ые годы радует  глаз,  в  зрелые
становится сосудом наслаждения, а в старости - кладезем премудрости... Так?
   - Так, - согласился Джамаль и со вздохом добавил:  -  Ты  слишком  молод,
генацвале, слишком молод, дорогой  мой...  Ты  еще  не  понимаешь,  что  все
сказанное - правда. Все, до последнего слова! Таковы женщины! Тщеславны,  но
радуют глаз; капризны, но дарят нам счастье; обожают роскошь, но  в  горе  и
бедности - мудры...
   Он пригубил золотистого вина и с наслаждением причмокнул.
   Скиф, ухмыльнувшись, осмотрел компаньона с головы до ног. Вид  у  Джамаля
был довольный, и выглядел  он  в  своем  одеянии  из  тонкой  оленьей  кожи,
сменившем  дикий  шинкасский  наряд,  весьма   представительно.   Так,   как
полагается ценителю крепких вин и слабого пола!
   - Жаль, пижама твоя пропала, - пробормотал Скиф и в свой черед  потянулся
к кувшину.
   - Это отчего же? - приподняв бровь, поинтересовался Джамаль.
   - Роскошная была вещь, как раз из тех, что по нраву женщинам. И был ты  в
ней неотразим, как мартовский павлин.
   - Нет таких павлинов, дорогой, - сказал Джамаль, - есть мартовские  коты.
И еще - глупые эх-перты. Глядят они с тоской на небо и ждут ночи трех лун...
Вах! Был бы я на твоем месте, генацвале!
   - Ты и на своем хорош, - буркнул Скиф. - У тебя есть  Тамма.  И  что  она
думает насчет развлечений в неположенное время? Ты хоть знаешь, чем  это  им
грозит?
   - Знаю. Но знаю и другое: Тамма - не моя женщина. Я здесь не останусь и с
собой ее на Телг не возьму... не смог бы взять, даже если  б  захотел.  А  у
тебя дела серьезные, дорогой! Так что ж заботиться, кого тебе девушка  родит
- сына или дочь? Все - твое, и она - твоя! А если с девушкой сложности...  -
Джамаль с задумчивым видом пригладил бородку. - Ну, тогда поступай как у нас
на Кавказе!
   - И как же? - спросил Скиф.
   - А вот так! Сунь девушку в мешок - и за спину! Глядишь, Доктор вас обоих
и перевезет... - Звездный странник усмехнулся. - Доставит прямиком из сна  в
реальность!
   Скиф с сомнением покачал головой. Кавказский метод был хорош, но вряд  ли
подходил для Сийи - она и сама не  затруднилась  бы  сунуть  кого  угодно  в
мешок, да и на Земле не стала бы изображать кавказскую пленницу. Пару  минут
он с безнадежностью размышлял о том, чем могла бы заниматься  в  Питере  его
возлюбленная амазонка, но вариантов имелось до ужаса  мало.  Ловить  местных
шинкасов, всяких киллеров, гангстеров да мафиози? Опасное  занятие!  Не  для
Сийи, разумеется, для пойманных; по ее представлениям, всякому шинкасу  надо
было перерезать глотку, не сходя с места.
   Затем мысли Скифа повернулись к другому. Он попытался обнаружить  в  себе
какие-либо изменения, вновь почувствовать ту непроницаемую и незримую стену,
разделившую его с Гайрой  при  первой  их  встрече.  Однако,  кроме  легкого
опьянения, он не ощутил ничего; лишь хмель да беспокойство, что  манипуляции
премудрой могли сказаться на его талантах дайнджера. Но Харана, бог с  жалом
змеи, молчал - как всегда в спокойные моменты,  и  Скифу  оставалось  только
ждать. Ждать, пока в него не нацелят нечто  смертоносное  и  неприятное  или
пока он снова не окажется в Шардисе, чтобы попытать удачу  в  Большой  Игре.
Джамаль допил вино и сказал:
   - Пожалуй, завтра можем ехать, дорогой. Тут наши дела закончены.
   - Можем, - согласился Скиф. - Попробую я  потолковать  с  местной  первой
леди насчет охраны... хоть десяток всадниц... И хорошо бы взять с собой одну
из Видящих... Как ты полагаешь?
   - На это не рассчитывай, Видящие не покидают город, как сказала Тамма.  А
вот девушку свою постарайся забрать. И  про  мешок  не  забывай!  -  Джамаль
уставился на опустевший кувшин  и  глубокомысленно  закончил:  -  Кавказский
способ, генацвале, самый верный! Нет надежнее! Разве что  самому  залезть  к
девушке в мешок.
   Глава 7
   ДОКТОР
   Что-то изменилось. Что именно, он не знал, и это тревожило  его:  впервые
он мог констатировать лишь следствие, но не причину. Это казалось  странным,
ибо до сих пор он, Повелитель Сновидений, умел  чувствовать  любое  движение
путников, бродивших  в  тех  мирах,  что  порождались  их  фантазией  и  его
искусством. Он ощущал это как колебание струн Вселенской Арфы,  как  плавное
скольжение огоньков, как некую мелодию из двух, трех или большего числа  нот
- смотря по тому, сколько сновидцев было отправлено в  путешествие.  Мелодия
всегда оставалась постоянной, но струны подрагивали, то упруго  натягиваясь,
то ослабевая, и огоньки, обозначавшие людей, перемещались в  пестром  клубке
предначертанного им  мира.  Но  их  блеск,  цвет  и  сияние  были  столь  же
постоянными, как  звуки,  которые  он  улавливал  днем  и  ночью,  во  время
бодрствования и в период  сна.  Лишь  два  фактора  могли  повлиять  на  эти
световые маяки, мерцавшие  в  его  подсознании.  Первым  был  знак  тревоги,
пароль, кодовое  слово,  названное  инструктором;  тогда  один  из  огоньков
вспыхивал, разгорался, сигнализируя об опасности, а струны арфы напрягались,
готовые подчиниться его воле. Он успевал всегда; достаточно было потянуть за
нужные нити, как странники, со всем их  снаряжением,  переносились  из  Мира
Снов в Реальность. Вероятно, этот процесс  совсем  не  занимал  времени;  он
прикасался к струнам - разумеется,  мысленно,  -  чувствовал  всплеск  серой
мглы, которым отзывалось на его усилие То Место,  и  в  следующее  мгновение
сновидцы оказывались под силовым коконом, в надежном мире Земли, в  креслах,
откуда они начали свой путь.
   Была еще одна причина, способная влиять на яркость огоньков  и  натяжение
струн. Они могли погаснуть, а нити - оборваться,  что  означало  катастрофу,
которую он не успел предотвратить. Подобного эффекта он не наблюдал ни разу,
но догадывался, что погасшие огни и смолкнувшая мелодия означали  бы  гибель
путников.  Собственно  говоря,  он  был  в  этом  уверен,  хотя   восприятие
случившегося являлось чисто субъективным и настолько личным, что он не сумел
бы описать его словами. Впрочем,  все,  что  он  чувствовал  и  видел,  было
субъективным:  и  представление  о  Вселенной  как  о  гигантской   арфе   с
разноцветными  струнами,  и  пестрые  клубки  миров,  которые  он   находил,
повинуясь фантазиям путников, и огоньки, мелодии, запахи  и  звуки,  десятки
других ощущений, непередаваемых и странных, но позволявших  ему  безошибочно
ориентироваться в сложном вселенском  лабиринте-в  той  картине  Мироздания,
которую сам он временами считал сном, фантомом, калейдоскопом ярких миражей,
не имевших отношения к реальности.
   Однако в реальности или во сне он должен был объяснить случившееся - если
не встревоженному обсидиану, так себе самому. Он искал  объяснение  странной
аномалии и не находил его;  вновь  и  вновь  он  прикасался  мыслью  к  двум
огонькам, мерцавшим в радужном  клубке  Амм  Хаммата,  исследовал  натяжение
соединявших с ними струн, прислушивался к их слитной мелодии - мерным ударам
колокола на фоне долгой протяжной ноты, подобной  звуку  горна,  отпевающего
вечернюю зарю. Звуки и тактильные ощущения,  связанные  с  двумя  путниками,
чувство теплой шероховатости и прохладной стеклянистой гладкости  оставались
прежними, но их огоньки потускнели.
   Или это ему только казалось?
   Он обратился к другому пестрому клубку, к  Фрир  Шардису  -  с  известным
напряжением, которого  требовало  сканирование  двух  миров  сразу.  Огонек,
мерцавший  там,  был  неизменен;  темно-оранжевый,   он   ассоциировался   с
неприятным цветом ржавчины или плохо обожженной глины, чему  не  приходилось
удивляться: женщина, гостившая в Шардисе, была рыжей и не вызывала у него ни
малейших симпатий. Вернее, интереса; симпатий он не испытывал ни к кому,  за
исключением обсидиана и двух-трех его помощников.
   Впрочем,  рыжая  шардисская  клиентка  могла  принести  сейчас  пользу  -
разумеется, не сама по себе, а в качестве контрольного образца.  Он  выделил
ее  ноту,  тонкий  писк  скрипичной   струны;   потом   ощутил   маслянистую
скользкость, внутренний жар, сладковатый запах тления, вкус переспелой дыни.
Наконец, сравнил блеск огоньков.
   Темно-оранжевый  горел,  как   полагалось,   ровным   и   ярким   светом,
свидетельствуя, что у рыжей все в порядке. Но стоило ли ожидать иного?  Фрир
Шардис был миром безопасности и спокойствия, где  путнику-клиенту  ничто  не
угрожало, кроме скуки - да и в том  лишь  случае,  если  он  оказывался  без
денег. Но сей вопрос его не интересовал; деньги, как, впрочем,  и  претензии
клиентов, оставались на совести обсидиана.
   Он присмотрелся к амм-хамматским огонькам, сравнивая их яркость и блеск с
горевшей в клубке Фрир Шардиса темно-оранжевой искрой. Нет, он не ошибся, не
пал жертвой иллюзии! Огни странников,  пребывавших  сейчас  в  Амм  Хаммате,
потускнели: фиолетовый аметист казался почти черным, цвет алого рубина  стал
багрово-красным, словно камень разглядывали сквозь матовое стекло.
   Последняя ассоциация заставила его вздрогнуть.
   Матовое стекло! Или экран, ослабивший его восприятие -  по  крайней  мере
отчасти в том, что касалось цветовых оттенков, яркости и блеска.
   Конечно, это тоже было субъективным ощущением, однако мысль об экране  не
оставляла его. Он вновь и вновь возвращался к этой идее,  пытаясь  прощупать
незримый барьер, понять его природу и причину.
   Какой-нибудь прибор или препарат? Случалось, в Мире Снов находили и то, и
другое - не только находили, но и забирали с собой, превращая в реальность в
земном  измерении.  Ему  приходилось  слышать  о  странном  аппарате  связи,
Решетке, доставленной из  Эгонды;  о  фрир-шардисских  Стражах,  миниатюрных
идентификаторах  личности;  о  зайримских  серебряных  кольцах  и   звенящих
угольно-черных кристаллах Ронтара, коим  специалисты  Системы  пока  что  не
нашли применения. С одной из таких находок он был хорошо знаком -  бетламин,
обнаруженный  в  Шшане,  мире  крылатых  гипнофедингов,   позволял   снимать
усталость и две-три ночи обходиться без сна. Он пользовался  бетламином  уже
несколько месяцев без всяких неприятных последствий, хотя случалось,  что  у
других сей препарат вызывал кошмарные видения.
   Предположим,  размышлял  он,   амм-хамматские   странники   нашли   некое
устройство... Нет, не устройство;  вряд  ли  аборигены  столь  архаичного  и
дикого мира, нелепого сна  об  амазонках  и  городах  с  каменными  башнями,
способны  создать  нечто  сложное,  подобное  Стражу  или  Решетке.  Значит,
препарат, какое-то снадобье, воздействующее на психику...  Предположим,  они
нашли его и оказались столь легкомысленными, что рискнули провести испытание
на себе... И вот - результаты! Матовый экран, ментальный барьер,  тускнеющие
огни! Счастье, что он все же способен их различить; в противном  случае  оба
путника застряли бы навсегда в пестром клубке Амм Хаммата!
   Но вскоре он отбросил  идею  о  снадобье  или  неведомом  лекарстве.  Она
казалась слишком нереальной по двум причинам: во-первых, аметист был  опытен
и осторожен и  вдобавок  наделен  врожденным  даром  дайнджера,  позволявшим
предвидеть опасности; ну а  во-вторых...  Во-вторых,  гипотеза  о  неведомом
препарате выглядела, по его мнению, слишком легковесно; он  чувствовал,  что
истинная причина должна быть куда  более  серьезной  и  весомой.  Во  всяком
случае, дело заключалось не в нем,  ибо  гостью  Фрир  Шардиса  он  видел  с
прежней отчетливостью, хотя следить за двумя мирами сразу было непросто.
   Итак, он  уяснил,  что  амм-хамматские  странники  подверглись  какому-то
воздействию - непонятному и, быть может, угрожающему либо  безвредному;  оба
эти предположения имели право на  жизнь.  Значило  ли  это,  что  он  должен
вернуть их к реальности? Пробудить от сна, перенести в земной мир, разрушить
защитные  коконы,  выяснить   причину   странной   аномалии,   взвесить   ее
последствия?
   Такой властью он не обладал, поскольку пароль не был  назван;  а  значит,
решение о том, вернуть ли путников или оставить в Амм  Хаммате,  возлагалось
на обсидиана.
   Он доложил  ему;  поведал  все,  не  скрывая  ни  своих  затруднений,  ни
возникших гипотез, ни возможных альтернатив. Обсидиан,  вытащив  из  кармана
трубку, долго набивал ее табаком, еще дольше раскуривал, что-то  бурчал  под
нос - о демонах и золотых рощах, о  запахах,  способных  свести  с  ума,  об
агенте Скифе, романтике-чечако, о торговом князе, притворщике и авантюристе.
Наконец он выпустил к потолку клуб сизого  дыма,  насупил  брови  и  сказал:
подождем!
   Глава 8
   CTPАHHИK
   Покачиваясь в седле, Ри  Варрат,  телгский  Наблюдатель,  озирал  длинную
каменистую морену, протянувшуюся с юга на север.  Крупные  валуны,  заросшие
кустарником и мхами, походили на стадо мамонтов, прилегших отдохнуть; мелкие
торчали из мягкой  степной  почвы  подобно  клыкам  затаившихся  под  землей
драконов. Место, разумеется, было тем самым - гряда гранитных глыб, за ней -
ручеек и следы шинкасских кострищ, а у одного - куча изрубленных трупов, над
которыми уже наверняка потрудились хищники. Но об  этом  неприятном  зрелище
звездный странник сейчас не вспоминал; у него  имелись  другие  причины  для
размышлений. И потому  он  держался  в  стороне,  на  время  оставив  Скифа;
раздумья требовали покоя, одиночества и тишины.
   Ри Варрат покрутил головой, окидывая взглядом всадниц,  ехавших  походным
строем в сотне метров от него, и одобрительно кивнул. Не  десяток,  не  два,
как рассчитывал Скиф, - целый турм! Маленькая армия под  началом  суровой  и
предусмотрительной Рирды, Сестры Меча! Правда, были тут лишь  люди  и  кони,
без Белых Родичей; звери запаха  падда  не  выносили  и  не  приближались  к
побережью. Зато скакунов хватало - и под седлами, и под вьюками, и запасных,
и  запряженных  в  повозки  с  припасами,  катапультами  и   прочим   боевым
снаряжением. Дона ок'Манур, первая леди  народа  Башен,  проявила  щедрость,
снарядив их не в пример лучше  Зуу'Арборна,  джараймского  купца.  С  другой
стороны, Зуу'Арборн  не  собирался  штурмовать  обитель  демонов,  и  двести
воительниц, связки стрел и горшки с горючим маслом были ему ни к чему.
   Во все дни и ночи странствия к  Проклятому  Побережью  Джамаль  испытывал
непривычное чувство покоя и удовлетворения. Он обладал натурой  страстной  и
непоседливой  -  как  на  Телге,  истинной  своей  родине,  так  и  во  всех
последующих воплощениях. Особенно в этом, последнем, когда ему так повезло -
родиться картлийцем! Страстность и  непоседливость  не  исключали  терпения,
взвешенной осторожности и разумного оптимизма; и те, и другие качества  были
совершенно необходимы  любому  из  Наблюдателей,  отправляющемуся  в  поиск,
который мог занять несколько столетий. Солидное время даже для телгани,  чей
век был долог, словно у библейских пророков!
   Но сейчас Джамаль был доволен и спокоен. Счастье дважды  улыбнулось  ему:
он нашел легендарное место Силы, планету, о которой  ходили  слухи  по  всей
Галактике; и он сумел  воспользоваться  своей  удачей.  Путь  сюда  оказался
неблизким, и самой важной остановкой на нем была Земля  -  а  если  говорить
определенней,  кудесник  Доктор;  ну  так  что  с  того?  Все-таки  он  сюда
добрался...  Добрался!  И  теперь  в  памяти  его,  надежно  запечатанный  и
защищенный незримой броней - той самой, что крепче  гор  Мауля!  -  хранился
алгоритм перестройки нейронных связей, метод ментального кодирования, способ
естественной защиты мозга от посягательства чужих и алчных сил.
   Было полезно призадуматься над тем, как подобные вещи  стали  известны  в
Амм Хаммате, мире хоть и легендарном, однако не могущем похвастать  развитой
культурой.  Опираясь  на  свой  опыт  телгского  Наблюдателя,  Джамаль   мог
предложить целых две гипотезы, вполне логически стройные и непротиворечивые.
В антропологии и  этнографии  Телга  существовало  понятие  о  Древе  Рас  -
гуманоидных рас, ибо другие, в силу сложности взаимопонимания  и  контактов,
были изучены не столь тщательно. Уже первые телгские экспедиции,  обыскавшие
сотню-другую самых близких звездных систем, нашли разумных; и,  к  изумлению
звездоплавателей, они  оказались  в  семи  случаях  из  десяти  гуманоидами.
Существа эти, находившиеся на самых различных стадиях  развития,  обитали  в
мирах, похожих на Телг, Землю или Амм Хаммат, вращавшихся у желтых и красных
звезд;  подобные  светила,  классов  G  и  К  в  земной  терминологии,  были
достаточно стабильны и  горячи,  чтоб  породить  жизнь,  и  насчитывались  в
Галактике миллионами.
   В дальнейшем, расширяя сферу  своей  экспансии,  телгани  убедились,  что
первоначальный вывод верен. Всюду, где  были  подходящие  условия,  возникал
разум; и во многих случаях его телесная оболочка выглядела вполне привычной:
две руки, две ноги, одна голова, бинокулярное зрение, дыхательный аппарат  с
парой легких, кровеносная система и  традиционный  способ  размножения.  Сей
отрадный факт доказывал,  что  Телг  не  является  досадным  исключением  из
правил, но вписывается в некую общую последовательность галактической жизни,
столь же закономерную и определенную, как классификация звездных объектов.
   Тогда-то, пять или шесть тысячелетий назад, и возникла гипотеза о  Древе,
до сих пор не подтвержденная,  но  и  не  отвергнутая.  Предполагалось,  что
гуманоидная жизнь во Вселенной - либо, во всяком случае, в Галактике - имеет
общее происхождение или единые корни и ствол. Правда, насчет корней и ствола
мнения  ученых-телгани  расходились;  ортодоксы  считали  таковыми  общность
физико-химических условий на планетах желтых и красных звезд, тогда  как  их
более смелые коллеги кивали на Древние Расы, приписывая им божественный  акт
творения двуногих - да и всех прочих тварей, начиная от амеб и трилобитов  и
кончая мамонтами, обезьянами и крокодилами.
   Все, однако, сходились на том,  что  ствол  в  определенное  время  начал
ветвиться, ибо вариации все тех же  физико-химических  условий  приводили  к
весьма тонким генетическим изменениям,  к  различию  в  психологии,  морали,
восприятии мира и целей, ради которых человек  свершал  свой  путь  из  утра
надежд в ночь небытия. В результате одни народы, подобные  жителям  Телга  и
Земли, выбирали дорогу экспансии, овладевая  сначала  ресурсами  собственной
планеты, а  затем  отправляясь  к  звездам;  другие  предпочитали  не  столь
активный образ жизни, без роботов и звездных кораблей,  зато  в  единении  с
природой; третьи прозябали в варварстве. Были и гедонистические цивилизации;
достигнув определенного прогресса (обычно -  наладив  вечное  и  безотказное
автоматическое производство), они резко ограничивали рождаемость  и  снижали
численность населения, увеличивая тем  самым  долю  гарантированных  каждому
благ. Имелись, наконец, и агрессоры - не столь таинственные и страшные,  как
Бесформенные, ибо цели их были ясней ясного.
   Таким образом, всякая ветвь на Древе и всякая раса имели свои особенности
и причуды,  свои  достоинства  и  недостатки,  не  препятствующие,  впрочем,
контактам и конфликтам, а также межвидовому скрещиванию,  торговому  обмену,
туризму, дипломатии  и  тайной  разведке.  Что  же  касается  паранормальных
свойств, то  они  были  распределены  статистически  равномерно  среди  всех
гуманоидных  рас,  и  ни  одна  из  них  не  могла  похвастать  сколь-нибудь
значительным  числом  субъектов,  обладавших  подобными  талантами.  Эмпаты,
наделенные     особой     чувствительностью,     еще     встречались,     но
предсказатели-прекогнисты, телекинетики, подобные Доктору,  или  личности  с
могучим  и  явным  ментальным  даром  рождались  крайне  редко,  однажды   в
поколение, и  являлись  повсюду  не  правилом,  а  исключением  из  правила.
Редкостной и не всегда желанной аномалией подобно двухголовому  монстру  или
уродцу с ушами на месте глаз.
   Но были же всякие особенности и причуды! И почему бы в Амм Хаммате  одной
из них не проявиться с