ибудь,  лет через пятьдесят, Даша  наденет это колечко и
скажет: "Вот, милый, первый из твоих подарков, самый дорогой и  драгоценный.
Не камень дорог в нем, а знак любви. Я помню, сколько ты трудился, чтобы..."
     "Вот и трудись, -- прошелестел пришелец. -- Трудись! Мне хочется узнать
конец истории. Неважный выкуп за мой потерянный инклин, но лучше что-то, чем
вовсе ничего".
     -- Ты  прав, -- согласился Ким.  -- Побоку  мечты  и сантименты!  Драма
развивается, и надо бы до ужина свести концы с концами. А на ужин у нас...
     "Меня не волнует, что у вас на ужин, я хочу узнать про колдуна. Убит он
или не убит?"
     -- Убит. Однако магический клинок еще не покрылся ржавчиной.
     "Но почему?"
     -- По  той причине,  что зарезали не того. В нашем  мире это случается,
мой друг.
     * * *
     Конан, ошеломленный, уставился на свой кинжал.
     Его  лезвие  светилось прежним  золотистым  блеском  и  было  таким  же
несокрушимым, как мгновение назад. В чем не составляло труда убедиться -- он
ткнул острием гладкую поверхность алтаря, и камень раздался, подобно мягкому
сыру.
     "Обман"?  --  мелькнула  мысль. Но кто  его обманул?  Гор-Небсехт?  Или
Дайома?
     Киммериец  скрипнул  зубами и  выругался. Он был  готов поставить жизнь
против дырявого  ведра с мочой верблюда,  что нож проткнул глотку  истинному
Гор-Небсехту, что  истинный и неподдельный Гор-Небсехт  лежит на полу  у его
ног. холодный и застывший, как зимняя равнина Ванахейма.
     И  дело заключалось  не в том,  что глаза  его  видели облик  стигийца,
настоящего  стигийца,  смуглого, черноволосого,  с  орлиным  носом и тонкими
бескровными губами. Нет, совсем не в том!
     Стигиец, павший  от его клинка, знал чародейскую науку!  Чары,  чуть не
сгубившие  Конана,  леденящий  мороз  и  смертельный  холод,  были  способны
обратить  живого  человека  в  камень, и это  не  являлось  ни  обманом,  ни
иллюзией! Конан понимал,  что защитила  его лишь магия обруча Дайомы; знание
это  казалось  столь же  точным,  бесспорным  и определенным, как и то,  что
солнце восходит  на востоке, что  трава зелена,  вода мокра, а  на  деревьях
летом распускаются листья.
     Так кем  же он обманут? Дайомой,  заколдовавшей нож? Так, чтобы  клинок
без  ущерба  резал  дерево,  камень  и  плоть  человеческую,  но  покрывался
ржавчиной,  испив крови чародея? Но  об этом  он  знает только  с ее слов...
Может быть, надо проткнуть глотки сотне магов, чтоб нож сломался? Или хватит
одного,  но  одаренного  великой  магической  силой?  Одного,  но настоящего
чародея? Более грозного, чем Гор-Небсехт?
     В том, что  стигиец -- настоящий колдун,  Конан не  испытывал сомнений.
Лишь опытный маг сумел бы обратить человека в камень, и лишь  умелый чародей
смог бы остановить Идрайна.
     Тут,  вспомнив  о големе,  Конан  бросил  взгляд на лицо  серокожего  и
поразился: слуга, выпрямившись во  весь свой гигантский рост, взирал на него
с неприкрытой  ненавистью и каким-то странным торжеством. Жуткий огонь пылал
в глазах  Идрайна, губы кривились  в презрительной усмешке, и физиономия уже
не выглядела  серой, блеклой  и  равнодушной,  как  мгновением  раньше:  она
багровела, будто тягучую холодную влагу в жилах голема вдруг заменили жаркой
человеческой  кровью. Кровью,  что  ударяет  в  голову, приводит  в  ярость,
порождает  жажду  убийства...  Убийства не  по  приказу, а  по  собственному
желанию и прихоти.
     Идрайн поднял огромный топор и шагнул к своему бывшему господину.
     * * *
     На китайском столике бабушки Клавы  тренькнул телефон. Ким чертыхнулся,
помянув  Нергалью Задницу недобрым словом,  но  подошел. Вдруг не Халявин, а
Дашенька  звонит?  Вдруг  ей  необходим  совет  по  поводу  наследства?  Или
благотворительная  консультация?  Кого,   положим,   одарить,   слепых  либо
безногих? Библиотеку Блока, зоопарк или Артиллерийский музей?
     Он уселся в кресло и поднял трубку. Звонила Варвара.
     -- Кимчик?
     -- Я, сестренка.
     -- Трудишься?
     -- Как раб в каменоломне.
     -- Дашутка все бегает?
     -- Бегает. Сегодня у нее... -- Ким поднял брови, вспоминая. --  Сегодня
передача документов на ресторан "Славянский Двор" и рандеву в ОБОПе.
     -- В бобопе? Это что такое?
     -- Это, Варенька, отдел борьбы с организованной преступностью.
     Варвара всполошилась:
     -- Дашку туда вызывают? Зачем? Из-за покойного шмурдяка?
     -- Не вызывают, а приглашают со всем уважением, -- пояснил Кононов.  --
Супруг ее почивший ни при чем, просто Дарья решила отписать ОБОПу прибыль со
"Славянского Двора". Для закупки компьютеров и бронежилетов.
     -- А почему со "Славянского"?
     -- А потому, что он на Литейном, около Большого Дома.
     --  Лучше  бы  Большой  драматический  осчастливила,  -- сказала  Варя,
неодобрительно  хмыкнув. --  От нас,  артистов, людям радость, а  от  бобопа
вашего столько же пользы, как от козла молока.
     --  Может,  оно и  так, но есть позитивные сдвиги, -- обнадежил золовку
Ким  и  подмигнул злобному  демону  на  крышке китайского  столика.  -- Анас
Икрамович Икрамов --  помните, я о нем рассказывал? -- хочет баллотироваться
в  ЗАКС,  чтоб стать главой комиссии охраны  правопорядка.  Глядишь, потом в
генералы выйдет,  ОБОП возглавит или  даже  всю  милицию...  В  общем,  надо
поддержать  материально и, в  частности,  бронежилетами.  А  то перестреляют
всех, и нечего будет возглавлять.
     -- Ну, вам виднее, -- с сомнением произнесла Варвара и сменила тему: --
Я  что звоню, Кимчик?  В цирк  хочу вас вытащить. Премьера  у  меня сегодня.
Чайковский, танец маленьких лебедей.
     -- На Обломе? -- поразился Ким.
     --  На Обломе. А  что? Спина у него здоровая, просторная. Опять же пора
нам осваивать классический репертуар.
     --  Помнится мне, что лебедей четыре, а вы  одна, -- сказал Ким. -- Или
Игорь с Олежкой помогут?
     Варвара хихикнула.
     -- Сама  справлюсь. Я женщина крепкая, в  теле, уж как-нибудь спляшу за
щуплых птичек. За целую стаю спляшу, не сомневайся! Придете?
     -- Непременно.
     Кононов  положил  трубку,  взял  яблоко  из  миски,  стоявшей  рядом  с
телефоном, и с хрустом откусил. Даша считала, что ему необходимы витамины --
они, во-первых,  инициируют  писательскую мысль, а  во-вторых, снижают вред,
который причиняется курением. Ким не спорил.
     Съев  яблоко, он, разминая  ноги, прошел туда-сюда вдоль книжных полок,
полюбовался фотографией  --  Даша в  облегающем  трико  летит  к Варваре, --
вернулся к  компьютеру и некоторое  время  сидел,  глядя  в  экран,  пытаясь
избавиться от назойливого видения:  Варя, Игорь  и  Олег  пляшут под мелодию
Чайковского, и к ним семенит на пуантах Облом,  тоже  в белоснежной  пачке и
балетных туфельках величиной с индейскую пирогу.
     "Топор, -- напомнил Трикси. -- Идрайн поднял огромный топор.  А  дальше
что?"
     -- Танец  маленьких  лебедей, -- молвил  Ким  и тут же хлопнул  себя по
затылку.  --  Тьфу, дьявол!  Дальше будет про Аррака. Конечно, про Аррака --
обманутого,  разгневанного!  Он у  нас  лебедем не  танцует,  у  него другое
амплуа...
     * * *
     Покинув  остывающее тело  Гор-Небсехта, Аррак несколько,  кратких эонов
парил в пространстве. Душа колдуна уже отлетела в холод и мрак Серых Равнин,
а древний дух наслаждался мгновениями  полной свободы, пытаясь в то же время
нащупать  ауру нового избранника. Лишенный  чувств,  присущих  человеческому
разуму и телу, он был слеп и глух  до обретения плотского облика, однако мог
ощущать  эманации  жизни,  пульсировавшие вокруг.  Одна  из  них  напоминала
грязный пересыхающий ручей, мерзкую  сточную канаву, из  коей не  пожелал бы
испить даже последний из злодеев, даже ничтожный  нищий, томимый смертельной
жаждой.  Аррак  безошибочно   определил,   что  источавшая   зловоние   аура
принадлежит киммерийцу. Тот, вероятно, являлся наемным убийцей,  трусливой и
омерзительной  тварью,  готовой за  пару  монет  резать  глотки  беззащитным
женщинам и детям. Не  то чтобы их  жизнь  или смерть волновала Аррака, но он
знал, что воистину великий никогда не унизится до дешевого убийства; великих
интересуют не мешки  с  монетами, а власть, и  цена  их деяний не измеряется
деньгами.
     Нет, этот жалкий  киммериец не мог  стать  новым избранником --  в  чем
Аррак не сомневался и прежде. А потому он устремился к сероликому, чья аура,
источавшая холодную силу, притягивала его, словно магнитом.
     Неощутимой тенью он скользнул в его сознание, в разум, который является
преддверием  души.  Он готовился увидеть  привычную картину  -- многоэтажный
запутанный  лабиринт с  просторными парадными  залами,  широкими коридорами,
полутемными камерами  и  погруженными  в вечный мрак  каморками.  Он  ожидал
обнаружить там все то же, что таилось  в сотнях человеческих душ,  служивших
ему  вместилищем на  протяжении тысячелетий: страсть к богатству  и  власти,
жестокость  и  хитрость, гордыню,  самомнение,  отвагу  и  горы  сундуков, в
которых  сложены  воспоминания  --  память о  перенесенных  обидах,  о  днях
торжеств и  поражений, о муках зависти,  ревности, любви, радости и горе. Он
рассчитывал  нырнуть  к  кривые  переходы  и узкие  тоннели,  погрузиться  в
глубокие шахты, где гнездилось все смутное и туманное, полузабытое и тайное,
влиявшее  на  человеческие побуждения, желания и мысли. Он торопился в самый
темный, самый  дальний закоулок, в тупик, где хранились неосознанные чувства
комочка плоти, некогда зревшей в женском чреве. Он жаждал укрыться в клоаке,
где обитал всегда и откуда правил своим избранником.
     Но  он  не  обнаружил  ничего. За  порогом  сознания, преддверием души,
лежало  холодное  и  мертвое пространство, коварная ловушка пустоты, капкан,
заманивший и сковавший Демона  Изменчивости. Сковавший навсегда! Ибо он  мог
покинуть тело серокожего лишь с  отлетающей на Серые Равнины душой, а души у
этой  странной твари,  у этого  проклятого монстра, не было.  Он являлся  не
человеком, а иллюзией человека, сотворенной магией и колдовством; он обладал
разумом, целью  и зачатками чувств,  но всего этого было слишком мало, чтобы
заменить  душу.  Для Аррака он стал  темницей, последним  звеном  в  длинной
цепочке переселений.
     И потому бешенство овладело демоном. Он был  обуян  яростной страстью к
разрушению и смерти и в этот миг  мог бы уничтожить весь земной мир, все его
материки  и  страны.  Но  разум серокожего,  в котором  он  метался,  словно
загнанный  в клетку зверь,  не  был  искушен  в  колдовстве  и  заклинаниях,
сокрушающих  горные хребты; это бездушное  отродье  знало  лишь  один способ
разрушения  и убийства.  Зато в отличие от прочих людей Аррак мог говорить с
ним  напрямую,  так  как,  за  неимением  души, вселился  прямо  в  сознание
серокожего.
     Он  распалил  в  нем  ненависть,  чувствуя,  что  зерна  ее  падают  на
благодатную почву, и повелел поднять секиру.
     * * *
     "Странный   феномен,  --   промолвил  Трикси.   --  Настолько  сильный,
завораживающий, что это меня даже пугает".
     -- Ты о чем? О моем романе? Или о "конине"?
     "Нет, о вашей литературе вообще. У нас, телепатов, нет ничего подобного
--  мы  наслаждаемся  другими  видами искусства,  играми  мысли,  мелодиями,
ментальными картинами.  Видишь ли, Ким, литература базируется на условности,
на  языке,  а непосредственный контакт сознания с сознанием отвергает и то и
другое. В конечном счете литература  --  ложь,  ведь  в ней описаны события,
которые  в реальности  не  совершались.  Но  телепат не может лгать, поэтому
мы..."
     -- Литература  -- не ложь, а вымысел, -- перебил пришельца Ким. -- Ложь
-- искажение реальности, а вымысел -- ее отражение. Улавливаешь разницу?
     "Но  отражение не точное,  а значит, неизбежны искажения, --  отозвался
Трикси. -- Однако не будем спорить и отрываться от дела. Я лишь  подчеркнул,
что нам литературное творчество недоступно, хотя мы не прочь насладиться его
плодами -- теми, что зреют в других мирах".
     -- Не только на Земле?
     "Не только. Но ваша литературная традиция особенно богата, а нереальные
персонажи описаны в таких подробностях,  что не уступят живым. Взять хотя бы
Конана... Уверяю  тебя, что ни  в одном  из миров не сотворили сотню книг --
сто  мегабайт  информации! --  о  похождениях  сказочной  личности во всяких
странах, каких на свете не  было. Этот ваш герой почти реален... конечно, не
в предметной области, в ментальной... Он -- инклин!"
     -- Инклин... --  задумчиво протянул Ким, прикуривая сигарету.  -- Да, я
помню: ты говорил про персонажей фильмов и книг, про образы, скрытые в нашем
сознании,   латентные   психоматрицы   и   всякое   такое...   Про   матрицу
варвара-киммерийца,  которую  ты  активировал,  и  про  ее  влияние  на  мой
характер...  Хмм...  Забавно!  Выходит,  она  уже  дозрела  до  полновесного
инклина?
     "Не беспокойся по  этому поводу. Я улечу, покину твой разум, и без моей
ментальной поддержки психоматрица распадется. Месяц-другой, самое большее --
полгода, и ты избавишься от нежелательных последствий".
     --  Главное, не замочить кого-нибудь  за этот срок, --  заметил  Ким  и
повернулся к компьютеру. -- Ну, отдохнули, развлеклись, и хватит. Вернемся к
нашему Идрайну.
     * * *
     Жар опалил Идрайна; палящий жар, коего плоть его, сотворенная из камня,
не ведала никогда. Ему казалось, что  в голове разгорается костер, служивший
источником  тепла и яркого беспощадного света -- такого  же,  как солнечный,
или  еще сильнее. Вскоре пламя  забушевало  в  его груди,  спустилось  ниже,
согревая конечности  и  будоража кровь; неясные желания и чувства бродили  в
сознании голема, словно стадо заплутавших в тумане овец.
     Затем ощущение жара  исчезло, но  свет остался -- ослепительный свет, в
котором  все  полученные  прежде  повеления  казались  смешными,  жалкими  и
ничтожными. Приказы госпожи? Слова господина? Он даже не хотел думать о них,
не желал вспоминать то время, когда кто-то властвовал над ним. Теперь он сам
себе господин!
     Но это было не так.
     Когда жар  угас,  Идрайну показалось,  что  в  него наконец-то вдохнули
душу.  Но,  хоть  он  и не  догадывался  о  том, что  такое  душа,  инстинкт
подсказывал  ему, что он обрел нечто более ценное, более надежное и не столь
зыбкое  и  эфемерное.  Им по-прежнему  распоряжались, но теперь  приказы шли
откуда-то из глубин его собственного  сознания, и можно было считать, что он
слился  с  неким величественным и грозным  существом,  сделался с ним единым
целым, одной плотью и одним разумом И тогда Идрайн понял, что  ему досталось
кое-что получше души: он обрел могучего покровителя, который будет вести его
и  направлять,  подсказывать  и руководить. Их слияние завершилось,  их воля
стала  тверже  алмаза;  в этот  миг  голем  усвоил,  чего  желает  новый его
господин.
     По сути дела, этот  владыка  немногим  отличался от старого,  с которым
Идрайн  проделал  долгий путь  с тропического  острова до замка на  холодном
ванахеймском берегу. Прежний господин был силен, жесток,  безжалостен, хитер
и вероломен -- во  всяком случае,  таким  воспринимал его  Идрайн;  новый же
казался ему во сто крат сильнее, безжалостнее и коварнее.  Но Идрайн, черный
слепок прежнего своего повелителя, не ужаснулся этому,  а  лишь возгордился;
он понял, что удостоен внимания могучего Духа.
     И Дух этот спросил у него:
     "Любишь ли ты разрушать. Идрайн, сын камня?"
     "Да",  --  мысленно  ответил  Идрайн,  ибо  хотя он  не  понимал  слово
"любовь", но тягу к разрушению ощущал в полной мере.
     "А любишь ли ты убивать?" -- снова спросил Дух.
     "Да", -- без колебаний признался голем.
     "Знаешь ли ты, что такое ненависть?"
     "Знаю. Теперь знаю".
     "Ненавидишь ли ты киммерийца, что стоит перед тобой?"
     "Моего  прежнего  господина?"  --  переспросил  Идрайн и понял, что Дух
удивлен; казалось,  он не ведал, кто из двух воинов, захвативших Кро Ганбор,
является главным.
     "Да,  твоего  прежнего  господина,  --   наконец   подтвердил  Дух.  --
Ненавидишь ли ты его?"
     "Ненавижу",  -- ответил Идрайн.  Он  чувствовал, что должен ненавидеть,
ибо таким было желание его нынешнего повелителя.
     "Тогда скажи, что должен сделать слуга, получивший волю?"
     "Не знаю", -- произнес Идрайн. Он  и  в  самом  деле  не знал,  но  уже
догадывался, каким будет ответ.
     "Слуга, получивший волю, первым делом обязан уничтожить своего прежнего
господина,  -- произнес Дух, и его бесплотный голос был полон угрозы -- Убей
его! Убей! Убей!"
     И тогда Идрайн, ощутив внезапный всплеск ненависти,  поднял свою секиру
и шагнул вперед.
     * * *
     Ким  ткнул окурок в  пепельницу,  развернулся всем  телом  и поглядел в
открытое окно, на небо и лесную чащу,  негромко шелестевшую за Президентским
бульваром. Полезно для  глаз;  когда сидишь часами у компьютера и пялишься в
экран,  нужно  взглянуть  на что-то  далекое, приятное  для  взгляда, на чем
отдыхают взоры и душа.  Желательно, чтоб было  оно  живым,  зеленым и плавно
колыхалось туда и  сюда,  как  ветви  деревьев  под  ветром на  фоне голубых
небес...
     Он  трудился  часов по  десять-одиннадцать  в  день,  и раньше от такой
нагрузки  к вечеру стало бы  ломить поясницу,  а глаза бы начали  слезиться.
Раньше... До того, как Трикси занял президентский "люкс" в его гостинице под
черепом... Теперь глаза не слезились. Ничего не болело, не ломило, а энергии
--   хоть   ведром   вычерпывай...   Очень  полезный   симбиоз!   Но  польза
односторонняя: Трикси сделал все,  что обещалось, а он,  Ким Кононов, крупно
лопухнулся.  Устроил  атаку  слоновьей  кавалерии  и  в  результате  погубил
инклин... Его вина, не Дашина! Даша тут при чем? Она не  ведала, не знала...
А  он  обязан был  предусмотреть! Что-то такое придумать, чтоб подобраться к
Чернову по-тихому, без шума...
     "Оставь, -- прошелестел беззвучный голос Трикси.  --  В  этом нет твоей
вины, а есть печальное  стечение событий.  Что ж, бывает, бывает...  Возраст
нашей  цивилизации  сотни миллионов лет, но даже мы  не  управляем удачами и
неудачами,  случайным и неопределенным.  И  никому такое не под силу.  Можно
предугадывать  тенденции и вычислять  их вероятности,  можно строить модели,
анализировать их,  усложнять в попытке приблизиться к истинной картине мира,
но  случай  непредсказуем  и  внезапен; он -- король Вселенной.  -- Пришелец
помолчал,  затем   добавил:   --   Мы  долговечны,  вы  существуете  краткое
мгновение... Но наша  жизнь и ваша жизнь --  всего лишь броуновское движение
молекул на фоне трех начал термодинамики. Прыжок туда, прыжок сюда..."
     --  Что-то   тебя  в   философию  клонит,  --  сказал  Ким,  имевший  о
термодинамике  очень  смутные понятия.  --  Лично  я предпочитаю  прыгать не
туда-сюда, а по определенному маршруту. Ну, например, от  рабочего  стола  к
обеденному,  потом в  издательство  и  к кассе. Весьма осознанный процесс  в
отличие от броуновского... Прыжки молекул хаотичны, а у людей совсем не так,
у нас есть центр притяжения -- касса, из которой льются деньги.
     "Шутишь..."
     -- Конечно, шучу. -- Помолчав, он спросил: --  А вот скажи мне, Трикси:
может быть,  кто-нибудь из  соотечественников  даст  тебе инклин?  Ненужный,
лишний? Вроде шестого пальца, который стоит подарить приятелю?
     "Инклин  не палец, и лишних инклинов  не бывает.  Но если бы  мне такое
предложили, я бы отказался".
     -- Почему?
     "Разве ты не понимаешь?  Потому, что  другой стал  бы инвалидом  вместо
меня".
     Кононов кивнул, поскреб затылок. Некая идея зрела у него,  как мандарин
на ветке, но не дошла еще до нужной спелости. Во всяком случае, Трикси ее не
уловил.
     --  Выходит, ты  чужой инклин  не примешь по  соображениям  морали,  --
произнес Ким. -- А запасных у вас нету? Скажем, из общественного фонда?
     Трикси лишь горестно  вздохнул.  Его  ментальный вздох  еще к