чертоги? Чего же тогда они ждут?"
     Он еще размышлял об этом, когда сверху раздался хриплый голос Сигворда.
     -- Ты -- киммериец? -- произнес ванир, сжимая и разжимая кулаки, словно
ему не терпелось вцепиться в горло Конана.
     -- Кром! Я вырежу печень всякому, кто стал бы утверждать обратное!
     --  Ты -- киммериец, который гостил у Эйрима три дня назад? --  уточнил
Сигворд.
     Конан  кивнул,  ожидая  продолжения.  Ваниры,  стиснув  оружие,  стояли
неподвижно, забрала и нащечники шлемов не позволяли разглядеть их лиц. Знают
ли они о том, что воины  Торкола и Фингаста вместо плавания к южному острову
отправились на Серые Равнины? В полном  составе, со своими предводителями...
Сказал ли им об этом колдун?
     Слова Сигворда разрешили сомнения киммерийца.
     -- Ты убил Торкола и Фингаста? И их людей?
     -- Я  разделался  с  Фингастом.  --  Взгляд  Конана уперся  в  медленно
багровевшее лицо ванира. -- С  Торколом покончил Эйрим. Вырезал ему ворона и
сказал, что убийца отца и братьев недостоин иной смерти.
     "Вырезание  ворона"  являлось   особым  способом  ванирской  казни   --
побежденному врагу подсекали ребра  на боках и спине, а потом разводили их в
стороны на  манер  птичьих  крыльев. Если  полученные  в  бою раны  не  были
смертельными, казнимый мог прожить довольно долго -- такое время, за которое
победитель успевал выпить два кувшина вина. Эйрим, оглушив Торкола ударом по
голове, проделал всю работу  тщательно  и затем пил свое вино  не  торопясь,
разглядывая отцеубийцу, стонавшего и метавшегося на полу.
     Вряд ли Сигворд был посвящен в эти подробности, но он отлично знал, что
такое "вырезать ворона", ибо на своем веку сотворил немало подобных  деяний.
Лицо его потемнело.
     -- Хотел бы я сделать то же самое с тобой, вонючий  червь! -- прохрипел
ванир. -- Жаль, владыка  наш не дозволяет! --  Он махнул  воинам, и строй их
расступился, образовав проход.
     -- Ты  не  будешь сражаться?  --  спросил Конан.  --  Странно,  клянусь
Кромом! Я еще не встречал ванира, который отказался бы от драки.
     Тут  ухо его  уловило прохладное дуновение воздуха, а за  ним --  тихий
шепот Идрайна: "Не верь, господин!  Они что-то замышляют!" Конан раздраженно
передернул плечами, он не нуждался в советах серокожего.
     Сигворд,  широко расставив  ноги и заложив ладони за пояс, с ненавистью
глядел на киммерийца.
     --  Я  же  сказал  --  владыка  наш не  дозволяет!  -- рявкнул  он.  --
Повелитель  сам расправится с тобой! А мы... Мы понадобимся, чтоб прибрать в
покоях... Дабы господин не замарал рук!
     * * *
     Проснувшись в Озерках, Ким покинул электричку, постоял в задумчивости и
бодрым  шагом направился  в ту  сторону,  где развевались флажки  и  мерцали
гирлянды  лампочек,  бросая  отблески на  темный  цирковой  шатер. Было  уже
заполночь;  дождь перестал, вечернее представление давно  закончилось, толпы
зрителей  побурлили  и исчезли,  обезлюдел базарчик  с  ларьками, лотками  и
аттракционами, разошлись артисты, кто по квартирам, кто по своим вагончикам.
Свет в их кочевом городке угас, ворота были  заперты, и стража-усача при них
не  наблюдалось.  Выяснив  это,  Ким перескочил через  загородку из зеленого
штакетника, миновал  затихшие  вагончики,  добрался до  клеток и замер  там,
прислушиваясь и озираясь. Тихое ворчание послышалось над его головой.
     "Тигр, -- произнес Трикси. -- Медведи..."
     -- Тигра мы с  собой не возьмем и медведей тоже, -- отозвался  Кононов.
-- Это, знаешь ли, уже слишком... Слон где?
     Он осторожно двинулся вперед, обогнул десяток клеток, конюшню осликов и
вышел  к  загону,  обнесенному  железными двутавровыми балками. Рядом с этой
изгородью  стояли тележки  с  морковью и капустой, а посередине огороженного
пространства высилась темная гора,  распространявшая окрест тихие,  но  ясно
различимые  звуки:  сопение,  чавканье,  фырканье.  На вершине  горы  сидела
большая летучая  мышь,  помахивая  крыльями, и  Ким не сразу сообразил,  что
видит, как шевелятся слоновьи уши.
     Ворота были тоже  из  балок  и  запирались  на три  чудовищных  засова.
Вытащив стопорные болты, Ким отодвинул их и  медленно, стараясь не скрипеть,
распахнул тяжеленные створки.
     -- Цып, цып, цып... иди сюда, хороший мой... иди, красавец...
     Облом фыркнул, переступил  с  ноги на ногу  и  недоверчиво уставился на
него маленькими глазками.
     --  Это же я, самый  близкий родственник мамочки Вари, -- сообщил  Ким,
протягивая  слону  морковку.  --  И  я  не  собираюсь  тебя  красть,  только
позаимствовать на время. Мы с тобою прогуляемся  в  одно приятное местечко и
наведем шорох... Согласен?
     Слон неторопливо  двинулся  к  нему,  вышел  из  загона,  взял  из  рук
морковку, сунул ее куда-то между бивнями. Раздался сочный хруст.
     -- Отличные у тебя зубки, особенно  те, что  вперед торчат, -- похвалил
Ким. -- Такими зубками да по  воротам... Вот,  возьми! -- Он протянул Облому
пучок моркови, потом  взял еще несколько  штук, выложил на земле свое  имя и
пояснил: -- Это для  мамы  Вари, чтоб за тебя не беспокоилась.  Пусть знает,
что ты под надежным присмотром.
     "И под контролем", -- добавил Трикси.
     -- Получилось?
     "Кажется. Инклин внедрился, и он пойдет с тобой".
     -- Он пойдет, а  я поеду, -- уточнил Ким, и в тот же  момент слон обнял
его хоботом и согнул переднюю ногу.
     "Забирайся!" -- гостеприимно предложил Трикси.
     С ноги -- на бивень, с бивня -- на загривок... Устроившись там, Кононов
похлопал  слона по выпуклой макушке  и  почесал за ушами. Тихонько затрубив,
Облом сделал первый шаг, второй, третий и мерной рысцой припустил к изгороди
из  штакетника. Хрустнули доски, с треском повалилась целая секция, проплыли
мимо  флаги  на  мачтах,  гирлянды  разноцветных лампочек,  просторный купол
цирка...  Слон  выбрался  на  безлюдное шоссе  и, не колеблясь,  повернул на
север.  Скорость,  с которой он  передвигался,  удивила  Кима:  конечно,  не
"Жигули", но побыстрей, чем бегущий человек.
     Облом снова затрубил.
     -- Хочет еще морковки? -- поинтересовался Кононов.
     "Нет,  --  ответил  Трикси. --  Просит, чтоб ты потанцевал.  У него  на
спине".
     Усмехнувшись, Ким погладил слоновий затылок и произнес:
     -- Передай ему, чтоб подождал часок-другой. Будут танцы, будут! Танцы у
нас еще впереди!
     * * *
Диалог четырнадцатый
     -- Олег, Олежек! Проснись!
     -- Ммм...
     -- Олежка! Проснись, олух бесчувственный!
     --  Ммм...  Ты  что  меня  будишь,  лапушка?  Тебе  чего-то захотелось?
Рыженькая моя, сладкая, хоро...
     -- Лапы убери! Не хватай  меня  там! И тут не хватай! Я тебя не за этим
растыркиваю... Облом трубил! Поднимайся!
     -- Облом? А тебе не приснилось, Барби?
     -- Не  смей называть меня Барби! Хочешь  из постели  вылететь? Вставай,
ленивый дуболом! Вставай, говорю!
     -- Я уже... уже... Носки мои где?
     -- Без носков обойдешься! Штаны надень да башмаки.
     -- Сейчас, сейчас... Игореху будить?
     -- А с кем он там?
     --  С Лауркой-жонглершей... или с Инесской-наездницей...  не разобрал я
вечером.
     -- Пусть спят! Сами управимся. Пошли!
     Скрип двери, звук торопливых шагов, удивленное восклицание.
     -- Ворота открыты! А Облома нет! Господи, это что ж такое? Дашку увели,
теперь еще  и слона украли! Ну, гады! Ну, стервецы! Еще и  морковку по земле
рассыпали!
     --   Варенька,  стой!   Морковку-то   не  рассыпали,   выложили  что-то
морковкой... Гляди, это вроде "К", а это -- "И"... КИМ получается! Ким, зять
наш любимый, ненаглядный! Писатель!
     -- И правда, КИМ написано... странное дело... Выходит, Ким здесь был?
     -- Выходит,  был.  Ты  скажи,  зачем ему  слона  воровать?  Он,  часом,
клептоманией не страдает? В особо извращенной форме?
     Молчание. Потом:
     --  Ты, Олежек, на него не кати, он человек интеллигентный, умственный!
Одно  слово  --  писатель!  И  мастер  этого...  как  оно...  бодибилта  или
чжень-цзю!  Он, если  хочешь  знать,  в Тибете  у  шести  монахов  обучался!
Серьезный человек и Дашку любит страстно, без памяти...
     -- Это ты, Варенька, к чему?
     -- А к тому, что ежели взял он слона, так значит -- надо. Он ведь о чем
сейчас заботится?  -- Пауза.  -- О том,  что  Дашутку  найти и вызволить  от
шмурдяка! Нашел,  выходит, и  поехал  вызволять... С Обломом-то вызволить не
вопрос... Облом Дашутку любит и не позволит обижать!
     -- Варька, да ты с ума сошла!  Ты  подумай,  что говоришь!  Не ездят  в
наших краях на слоне, ездят на машинах, автобусах и электричке! Быстрее так,
надежнее... И потом, откуда он знает, как со слонами управляться?
     -- Ты, Олег, мне на головку не намекай, не надо,  я  знаю, что  говорю.
Машина -- она и есть машина, тупая и  железная, а слон  --  это слон!  Любую
машину  перевернет  и  в  землю  втопчет...  Может,  Киму  того  и  надо  --
переворачивать да втаптывать... А со слонами он обращаться умеет, обучился в
Тибете.
     -- Ну так что мы делать будем, Варенька?
     -- А ничего. Спать ляжем. Думаю, завтра он позвонит или Дашку привезет.
Прямо на Обломе, к утреннему представлению.
     -- Хмм... А мы сразу спать ляжем, или как?
     -- Или  как. Зря я тебя, что ли, будила?  Я  сейчас такая возбужденная,
такая...  Ну-ну, руки-то убери, еще не  в постели! Еще не... Ты что меня  на
тачку сажаешь, в морковь? Жестко ведь, охламон! Ты... ты... ты...

Глава 15. Освобождение феи
     Довольно  долго   прожив  на  свете,  я  приобрел  изрядный   опыт,  но
квинтэссенция  его  проста и  выражается двумя словами: люди --  разные. Нет
двух  похожих среди  нас; все мы  отличаемся  характером  и обликом, умом  и
талантами, душевным складом, целями,  мечтами и стремлениями.  Мы по-разному
гневаемся  и  торжествуем,  любим  и  радуемся,  а  что  касается  диапазона
умственных способностей, то он гораздо шире спектра физиологических отличий.
В самом деле, есть люди смуглые  и белокожие, есть  лилипуты и гиганты, есть
слабосильные  и  силачи  -- но  что  в  том удивительного?  Это  отличия  не
качественные, а  количественные, и все их можно  описать, измерив в  метрах,
килограммах и единицах цветовой  шкалы.  Но  как  измерить расстояние  между
дебилом и  гением?  Больше  того: как  понять, где  дебильность переходит  в
гениальность?..
     Но, несмотря на все различия, мы близки в одном --  в проявлениях горя.
Горе  есть  горе,  и я  полагаю,  что  это  самая  универсальная  эмоция  во
Вселенной,  на   всех  мирах,  где   пробудился   разум.   Чувство   потери,
безнадежности  и безысходности  роднит нас  с другими существами,  совсем не
похожими на нас, людей; мы счастливы по-разному, но одинаково горюем.
     Я знаю. Я это испытал.
     Майкл Мэнсон "Мемуары.
     Суждения по разным поводам".
     Москва, изд-во "ЭКС-Академия", 2052 г.
     К поместью Чернова на улице  Советской-Щучьинской Ким прибыл в  девятом
часу утра. Оказалось, слон не может  все время мчаться, как марафонец-стайер
или орловский рысак,  не приспособлены для этого слоны -- бег они чередуют с
неторопливым  шагом, а шаг  -- с остановками для  поедания  березовых веток,
травы  и  другого подножного корма. Само  собой,  можно  было бы  поторопить
животное через внедренный инклин,  но  Трикси такого  не советовал, заметив,
что все должно свершаться естественным путем. Так, чтобы не утомить  Облома,
чтобы   он   прибыл  к   стене   и  вратам   свежим,   отдохнувшим   и   мог
продемонстрировать всю мощь и силу слоновьей ярости.
     Поэтому  Ким не торопил  слона,  а,  покачиваясь на  могучем  загривке,
наслаждался  прогулкой, беседовал с Трикси  на философские  темы и мечтал  о
том, как повезет обратно Дашу и как будут они целоваться у всех километровых
столбиков. Ночное шоссе  было пустынным, по его обочинам  то шелестел лесок,
то  расстилались поля,  то вставали домики с темными окнами, и лишь  иногда,
мимо или навстречу, проносились машины, все больше роскошные  иномарки. "Оно
и  понятно,  -- думал  Ким,  -- ведь  у  владельцев этих  тачек  дела всегда
неотложные и  спешные: не  доберешься  к сроку куда нужно, другой обскачет и
загребет".
     Пять  или  шесть шикарных "БМВ" и  джипов  промелькнули, словно гонимые
ветром  призраки, оставив  аромат бензина  и нагретого металла. Облом каждый
раз пыхтел, неодобрительно мотал головой и косился на деревья -- было у него
желание вывернуть ствол покрупнее и бросить на асфальт, чтоб всякие шустряки
не портили прогулку. Машины, однако, мчались прочь с похвальной быстротой, а
их водители  не  обращали  на  слона внимания -- подумаешь, невидаль,  слон!
Впрочем,  и среди  них  нашелся любопытный:  шестая  или  седьмая  тачка  из
обогнавших  Облома вдруг круто завернула и  встала  нос  к носу  --  вернее,
радиатор к хоботу.
     Из  тачки вылез  молодец в  прикиде от Кардена, заложил за спину руки и
уставился на путников.  Облом, помахав  ушами  и недовольно фыркнув  -- мол,
чего гулять мешаешь!  -- направился было в  обход, но Ким  его  притормозил.
Мало ли что за случайность у человека!
     Может, проблемы с глушаком, и надобно  перевернуть машину  и поглядеть,
на месте  ли  он  или  уже  отвалился.  Но с глушаком у молодца был, видимо,
порядок.  Закончив  осмотр, он  надул  щеки,  со свистом  выпустил  воздух и
проблеял:
     -- Здоровый корефан, в натуре! Твоя скотинка, мужик?
     -- Это слон, не скотинка, -- объяснил Ким.
     -- Так я не о том толкую. Я толкую -- твой или не твой?
     -- Мой. У меня слонятник, ферма такая под Гатчиной.
     -- А лыжи навострил куда?
     -- В  Мурманск. Там, понимаешь, в вечной мерзлоте  мамонтиху откопали и
аспирином оживили.  Теперь проблема у них:  мамонтиха есть,  а  мамонта нет!
Вот, еду спариваться.
     -- Фуфло двигаешь?
     -- Какое фуфло! Слон от страсти аж трясется! Ты сбоку, сбоку загляни...
между задними ногами...
     Молодец заглянул и с уважением присвистнул:
     --  Да-а...  Пожарный шланг,  реально!  Слушай,  мужик,  а  не  продашь
скотину? Бабки хорошие отвалю.
     -- Бабок не хватит, -- бросил Ким с высоты слоновьей шеи.
     -- Это у кого не  хватит? -- обиделся молодец. -- Это у меня не хватит?
Да  у  тебя вальты  гуляют,  блоха  слоновья!  Кароче, пол-лимона  возьмешь?
"Зелеными"? Я, если глаз положил...
     -- Как положил, так и снимешь! --  рявкнул Кононов. -- Ну-ка, с дороги,
хмырь! Меня  в  Мурманске  ждут за  государственным  делом,  восстановлением
мамонтов, а ты мне тут динаму крутишь! Не мельтеши и отвали!
     Облом  грозно протрубил, шагнул вперед,  но молодец не  шевельнулся  --
стоял, подпертый своей тачкой, и делал пальцы веером.
     -- На понт берешь, веник сраный? Ну-ну... Знал бы, с кем связался! Да я
тебя...
     Ухватившись  руками за  клык  и свесившись с шеи  Облома,  Ким негромко
произнес:
     -- Знать не знаю, что ты за падаль, и знать не хочу. Прочь с дороги! Не
слышал,  что ли,  кто  в моем слонятнике  главный  акционер? Анас  Икрамович
Икрамов!
     Молодец побледнел, скукожился,  проблеял: "Ясно!" -- юркнул  в машину и
умчался на четвертой передаче.
     -- Вот, -- сказал Ким, постукивая по слоновьей шее пятками, -- теперь я
в  курсе, чего  ты,  парень, стоишь. Полмиллиона, надо  же! Но  я тебя и  за
миллиард не продам. К чему мне  миллиард? Мне  Даша нужна со  всем ее  милым
семейством, а ты ведь тоже член фамилии. Облом Варварьевич Тальрозе-Сидоров!
     Слон одобрительно фыркнул, сунул в пасть пучок травы и двинулся дальше,
мимо Дибунов и Белоострова, Солнечного и Репино прямиком в Комарове. Мерцали
звезды, струилась  над Финским заливом летняя светлая  ночь,  и, быть может,
кто-то не спал в ее хрустальной тишине, не занимался  любовью, не  пялился в
телевизор, а смотрел в окошко и  видел, как шествует по улице огромный слон,
как,  робко тявкнув, прячутся собаки,  как  сверкают в  лунном  свете бивни,
змеится хобот,  топорщатся веера ушей  Мираж? Иллюзия? Возможно, возможно...
Но дрогнула почва под тяжкой  ногой,  звякнула в кухне посуда,  заколыхались
занавески, низкий трубный звук родился и растаял в воздухе...
     Ким улегся на спину, свесил руки, коснулся ладонями бугристой слоновьей
кожи и глубоко вздохнул.  Серый небосвод с луной  и тусклыми россыпями звезд
раскачивался над  ним,  медленно  проплывали ветви тополей и сосен, столбы с
проводами и крыши домов  с антеннами и  трубами, теплый ветер, примчавшись с
залива,  гладил и ласкал лицо. Где-то  там, в вышине, в  центре Галактики, в
десятках  тысяч светолет  от  Солнечной  системы  и Земли,  кружился  вокруг
светила  чуждый  мир, чьи обитатели  были подобны  ртутным  каплям, не знали
радостей  любви,  зато умели перемещать свое сознание,  делить его на части,
обмениваться   ими   и   даже  размножаться   таким   невероятным  способом.
Поразительно! Однако и тут, на Земле, есть чему поудивляться. Вот, например:
ты неподвижен,  ты не летишь  куда-то и  не выкидываешь  странных  фокусов с
сознанием, но погружаешься в миры, которых вовсе не было,  в отличие от мира
Трикси, который все же существует. В миры Стругацких и Хайнлайна, Ефремова и
Фармера, Желязны и Урсулы Ле Гуин... И, наконец, в мир Конана...
     Ким шевельнулся, пробормотал:
     -- На чем мы там остановились, Трикси? "На Сигворде. Напомнить?"
     --  Да.  Точно  и  дословно!  Сам  понимаешь, раз выписан  аванс,  надо
оправдать доверие. Значит, Сигворд... И что он там сказал?
     * * *
     Сигворд, широко расставив  ноги и заложив ладони  за пояс, с ненавистью
глядел на киммерийца.
     --  Я же  сказал --  владыка  наш  не  дозволяет!  --  рявкнул  он.  --
Повелитель сам расправится с тобой! А мы... Мы понадобимся,  чтоб прибрать в
покоях... Дабы господин не замарал рук!
     Прибрать в покоях! Слишком самоуверен этот ванир, рыжая крыса!
     Усмехнувшись,  Конан  кивнул  голему  и  начал подниматься по ступеням.
Идрайн шел позади, справа от него, и бубнил: "Не верь, господин, не верь..."
Секира в его руках хищно подрагивала.
     Но  ваны  не  собирались сражаться.  Стиснув  копья, они  стояли  двумя
шеренгами,  и рыжие  их  бороды  казались  затейливым  переплетением  медных
проволок,  словно  бы украшавших  доспехи.  Скорее всего  эти  изгнанники  и
отщепенцы  знали  о бойне в Рагнаради, учиненной  Идрайном, но не боялись --
вероятно, считали своего повелителя непобедимым.
     Миновав их строй, Конан ступил на балкон. Полукруглая арка вздымалась в
восьми шагах  от него и уже не выглядела темной: огромная дверь под ней была
распахнута  настежь,   и   перед  киммерийцем  маячило  некое  пространство,
замкнутое серыми  холодными  стенами. Он  посмотрел на меч  в своей  руке  и
отшвырнул его. Зингарский клинок не годился для предстоящей битвы.
     Восемь шагов  -- и  дверь...  Она притягивала, манила,  как зев пещеры,
полной сказочных сокровищ... Но Конан не думал о богатствах стигийца; на сей
раз он пришел не за золотом и серебром. Кровь и жизнь колдуна -- вот что ему
нужно!
     Чувствуя, как  разгорается  гнев,  как  начинает пульсировать  кровь  в
висках, он сделал первый шаг.
     Жаль,  что  ему  не  дано  владеть огненными  молниями,  как  слугам  и
избранникам Митры! Он сжег бы колдуна и растер его пепел в прах... Жаль!
     Но стоит  ли  сожалеть  о  невозможном? У  него  нет  молний,  но  есть
кинжал... И хоть чары Дайомы не сравнишь с силой и мощью светозарного  бога,
волшебный нож все-таки лучше, чем ничего.
     Он сделал еще один шаг,  выхватил из-за пояса свой  магический кинжал и
машинально коснулся левой рукой виска. Обруч был на месте и сидел прочно.
     Третий шаг, четвертый...  Внезапно за спиной  у Конана раздался грохот.
Он обернулся, на миг позабыв про колдуна, ждавшего за близким порогом.
     Голем, проклятое  серокожее отродье, рубил ваниров! Топор его вздымался
и опускался с той же безжалостной неотвратимостью, как на вересковой пустоши
в Стране Пиктов,  как  в тесном  дворе  усадьбы  Эй