нанес  удар  под  челюсть  садра,  левой  подхватил
откачнувшееся тело и пробормотал: - Вот и все, гипнотизер! Сеанс окончен!
   Коридор оставался по-прежнему пустынным и  тихим,  и  Скиф,  оглядевшись,
рывком затащил  в  нишу  труп  в  синем  облачении.  Потом  он  принялся  за
темноволосого: стащил с него шлем,  похожий  на  две  когтистые  дьявольские
лапы, поднял на руки, прикинул, что без труда дотащит  добычу  к  вратам,  и
положил тело на пол. Веки у темноволосого были плотно сомкнуты,  но  теперь,
когда шлем не закрывал его лица,  Скиф  убедился,  что  перед  ним  человек.
Возможно, человек Земли;  в  мягких  очертаниях  лба  и  подбородка,  слегка
выступающих скулах и разлете широких бровей угадывалось нечто знакомое, если
не сказать родное. Славянские черты, решил  Скиф,  собрав  свои  познания  в
антропологии.
   Его пленник застонал, зашевелился и открыл  глаза;  зрачки  у  него  были
серыми, а взгляд - словно бы затуманенным, бессмысленным. "Нелегкое,  видно,
ученье", - промелькнуло у Скифа в голове.  Он  подхватил  темноволосого  под
мышки, поставил на ноги и прислонил к стене. Похоже, тот  мог  держаться  на
ногах, и это было  большой  удачей.  Согласно  первоначальному  плану,  Скиф
собирался оглушить пленника, оставить его в  коридоре  оринхо,  перед  самым
входом в центральный  кратер,  а  затем  разделаться  со  стражами  у  врат.
Ликвидировать их удалось бы без  проблем,  после  чего  он  вернулся  бы  за
добычей и перетащил ее к двери, ведущей в  токад.  Вся  операция  заняла  бы
минут пять, и вряд ли  остальные  сегани  заметили  бы  его;  ну  а  если  б
заметили, он все равно добрался бы до окна первым. Так или иначе,  Скиф  был
уверен, что они не откроют пальбу; ведь те,  явившиеся  в  "родильный  дом",
тоже не стали стрелять первыми. Вероятно, каждый воплотившийся сарх искренне
полагал, что в их мире не может быть чужаков, а своих, похоже,  отстреливать
не  полагалось  -  их  либо  отправляли  в  сизый  Туман  Разложения,   либо
"исправляли" - так, как попробовал сделать щуплый садра.
   Но разработанный план можно было изменить - в том случае,  если  пленник,
еще пребывавший в полусне, сумеет  двигаться.  Скиф  окинул  его  испытующим
взором: темноволосый явно не пришел в  себя,  но  в  вертикальном  положении
вроде бы держался, хоть и не очень уверенно. Впрочем,  требовалось  от  него
немногое - перебирать ногами и молчать.
   Скиф взвалил тело садра  на  застывший  в  воздухе  лежак,  защелкнул  на
безволосой голове когтистые лапы шлема, буркнул:
   - Приятных снов, гипнотизер!
   Затем, подхватив темноволосого на плечо, он выглянул из  ниши,  посмотрел
налево и направо, и помчался по коридору. Ноша почти не мешала ему; пришлось
только наклониться, когда  он  пролезал  под  аркой  с  тускло  светившимися
золотыми  нитями.  В  главном  тоннеле  тоже  не  было  никого.   Скиф,   не
останавливаясь, в три прыжка миновал проем, ведущий к площадке  с  экранами,
достиг зеленой двери в конце прохода, нырнул  в  нее  и  отер  пот  со  лба.
Кажется, никто его не заметил и не  собирался  преследовать...  Харана  тоже
молчал; верный признак, что все обойдется по-тихому.
   Он быстро двинулся по коридору; впереди разгоралось яркое сияние, и  Скиф
представил себе на миг залитый солнечными лучами  кратер,  блеск  нефритовых
стен и мерцающие изумрудные завесы дверей тайо. Многовато света  для  тайных
операций, подумалось ему. Ускорив шаги,  он  добрался  до  конца  тоннеля  и
прикинул диспозицию: площадка перед ним была по-прежнему  пустынной,  слева,
вдалеке, начиналась спиральная галерея, тянувшаяся вдоль стен, а  справа,  в
сотне шагов, переливались яркими  сполохами  вожделенные  врата,  ведущие  в
токад.
   Скиф стряхнул темноволосого с  плеча,  поставил  на  ноги.  Тот  все  еще
казался сонным - глаза затуманены, рот приоткрыт,  челюсть  слегка  отвисла,
темные пряди падают на потный лоб. Взглянув  на  часы,  Скиф  убедился,  что
дорога из Тихих  Коридоров  к  Центральной  Спирали  заняла  шесть  минут  с
секундами, и скорей всего пленник в ближайшее время не очнется.
   Он похлопал его по щекам и сочувственно заметил:
   - Вид у тебя неважный, парень. Отдохнуть бы  надо,  прийти  в  себя...  А
лучшее место для отдыха - в токаде, правильно? У  бассейна,  на  солнышке...
Полежишь, искупаешься,  а  Пал  Нилыч  тебе  массаж  сделает.  Договорились?
Отвести тебя в токад?
   - В токад... - пробормотал темноволосый, - в токад... Голос  у  него  был
еще хриплым, но приятного тембра.
   - В токад, в токад, - повторил Скиф, крепко обхватывая его  за  талию.  -
Так и говори: в токад! А теперь идем. Шевели ногами, оборотень ты мой!
   Против ожидания, темноволосый шагал довольно резво, и путь к  вратам  они
одолели за пару минут. Оба охранника, разумеется, находились там:  стояли  и
глядели на Скифа и его добычу.
   - Почтение собратьям по  касте!  -  Скиф  расправил  плечи,  одной  рукой
придерживая темноволосого, а другой шаря у кобуры.  -  Властительный  оринхо
желает насладиться запахом воспоминаний.
   - Что с ним? - почтительно  произнес  один  из  стражей.  -  Он  выглядит
странно... Неужели дух Творца покинул властительного?
   - Не поминай Творца всуе, не то загремишь в Туман  Разложения!  -  рыкнул
Скиф. - Властительный прямо из Тихих Коридоров, а потому нуждается в  отдыхе
и заботе! Велел отвести себя в токад... в токад, говорю!
   Он стиснул ребра пленника, и тот покорно откликнулся:
   - В токад...
   Оба сегани склонили головы в блестящих касках, разом прошелестев:
   - Воля властительного...
   - Властительный не хочет, чтоб его беспокоили, - сказал Скиф. - Когда  мы
уйдем, пусть врата будут закрыты.
   - Мы не оринхо, не иркозы и не тавалы, собрат.  Как  мы  можем  затворить
двери в тайо?
   "Осечка,  -  подумал  Скиф,  твердой  рукой  направляя  темноволосого   к
мерцающему изумрудному пологу. - Не болтай лишнего, - напомнил  он  себе,  -
меньше слов, меньше вопросов". Однако в двух шагах от врат  он  обернулся  и
произнес:
   - Конечно. Я имел в виду, что властительный сам закроет  дверь  с  другой
стороны. А вы, собратья, бдите! И чтоб мышь не проскользнула!
   Зеленая  завеса  разорвалась  и  вновь  сомкнулась  за  ним.  Со  вздохом
облегчения Скиф  свалил  добычу  на  ближайший  ковер-самолет  и  обернулся:
Сарагоса, Джамаль и Сийя глядели на него во все глаза. Каждый  приветствовал
его по-своему: Сийя нежно улыбнулась, Джамаль,  разглядев  одежду  пленника,
одобрительно кивнул, а Пал Нилыч, хмуря брови, поинтересовался:
   - Что ж ублюдок этот на ногах не стоит, э? Опять горло перебито  или  шея
сломана? Тебя, парень, только за медведями посылать!
   - "Язык" доставлен в целости и сохранности, - отрапортовал Скиф. -  А  на
ногах не стоит после сеанса обучения. Взят прямо в Тихих Коридорах!
   - Где? В клинике для малокровных, что ли? - Сарагоса,  все  еще  хмурясь,
уставился в бледное лицо пленника. - Ты у нас, сержант, любишь порядок,  вот
и докладывай все по порядку. С самого начала!
   Скиф доложил - о Центральной Спирали и узорчатых коридорах,  что  вели  к
обителям иркоза, садра и оринхо, о галереях в стенах кратеров, об  изваяниях
- или все-таки скалах?  -  напоминавших  десятки  обличий  Воплотившихся,  о
золотой паутине, сверкавшей в глубине нефритовых арок, о Тихих  Коридорах  и
нишах со шлемами, о существах, что лежали там, мучительно впитывая  мудрость
Сархата. Когда он описывал экраны  и  странные  символы,  возникавшие  в  их
блеклой голубизне, Сарагоса сделал знак остановиться и принялся выспрашивать
подробности; потом чертыхнулся  и  пробормотал:  "Решетка!  Дьявол,  неужели
Решетка?" Вид у него при этом был озадаченный.
   Рассказ  Скифа  еще  не  успел  закончиться,  когда  Джамаль,  пристально
следивший за пленником, махнул рукой.
   - Нилыч, генацвале, хватит парня терзать. Гость наш в себя приходит.
   - С чего ты взял? - Сарагоса резко повернулся к темноволосому. -  На  мой
взгляд, он еще не отошел.  Смотри  -  бледен,  лоб  в  испарине  и  язык  не
ворочается... Что я у такого могу выспросить?
   - Говорю тебе, упрямый ишак, он скоро очнется! - повторил  Джамаль.  -  Я
чувствую... чувствую, понимаешь?  -  Звездный  странник  коснулся  виска  и,
посмотрев на Скифа, покачал головой. - И еще я чувствую, что хлопот мы с ним
не оберемся. Это не тавал-Посредник, обокравший бедного Зурабчика! Это зверь
посерьезнее! Взгляни, как лицо каменеет! И глаза, глаза!..
   Скиф передернул плечами.
   - А ты что думал? Генерал  он  и  есть  генерал!  Лицо  каменное,  взгляд
орлиный!
   - Последить за ним? - спросила Сийя, до половины  вытягивая  меч.  -  Или
связать?
   - Вязать, я думаю, не  стоит,  а  последить  -  последи,  -  распорядился
Сарагоса. - Только, девонька, рубить да  колоть  не  надо,  ублюдок  этот  -
дорогой товар... Ежели что, бей плашмя! - Пал Нилыч, грозно насупив брови  и
стиснув кулаки, уставился на пленника. - Ну, сейчас я  с  ним  разберусь,  -
будто бы про себя пробормотал он,  -  разберусь...  не  погляжу,  что  морда
каменная и взор орлиный...
   - Погоди, дорогой, - Джамаль, взяв Сарагосу под руку, попытался  оттащить
его от темноволосого. - Погоди, есть у меня мысль получше. Тот,  в  красном,
которого я видел, на деревья любовался... Пусть и этот  полюбуется!  Посадим
его туда, - он махнул в сторону внутренней галереи и хрустальных окон,  -  и
поглядим, что будет.
   - А что будет? - с кривой усмешкой переспросил Сарагоса. - Я тебе  скажу,
князь! Отдышится эта погань да нырнет в ближайшее  окошко  -  только  его  и
видели!
   - Не думаю, - звездный странник неторопливо огладил бородку. - Не  думаю,
дорогой!  Что-то  с  ними  там  происходит...  там,  поддеревьями...  что-то
странное... Перворожденные в пляски пускаются, а эти,  Воплотившиеся,  вроде
бы... хмм... - он забрал бороду в кулак, дернул ее, словно собираясь вырвать
с корнем, и произнес: - Вах, давай-ка рискнем, Нилыч! Если он удерет, так за
другим я пойду.
   Возможно, последний довод убедил Сарагосу; разгладив брови, он  покосился
на Скифа и Сийю, застывшую с обнаженным клинком, и кивнул.
   - Ладно! Ты, князь, с Телга прилетел,  человек  опытный,  тебе  виднее...
Попробуем сделать, как ты сказал. Пусть Скиф  затащит  ублюдка  под  дерево,
заодно и листик сорвет, ну а мы...
   Сийя дернулась, а Джамаль торопливо произнес:
   - Я сам затащу, Нилыч, мне эти запахи не так опасны. А вы постойте здесь.
Вот только дверь...
   - К двери я его доставлю, - сказал Скиф и подхватил пленника на руки. Тот
было напрягся, но Скиф держал крепко, памятуя, что оборотень  в  секунду  от
него не ускользнет - для преобразований  метаморфам  требовалось  время.  Но
темноволосый трансформироваться вроде бы не собирался, а  глядел  на  своего
пленителя уже  почти  с  осмысленным  выражением,  и  взгляд  сей  Скифу  не
нравился. Так смотрит волк,  выбирая,  вцепиться  ли  жертве  в  глотку  или
запустить клыки в пах. Губы у темноволосого были плотно сомкнуты, подбородок
выпячен, а зрачки казались уже не серыми, а угольно-черными и колючими,  как
пара игл - не тех, которыми шьют, а тех, что под ногти запускают.
   Скиф, как было обещано, дотащил его до хрустальной перегородки и,  затаив
дыхание, подождал, пока Джамаль  откатит  дверь;  затем  швырнул  худощавого
пленника в желтую траву, не заботясь особо, врежется ли он в  землю  головой
или плечом. Джамаль, прикрыв  за  собой  створку,  с  черноволосым  тоже  не
церемонился - схватил за ворот и за рукав, оттащил  к  деревьям  и  выскочил
наружу. Каждый раз дверь была открытой секунды три, и медвяные запахи  падда
растворились в теплом и свежем воздухе галереи, как  дым  от  Пал  Нилычевой
трубки. Потянув носом, Скиф убедился, что ничем подозрительным не пахнет,  и
хотел было окликнуть Сарагосу и Сийю, но звать их не пришлось  -  и  шеф,  и
ласточка уже стояли рядом.
   Выстроившись шеренгой, они уставились на лежавшего под деревом  оборотня.
Сарагоса сопел и дымил трубкой, звездный странник, вцепившись в  бороду,  не
спускал глаз с лица темноволосого,  Сийя  замерла,  и  только  ее  теплое  и
прерывистое  дыхание,  касавшееся  щеки  Скифа,  показывало,  в  каком   она
напряжении. "Никуда красный не уйдет,  -  мелькнуло  у  Скифа  в  голове,  -
шевельнется не так,  ласточка  сама  дверь  откатит  и  приколет  кинжалом".
Подумав об этом, он придвинулся к Сийе поближе и обнял  ее  за  талию  -  на
всякий случай.
   Прошло минут десять.
   - Ну? - вымолвил Сарагоса.
   - Рано еще, - произнес Джамаль. - Тот, первый, дольше под деревом сидел.
   - Ты, собственно,  чего  ждешь?  -  Теперь  Пал  Нилыч,  оттопырив  губу,
поглядывал одним глазом на пленника, а другим - на своего нового  агента.  -
Ну, показалось тебе что-то... сам не знаешь что...
   - Не показалось, дорогой. Ты вспомни, я не только глазами смотрю. Я...
   Они было заспорили, но тут пленник, лежавший  неподвижно,  зашевелился  и
сел. Сейчас Скиф мог лучше рассмотреть его лицо, но каких-то особых  перемен
в нем не замечал; оставалось оно по-прежнему  каменным,  оледеневшим,  каким
человеческая физиономия бывает в жизни только раз  -  в  тот  момент,  когда
жизнь кончилась. Потом щеки у оборотня вроде бы начали розоветь,  а  губы  -
подергиваться, и Скиф принял это за признаки гнева;  вероятно,  темноволосый
оринхо  пришел  в  себя  и  догадался,  какое  насилие   учинили   над   его
властительной персоной.
   Но то был не гнев, отчаяние. И в гневе кусают губы и раздувают ноздри,  и
в гневе щеки то наливаются кровью, то бледнеют, однако изгиб бровей и прищур
глаз и даже морщинки на лбу - иные; гнев заостряет всякую черточку, отчаяние
же размывает ее, обезличивает, и потому в гневе и радости люди разные,  а  в
отчаянии - похожие, словно у горя одна маска для всех.
   И сейчас эта маска была на лице пленника.
   Внезапно он запрокинул голову назад, со всхлипом  втянул  воздух  и  весь
затрясся: плечи его ходили ходуном, руки дрожали, словно у древнего  старца,
а грудь под алой тканью одеяния то вздымалась порывисто, то опадала,  словно
он дышал и не мог надышаться медвяными ароматами дурных  снов.  Глаза  же  у
него были такими, будто сны эти посетили властительного оринхо прямо наяву.
   - Как его разбирает... - пробормотал Сарагоса. - С чего бы, а?
   "Разбирает, верно", - подумал Скиф. Непохоже, чтоб он наслаждался запахом
воспоминаний! Или память была слишком свежей и горькой?
   Темноволосый встал, закрыл лицо руками и, пошатываясь, точно с  похмелья,
неверным шагом направился к двери. Джамаль приоткрыл ее чуть-чуть,  а  Скиф,
вытянув руку, втащил пленника за спасительную  перегородку.  Сладкий  аромат
ударил в ноздри, Сийя брезгливо сморщилась, Сарагоса с яростью выдохнул клуб
дыма; запахи табака и меда смешались в воздухе,  растаяли,  исчезли.  Оринхо
опустился на колени у самой стены, и Скиф заметил, что  косточки  пальцев  у
него побелели - пленник вцепился в лицо с такой силой, будто  хотел  содрать
его напрочь.
   Присев рядом, Скиф обхватил  запястья  темноволосого,  с  усилием  развел
руки, заглянул в зрачки. Они снова были серыми.
   - Кто ты? - раздался над плечом Скифа  голос  Сарагосы.  -  Ты  понимаешь
меня? Можешь говорить?
   - Кто ты? - хрипло  откликнулся  пленник.  -  Ты,  одевший  плащ  сегани,
Карателя?
   - А я и есть каратель, - проворчал Сарагоса, пряча  трубку  в  кулаке.  -
Только не отсюда. Слышал про Землю? Ну,  так  запомни:  кара  вам  пришла  с
Земли.
   - Земля, - шепнул темноволосый, - Земля... - внезапно голос его окреп.  -
Это невозможно! Невозможно! Есть лишь одна дорога  сюда!  Одна-единственная!
Дверь в тайо и потом - путь над  черной  бездной  отчаяния...  -  он  что-то
забормотал, задергался и вдруг, уставившись в хмурое лицо Сарагосы, спросил:
- Как вас зовут? Если вы с Земли, у вас должно быть имя!
   - Разумеется. На Земле у каждого есть  имя  и  есть  место,  где  человек
родился и живет. - Сарагоса сделал паузу, затем, приподняв брови, буркнул: -
Ивахнов Павел Нилович. Я... хмм... в общем,  неважно,  чем  я  занимаюсь.  Я
здесь не случайно. А ты...
   - Врач. Врач! Сергей Хорчанский из  Томска.  Был  врачом...  Был  Сергеем
Хорчанским...
   И темноволосый оринхо в алых одеждах вновь закрыл руками лицо.
   * * *
   Эти слова - был врачом, был Сергеем Хорчанским - он повторил не  раз,  но
из  бессвязных  его  речей  Скиф  догадался,  что  Хорчанский,  нарколог  по
специальности, имел дело с "голдом". И не только имел,  но  и  доложил  куда
следует, а в результате очутился здесь. Вернее, сюда отправилась  его  душа,
присвоенная неким безымянным сархом, а тело, которое нашли на  даче,  скорей
всего уже кремировали или закопали. Он не  помнил  подробностей,  не  ведал,
кому и как удалось его подловить; знал  только,  что  находится  здесь  лишь
несколько дней.
   По-видимому,  он  обладал  крепкими  нервами:  быстро  пришел  в  себя  и
заговорил размеренно и спокойно, отвечая на вопросы Пал Нилыча.  Разумеется,
с  Хорчанским  его  связывала  лишь  зыбкая  нить   воспоминаний;   он   был
Воплотившимся сархом, оринхо, проходившим подготовку в  Тихих  Коридорах,  и
только аромат падда вызвал Хорчанского из небытия - точней, подавил на время
разум  двеллера,  завладевшего  его   личностью.   Время   это   исчислялось
тридцатью-сорока минутами, и потому Хорчанский (сейчас, пожалуй, Скиф не мог
называть его иначе) торопился; хотел рассказать все,  что  знал,  и  сделать
все, что хотел.
   Как он утверждал, многие  сархи  в  момент  Второго  Рождения  испытывали
сильнейший шок - тем сокрушительней, чем выше был интеллект имплантируемой в
их сознание личности.  Причиной  шока  являлось  не  одно  лишь  возникающее
ощущение собственного "я", способное потрясти Перворожденного; вместе с этим
чувством,  пленительным  и  драгоценным,  приходило  все,  что   связано   с
самосознанием, все опасения и  ужасы,  таившиеся  в  глубине  души  Дающего,
мутный и жутковатый  поток  инстинктов,  неясных  воспоминаний,  интуитивных
страхов. И главным из них был страх  смерти,  внезапное  и  резкое  ощущение
своей конечности, временности собственного бытия. Ведь человек  привыкает  к
этой мысли постепенно; проходят годы, пока дитя, вырастая и мужая, смиряется
с неизбежным концом -  вернее,  как  бы  забывает  о  грядущем  закате,  ибо
постоянные размышления на эту тему могут  свести  с  ума.  Век  сархов,  чья
текучая плоть отличалась долговечностью, был длинней людского, но и над ними
властвовало Время; и в миг Воплощения они осознавали его  власть.  Это  было
подобно удару!
   Аркарбы, неполноценные, переносили  его  легче.  Однако  те,  кому  волей
случая доставался высокий  интеллект,  кто  пополнял  высшие  касты  Оринхо,
Иркоза и Садра, не сразу могли воспринять и примириться с  идеей  конечности
бытия. В той или иной степени это касалось всех  Воплощенных  -  и  тавалов,
Посредников при механизмах, и Карателей-сегани, и  хидарта,  присматривавших
за шестиногими, и хону, которым поручались Перворожденные, едва отделившиеся
от плоти Творца. Но оринхо страдали дольше и сильней прочих; им,  получившим
богатый клад эмоций и чувств - а  вместе  с  ним  и  власть,  -  приходилось
расплачиваться за похищенные сокровища.
   Потом страх смерти пригасал, превращаясь в стремление самоутвердиться,  в
чувство всемогущества, в презрение к праху и червям, к дойному стаду  Дающих
и к своим  собратьям  из  низших  каст.  Сархи  не  могли  продлить  себя  в
потомстве, но имелся другой способ приобщиться к Вечности - через  власть  и
силу, через сотворенное властью и силой, через достижение  великой  цели.  И
План Сархата был такой целью, достаточно  величественной  и  протяженной  во
времени и пространстве, чтоб породить  ощущение  сопричастности  к  вечному,
вселенскому, грандиозному.
   Но, кроме великих планов  и  даруемых  ими  ощущений,  имелись  и  другие
удовольствия,  способные  разнообразить  бытие.  Мысль  о