-- Виноват, босс...
     -- Дармоеды, они кто? Они из тех,, кто жрет и пьет хозяйское, а дела ни
на грош не делает. Самого простого дела! Ты дармоеду говоришь: жену проводи,
сестрица у жены больна,  съездить бы  надо,  проведать, а ехать  не в Китай,
всего-то час  отдачи до хазы сестричкиной...  Дармоед берет машину и второго
дармоеда, едет и возвращается без жены. Где жена? Нет жены! Убежала!
     -- Виноват, босс...
     -- Значит,  убежала... А куда глядели? И почему не поймали?  А  потому,
что штымп  какой-то дорогу пересек! И откуда  он взялся, хрен бациллистый? А
из  окна  выпрыгнул,  и нам,  дармоедам,  раз --  и по вывеске!  И где же он
теперь? В больнице. Лежит, поганец, лечится... А  где жена? О том не ведаем,
не знаем!
     -- Виноват, босс...
     -- Нет, в кунсткамеру я  тебя,  Гирдеев, не продам, лучше уж в  Турцию.
Бани там  есть турецкие, не  слышал?  Вот при бане и  будешь сшиваться,  при
мужском отделении. Турки к таким мясистым очень  даже благосклонны... Первым
делом, конечно, яйца отрежут, чтоб на стороне не шкодничал, ну, еще недельку
подучат, как задницу шире расставлять... Хорошая жизнь! Норма, мне говорили,
семь клиентов в сутки, отработал свое и гуляй!
     -- Босс...
     -- Да?
     -- Подстроено все было, босс! Все! И сестра больная, и этот  фраерок...
Я его из палаты вытащу, раком поставлю, но правды добьюсь! Скажет, где Дарья
Романовна!
     -- А если не скажет?
     -- Это почему? Я его...
     -- А потому, что не знает и вообще ни при чем.
     -- Тогда за  Варвару  возьмемся! Ей-то  куда  деваться?  От  слонов  не
сбежишь! А если сбежит, так при слонах ее приятели... Расспросим!
     -- Вот-вот,  расспроси... первым делом фраера, ну а потом сестрицу и ее
подельщиков... Но чтобы Дарью нашел! А не найдешь...
     --  Найду!  Найду, босс! Не эту, так другую, не хуже!  Моложе, красивей
и...
     -- Что-о?! -- Грохот кулака по столу, звон чего-то стеклянного, тяжелый
гневный  выдох. --  Что  ты сказал,  дебил поганый?  Дру-гу-ую?  А сгнить  в
подвалах, в корабле,  не хочешь? Так, запросто,  без дураков?  Без зоопарка,
кунсткамеры и Турции? Просто сгнить!
     -- Виноват, босс...

Глава 3. Дух
     Давным-давно в какой-то книжке (не помню уже ни автора ее, ни названия)
я вычитал поразившие  меня  слова:  "Плоскость  фантастического  подчиняется
своей  логике,  а  плоскость реального  --  своей.  Действительно  достойное
изучения начинается там,  где эти  плоскости пересекаются"  Мудрая мысль, не
правда ли? Заставляет вспомнить о многочисленных  исследователях Вселенского
Разума,  астрала, жизни  после смерти,  биолокации  и других трансцендентных
эффектов, а еще о Менделееве, увидевшем во сне Периодическую систему. Я,  со
своей   стороны,  тоже  могу  засвидетельствовать   справедливость   данного
высказывания;  волею судеб я  очутился в  пересечении плоскостей и, кажется,
застрял там  на  всю  жизнь Впрочем,  то  же  самое  можно  сказать о  любом
писателе-фантасте.
     Майкл Мэнсон "Мемуары.
     Суждения по разным поводам"
     Москва, изд-во "ЭКС-Академия", 2052 г
     Белая петербургская ночь... Покоясь  в ее объятиях, которые нельзя было
назвать    ни    сумрачными,   ни   туманными,   ни    мглистыми,   а   лишь
белесовато-прозрачными, Ким предавался мечтам о прекрасной рыжекудрой фее. О
ее глазах,  подобных искрящимся изумрудам, коралловых губках, лебединой шее,
гибком стане и пальцах, коснувшихся его щеки... Бутылка  мартини, распитая с
Кузьмичом,  подогревала  игру  воображения, усиливая  чары белой  ночи.  Ким
лежал, уставившись взглядом  в потолок, сердце его билось неровно,  и каждый
удар, как  звон  набата,  отдавался  в  голове,  порождая протяжные  сладкие
отклики эха:  Да-ррья, Да-ррья, Да-ррья... Они постепенно замирали, делались
тише  и тише,  и тогда ему мнилось,  что  звучит другое, однако похожее имя:
Дай-омма, Дай-омма...
     "Пора бы ее проведать, а заодно и Конана, -- подумал Ким. -- С Конаном,
кстати, все ясно: он тоскует и скучает, а  вот Дайоме пора  бы разобраться в
своих чувствах.  Она влюблена, она в  опасности... Значит,  нужно  принимать
решение: или она отправит Конана на битву с колдуном, или зачарует, зацелует
и  упокоит навек  в своем  гроте.  Последнее,  конечно, исключалось;  Конан,
зацелованный  и  упокоенный,  был  абсолютно  не   нужен  ни  читателям,  ни
издателям".
     Ким представил себя самого в объятиях Дарьи Романовны, решил, что Конан
круглый  идиот и,  печально  вздохнув,  напряг  фантазию,  чтоб  дать сюжету
требуемый  импульс. Скажем,  такой: сидят  волшебница с Конаном  в подземном
чертоге, беседуют за жизнь и строят стратегические планы. Примерно как муж с
женой перед  разводом: один намылился удрать, другая, может, и отпустила бы,
но только после разделения имущества. Или, предположим, за ценную услугу...
     "Я  бы  к  тебе  без претензий, но принеси  мне скальп  Иван Иваныча...
мерзкая он личность, и в прошлый вторник мне похотливо подмигнул.. "
     Фыркнув,   Ким  закрыл   глаза  и  с   головой  погрузился  в   процесс
сочинительства.
     * * *
     --  Мой корабль был  сделан  из  хорошего дерева,  -- сказал  Конан. --
Обшивка  пробита,  киль треснул, весла переломаны, но осталось много крепких
досок. Клянусь Кромом, был бы у меня топор...
     Он  замолчал,  мрачно уставившись  на  клетку  с  крохотными птичками в
многоцветном оперении, чьи мелодичные трели  соперничали со звоном фонтанных
струй. Фонтан бил вином; судя по запаху, это было аргосское.
     -- И что бы ты сделал, будь у тебя топор? -- спросила Дайома. Владычица
острова сидела  в  невысоком  креслице  из  слоновой  кости.  Поза  ее  была
небрежной и соблазнительно-ленивой, но прищуренные  глаза с тревогой следили
за киммерийцем. Он расположился на  ковре у ее ног, задумчиво  уставившись в
большую серебряную чашу.
     --  Я сделал  бы плот,  если бы нашлись веревки,  --  сказал  Конан. --
Сделал бы плот и уплыл на восток или на  запад... или на север, или на юг...
к Большой земле или в пасть Нергалу, все равно.
     Прекрасные глаза Дайомы наполнились слезами.
     --  Тебе  плохо  со  мной... -- прошептала она. -- Плохо, я знаю...  Но
почему? Разве ты  не искал богатства и славы? И разве ты не обрел их? Тут, у
меня?
     -- Богатство -- пожалуй... Но слава, что  приходит в снах  и  кончается
вместе с  ними, мне не нужна.  Утром  я уже  не помню, с кем сражался и кого
покорил. Но Кром видит, не это самое главное...
     -- А что же?
     -- Что? -- Конан  медленно перевернул чашу, убедился,  что она пуста, и
вновь наполнил ее из фонтана.  --  Знаешь, я странствовал по свету  и думал,
что завоюю власть, славу  и  богатство и буду счастлив. Но здесь, у тебя,  я
понял,  что  все не так. Не так! Поиск сокровищ дороже самих сокровищ, битва
за власть дороже самой власти, путь к славе дороже самой славы... Понимаешь?
     Дайома понимала, но, как всякая женщина, спросила совсем о другом:
     -- А я? Разве я не дороже власти, славы и богатства?
     Конан  отпил из  чаши, потом  небрежно  погладил округлое  колено своей
возлюбленной.
     --  Ты очень красива, рыжая... Ты  красива, и ты  -- великая чародейка,
мастерица на всякие хитрые штуки...  и цена твоя много выше славы,  власти и
богатства... Но путь  к ним стоит еще дороже. Дороже  всех  женщин  в  мире!
Клянусь бородою Крома, это  так! -- Он допил вино  и добавил: -- К тому же я
хочу отомстить.
     -- Кому?  -- Прикрыв лицо ладонями, Дайома попыталась незаметно стереть
слезы.
     -- Тому,  кто погубил мой  корабль.  Тому,  кто отправил  на  дно  моих
парней! Все они были проклятыми головорезами, и жизни их, пожалуй, не стоили
медной стигийской монеты... Но  не  для  меня! Не  для меня!  -- Он  яростно
стиснул кулак. -- И я хочу отомстить!
     -- Волнам и ветру?  -- спросила Дайома, лаская его темные волосы. -- Ты
безрассуден, милый!
     --  При  чем  здесь  волны  и  ветер?  Мой  кормчий  сказал,  что  буря
_наслана_... А Шуга, барахтанский пес, понимал  толк в таких  делах! Прах  и
пепел! Наслана, понимаешь! Кем? Вот это я хотел бы знать! Кем и почему!
     Несколько  мгновений  фея  пребывала  в  задумчивости,  размышляя,  что
сказать  и как  сказать; она уже  почти  решила, что план ее насчет Небсехта
нужно  осуществить  и извлечь из  него  максимальную  выгоду.  Взгляд Дайомы
скользнул  по пышной  растительности домашнего  сада,  по  высокому потолку,
прекрасной иллюзии безоблачных небес, по могучей фигуре Конана и его кинжалу
в блистающих самоцветами ножнах. "В конце концов, -- подумала она, -- не так
уж  хитро  изловить  одной  сетью двух  птиц; главное --  расставить силки в
нужном месте и в нужное время. И позаботиться о приманке!"
     -- Скажи, -- ее пальцы  утонули  в гриве Конана, -- если б ты отомстил,
твое сердце успокоилось бы? Ты вернулся бы ко мне и принял все, чем я готова
тебя одарить? Покой, негу, любовь..
     Конан,  подняв  голову,  подозрительно  уставился   на   нее.  Кажется,
начинались  женские игры: домыслы и предположения, намеки и хитрости. Что ж,
посмотрим, кто кого переиграет!
     -- Отомстил -- кому? Волнам и ветру? -- поинтересовался он с усмешкой.
     -- Нет, пославшему их. Видишь ли, твой кормчий был прав...
     Вскочив, киммериец, словно стальными клещами,  стиснул запястья Дайомы;
в глазах его замерцал опасный огонь.
     -- Ты знаешь его имя? Кто он? Клянусь, Кром получит его печень!
     -- Предположим, знаю.  И предположим, ты сумеешь отомстить. Что дальше?
Ты возвратишься ко мне?
     Он яростно мотнул головой:
     -- Нет! Мир  велик, и я не видел сотой  его части. А здесь... здесь,  у
тебя, я словно в темнице с золотыми стенами... Нет, рыжая, к чему лгать -- я
не вернусь!
     -- А  если месть  окажется  тебе не  по силам?  Если  ты столкнешься  с
могущественным существом, с тварью, которую нельзя уничтожить?
     -- До сих пор ни одна тварь не уходила от моего меча, -- произнес Конан
и встряхнул женщину. -- Так ты скажешь мне его имя?
     -- Я подумаю.
     -- Имя!
     -- Ладно.  --  Сквозь  прищуренные  веки  она  следила  за  его  лицом.
Поистине, он был прекрасен в ярости! И куда желанней прочих ее возлюбленных,
не говоря уж о северном колдуне... -- Ладно, -- повторила Дайома, -- я скажу
и даже помогу тебе, но не сейчас.
     -- Имя!
     -- Будь же благоразумен... ты все равно  не справишься без моей помощи.
Если ты построишь плот, то куда поплывешь на  нем? До Западного и Восточного
материков добраться нелегко, а на юге и севере лежит лишь бесконечный океан.
Твой  плот развалится  через  десять  дней,  или  ты погибнешь  от голода  и
жажды... Я не желаю тебе такой смерти, милый!
     -- Тогда сотвори мне корабль! Большую  галеру  с двумя мачтами и острым
носом, с веслами и парусами!
     -- Зачем тебе корабль без команды?
     -- Дай мне команду! У тебя много слуг!
     Дайома покачала головой:
     -- Моя власть велика, но только вблизи  острова, где мои  иллюзии могут
стать чем-то  осязаемым  и  прочным. Вдали  же,  на землях, что лежат  вкруг
океана, они  обращаются  в  сны...  всего  лишь в  сны,  милый, ибо я  -- не
всесильная владычица Иштар,  и боги  положили предел  моей власти.  Так  что
корабль,  который ты  просишь, станет  сухой ветвью в ста тысячах локтей  от
берега, а команда, слуги  мои,  превратятся  в груду  пестрого камня.  И  ты
пойдешь на дно вместе с ними.
     -- Какую же помощь ты можешь обещать мне?
     -- Ну-у... Я попыталась бы пригнать сюда настоящее судно...  Из Аргоса,
Зингары или Шема... Если ты не будешь столь нетерпелив  и согласишься на мои
условия... -- Дайома лукаво улыбнулась.
     Брови Конана  сошлись грозовой тучей, однако он выпустил ее запястья из
железной хватки.
     -- Кром!  Похоже, ты торгуешься со мной о выкупе!  Словно  взяла меня в
плен!
     -- О,  нет, милый, нет! Я только  хочу, чтобы ты вернулся ко мне! Чтобы
ты был  со мной долго-долго, много дольше,  чем отпущено тебе судьбой... жил
бы на моем прекрасном острове  в холе и неге, не старел и любил меня...  Это
ведь так немного, правда?
     -- Немного, -- согласился Конан. -- Всего лишь моя шкура, мои потроха и
моя душа. Ну, и на каких условиях ты желаешь заполучить все это?
     -- Ты  выполнишь  одну  мою  просьбу... насчет той мерзкой  твари,  что
погубила твой  корабль... Поверь, и я хотела бы уничтожить этого монстра, но
слишком уж он далек, слишком искусен в колдовстве!
     -- Чего он хочет от тебя?
     -- Хочет заполучить меня на свое ложе. Хочет не только тело мое, но всю
силу... всю магическую силу,  которой  меня  наделили светлые боги... Хоть и
сам колдун силен, очень силен!  Но если  ты справишься с ним и привезешь мне
доказательства  победы,  я  тебя  отпущу.   Отпущу,  даже  если  сердце  мое
разорвется от тоски!
     -- А если  не справлюсь? --  спросил  Конан, пропустив замечание насчет
сердца мимо ушей.
     --  Тогда  останешься  здесь навсегда.  --  Лукаво  улыбнувшись, Дайома
добавила: -- Должен ведь кто-то защищать меня от домогательств колдуна!
     Наполнив  чашу  и  медленно  прихлебывая  вино,   Конан  размышлял  над
сделанным ему предложением. Пока он не мог разглядеть подвохов,  хоть смутно
опасался всяких женских хитростей и  коварства. К тому же стоило учесть, что
рыжая была  не обычной женщиной, а ведьмой и  чародейкой, влюбленной в него,
словно кошка. Сам он после  первых бурных  ночей  испытывал  лишь томление и
скуку,  и  это  его не  удивляло.  Красота  не  главное  в  женщине;  важнее
самоотверженность. Были девушки, готовые погибнуть за него, но эта Дайома...
Вряд ли, вряд ли...
     Подумав о смерти, он сказал:
     -- Ты  говорила  о  том, что произойдет,  если я одолею  колдуна или не
справлюсь с ним, но останусь в живых. Может сложиться так или иначе, а может
случиться, что я умру. И что тогда?
     Дайома ласково растрепала его темную гриву.
     -- Но ведь твой меч непобедим! Не правда ли?
     -- И все же?
     Лицо ее сделалось печальным, в прекрасных глазах блеснули слезы.
     -- Значит, так судили боги, милый... Им виднее!
     Конан  согласно  кивнул   и  потянулся  к  фонтану,  за  новой  порцией
аргосского, но нежная ручка Дайомы остановила его.
     -- Ты слишком много пьешь, мой киммериец. Вино крадет силу...
     Он стряхнул ее пальцы:
     -- Ничего! Аргосское лишь горячит кровь. И ночью ты в этом убедишься.
     * * *
     Ким мысленно поставил точку, прислушался к храпу Кузьмича и  решил, что
сцена вышла неплохой. Теперь пора бы корабль пригнать -- скажем,  из Зингары
или  Аргоса  --  и  отправиться  в  плавание  на  материк. Однако  не  будем
торопиться! Еще  бы пару-тройку эпизодов...  Пусть колдун, проведав о Конане
через волшебное зеркало, пошлет на перехват  своих бойцов... Где  его замок,
этого Гор-Небсехта? В ледяном Ванахейме, на океанском берегу -- значит, есть
у  него дружина из  местных ваниров,  убийц и  отпетых мерзавцев. Вот  их-то
Небсехт и пошлет! Это  раз, а  два -- пусть Конан  потерзается сомнениями  в
части женского коварства.  Мужик он неглупый и предвидит, что фее желательно
его заполучить -- как было сказано, с душой и всеми потрохами...
     "Эх, мне бы его заботы!.." -- подумал Ким, представив собственную  душу
в ладонях у Дарьи Романовны. Душу, сердце и все остальные части тела, какими
она пожелает владеть... Надежда,  что это свершится, согрела Кима; он  вдруг
поверил, что непременно  найдет  ее  и  покорит каким-нибудь подвигом -- ну,
например, расправится с постылым мужем. Будет ли эта расправа физической или
интеллектуальной,  Кононов  еще   не  представлял,  но   твердо  рассчитывал
определиться с методой, узнав о Чернове Пал Палыче побольше.
     Выбросив его из головы, он стал обдумывать третий эпизод.
     Как  известно,   женщины  предусмотрительны;  взять  хотя  бы  Дашу  --
расстаралась,  все ведь  принесла, икру, вино и фрукты, даже  сигареты! Ну а
волшебница чем хуже? Только тем, что она персонаж нереальный, сказочный,  но
в  мире Дайомы,  таком  же  сказочном, как и она сама,  ее  поступки  должны
соответствовать женской логике. В общем, без икры она Конана не оставит! Это
в  фигуральном смысле, а если вернуться к конкретике,  даст ему зачарованный
кинжал и наголовный обруч из железа. Клинок, само собой, на колдуна, а обруч
--  чтобы  мерзкий демон не  переехал в киммерийца, когда колдун  сыграет  в
ящик. Обруч -- ментальный щит от  демонических посягательств, с  зомбирующим
эффектом  -- зарежет Конан  мага,  и  тут ему приказ:  двигай,  недоумок,  к
острову, в объятия  прелестной феи! А  нож... нож киммерийца она  заколдует,
чтоб резал  он  металл и камень. Тысячи смертных падут под  его ударами,  но
лезвие останется таким же чистым и несокрушимым... тысячи смертных  или одно
существо, владеющее магией...
     "Кинжал и обруч... эклектика, конечно, но сойдет, --  подумал Ким. -- А
отыграемся мы на третьем даре, на големе, что сотворен волшебницей из камня,
снабжен  навязчивой   идеей  и  выдан   Конану  в   попутчики.  А   также  в
надзиратели... Конан его возненавидит и  пожелает закопать, однако от голема
не избавишься...  Настырный тип и преданный до гроба! Фея назовет его Идрайн
и  будет  общаться  с  ним  телепатически,  чтобы  следить  за  киммерийцем.
Телепатия же в данном случае..."
     "Превосходный  способ связи,  --  произнес  у Кима  в голове бесплотный
голос. -- И в этом случае, и во всех остальных".
     Кононов подпрыгнул --  да так,  что зазвенела пружинная сетка  кровати.
Потом сел, оперся спиной о подушку и вытер вспотевший лоб.
     --  Досочинялся...  Еще  немного, и  мальчики  кровавые  в  глазах... А
слуховая галлюцинация -- уже!
     "Это не слуховая галлюцинация, --  услышал он. -- Прошу простить, что я
вторгаюсь  в  ваши мысли и  нарушаю творческий процесс. Меня  извиняет  лишь
бедственное положение, в котором я невольно очутился".
     Челюсть у Кима отвисла, по спине забегали холодные  мурашки. Он стиснул
ладонями  виски,  уставился,  выкатив  глаза, в  висевшее  над  умывальником
зеркало и прошептал дрожащими губами:
     -- Ты кто?
     "Странник  и  посланец,  который  затерялся  в  вашем мире.  Несчастное
создание из галактических  бездн... --  Голос смолк, потом  прошелестел:  --
Таких, как я, вы, люди, называете инопланетными пришельцами".
     Ким ощутил, что майка его взмокла от пота, а сердце оледенело и рухнуло
куда-то вниз, к  желудку или, возможно, к кишечнику. Он  с усилием вздохнул,
пытаясь успокоиться; мысль  кружила испуганной  птицей, сбившейся  с курса в
облачной мгле, и помнилась ему сейчас лишь  фраза из  какого-то романа: "Это
случилось!..  Зеленые  человечки  добрались  до  Земли!.." Он  как-то  сразу
убедился, что с ним не шутят, не разыгрывают -- да и какие  шуточки ночью, в
больничной палате на  двенадцатом этаже? Ни  телевизора тебе, ни радио, один
сосед  храпит, другой  в  прострации,  а может,  в  коме... Это подсказывала
логика, а интуиция  писателя-фантаста  не собиралась  спорить с ней  и даже,
наоборот,  --  поддерживала  по  всем  статьям. Интуиция  шептала,  что  для
контактов  с  инопланетянином  годится  не первый  встречный-поперечный,  но
личность, наделенная воображением,  талантом к фантазированию, твердой верой
в необычное и романтическим складом души. Словом, Ким Николаевич Кононов,  и
никто другой!
     -- Где ты?  --  тихо, чтобы не потревожить Кузьмича,  промолвил Ким. --
Висишь у окна в  летающей тарелке?  Расположился на крыше? Или  находишься в
поле невидимости?
     "Ни то, ни другое, ни третье,  --  отозвался пришелец. -- С вашей точки
зрения, я бестелесный дух и, следовательно,  не имею  ни  облика, ни  формы.
Одна  ментальная сущность,  чистый разум, так  сказать. По этой причине  для
активного  функционирования  я  нуждаюсь и  человеческом мозге, однако  мозг
подходит  не  всякий, как выяснилось в результате  многих опытов.  В  данный
момент я, к сожалению, обрета