытался ткнуть: острие  даже
не поцарапало кожу. Однако слуга обернулся, уставившись на капитана холодным
взглядом.
     -- Ты, блевотина Сета! Где твой хозяин?
     Лезвие  огромной  секиры блеснуло в первых солнечных лучах и опустилось
на правое плечо Гирдеро. Рухнув на палубу и корчась в предсмертных муках, он
успел  еще  увидеть, как серокожий исполин шагнул  навстречу его воинам, как
снова сверкнул чудовищный топор, как рухнули первые бойцы, тщетно пытавшиеся
проткнуть великана копьями.
     Его секира  поднималась и  падала, поднималась  и падала, словно  серп,
срезающий  стебли  тростника.  Стоны,  крики  и  предсмертный хрип  огласили
корабль...
     * * *
     Очнувшись, Ким обнаружил, что находится в довольно  большом помещении с
обшарпанными бетонными  стенами, пыльным полом и потолком  в  серых разводах
плесени. С потолка свешивалась тусклая лампа на грязном шнуре, окон здесь не
было, а металлическая дверь, с  которой осыпалась краска, казалась,  однако,
неодолимым  препятствием.  Тем  более  что сам он лежал на  полу, под ржавой
батареей,  прикованный  к трубе,  тоже покрытой  ржавчиной,  но, несомненно,
прочной.  Поза была крайне неудобная -- его прицепили за  правое запястье, и
он всем телом навалился на левую загипсованную руку. Впечатление было таким,
словно под боком, впиваясь в ребра, бугрился камень.
     Со свистом втянув  затхлый пыльный  воздух, Кононов  пошевелился и сел,
оглядывая свою темницу. Воспоминаний, как он тут очутился, не сохранилось, и
то же самое он мог  сказать о  поводе.  Вроде согласились  подвезти... вроде
влез  в  машину  к рыбакам... после  -- вонючая тряпка на  лице, а далее  --
сплошная Хайбория!  Но даже там, в  каком-нибудь  Аргосе, Шеме  или Зингаре,
людей не хватают без веского повода! Значит, повод был... Вот только какой?
     -- Куда меня запихнули? --  пробормотал Ким, с удивлением чувствуя, что
в голове полная ясность и никаких следов эфирного дурмана.
     "В подвал", -- любезно пояснил Трикси.
     -- Это  я и сам  вижу, что в подвал! А почему? "Определенно ответить не
могу. Мало информации", -- отозвался пришелец.
     -- Но ты хотя бы видел, куда меня везут?
     "Нет,  к сожалению. Я вижу твоими  глазами и  слышу твоими ушами. Когда
эти  органы заблокированы, я  глух и  слеп, если не считать  телепатического
чувства. Но этика не позволяет лезть в чужие головы, и по этой причине..."
     -- Этика! -- рявкнул Ким. -- Какая, к черту, этика! Там, в больнице, ты
о ней не думал? Ты...
     "...совершил неэтичный поступок, но умножать грехи не стоит, -- перебил
его Трикси  с  ноткой смущения.  --  Однако не беспокойся,  мы  справимся  с
ситуацией.  Я  уже очистил твой организм  от  действия  снотворного. Мерзкий
препарат! Зачем он вам?"
     -- Как раз для таких случаев, -- мрачно пояснил Кононов. -- А ты не мог
меня очистить раньше? Прямо в машине?
     "Мог. Но ты подумай, к чему бы это привело? С высокой долей вероятности
-- к членовредительству! Тебя бы стукнули по голове либо слегка придушили...
А это не так уж приятно, согласен?"
     Неохотно  кивнув,  Ким  осмотрел наручники, потом подергал батарею. Она
была  чугунной,  ребристой, старинной  конструкции  и  держалась прочно,  на
толстых, в палец, штырях, забитых в стену. Такой же несокрушимой выглядела и
труба, не говоря уж о железной двери.
     "Чего от тебя хотят?" -- спросил пришелец.
     "Не знаю. -- Почти автоматически Ким перешел на мысленную речь. -- Я не
банкир,  не журналист и не  чиновник КУГИ  [КУГИ  --  Комитет  по управлению
городским имуществом Санкт-Петербурга]...  Что с меня возьмешь?  -- Подумав,
он добавил: -- Может быть, это связано с Дашей? Возможно, ее разыскивают?  И
супруг решил, что мне известно, где она?"
     "Предположение, не  лишенное оснований... Однако хочу  спросить: всегда
ли у вас  банкиров и журналистов  приковывают  к батареям? В вашем регионе я
лишь пару месяцев, а в Финляндии это как-то не принято... Местная  традиция,
я полагаю?"
     "Батареи еще  ничего, -- отозвался Ким,  -- это надежда на выкуп, а вот
когда  горячим утюжком прогладят  или сунут бомбу  под седалище!.. Тогда вот
запоешь!"
     "Но в Финляндии..." -- в ужасе пискнул Трикси.
     "А что Финляндия? Гиперборея, темная страна! Там  просто  не знают, как
обходиться с банкирами и журналистами!"
     Он  еще раз  дернул  батарею, потом со злобой вцепился  в трубу, уперся
ногами в стену,  напрягся изо всех сил, но  проклятая труба не  шелохнулась.
Ким тоскливо вздохнул.
     -- Ну, и что мы будем  делать? А  ведь собирались домой... Еще  я хотел
найти Дашу... И роман дописывать надо! К двадцатому! А лучше к пятнадцатому!
     "Из-за   романа  не  тревожься,  ты  и  сейчас  его  пишешь,  только  в
подсознании, -- успокоил Кима Трикси. -- Я это чувствую. И  я помогу извлечь
написанное  и,  так   сказать,  овеществить,  используя  привычные  для  вас
технические средства, бумагу с ручкой или компьютер. Это подождет, а вот чем
я могу помочь сейчас? Например, если сделать твою руку гибкой, как змея, это
кольцо  с  нее  соскользнет.  Потом  ты  превратишься  в  плоскую структуру,
пролезешь под дверью и..."
     -- Не надо!  --  выкрикнул Ким в полном отчаянии. -- Не надо в гибкое и
плоское!  Не хочу  превращаться в  змею или  блин! Лучше  бы ты мне  силенок
добавил!
     "Это не  проблема, --  молвил дух.  -- Я  ведь предупреждал -- возможны
любые телесные трансформации, любые метаморфозы, какие  тебе угодны. Кстати,
не только телесного плана, но и психического. А потому..."
     Но Ким уже не слушал его, с восторгом и ужасом уставившись на свои руки
и запястья. Они становились все толще и толще, наливались богатырской мощью,
пальцы удлинялись,  ногти желтели и  грубели, тыльная  сторона ладони быстро
зарастала рыже-бурым волосом. Он  напряг мускулы, что-то  скрипнуло, на  пол
посыпались обломки гипса, затем  раздался  жалобный звон -- лопнувшее кольцо
наручников  ударилось о батарею. Кононов вскочил -- как оказалось,  вовремя,
чтобы расстегнуть  и  сбросить  джинсы,  а  следом  и  кроссовки.  Тело  его
стремительно менялось, под бурой шкурой выпячивались  чудовищные мышцы, ноги
были  похожи  на столбы, невероятного размера ступни  попирали  пол, рубашка
трещала по швам. Он сбросил ее тоже, попытался выпрямиться и въехал макушкой
в потолок.
     -- Эй, полегче, приятель! -- в панике выкрикнул Ким. -- Ты кого из меня
лепишь?
     "Гигантопитека,  разумеется,  --  пояснил   Трикси.  --  Самое  сильное
двуногое  в семействе гоминидов. Теперь  тебе не надо проползать под дверью.
Вышиби ее, и дело с концом!"
     --  Теперь я  не пролезу в дверь, -- резонно заметил Ким, опускаясь  на
корточки. -- А если  пролезу и выйду  на улицу, то попаду в зоопарк. Похоже,
ты перестарался, Трикси!
     Минуту-другую дух размышлял,  а Кононов, шаря по полу огромной ладонью,
пытался найти свои  часы  с порвавшимся  браслетом.  Обнаружив  их  в  левой
кроссовке, он убедился, что время раннее, что-то около восьми.
     "Нужен  эталон,  --   сообщил   Трикси   --   Если   не   желаешь  быть
гигантопитеком, скажи, в кого ты хочешь превратиться. С эталоном мне гораздо
удобнее работать. Вот, например, герой твоей истории... Он подойдет?"
     -- Конан? Но это же вымышленный персонаж!
     "Неважно. Ты знаешь о нем больше, чем о реальной личности".
     -- Еще бы  не знать! Вышло девяносто восемь книг, четыре я сам написал,
а с остальными ознакомился во всех деталях. Я, как писатель, должен...
     "Эти подробности нам ни к чему, -- прервал его Трикси.  -- Ясно, что ты
обладаешь  большим  объемом  информации,  и,  если  мне  будет позволено,  я
просканирую эти массивы. А заодно все книги, которые ты прочитал".
     -- Все... -- протянул  Ким, задумчиво почесывая свою необъятную  пятку.
-- Все я в точности не помню.
     "Однако ты их  прочитал, и, значит,  они  хранятся  в  памяти. Где-то в
дальних ее уголках, куда тебе самому не проникнуть, а я, получив разрешение,
сумею добраться. Очень быстро и без особого труда".
     Кононов кивнул с протяжным  вздохом, напоминавшим вой ветра в  каминной
трубе.
     -- Ну так в чем дело? Сканируй на здоровье.
     На  секунду у  него стукнуло в висках и бледный  свет  лампочки  померк
перед глазами, но мгновением позже зрение восстановилось, и Ким с замиранием
сердца увидел, что кожа  его лишена волос,  упруга и приобрела тот бронзовый
оттенок,  какой   считают  признаком  несокрушимого   здоровья.   Под  кожей
перекатывались  мышцы,  уже  не столь гигантские, как  в прежнем облике,  но
очень  солидных  размеров,  как  раз  таких,   чтоб   посрамить  Сталлоне  и
Шварценеггера.  Живот стал  плоским, плечи  -- широкими, грудь -- выпуклой и
мощной,  руки и  ноги -- мускулистыми, ладони и ступни приобрели  нормальный
человеческий вид. Поднявшись,  Ким обнаружил,  что может достать до потолка,
однако не макушкой, а кончиками пальцев.
     "Превосходный эталон,  гораздо лучше гигантопитека,  -- заметил Трикси.
-- Надо признаться, книги мне очень помогли. Я, разумеется, не  изменил твое
лицо, но в  остальном... -- Он излучил волну горделивого довольства.  -- Что
скажешь? Так годится?"
     --  Вполне,  -- ответил  Ким, натягивая  джинсы.  Они,  как  и рубашка,
оказались  коротковаты и тесноваты,  зато разношенные кроссовки были в самый
раз. Ну,  мелочи!  Чувствовал  он  себя  превосходно,  сила играла в крепких
мышцах, пальцы сжимались, стискивая рукоять  незримого  меча, и на мгновение
Ким  представил, что меч и  правда в  его руках  и  он, взмахнув  сверкающим
клинком, рубит чью-то шею -- да так, что кровавые брызги веером.
     Его замутило. Шутки  богатого воображения  --  кровь, чудовищная  рана,
голова, что падает с плеч, разорванный  последним криком рот  и помертвевшие
глаза... Это было ужасно!
     Беззвучный голос Трикси вернул его к реальности:
     "Хмм...  Маленький  просчет -- вернее, неувязка... Дух не соответствует
телу".
     "Ты это о чем?" -- мысленно простонал Кононов.
     "О том, что  ты -- нормальный человек и мысли о нанесении ран, увечий и
убийстве  тебе противны и  мерзки. Вполне  естественная  реакция... телесную
мощь ты приобрел, но не стремление к насилию. А без него... -- Трикси  смолк
-- видимо, взвешивая  свои этические  постулаты, -- потом печально произнес:
-- Придется снабдить тебя психоматрицей Конана или иного  персонажа, который
в  данном случае подходит. Я просканировал в твоей памяти  нескольких героев
книг  --  Бешеный,   Слепой,  Кривой...   Возьмем   кого-нибудь   за  эталон
психологической конструкции?"
     -- Больно  уж злобные и жестокие ребята, -- с сомнением заметил Ким. --
Предпочитаю  Конана.  Он  хоть и  варвар, но все же не  бешеный и пачками из
"калаша"  не  кладет. Режет по одному и в основном чудищ  и магов...  Просто
образчик гуманизма в сравнении с нашими беспредельщиками!
     "Разумный выбор", -- согласился Трикси, и тут же в голове у Кима что-то
дрогнуло  или,  возможно,  провернулось, снабдив  его витамином  свирепости.
Однако  в  умеренной дозе  -- той, что отвечала медиевальным временам, а  не
текущему немилосердному столетию.
     Под дверью  завозились,  и  Кононов,  стукнув  себя  в  грудь  кулаком,
сдержанно  зарычал. Кровь, отрубленные  головы  и перерезанные глотки больше
его не пугали, но мнились чем-то знакомым и обыденным, вроде потрошеной куры
в  целлофане или  консервов  из  тресковой  печени.  Мысль об  этом  органе,
располагавшемся  справа  от желудка, была  не только естественной,  но  даже
приятной; и Ким, не в силах сдержаться, яростно прошипел:
     -- Прах и пепел! Ну, отворяйте, смрадные псы! Всем печень вырву!
     "Ты не  спеши, -- тут же откликнулся  Трикси, -- а сядь под батареей  и
надень наручник. Сделай вид, что ты их боишься".
     -- Это еще к чему?
     "К тому, чтоб разобраться, чего твоим похитителям надо. Вспомни, у  нас
дефицит информации! Пусть поговорят, поспрашивают, а там и до печени дойдет.
Только не очень усердствуй! -- Пришелец сделал паузу, потом заметил: -- Я бы
ограничился парой оплеух".
     -- С этого начнем, -- мрачно пообещал Кононов и скорчился под батареей.
     Дверь с протяжным скрипом распахнулась, и в его  узилище шагнули давние
знакомцы Гиря с Петрухой  и  еще один качок, не бритоголовый,  а  стриженный
"ежиком", что, вероятно, говорило о низкой ступени в служебной иерархии. Уши
у  него  были  оттопыренные, а  на  лице  --  ни  следа  интеллекта:  волосы
начинались  сразу  от  бровей.  Ушастый  замер  у  порога,  а  двое  других,
приблизившись к  Киму,  уставились  на  него, будто на  антрекот в  витрине.
Лампочка в подвале была тусклая, и Гиря недовольно щурился и хмурил брови --
видимо, прикидывал, пойман ли нужный клиент и не случилось ли ошибки.
     Наконец он покосился на Петруху и прохрипел:
     -- Этот?
     -- Этот, будь спок. Я его, сучонка тощего, запомнил.
     -- Тощего? Не похож он на тощего, -- с сомнением произнес Гиря.
     -- Ну, может, в больнице подкормился.
     -- А целый почему? На морде -- ни царапины, и фонаря под глазом нет?
     -- Нет, так будет. -- Петруха нацелился  пнуть  Кима башмаком,  но Гиря
отодвинул его в сторонку:
     --   Погоди.   --  Отступив  на  шаг,  он  снова  оглядел   пленника  и
поинтересовался: --  Ты  с  Президентского,  фраер?  Тебе  мы  давеча  карму
поправили?
     Ким молча ощерился.  В своем обычном состоянии он  еще  мог смириться с
руганью и  побоями, но  психоматрица  Конана таких оскорблений не  спускала.
Конан Варвар  уважал традиции, а в Киммерии они гласили: кровь за кровь, зуб
за  зуб! И  потому  сейчас  он размышлял, с чего начать:  вырвать ли  Гирину
печень  и запихать ее Петрухе в зубы или наоборот.  Мышцы его  напряглись, в
ушах загрохотали боевые барабаны.
     --  Скалится... -- неодобрительно заметил  Гиря. -- Нахальный, падла! А
что мы делаем с нахальными? Вот ты, Коблов, скажи! Что с ним делать?
     Ушастый качок у двери задумался, потом присоветовал:
     --   Типа,  пасть  порвать!  Или,  типа,  по  хоботу...  Короче,  матку
вывернуть!
     -- Правильно мыслишь, боец! -- одобрил Гиря и повернулся к Кононову: --
Ты, фраерок, согласен дожить до понедельника? Тогда колись! Три вопроса, три
ответа, и отпустим. В целости и сохранности!
     Ярость душила Кононова, но он, изобразив испуг, кивнул:
     -- Спрашивай!
     -- Ты кто такой?
     -- Литработник. -- Ким  поглядел на ушастого Коблова и уточнил: -- Типа
книжки сочиняю. Писатель, короче.
     -- Писатель, значит... А с Дарьей Романовной знаком?
     Новый кивок.
     -- А с Варькой Сидоровой, ее сестрицей?
     -- С Тальрозе, блин, -- подсказал Петруха.
     -- Да, с Тальрозе. Кликуха у нее, видишь, такая... Знаешь эту стервь?
     -- Не имею чести, -- буркнул Ким.
     -- Ну, не имеешь, так не имеешь...  А вот подскажи, писатель, где у нас
нынче  Дарья Романовна?  Где ее носит,  заразу подлую?  Может,  в хате твоей
устроилась, в твоей постельке?
     -- У меня ее нет, и где ее носит, не знаю. А знал бы, не сказал.
     --  Хмм...  --  Гиря поскреб  переломанный нос, поиграл бровями. -- Это
почему?
     -- Договаривались  на  три  вопроса,  а задаешь  уже  четвертый.  Лимит
исчерпан, так что не потей, дружбан, мозгами!
     --  Образованный мужик! Писатель! Считать научился, однако не врубается
в ситуацию. -- произнес Петруха, придвинувшись поближе к Кононову.
     -- Ну так разъясни ему, -- распорядился Гиря. Петруха  лениво шевельнул
ногой,   прицелившись   в  пах,  но  реакция  Кима  была   быстрее:  схватив
бритоголового за лодыжку,  он  резко дернул,  чувствуя, как  проминаются под
пальцами  мышцы  и  кость  выходит  из  сустава.  Вскрикнув,  его  противник
повалился на спину,  а  Ким вскочил, врезал ему носком по ребрам и, согнувши
плечи и выпятив челюсть, вызывающе уставился на Гирю. Тот взирал на Кононова
в безмерном удивлении.
     --  Что  стоишь,  питекантроп?  --  рявкнул  Ким.  --  Давай,  подходи!
Посмотрим, чей шворц длиннее!
     Петруха,  матерясь  и подвывая,  начал подниматься  на  ноги.  Ушастый,
стороживший у дверей, промолвил:
     -- Помочь, бригадир? Типа, врезать по чавке?
     -- Стой, где стоишь, Коблов,  --  хриплым шепотом распорядился Гиря. --
Стой, где стоишь!  Щас  я  эту  гниду  успокою... так успокою  писателя, что
жеваной бумагой будет харкать... Спидоносец чахоточный!
     -- Чахоточный? -- спросил Ким, выпрямляясь во весь рост. -- Чахоточный,
значит! -- Он прыгнул, схватил Гирю под мышки и саданул о бетонную стену. --
Ты,  Нергалья  блевотина!  Ослиный  помет!  Свиная  задница!  Я тебе  покажу
чахоточного!
     Его кулаки работали, как два кузнечных молота: левой в  живот, правой в
челюсть,  левой  в  скулу,  правой  по  почкам.  Под  шквалом  ударов   Гиря
покачнулся, выплюнул  выбитый зуб и  начал сползать по стенке. Ким  обхватил
его шею левой рукой, сцепил пальцы  в замок и надавил, с наслаждением глядя,
как  бьется  и  хрипит  бритоголовый  и как закатываются  его глаза. Петруха
рванулся на помощь приятелю, но получил ногой под дых и снова рухнул на пол.
     -- Печень!.. -- ревел Ким, выворачивая  Гире шею. Вырву печень! Вырву и
крысам скормлю! Или  шакалам!  А труп обмажу собачьим  дерьмом  и закопаю на
свалке! Клянусь бородою Крома!
     Он  так врубился в образ, что  еле  расслышал панические  вопли Трикси:
"Хватит!  Остановись! Ты же его задушишь, а это неэтично!" Но  все же  голос
пришельца  дошел  до  его  сознания, заставив  умолкнуть и  разжать  пальцы.
Петруха, скорчившись, валялся на полу. Гиря хрипел, сучил  ногами и, судя по
лиловой роже,  мог  оказаться в любую  секунду на  Серых  Равнинах.  Кононов
мрачно ухмыльнулся и произнес уже потише:
     -- Ну,  успокоил писателя? Хочешь,  бумажки одолжу? А  то харкать нечем
будет.
     Он повернулся и обнаружил,  что ушастый качок застыл в дверях и смотрит
на него  с беспредельным  ужасом. Взгляд Кима словно  пробудил его от сна --
Коблов  внезапно  вздрогнул  и  попятился,  схватившись  за  дверной  косяк.
Кажется, ноги его не держали.
     --  Врешь,  ушастый,  не  уйдешь! --  зарычал Ким,  выламывая из  стены
батарею. Жалобно пискнул бетон, расставаясь со стальными стержнями, труба со
скрежетом вывернулась  из  втулки,  посыпались  ржавчина и лохмотья сгнившей
пакли. Кононов поднял чугунную гармонь, слегка удивившись ее  весу (а весила
она не больше спички), прицелился и швырнул в Коблова. Качка вынесло наружу;
он  заорал, и  эти крики смешались с непонятным грохотом -- там, в коридоре,
что-то падало, рушилось, шелестело.
     Обозрев  поле  битвы  и  тела  поверженных, Ким удовлетворенно  кивнул,
выдрал из потолка трубу и  направился прочь из  камеры.  Она  открывалась  в
проход, заваленный старыми ящиками, под  грудой  которых  ворочался и стонал
Коблов.  Расшвыривая  тару,  Кононов  миновал  несколько  ниш и  ответвлений
подвального лабиринта, добрался до узкой  лесенки,  взошел на нее и очутился
перед закрытой дверью. Впрочем,  сопротивлялась она недолго и безуспешно  --
Ким вышиб ее одним ударом увесистой трубы.
     За  дверью был  небольшой  и темный коридорчик, а дальше -- нечто вроде
склада,  просторное помещение, заставленное картонными коробками, упаковками
из разноцветного пластика и стеллажами, в коих громоздились бутылки, бочонки
и жестяные банки. Отнюдь не пустые -- кажется, тут было все, что разливают и
пьют, от фанты до  пива  "Гиннес" и коньяка "Наполеон". Среди этого изобилия
сновало восемь или десять мужиков, тащивших коробки и упаковки к распахнутым
воротам,   а   за  воротами   просматривался   двор,   угол   жилого   дома,
"жигуль"-"семерка" и  три  микроавтобуса,  прибывших,  видимо,  за  товаром.
Слева, рядом с коридорчиком, шла высокая деревянная стойка, изогнутая буквой
"П", и там, у стола, на топчане и табуретах, сидели трое: один горбоносый, с
лицом кавказско