и - не на поверхности, а внизу, в подземных камерах,
- и Сингапур притащил что смог. И ты, парень, не зевай!  Интересные  находки
оплачиваются особо".
   "Святой Харана! - прогудело у Скифа в висках. - Святой  Харана,  спаси  и
помилуй! Это же двадцать седьмой фэнтриэл, Эгонда, а вовсе не Сархат!"
   Впрочем, он тут же  напомнил  себе,  что  никакого  противоречия  тут  не
наблюдается: во-первых, Эгонда являлась забавным сном, навеянным  искусством
Доктора, а Сархат - суровой реальностью; а во-вторых, в данный момент, когда
реальность и сон слились воедино, Сархат вполне  мог  оказаться  Эгондой,  а
Эгонда - Сархатом. Почему бы и нет? Если здесь и возникало  некое  сомнение,
то в части клиента, о котором упоминал шеф. Кто  он  и  откуда  взялся?  Как
сумел вообразить это фиолетовое небо, и  красные  пески,  и  древний  город,
спавший среди них тысячи или миллионы лет?
   Глаза Скифа обратились к Сарагосе.
   Пал Нилыч, шагнув к одной из колонн, поднатужился и  по-хозяйски  откинул
крышку; затем бросил взгляд внутрь, оглядел покосившиеся  шпили  и  башни  и
пробормотал:
   - Несомненно! Дьявольщина... Невероятно, однако несомненно!
   Джамаль подошел к нему и тоже заглянул в открывшийся люк.
   - Темнота... И воздух движется... Тянет вверх...
   - Это, - Сарагоса сделал широкий жест, как  бы  пересчитывая  колонны,  -
система вентиляции и одновременно спускные и подъемные шахты. Гравитационный
лифт, такой же, как в токаде. И ведет он в подземелья - тут, под нами! - Для
большей убедительности  он  притопнул.  -  Огромные  подземелья,  где  можно
блуждать целый год! Колодцы,  переходы,  камеры,  полные  всяких  интересных
штучек!
   - Ты здесь бывал? - зрачки  звездного  странника  сверкнули  антрацитовым
блеском. - Бывал, Нилыч? С помощью Доктора?
   - Бывал здесь не я, а Серж Сингапур, светлая ему память... С год назад, в
самом начале экспериментов, еще  до  той  президентской  охоты  в  фэнтриэле
Сафари, когда ты, князь,  нарисовался,  -  Сарагоса  упер  толстый  палец  в
ключицу Джамаля. - Был он тут недолго,  в  дневное  время,  ибо  клиент  его
задерживаться не пожелал. Отснял пару пленок,  слазил  вниз,  хватанул,  что
ближе лежало, и вернулся в целости и  сохранности.  Вот  так!  Еще  название
придумал, звучное такое...
   - Эгонда, - подсказал Скиф, и Пал Нилыч тут же с подозрением уставился на
него.
   - А ты откуда знаешь?
   - От вас. Вы мне фотографии показывали. - Скиф потер висок, припоминая. -
В конце июля, если не ошибаюсь, недели через две, как взяли на работу.
   - Э? Что-то я тогда разоткровенничался с тобой, парень... Ну ладно. - Пал
Нилыч снова ткнул звездного странника под ключицу. - Так вот,  князь:  место
мне это знакомо и числится в моем компьютере под двадцать седьмым номером. Я
и названия его менять не стану, пусть будет Эгонда, как Сергей придумал...
   - А чем он тут разжился? - спросил Скиф, придвигаясь ближе к шефу, но  не
спуская  глаз  с  Сийи.  Она,  склонившись  над  плитами  мостовой,  гладила
крохотные цветы, прятавшиеся в зарослях мха. Мох был пепельным и  блестящим,
как волосы девушки, а цветы - розовыми, как ее губы.
   - Решетку принес, прибор связи... Такой же, какой ты видел  в  этих...  в
Спиралях Оринхо... Выходит, Хорчанский-то нам не соврал! Все здесь добыто...
здесь... и нами, и ими, - Сарагоса стукнул кулаком по пустотелой колонне,  и
она отозвалась гулким грохотом.
   - Добыто нами, а ими придумано, Пал Нилыч.
   - Что-то придумано, а что-то - нет,  -  возразил  Джамаль.  -  Понимаешь,
дорогой, это ведь не их город.
   - А чей же? Привидений, которых ты называешь Древними?
   - Вах, привидения! - звездный странник возмущенно вскинул руки кверху.  -
Привидения! Спроси у своей девушки, какие они привидения!  Безмолвные  боги,
дорогой, что живут на луне Зилур, приглядывая за Амм Хамматом! А если  ты  и
ей не поверишь, так погляди на это!
   Он наклонился, сорвал розовевший во мху цветок и  поднес  к  самому  носу
Скифа.
   Цветок, собственно, не был цветком,  ибо  ни  лепестков,  ни  сердцевины,
вокруг которой им  положено  располагаться,  Скиф  не  узрел.  Нежно-розовая
веточка или ажурный лист, будто бы собранный  из  множества  зигзагообразных
звеньев; основное распадалось на три подобно ветвящейся молнии, затем каждый
из отростков растраивался  опять  -  и  так  до  самых  нежных  и  крошечных
трезубцев, обрамлявших плоскую  кисть  цветка.  "Словно  застывший  проблеск
грозового разряда", - подумалось Скифу; покачав головой, он прошептал:
   - Куум...
   - Куум, - откликнулся сзади чистый звонкий голос. Сийя  подошла  к  нему,
прижалась щекой; в ее пепельных локонах тоже розовела крохотная молния.
   - Дай-ка посмотреть. - Пал Нилыч потянулся к Джамалю, его толстые  пальцы
осторожно приняли цветок, брови поднялись кверху, потом опустились; хмыкнув,
он украсил волосы Сийи второй розовой кисточкой.
   - Благодарю, Сар'Агосса, - с достоинством произнесла она. - Так  и  быть,
я, Сийя ап'Хенан, Сестра Копья, разрешу моему мужчине  сражаться  под  твоим
знаменем и прикрывать в бою твое правое плечо. Но знай,  это  большая  честь
для тебя, ибо мой избранник  Скиф  ап'Хенан  удостоился  милостей  премудрой
Гайры и самих Безмолвных Богов.
   С минуту Скифов шеф взирал на Скифову возлюбленную  с  раскрытым  ртом  и
выпученными глазами, потом в горле у него  что-то  булькнуло,  захрипело,  а
щеки начали раздуваться в два упругих тугих шара. Но  все  же  он  превозмог
себя; набрал в грудь воздуху, резко выдохнул, фыркнул пару раз и прорычал:
   - Вот что, девонька, у меня есть предложение получше! Поступай и  ты  под
мою команду, э? Будешь прикрывать мое левое плечо в чине Племянницы  Топора.
И топор я сам тебе подберу, потяжелей и поострей.
   - Еще раз благодарю, Cap'Aгocca, -  промолвила  Сийя,  -  но  топорами  и
секирами сражаются презренные шинкасы, а звания племянницы  в  наших  турмах
нет. Клянусь Небесным Вихрем, я даже не знаю, что это такое!
   - Узнаешь, - к изумлению Скифа, Пал  Нилыч  вдруг  подмигнул  девушке.  -
Узнаешь, красавица! У меня чертова пропасть племянников, а теперь будет  еще
и племянница. Отличная мысль! - Он потрепал Сийю по плечу и  ухмыльнулся:  -
Все, кончены разговоры! Ты принята на службу, и вот мой первый приказ: пусть
твой мужчина берет тебя на руки и сделает так, чтобы ты молчала!
   "Мудрое решение",  -  подумал  Скиф,  целуя  алые  губы  Сийи;  мудрое  и
своевременное, ибо жажда давно томила его. Джамаль и Сарагоса, не обращая на
них внимания, толковали о своем: звездный странник расспрашивал  о  клиенте,
коего Сингапур сопровождал в Эгонду, а  Пал  Нилыч,  мучительно  морща  лоб"
клялся,  что  сейчас  припомнит  его,  поскольку  все   подопечные   Доктора
известны-де ему наперечет. В  лицо,  по  фамилиям,  с  именами-отчествами  и
местожительством! И этого, который вообразил Эгонду, он  никак  позабыть  не
мог.
   - Не вспомнить тебе, Нилыч, - сказал наконец Джамаль. - Думаю,  непростой
тебе клиент попался... вроде меня... Так что скажи Доктору, что слава о  нем
уже летит среди звезд со скоростью света или еще быстрей.
   - Ты серьезно? - Сарагоса выгнул густую бровь. - И  чего  же  хотел  этот
клиент Сингапура? Почему направил нас в Сархат?
   - Хотел помочь или подсказать... или науськать вас на общего врага... Кто
знает! Телгани - предусмотрительный народ, но  есть  и  другие,  осторожные,
неглупые и верящие в легенды о Бесформенных. Галактика велика, Нилыч! И тайн
в ней не счесть, так что твой клиент, знавший о Сархате, возможно, был...
   Но тут губы Джамаля плотно сжались, ноздри  раздулись,  а  веки  прикрыли
вдруг заблестевшие зрачки. Сарагоса не стал его пытать; с грохотом  задвинул
крышку - как рачительный хозяин, не желающий, чтоб добро  его  промокло  под
дождем, - бросил последний взгляд на загадочные руины и направился  к  шару.
Скиф и звездный странник шли за ним,  взметая  сапогами  маленькие  песчаные
вихри, а Сийя... Что ж, Сийя оставалась  там,  где  повелел  Cap'Aгocca.  Ее
волосы украшали два розовых цветка, два крохотных живых куума,  а  по  губам
блуждала нежная улыбка; видно, никто до сих пор не  носил  Сестру  Копья  на
руках.
   * * *
   Управляться с прозрачным шаром оказалось куда проще, чем с вертолетом или
слидером.  Бесплотный  голографический  пульт  позволял  делать  это  любому
существу, с  любой  формой  конечностей  -  точно  так  же,  как  полотнища,
заменявшие кресла, были рассчитаны на любые телесные очертания, какими могли
бы обладать пилоты. Погрузив руки в розоватую мерцающую линзу,  Скиф  ощутил
вначале слабое покалывание в кончиках  пальцев,  словно  к  ним  прикасалась
тысяча  острых  холодных  игл.  Для  эксперимента  он  опустил   ладони,   и
покалывание   сразу   стало   сильней;   казалось,   он   пытается   гладить
растопырившего колючки ежа. Несомненно, то был сигнал - сигнал  о  том,  что
двигаться вниз нельзя, ибо аппарат уже и так находится на предельно  близкой
дистанции к почве.
   Когда  руки  Скифа  слегка  приподнялись,  покалывание  холодных   иголок
исчезло, сменившись ощущением приятного тепла. Шар послушно взмыл  вверх,  в
фиолетовое утреннее небо, и с той же покорностью  развернулся,  стоило  лишь
Скифу сделать инстинктивное движение невидимым  рулем.  Скорость,  вероятно,
регулировалась усилием мышц; расслабив пальцы или сжав их в кулаки,  он  мог
заставить  аппарат  лететь  медленнее  или  быстрее.  Некоторое   время   он
развлекался,  то  поднимая  шар  на  высоту  трех-четырех   километров,   то
стремительно  снижаясь,  поворачивая  и  выделывая  в  небе   акробатические
курбеты, потом направил машину на север, резко увеличил скорость и откинулся
в своем коконе, положив руки на колени. Если  не  считать  одного  раза,  до
посадки он больше не касался пульта, лишь время  от  времени  поглядывая  на
яркую искорку, что неуклонно ползла  вдоль  меридиана.  Через  полчаса  этот
светящийся жучок миновал границу между  красной  и  желтой  зонами,  и  Скиф
опустил аппарат как можно ниже, чтобы разглядеть поверхность  экваториальной
равнины. Ее покрывала яично-желтая трава - точно такая же, что росла  вокруг
токада. Вероятно, на гигантской сфере сархов наблюдались и  другие  пейзажи,
но тут, в мире, кружившем меж серебряной небесной чашей и алым солнцем, были
только желтые степи да красные пески -  ну  и,  конечно,  развалины  древних
городов.
   Сийя, ласточка, пристыла в своем коконе, но выглядела уже не задумчивой и
грустной, а словно  бы  просветленной;  казалось,  она  пришла  к  какому-то
важному решению, подсказанному здравым разумом или самими Безмолвными.  Скиф
подозревал, что она  посчитала  божественным  откровением  крохотные  куумы,
розовевшие во мху, у руин заброшенного города, но вот к каким выводам привел
ее сей знак? Этого он сказать не мог, но чувствовал, что тревоги и  смятение
оставили душу его возлюбленной. Она глядела в фиолетовое небо  и  улыбалась;
пальцы ее временами Трогали розовые кисточки, вколотые в пепельный  локон  у
виска.
   Что касается Скифовых шефа и компаньона, то они оживленно беседовали,  не
обращая внимания ни на желтую степь внизу, ни на аметистовые небеса  сверху.
Сначала, как понял Скиф, у них затеялся спор на самую горячую тему:  что  же
делать с Творцом, когда он будет обнаружен, - жечь или  не  жечь,  распылять
или не распылять? Спор был жарким, но кончился ничем, ибо  переубедить  друг
друга спорщики не смогли. Но аргументы Пал Нилыча выглядели, конечно,  более
вескими, так как он мог доказать свое не одними словами, но  и  смертоносной
дяди Колиной "штучкой".
   Наконец спор угас, и звездный странник принялся перетолковывать  Сарагосе
то  немногое,  что  было  поведано  Хорчанским  о  физиологическом  строении
Бесформенных. Безусловно, им повезло - все-таки Хорчанский являлся врачом  и
успел рассказать хоть что-то, давая пояснения в привычных  терминах.  Он  не
касался внутриклеточной природы метаморфов, но утверждал, что в естественном
состоянии они напрочь лишены каких-либо специализированных  органов;  каждая
их частица была почти автономной, заключающей в себе все основные  жизненные
функции - мышления, питания, деструкции отходов жизнедеятельности, обмена  с
внешней  средой  и  с  другими  подобными  частицами,  слагавшими  целостный
организм В таком состоянии сархи, как Перворожденные, так  и  Воплотившиеся,
были  практически  неуязвимы   и   обладали   потрясающей   способностью   к
регенерации; чтобы уничтожить их, надо было сжечь или растворить  в  кислоте
каждую частичку текучей плоти метаморфов.
   Эта текучесть и изменчивость  позволяли  им  формировать  любые  мышечные
ткани, любые органы, любую  генетическую  структуру  и  гормональный  обмен.
Овладевая  личностью  Дающего,   к   примеру   человека,   они   имитировали
человеческую анатомию в мельчайших деталях, вплоть до эндокринной системы  и
нервных связей в мозгу; у них  были  легкие,  был  желудок,  было  сердце  и
исправно функционирующий половой аппарат. Правда, ни в одном  из  похищенных
обличий и  в  своей  естественной  форме  они  не  обладали  способностью  к
продлению рода и  в  этом  отношении,  как  предсказывал  Джамаль,  являлись
бесполыми и бесплодными  рабочими  муравьями.  Но  эта  проблема  сархов  не
волновала, ибо Творец - то  ли  некий  механизм,  то  ли  живое  существо  -
порождал миллионы, десятки и  сотни  миллионов  новых  организмов,  так  что
оставалось  лишь  превратить  их  в  киборгов-аркарбов  или  в   полноценные
индивидуальности, подыскав нужное число Дающих
   Воплотившись и приняв телесный облик человека, шшада или иного  создания,
они становились уязвимыми. Отказ важного органа, в первую  очередь  мозга  и
сердца, парализовал их и, если  нарушение  являлось  серьезным,  приводил  к
гибели. Но раны, не вызывавшие мгновенного  паралича,  могли  быть  излечены
быстро и эффективно; для этого сарх трансформировался  в  свое  естественное
состояние, что автоматически запускало механизм регенерации.  Процесс  этот,
однако, требовал времени, определенных усилий и энергетических затрат.
   Скиф  заметил,  что  Сарагоса  слушает  пояснения  Джамаля   не   слишком
внимательно; достав дяди Колину "штучку", он баюкал и покачивал ее в широкой
ладони с таким видом, словно вопрос с сархами-двеллерами  был  уже  решен  и
останки  их  расы,  обращенной  в  пыль  и  пепел,  находились  в   сосудах,
опечатанных самими Безмолвными. Конечно, в подобном  случае  все  любопытные
подробности сархатской физиологии становились  фактом  прошлого,  достоянием
истории, биологическим курьезом, который в будущем придется изучать со  слов
немногих очевидцев, но никак не в натуре. Тем не  менее  Сарагоса  терпеливо
дождался, пока звездный странник не закончит излагать все  свои  гипотезы  и
домыслы, а потом проворчал:
   - Забавно, но не актуально. Не актуально! Вот ты мне другое скажи, князь,
насчет Решетки... Мы полагали, что наши сообщения нельзя перехватить, однако
Скиф видел здесь такие же устройства - такие же  или,  не  исключено,  более
мощные. Значит,  вся  эта  шушера,  иркоза  да  оринхо,  снимали  информацию
прямиком с наших Решеток? И тайны Системы  -  не  тайны,  а  голая  задница,
выставленная в окно напоказ?
   - Не думаю. Нет, не думаю, Нилыч! А думаю я, что  связь  между  Решетками
происходит через тайо, значит, в момент контакта оба устройства  в  каком-то
смысле являются одним. Одним целым, понимаешь?
   - Хмм... - Сарагоса сосредоточенно насупился. - Нет, не понимаю! Объясни.
   - Представь две точки в пространстве, дорогой. Если их соединили  каналом
в тайо, они сливаются, так? Ты шагаешь в зеленые врата  из  первой  точки  и
попадаешь во вторую, шагаешь  обратно  и  попадаешь  в  первую...  Но  не  в
какую-нибудь третью или четвертую! Обе  точки  слились,  и  разъять  их  или
разветвить канал в тайо нельзя. Таков,  я  полагаю,  принцип  врат,  и  твоя
Решетка действует  так  же,  передавая  лишь  символы,  а  не  что-то  более
материальное... Словом, не волнуйся, задница ваша прикрыта!
   Пал  Нилыч  машинально  ощупал  означенную  часть   тела   и   рыкнул   -
невразумительно, но довольно. Затем, сунув дяди Колину  "штучку"  в  карман,
признался:
   - Промашку мы дали с этой Эгондой. Давно  полагалось  бы  отправить  сюда
пару надежных ребят, того же Сингапура-покойника с Сентябрем, чтоб  обшарили
местные подвалы. Глядишь, нашлось бы еще что-нибудь интересное...
   - В самом деле, - согласился Джамаль. -  Ну  и  почему  ж  ты  никого  не
отправил?
   - Предчувствие было... Не сказать, чтоб  неприятное,  однако  странное...
Глядел я Сингапуров  отчет,  не  единожды  глядел,  не  дважды,  и  все  мне
казалось, что хоть Эгонда эта - место безлюдное и  безопасное,  но  соваться
сюда не след... Вернее, рано!
   - А теперь как? Не рано?
   - Теперь - в самый раз! - ответил Сарагоса, хлопнув  по  карману  с  дяди
Колиной "штучкой".
   Все спалит, подумал Скиф. При случае он расспросил шефа насчет  коробочки
с саламандрой на крышке и убедился, что дядя Коля веников не вяжет. "Штучка"
его была не детонатором, а  скорее  аккумулятором;  стоило  инициировать  ее
надлежащей порцией тепла, как  начинался  стремительный  процесс  захвата  и
высвобождения энергии, источник которой мог быть  любым  -  солнечный  свет,
космические лучи,  магнитное  поле  планеты.  В  некотором  смысле  творение
старого "механика" походило на тот фокус, который собирался учинить Джамаль,
ибо он в определенных обстоятельствах тоже мог  аккумулировать  энергию.  Но
при этом телгский  Наблюдатель  превращался  в  световой  луч  и  тихо-мирно
отбывал в галактические просторы, тогда как дяди Колина бомба никуда улетать
не собиралась. Не для того ее делали, эту "штучку"! Она  разрушала  и  жгла,
плавила и обращала в прах и пепел, оставаясь сама в полной сохранности,  так
что пользоваться ею можно было не один раз. По словам  Сарагосы,  дядя  Коля
сотворил ее из чистого  любопытства,  дорвавшись  до  каких-то  инопланетных
кристаллов, раздобытых Самураем в фэнтриэле Ронтара с полгода  назад.  Такой
камешек, угольно-черный и блестящий, Скиф видел и в  своей  коробочке,  и  в
устройстве Пал Нилыча, но у  шефа  кристалл  оказался  куда  больше.  И  это
внушало Скифу самые черные опасения.
   Желтые экваториальные степи  давно  откатились  назад,  и  под  аппаратом
лежала красная песчаная равнина, кое-где вздымавшаяся  вверх  валами  горных
хребтов. Горы были невысокими и сглаженными; видно, время, ветер и  песчаные
бури как следует поработали над ними, истирая и шлифуя скалы век  за  веком,
тысячелетие за тысячелетием. Пейзаж этот нагонял уныние и  тоску,  но  скоро
все должно было перемениться:  светлая  искорка  на  сфере  указателя  курса
подрагивала уже у самого полюса.  Джамаль  с  Пал  Нилычем  прекратили  свои
разговоры и, как по команде, уставились  вниз.  Минут  через  пять  Сарагоса
кивнул Скифу и распорядился:
   - Сбавь-ка скорость и подними шарик километра на три. Поглядим, не торчит
ли где труба.
   - Труба? - Скиф, погружая руки в розовое сияние, оглянулся на шефа.
   - И на кухне дьявола должна быть труба, - произнес  Сарагоса  и  полез  в
мешок за биноклем.
   Трубы, однако, не оказалось.
   Повинуясь Скифу, аппарат описывал в воздухе медленные круги, а  под  ним,
окруженное ржавыми песками пустыни, раскинулось нечто  округлое,  мерцающее,
отсвечивающее то радужными алмазными бликами, то темным и загадочным блеском
обсидиана. Объект этот был достаточно велик, и Скиф  с  легкостью  разглядел
его без бинокля, решив поначалу, что видит озеро. Но берега этого  странного
водоема  казались  идеально  ровными,  что  говорило  о  его   искусственном
происхождении, а изменчивый блеск намекал скорее  на  твердую  и  прозрачную
поверхность, чем на зеркало недвижных вод.
   Скиф убедился в этом, опускаясь по спирали вниз и  наблюдая,  как  растет
мерцающее круглое пятно, обрамленное широким серым