олетарскую "Балтику"), они просидели на кухне три
часа,  беседуя о  тактике римских  легионов, целительных свойствах женьшеня,
искусстве фэншуй и звездных войнах, о привидениях и видах на гонорар,  а еще
о том, как  обустроить Россию. Наконец, разговор коснулся оружия,  и хозяин,
притащив из кладовой шлифованную, темного дерева рукоять, похвастал:
     -- Гляди-ка,  что  обломилось  на мебельной  фабрике! Мореный дуб, метр
длиной, три пальца  толщиной! Чурбашка для диванных ножек... А  я древко для
секиры сделаю, сноса не будет!
     Ким оглядел  стены, увешанные мечами  и топорами, побарабанил  по щиту,
закрепленному над кухонным столом, и сказал:
     -- Не дашь чего-нибудь попользоваться? Ну, хотя бы эту штуку?
     Он  покосился  на  огромный  клинок  с   рукоятью  из  моржовой  кости,
крестообразной  гардой  и  бронзовым  навершием. Мысль  о том,  что  надо бы
вооружиться,  бродила  у Кима  в  голове  и  укреплялась  с  каждой  выпитой
бутылкой. Не всюду ведь найдутся  батарея и труба! А парни у Чернова ушлые и
после битвы в подвале  знают, что  почем...  Заявятся с ножиками и ломами, с
цепями  и кистенями,  а мы им меч  продемонстрируем... Вон, дрын-то какой! С
рукояткой до подбородка достанет!
     Дрю-Доренко почесал в макушке.
     -- Попользоваться, говоришь? Это с какими такими целями?
     -- Помахать! -- Ким сделал неопределенный жест. -- Почувствовать В руке
клинок и  натурально  впечатлиться. А  впечатлившись, сесть и  написать, как
Конан рубит пиктов от плеча до паха.
     --  Этим мечом ты не  помашешь, -- заявил Доренко,  открывая  пиво.  --
Кишка тонка! Это двуручный  рыцарский меч, и весит он двенадцать с половиной
килограммов. Таким рубили сарацина вместе с лошадью.
     -- Ну, другой дай! Вон тот, поменьше и полегче!
     Хмыкнув, Дрю покачал головой:
     -- Не игрушки, Мэнсон! А ну, как в ногу попадешь или соседке в задницу?
Вот  палку  я  тебе  дам. --  Он сунул Киму  дубовое древко.  --  Маши себе,
впечатляйся! А у меня еще есть.
     Взвесив дубинку в ладонях  и  решив, что лучше что-то, чем ничего,  Ким
сказал:
     --  А  машину на  завтра  дашь? Надо мне  за город съездить,  проведать
кой-кого.
     --  Машину  бери,  но с обеда. Утром у  меня дела --  в институт, потом
заправлюсь и  в  мастерскую... А  в  три  я  ее  подгоню  прямо  к  тебе  на
Президентский. И пошагаю к Леночке... а может, к Анечке...
     -- Ну, спасибо, благодетель!
     Они  разлили по  стаканам,  прикончили  воблу  с  крендельками,  и  Ким
отправился домой. Первую сотню  шагов его  слегка пошатывало, и  приходилось
даже опираться  на  дубинку,  но хмель стремительно выветрился, словно  и не
плескалось  в  животе  шесть  бутылок пива. Свернув с Северного проспекта на
Энгельса, Ким поинтересовался:
     -- Твоя работа, Трикси?
     "Разумеется, -- ответил пришелец. -- Твой организм  очищен и приведен в
фазу нормального функционирования. Дело несложное -- всего-то окислить спирт
в глюкозу".
     -- Цены тебе нет, дружище,  -- сказал Ким. --  Алкаши бы тебя на  руках
носили. Наверно, передрались бы, решая, в кого ты въедешь.
     "Хватит с меня одного сантехника, -- откликнулся  Трикси и  добавил: --
Иди помедленнее и держись поближе к домам. Я сканирую".
     -- И как успехи? "Пока безрезультатно".
     -- Ну, не расстраивайся, -- утешил его  Кононов. -- Ты ведь  не  только
ищешь, ты еще и  работаешь. Собираешь информацию о том, какие на Земле живут
уроды.
     Впереди замаячило здание  торгового центра с многочисленными вывесками,
и  Ким, сощурившись,  прочитал:  "Кафе "Засада", "Пиво  оптом --  24  часа",
"Унитазы и  ванны  из  Бразилии",  "Секс-шоп  "Руслан  и  Людмила",  "Аптека
"Пурген", "ДСО "Киммерия".  Последняя надпись ввела его в задумчивость.  ДСО
--  добровольное  спортивное  общество?  Дежурный   салон  одалисок?  Дворец
садистов-олигофренов? Диетические супы и обеды?  При  ближайшем рассмотрении
выяснилось, что  ДСО означает "Дом,  сад, огород". Оставалось  узнать, какое
отношение это имеет к Киммерии.
     Магазин был  невелик и очень  напоминал  квартиру  Дрю-Доренко, ибо  на
стенах висели смертоубийственные орудия  -- топоры,  блестящие косы и тяпки,
зубастые диски для распиловочных станков, лопаты, ломики и прочий инвентарь.
Ким,  помахивая дубовой  палкой,  прошелся  взад-вперед,  любуясь  стальными
лезвиями и остриями и соображая, что ему больше по нраву, топор или саперная
лопатка,  а может, лом или кетмень. Но все эти  приспособления  казались ему
легковесными  по  сравнению  с рыцарским  мечом  --  лопаты и косы словно из
жести,  ломы коротковаты,  а  тяпка совсем уж  штука  несерьезная.  Ким было
остановился   на  топоре,  но  тут  за  его  спиной  послышалось   негромкое
покашливание.
     -- Чего желаете, молодой человек?
     Повернувшись, Кононов обнаружил  старичка-продавца  в  синем  халате  и
синей  же кепочке  с  надписью "Lily-boy". На вид  ему было лет семьдесят  с
хорошим гаком, но держался он бодро.
     -- Ищу что-нибудь такое-этакое, потяжелее, -- сказал Ким.
     -- Ферштейн! Кувалда вас устроит? Пудовая, для забивки свай?
     -- Можно посмотреть?
     -- Отчего же нельзя? Пройдем в подсобку, и посмотрите.
     Кувалда  нашлась  в  дальнем  углу, за  частоколом  грабель и бочкой  с
садовым варом. Бетонный пол под ней растрескался.
     -- Давно лежит, -- произнес  старичок, задумчиво лаская взглядом слегка
проржавевший инструмент.
     -- Как давно?
     -- Лет восемь. С той самой минуты, как открыли магазин.
     -- А почему она здесь валяется?
     -- А потому,  что до прилавка ее не донести. Подниму, и аллее капут! --
объяснил продавец и, подумав, добавил: -- Интересует? За полтинник отдам.
     -- Интересует, -- промолвил Ким, вытаскивая деньги. -- Беру! Заверните.
     -- Шутник вы, однако, -- вздохнул продавец и  покосился  на дубинку. --
Если  хотите,  я  вам кувалду насажу,  и понесете на  плече.  Рукоятка у вас
подходящая...  обстругаем конец, пристукнем молотком... С этим  гешефтом  мы
живо управимся.
     Так и было сделано, а к тому же, когда Ким с натугой перевернул кувалду
и поставил  ее на  попа, старик закрепил рукоять  железным  клинышком. Затем
инструмент улегся Кононову на плечи,  и  он,  постанывая,  но  чувствуя себя
вооруженным до зубов, потащил его к выходу.
     --  Не давит? -- заботливо спросил продавец,  когда они вышли на улицу.
--  Может,  желаете  тачку купить?  Но  это не  в  пятьдесят обойдется, а  в
пятьсот.
     -- Дотащу, -- прохрипел Ким и, подняв голову к  вывеске, спросил:  -- А
почему Киммерия?
     -- Какой вы любопытный, юноша... -- Старик взглянул на витрину соседей,
где красовались черные ванны и унитазы, и объяснил: -- Киммерия,  потому что
не  Бразилия,  не  Парагвай и не княжество  Монако. -- Он похлопал  Кима  по
спине. -- Заходите! Подберу вам что-нибудь еще, потяжелее или полегче. Выбор
у нас неплохой.
     Ободренный  этим  напутствием,  Ким  свернул  за  угол,  проковылял  до
кирпичной стенки, что огораживала  баки с  мусором,  укрылся за ней и замер,
кряхтя и отдуваясь.
     "Трикси!"
     "Ким?"
     "Матрицу Конана, да поживее! Меня сейчас расплющит!"
     Джинсы затрещали, рукава рубашки вздулись под  напором мышц, и  кувалда
разом  стала легче  перышка.  Убедившись, что зрителей нигде не наблюдается,
Ким  подбросил ее вверх,  поймал за  кончик  рукояти  и крутанул  в воздухе.
Ощущение  невероятной  силы  переполняло  его; казалось,  он  мог  сокрушить
Китайскую  стену  одним ударом,  а  вторым  -- вогнать ее  обломки  в землю.
Чудесное, пьянящее чувство!
     "Все в порядке?" -- осведомился пришелец.
     -- Лучше не бывает! Если бегом, так будем дома через полчаса.
     "Я же просил помедленнее! Тут тысячи людей, и надо каждого проверить...
Ты  с  финнов бери  пример, финны не  суетятся  и  никуда  не  торопятся, --
посоветовал Трикси. --  Где сейчас твой Конан? В пиктских  землях,  вместе с
голубоглазой девушкой? Вот и представь,  что  бредут они к  северу,  слушают
лесные шорохи и говорят о том о сем. А главное, не спешат!"
     --  Ты  меня вдохновил, --  улыбнулся  Ким. --  Пожалуй,  представлю  и
перемещусь... Жаль, под руками ни блокнота, ни компьютера!
     "Зачем тебе компьютер и  блокнот? Я на память не жалуюсь. Перемещайся!"
-- ответил Трикси и замолчал.
     * * *
     -- Мой отец владел землями от Алиманы до самых предгорий и на треть дня
пути вдоль  речных  берегов,  -- сказала  Зийна.  Прошло  пару дней,  и  они
пробирались по вересковой  пустоши, заваленной большими  валунами,  торопясь
укрыться в темневшем неподалеку ельнике.
     -- Большие угодья, клянусь Кромом! --  откликнулся Конан. --  А ведь ты
говорила, что отец твой был небогат.
     -- Земли наши обширны и красивы, но не  слишком плодородны, -- пояснила
Зийна.  --  Есть виноградники  и роща  апельсиновых  деревьев, есть  хорошее
пастбище для лошадей и коз, есть лес, где растут дубы и буки...
     -- Значит, можно торговать бревнами, -- заметил Конан.
     --  Отец  не  любил  торговать.  Он  говорил, что это  занятие  не  для
благородного  рыцаря,  владеющего  мечом  и  копьем.  Он  был  равнодушен  к
богатству.
     --  А зря!  Будь  он богат,  нанял  бы много воинов, и  тогда ублюдки с
Рабирийских гор побоялись бы приблизиться  к  вашей усадьбе. Конечно, золото
не главное в жизни, но иногда мешок с монетами может ее спасти.
     -- Отец говорил: меч надежнее...
     -- Правильно говорил! А ошибался он  только в одном:  мечей должно быть
побольше... --  Конан  взглянул на солнце, висевшее в зените, и  добавил: --
Если  бы  со мной  шли  сейчас  два  десятка киммерийцев с острыми мечами да
секирами, получилась бы славная потеха! Только шерсть  полетела бы от лесных
псов, которые гонятся за нами!
     --  Ты не  жалеешь, что  оставил  своего слугу  на корабле? -- спросила
Зийна. -- Он выглядел могучим воином...
     -- Не жалею. Лучше сразиться с сотней пиктов, чем терпеть рядом с собой
эту нечисть!
     Голубые глаза Зийны испуганно расширились.
     -- Нечисть? Почему ты так его называешь?
     -- Потому как он нечисть и есть! Нечисть и нелюдь, сотворенная из камня
и тупая, как камень!
     Зийна вздрогнула, подняла руку к солнцу.
     --  Да защитит нас Митра  от всякого зла!  Страшные  вещи ты  говоришь,
любимый!
     -- Чего же в них страшного? Этот Идрайн  сотворен колдовством,  но мало
ли колдовства в мире? -- Он поднес ладонь к волосам и машинально ощупал свой
защитный обруч.  -- Конечно, от злых чар жди беды, но этот серокожий  не был
злым... ни злым, ни добрым, просто равнодушным, как пень.
     --  Это  еще страшнее,  --  сказала Зийна, помолчав. -- Теперь  я знаю,
почему ты его невзлюбил.
     -- Невзлюбил я  его  из-за  другого, -- сказал  Конан. --  Он настырный
ублюдок...  И потом,  мне не  нравятся  твари, у которых я не  могу вырезать
печень.
     --  А  те,  у  которых  можешь,  --  нравятся?   --  спросила  девушка,
усмехнувшись.
     -- Не всегда. Но если я знаю, что могу укоротить мечом тварь на голову,
я спокоен. А коли не так... --  Он помотал головой и, ускорив шаги, заспешил
к лесу.
     Пустошь, которую они пересекали, тянулась на пять-шесть полетов стрелы.
Тут,  в северной части Страны Пиктов, протянулись невысокие  увалы, поросшие
вереском и колючим  северным  шиповником;  здесь  и  там на  склонах  холмов
громоздились  серые валуны, обросшие  бурыми мхами  и напоминавшие массивные
туши медведей. Казалось, в вереске уснуло  на века целое  медвежье племя  --
матерые  самцы,  уткнувшие  лобастые головы в землю, годовалые  подростки  с
угловато выступающими лопатками и костлявыми хребтами, медведицы, окруженные
стайкой  свернувшихся в клубок  медвежат. Место было глухим, как, впрочем, и
любое другое в  пиктских  чащобах,  и если б Конан  мог  взглянуть  на  него
сверху, выглядело бы похожим на сизую, заваленную камнями плешь в обрамлении
темно-зеленого  густого  ельника.  К этому  ельнику  и  стремился киммериец,
пробираясь  между холмами и стараясь, чтобы один из них  всегда  был сзади и
прикрывал путников от любопытного взгляда.
     --  Граф Троцеро, властитель  Пуантена,  благородный  человек.  Если  я
вернусь  домой, граф отдаст отцовы земли... -- Девушка вновь начала о своем.
-- А если я вернусь не одна...
     Конан внезапно замер  и сделал ей знак замолчать. В полусотне шагов  от
них над  вершинами  елей с громким карканьем кружили  вороны. Их было много;
словно черные крылатые  посланцы  Нергала, они метались в  голубых  небесах,
пророча беду.  Конан  сунул Зийне копье, сбросил с  плеча арбалет и  зарядил
его. Мышцы на его могучих руках вздулись  и опали:  он  натягивал тетиву, не
пользуясь рычагом.
     --  Что?  --  спросила  девушка,  оглядывая  опушку.  Нежное   лицо  ее
посуровело, между светлыми бровями пролегли морщинки.
     -- Птицы, моя красавица,  птицы. Вороны!  Кто-то  их  спугнул,  клянусь
бровями Крома!
     -- Значит?..
     -- Значит, нас обошли! Проклятые лесные крысы!
     Заметив шевеление среди елей, киммериец пригнулся и дернул  Зийну вниз.
Над  их головами с  шипением  мелькнула  стрела,  ударила  в  серый  камень;
наконечник рассыпался искрами кремневых осколков.
     --  Туда! --  Схватив  девушку  за руку, Конан  потащил  ее  к  ближним
валунам. Их было три, целое медвежье семейство,  залегшее на  вечную спячку:
пара  медведиц,  прижавшихся  друг  к  другу  носами,  и  огромный  медведь,
развалившийся неподалеку. Внутри каменного треугольника хватило бы места для
человека и лошади, а защищать пришлось бы два  прохода. Киммериец, мгновенно
оценив преимущества этой позиции, толкнул Зийну внутрь и прижался к большему
из камней.
     Тут же еще три стрелы вспороли мох на гранитном медвежьем хребте. Конан
выстрелил, довольно кивнул,  когда в ельнике раздался вопль,  и, перезарядив
арбалет, послал вторую стрелу. Ельник откликнулся протяжным волчьим воем.
     -- Сколько их там? -- спросила Зийна, приставив к камню копье и обнажая
меч.
     -- Один Нергал  знает. Если  пять  или восемь,  они покойники,  а  если
два-три десятка, покойники мы. -- Конан огляделся  и указал девушке на более
узкий из проходов. -- Встань там и возьми  копье, а не меч. Ты ловкая! Бей в
грудь, в горло или в глаз, на полную  длину древка, чтоб никто не мог к тебе
приблизиться. Бей, малышка, и ты еще увидишь берега своей Алиманы!
     Стиснув копье, девушка встала, где велено.  Конан  покосился  на нее  и
одобрительно хмыкнул. Отважна, словно рысь! Только что они шли по вересковым
холмам,  таким  безлюдным  и  безопасным,  и  вдруг  в  одно  мгновение  все
переменилось: враги атаковали их, и  перед каждым путником замаячила мрачная
тропа -- последний  путь, ведущий на Серые Равнины. Но на лице Зийны не было
страха. Похоже,  старый пуантенский  рыцарь достойно воспитал свою дочь! Она
обладала  сердцем  воина  -- твердым, как стальной наконечник ее зингарского
копья.
     По   камням   вновь   начали   чиркать  стрелы.  Конан  отвечал,  чутко
прислушиваясь к каждому  вскрику и  воплю, доносившемуся  с опушки; лишь эти
звуки да  змеиное шипение  метательных  снарядов обнаруживали  врага. Колчан
киммерийца постепенно пустел, кровь его кипела -- он жаждал схватиться лицом
к лицу с этими  смуглыми недоростками, что засели среди  деревьев. Его меч и
кинжал против их топоров и копий!  Давняя неприязнь поднималась в нем; столь
давняя и древняя,  что первопричина ее  поросла седым мхом, оделась  камнем,
покрылась снегами  тысячи зим, развеялась  пеплом мириад костров. Причины не
помнил никто, но ненависть была  жива. Веками  сражались пикты и киммерийцы,
не давая  пощады  и  не захватывая пленных; а если уж это случалось, то пикт
расставался с  печенью  на алтаре Крома,  а  киммерийца пытали у столба  или
живым подвешивали к деревьям в жертву лесным богам. И потому...
     * * *
     "Стой! -- беззвучно выкрикнул Трикси, но тут же разочарованно протянул:
-- Ошибка... Всего лишь ментально одаренный ребенок..."
     -- Телепат?
     "На этом этапе своего развития вы неспособны телепатировать друг другу.
Ментальный дар встречается,  но лишь  в латентной  фазе.  Восприятие чувств,
настроений,  ясновидение, способность к регулировке  биоэнергетических полей
--  только это,  и  не больше.  Что,  в сущности, неудивительно  --  ведь вы
используете мозг всего на три процента".
     -- Неужели?  --  поразился Ким, перемещаясь из пиктских лесов поближе к
реальности,  на Президентский  бульвар. --  Только три процента? А остальное
пропадает втуне?
     "Вовсе  нет.  Где я,  по-твоему,  нахожусь?  В твоем  сознании,  в  его
латентной  области, и область эта много больше закутка, который ты  считаешь
своим разумом. -- Помолчав, Трикси задумчиво произнес: -- Мне кажется, в том
и состоит причина вашей  ментальной резистентности.  Вы не  используете мозг
даже на четверть, не знаете, как  привести его в движение, как  овладеть его
ресурсами. Возможно, в силу  своего нелепого  метаболизма... Вот если  бы вы
дышали метаном... или хотя бы аммиаком..."
     -- Больно вонючий, -- возразил Ким, перекладывая кувалду с левого плеча
на  правое.  Он уже шагнул к своему  подъезду, но тут его  озарила внезапная
мысль. Остановившись,  Кононов оглядел пустынный  в  вечернее время бульвар,
лесок за  серой лентой  мостовой, громады  домов с сияющими оранжевым светом
окнами, блеклое небо и повисшую  в нем луну  -- осмотрел все это и, не найдя
ничего любопытного, поинтересовался: -- Много народу ты уже отсканировал?
     "Девяносто  восемь тысяч  триста  пятьдесят  шесть человек, --  сообщил
пришелец. -- А что?"
     -- А  то, что осталось четыре миллиона с гаком. На самом деле больше: я
каблуки стопчу,  бродя по улицам, но люди  тоже не сидят на месте -- кого-то
ты отсканируешь  вторично,  кого-то вовсе  не найдешь.  А  если  еще  учесть
приезжих, дачников и все такое... Боюсь, что поиск наш растянется на годы!
     "В Финляндии я справился за четырнадцать месяцев", -- возразил Трикси.
     --  Тут тебе не Финляндия, дружище. Сам говорил:  финны не суетятся, не
торопятся... А почему?  Потому  что живут в  благополучном застое, а  у  нас
эпоха перестройки, у нас народ  шустрит и  скачет. Ты хоть  на Дрю посмотри!
Утром он дома, потом в институте, потом на заправке и в мастерской, в три  у
меня, а после -- у Леночки или у  Анечки... а может,  у Любочки, Милочки или
Татьяны. Ну и где ты его найдешь?
     "Я его уже проверил. В нем нет инклина".
     -- Тот тип, в котором есть, может быть еще шустрее. Сегодня он здесь, а
завтра на Канарских островах или в другом Петербурге, который во Флориде.
     Трикси   призадумался.  Киму   казалось,   что  он  ощущает   тоску   и
безысходность, которыми  потянуло от пришельца, будто светлый июньский вечер
вдруг  превратился в  январскую ночь,  холодную и  темную, когда  на небе ни
луны,  ни звезд, а по бульвару свищет  пронзительный ветер. Это чувство было
таким  внезапным и  острым, что  он содрогнулся  и покачал головой. Потерять
частицу сущности  в  миллионной человеческой толпе,  разыскивать  ее годами,
зная, что за этой  толпой другие, миллиардные, в  которых потерянное сгинет,
как золотая монетка в Марианской впадине... Трагичная судьба!
     "Что ты предлагаешь?" -- наконец мрачно осведомился Трикси.
     --  Я  пораскинул  своим  трехпроцентным  умишком  и  думаю,  что  тип,
поймавший твой инклин, как-то отличается  от нормы. Я ведь отличаюсь! -- Ким
небрежно   поиграл  кувалдой.  --  Пока   ты  в  моем   сознании,  я,  точно
робот-трансформер,  неуязвим  и непобедим! Ты говорил, что инклин  не просто
сборщик информации, но может помогать носителю, содействовать его успехам...
Значит,  нужно  отыскать везунчика! Такого, кому поперло  год назад!  Первым
делом  просмотреть  газеты --  может,  объявился новый экстрасенс?  Телепат,
святой или целитель... Или  кто-то исцелился  сам... был паралитик, а теперь
кидает молот и