е любопытен, как твой родич?  Ну  так  слушай!  В  тех,  круглых,
обитает мой род, Стерегущие Рубежи, и сестры,  Хранящие  Город.  Но  большая
часть занята Надзирающими - они приглядывают за сену, за каналами, домами  и
всем, что растет на земле. Город для них - охрана и защита, но трудятся  они
внизу, на равнине, так же как Дочери Паир-Са.
   - Паир-Са? - Скиф, очнувшись, посмотрел на  амазонку.  -  Паир-Са  -  бог
воинов; значит, его дочери - тоже воины, как Хранящие и Стерегущие?
   - Мы все воины, когда придет время, - буркнула Рирда. - Но у Дочерей свое
предназначение, ибо Паир-Са покровительствует не только людям-воинам,  но  и
всякой твари, умеющей сражаться. Пирги и кони - его любимые  детища;  вот  с
ними и имеют дело те, кто посвятил себя служению владыке багровой луны.
   - Они разводят Белых Родичей и учат их говорить? - спросил Джамаль.
   - Учат? Я бы так не сказала. Скорей, учатся у них. И понимают  их  лучше,
чем я и мои девушки. Ну а здесь, - Рирда  повернулась  к  внутреннему  двору
цитадели, - живут шесть родов, одаренных  особой  мудростью.  В  центральных
башнях - Правящие Людьми и Видящие Суть; в  четырех  угловых  -  Искусные  В
Письменах, Танцующие У Престолов, Наставницы и Сестры Огня. Ты  удовлетворил
свое любопытство, чужак в одежде шинкасов?
   - Нет! - Джамаль ответил улыбкой на хмурый взгляд  Рирды.  -  Разве  пара
камней, брошенных в реку, перегородит  поток?  И  разве  насытится  голодный
горстью хлебных крошек? Ты ведь ничего не рассказала мне, отважная!  Чем,  к
примеру, занимаются Сестры Огня?
   - Вот этим! - Рирда грохнула кулаком о панцирь. - Как ты думаешь,  откуда
мы берем оружие? Чтобы сделать его, нужны молоты, наковальни, черный камень,
бурый камень и огонь! А больше я ничего не знаю, ибо мое дело - рубить, а не
ковать!
   Она повернулась и пошла к лестнице,  ведущей  во  внутренний  двор.  Скиф
дернул князя за полу куртки; хоть вид на крепость и  окружающий  пейзаж  был
великолепен, всякая задержка раздражала его,  отдаляя  встречу  с  Сийей.  У
ступенек он обернулся, бросив взгляд на  башню  Стерегущих  Рубежи,  но  она
высилась мрачной безмолвной громадой, и никто не махал ему платком из  окна.
Окон, впрочем, не было вовсе.
   Площадь тоже казалась пустынной; если  за  ней  и  наблюдали  стражи,  то
заметить их Скифу не удалось. Ободок вечернего  солнца  висел  над  западным
парапетом, и бирюзовые амм-хамматские небеса уже начали синеть; длинные тени
пролегли от башен и стен, накрыв мощенный гранитными плитами двор. Бронзовая
оковка  дверей  в  левой  башне,  куда  направлялась  Рирда,  колола  зрачок
огненными стрелами, заставляла жмуриться  и  отводить  взгляд.  Быть  может,
поэтому Скиф не сразу заметил узкие  бойницы  на  десятиметровой  высоте,  в
которых мелькал огонь.
   Двери бесшумно растворились. Снова лестница - полутемная, озаренная  лишь
парой масляных ламп;  блики  света  играют  на  панцирях  и  остриях  копий,
дробятся в начищенных щитах, гаснут в пышных султанах и  складках  плащей...
Стражницы стояли вдоль ступеней в два ряда, но Скиф  не  видел  их  лиц  под
глухими забралами; только блеск зрачков да пряди волос, спадающие на оплечья
плащей. Стражниц было много, не меньше десятка, и каждая из этих девушек  не
уступала ростом Джамалю. Скиф, правда, был повыше.
   Миновав сотню ступенек, они поднялись в  обширный  сумрачный  покой.  Тут
тоже стояла охрана и горели лампы; вдоль западной стены, под  рядом  бойниц,
тянулись широкие скамьи с ножками в форме лап пиргов,  накрытые  коврами  из
оленьих и антилопьих шкур. Пол был выложен  плашками  из  древесины  густого
вишневого цвета,  сводчатый  потолок  покрыт  росписью:  шеренги  всадниц  с
копьями наперевес, атакующие звероподобных существ  в  масках,  с  огромными
секирами в когтистых лапах. В  этих  тварях  без  особого  труда  узнавались
шинкасы.
   В  комнате  были  две  двери:  одна,  с   резным   изображением   яростно
оскалившегося пирга - напротив лавок и  бойниц;  другая,  обитая  бронзой  -
рядом с выходившим на лестничную  площадку  проемом.  По  краям  ее  темнели
жаровни из литого чугуна.
   Рирда, пошептавшись с охранницами, повелительно махнула в сторону лавок:
   - Ждите там! И оставьте оружие. Все оружие! Мечи, кинжалы, ножи!
   Под ее бдительным оком Скиф  снял  пояс,  затем,  поколебавшись,  отцепил
наплечную кобуру с лазером, вытащил из кармана перочинный нож. Теперь у него
оставался лишь обрезок проволоки, которым он прикончил Когтя, но вряд ли эту
игрушку стоило считать оружием. Разве что в его собственных умелых руках.
   Тем временем их провожатая исчезла за дверью -  той,  на  которой  скалил
клыки пирг. Скиф, нетерпеливо переминаясь с ноги на ногу, то изучал выпуклое
резное изображение взметнувшегося на дыбы зверя, то рассматривал роспись  на
потолке, то косился на Джамаля. Звездный странник  выглядел  умиротворенным;
похоже, был рад и счастлив, добравшись до мест, о коих гуляли мифы  по  всей
Галактике. "Кто их только распространяет? - подумал Скиф. - И сколько  нужно
времени, чтоб слово, сказанное в Амм Хаммате, достигло Телга?"
   Впрочем, такие мысли сейчас не вызывали у него интереса. Во-первых,  хоть
миры Доктора и стали вдруг из снов реальностью, он не  знал,  где  находятся
Телг и Амм Хаммат; быть может, почти рядом, считая по галактическим  меркам,
быть может, на разных концах Млечного Пути. Ну а во-вторых...
   Дверь с изображением Белого Родича приоткрылась, пропустив  Рирду  -  уже
без шлема, щита и плаща. Она сухо кивнула,  и  Скиф,  сдерживая  нетерпение,
шагнул вслед за Джамалем, как положено  младшему  за  старшим.  Самый  юный,
Сайри, пребывал в нерешительности и явно не спешил попасть пред светлые  очи
хедайры; Скиф, обернувшись, грозно глянул на него  и,  поторапливая,  махнул
рукой.
   Надежда, что за дверью с пиргом его ожидает Сийя, не сбылась.
   Комната  была  такой   же   просторной   и   скудно   обставленной,   как
предназначенная для стражниц. Пол вишневого дерева; потолок, расписанный под
ночное небо, с тремя лунами, Миа, Ко и Зилуром, торившими путь среди  звезд;
светильники на стенах, литые массивные жаровни,  накрытые  шкурами  лавки  у
бойниц... Перед скамьями, лицом к Скифу, стояли  двое:  рослая  женщина  лет
сорока в белой тунике и шлеме, похожем на корону, и закутанная в серебристый
плащ старуха. Вначале он смотрел  только  на  первую;  шлем  ее,  украшенный
бирюзой, венчало изображение прыгающего  пирга,  а  широковатый  подбородок,
сурово сжатые губы  и  острый  взгляд  темных  зрачков  свидетельствовали  о
привычке к власти.
   Потом он покосился на старуху, да так и не сумел отвести глаз.
   Время безжалостно к людям, а к женщинам - вдвойне;  морщины  и  поблекшая
кожа стирают следы былой красоты, распухшие суставы уродуют  тело,  стройный
некогда стан и живость лесной лани сменяются  сгорбленной  спиной,  неверным
шаркающим шагом, дрожанием  рук...  Меркнут  глаза,  редеют  и  теряют  свой
шелковистый блеск волосы, проваливаются губы, пальцы  становятся  узловатыми
корешками... Да, время не щадит прекраснейших из женщин!
   Но эта, в серебристой накидке, с вышитым у ворота изображением  трезубца,
казалась неподвластной времени. Она была очень стара, но бег десятилетий  (а
может быть, столетий?) не  изуродовал  ее;  кожу  цвета  слоновой  кости  не
оскорбляли морщины, глаза  -  невероятно  огромные,  вытянутые  к  вискам  -
глядели ясно, корона седых волос обрамляла узкое вытянутое  лицо,  стан  был
прям, тонкие руки - гибки и подвижны. Она выглядела  очень  худой,  но  это,
подумал Скиф, меньшая из бед,  какую  может  ниспослать  старость.  В  своем
серебряном  плаще,  невысокая,  спокойная,  белокожая,   она   походила   на
фарфоровую статуэтку, изящное и хрупкое изделие французских мастеров.
   Скиф залюбовался ею. Казалось, она это поняла, улыбнулась - не  так,  как
улыбается старость юности,  но  так,  как  могла  бы  улыбнуться  ему  Сийя.
Сверкнули огромные синие глаза, потом засияли,  заискрились;  чуть  дрогнули
брови, легкая морщинка прорезала высокий чистый лоб, и Скиф понял, что  этой
женщине не нужны слова; она и в самом деле умела говорить без них -  подобно
тому, как волна говорит с ветром, лунный свет - с засыпающей степью, цветы и
травы - с восходящим солнцем.
   Однако она заговорила вслух, и голос ее оказался на удивление  сильным  и
молодым.
   - Дочь моя, этот юноша - твой, - тонкая рука протянулась к  Сайри.  -  Он
хочет стать воином, но боится... боится не крови и ран, не врагов и  смерти,
а нас и нашего колдовства. Пусть Сестра Меча отведет его в Башню  Наставниц,
и пусть они будут добры к нему; он сейчас - испуганный кафал в пасти тха. Но
так будет не всегда. Если боги дозволят,  пришедший  кафалом  уйдет  от  нас
пиргом.
   - Да не обратятся в прах твои  слова,  мудрая,  -  промолвила  женщина  в
шлеме, и Скиф понял, что  слышит  голос  Доны  ок'Манур,  хедайры,  Правящей
Людьми. Вторая, с огромными глазами, что по-прежнему  улыбались  ему,  была,
конечно, Гайрой ар'Такаб, жрицей и  пророчицей  Безмолвных.  И  ни  одна  из
женщин, виденных Скифом на Земле и в иных мирах, не подходила лучше  к  этой
роли.
   Сделав шаг вперед, Гайра коснулась его виска. Пальцы ее были  прохладными
и сухими; они чуть давили на кожу, и Скиф,  изрядно  уставший  за  долгий  и
жаркий день, вдруг ощутил прилив бодрости. Потом  мир  будто  бы  разорвался
перед ним и соединился вновь; но теперь он  видел  не  освещенную  масляными
лампами комнату, а широкую реку, мосты, переброшенные через  серые  стальные
воды, многоэтажные дома - обычные бетонные коробки и дворцы  с  колоннами  и
лепными  украшениями.  Мелькнул  и  уплыл   куда-то   шпиль   Петропавловки,
раскрылась улица, полная машин, в туманное небо взмыл  лайнер...  Перекрывая
эту картину, замелькало другое: вилюйская вековая тайга,  пламя,  пожирающее
плантации опийного мака,  мечущиеся  в  огне  фигурки  с  автоматами,  бурая
пустыня  Намибии  и  небеса  над  ней,  расцвеченные   парашютами   десанта.
Мгновение, и этот  пейзаж  сменился  другим:  сияющая  разноцветная  громада
Куу-Каппы, похожая на перевернутую виноградную  гроздь,  сине-зеленое  море,
обтекаемые сигары прогулочных субмарин, яхты  под  треугольными  парусами...
Следом поплыли лица - отца, матери, Доктора, Самурая, Сентября... Они текли,
летели, словно несомые ветром воздушные шарики, без какого-либо порядка  или
смысла; хмурую физиономию Сарагосы сменяло узкоглазое  скуластое  лицо  Кван
Чона, Скифова наставника из Сингапура, потом начинали маячить  черты  майора
Звягина, за ними наплывали жабья рожа Тха, Полосатой  Гиены,  страдальческие
глаза Марка Догала, улыбка серадди  Чакары,  красноглазые  морды  альбийских
храпарников... Внезапно эта нескончаемая  карусель  остановилась:  на  Скифа
глядели  темные  зрачки,  пепельные   локоны   струились   по   плечам,   на
полураскрытых губах будто бы замер отзвук смеха.
   Сийя!
   Он вздрогнул и очнулся.
   Он снова стоял  в  зале  со  сводчатым  потолком,  расписанным  лунами  и
звездами; две  женщины  -  Рирда  в  блестящем  панцире  и  рослая  хедайра,
увенчанная шлемом-короной, пристально глядели  на  него.  Третья,  тонкая  и
хрупкая, в серебристом плаще, стояла рядом с  Джамалем,  касаясь  прозрачной
ладонью его виска.
   Она вздохнула и опустила руку.
   - Я не ошиблась, дочери мои:  эти  двое  пришли  к  нам  за  мудростью  и
защитой. Пришли издалека... я даже не могу  понять,  откуда,  ибо  увиденное
мной не существует в нашем мире. Быть может,  их,  как  Великих  Безмолвных,
принес  Небесный  Вихрь?  -  Узкие  брови  над  огромными   синими   глазами
приподнялись в недоумении. - Но этого боги мне не открыли... И я  знаю  лишь
одно: они пришли к Видящим!
   - Как все ищущие мудрости. - Дона ок'Манур склонила голову. -  Однако  не
скажешь ли ты, премудрая мать, те ли это люди, которых встретила сестра наша
Сийя из Башни Стерегущих? И правдиво ли поведанное ими другой нашей  сестре,
Рирде?
   - Почти правдиво, почти... не считая того, что нет меж  ними  родственной
крови и пришли они не из страны за Узким морем. Этот, светловолосый, - воин,
сын огня и железа, с тревожной  душой;  как  молодой  зверь,  мечется  он  в
поисках свободы и простора... Второй, с темными глазами, искатель; душа  его
сейчас в радости, ибо он достиг желаемого.  Но,  хоть  не  вся  правда  была
сказана  ими,  сердца  у  обоих  чисты.  И  потому  я  беру  их   под   свое
покровительство.
   - Они чужаки, - вдруг прозвучал хриплый голос Сестры  Меча.  -  Безродные
чужаки, премудрая! Ты говоришь, что сердца их чисты, но тверд ли их  дух?  И
какова их цель? Достойна ли твоей милости?
   - Достойна, - коротко бросила  жрица.  Рирда  ап'Хенан  и  Дона  ок'Манур
склонили головы.
   - Нечасто мы поем заклятье  Защиты  и  Силы  для  чужих,  -  после  паузы
вымолвила хедайра, - но тебе видней, премудрая. И  будет  так,  как  сказано
тобой! Ты хочешь сама подготовить их? Или пошлешь к  Искусным  В  Письменах?
Или к Танцующим?
   Опустив веки, Гайра задумалась. Прошло минут пять или шесть,  и  в  груди
Скифа снова шевельнулось нетерпение.  Эта  странная  женщина  ни  о  чем  не
спрашивала, словно их с Джамалем судьбы уже были исчислены  ею,  взвешены  и
определены наперед. Она явно не желала им зла, но он не  привык  подчиняться
чужой воле и чужим  решениям.  Разумеется,  если  не  считать  приказов;  но
приказы отдавались теми, у кого было такое право.
   Скиф откашлялся и рискнул нарушить тишину:
   - Нужна ли нам защита, премудрая? Мы можем защититься клинком и копьем  и
огненными стрелами, которые я принес с собой. Мы лишь хотим просить...
   Гайра прервала его, вскинув тонкую руку.
   - Хирш, несмышленыш! Разве мы говорим о защите, что дают панцирь  и  меч?
Или огненные стрелы, придуманные твоими  сородичами?  Вот  -  защита!  -  Ее
фарфоровая невесомая ладонь коснулась лба, огромные зрачки вспыхнули, и Скиф
внезапно ощутил выросшую  меж  ними  стену.  Стена  эта  была  прозрачной  и
невидимой, но почему-то он чувствовал,  что  ни  пуля,  ни  луч  лазера,  ни
злобная мысль не проникнут  сквозь  незримый  барьер;  он  казался  надежней
кольчуги, прочнее танковой брони. Джамаль, судя по всему, тоже это понял; до
Скифа долетел восхищенный вздох и шепот:
   - Умеют! Они умеют!.. Вот видишь,  дорогой,  не  всякая  сказка  -  пыль,
поднятая ветром...
   Глаза жрицы погасли, рука опустилась.
   - Вот - защита! - повторила она. - И  если  Небесный  Вихрь  позволит,  я
научу вас - научу и не стану отправлять для подготовки в Башни Искусных  или
Танцующих. Вы оба взысканы богами... совсем по-разному, но взысканы! Тебе, -
Гайра повернулась к Джамалю, - боги повелели говорить; тебе,  светловолосый,
предвидеть... Редкостный дар, клянусь Безмолвными!
   "Великий Харана! - промелькнуло у Скифа в голове. - И это она заметила!"
   Повелительный голос Доны  ок'Манур,  Правящей  Людьми,  прозвучал  ударом
набата. Она обращалась к Рирде:
   - Да исполнится слово мудрой! Отправь юношу к Наставницам, Сестра Меча. А
тех двоих, искателя и воина, пусть примут девушки твоей Башни.  Напомни  им,
однако, об осторожности. Ночи трех лун еще не наступили!
   * * *
   "Не наступили, - думал Скиф следующим вечером,  стоя  на  плоской  кровле
Башни Стерегущих Рубежи. - Не наступили!"
   Но разве только плотское в любви может радовать человека? Его рука лежала
на талии Сийи ап'Хенан, его плечо прижималось к ее  плечу,  дыхание  девушки
обдавало  щеку  теплом,  тонкие  пальцы  нежились  в  его  ладони.  Мир  был
прекрасен! Мир был чарующе тих и безлюден; казалось, скала с огромным замком
несет  их  вперед  и  вперед,  подобно  сказочному  кораблю,  сквозь  сонные
амм-хамматские степи, сквозь теплый  мрак  звездного  ночного  неба,  сквозь
серый туман безвременья. Куда они плыли? На Землю или в иную Вселенную - ту,
сжимающуюся, о которой рассказывал Джамаль?
   - Ты вернулся, - сказала девушка, сжимая ладонь Скифа.
   - Вернулся, - повторил он. Пепельные локоны Сийи щекотали  его  шею.  Она
вздохнула.
   - Ночи трех лун кончились, мой светловолосый. Нам придется подождать.
   Скиф взглянул на темное небо, усыпанное звездами. Багровая  Миа,  обитель
Паир-Са, уже взошла, и следом за ней из облаков поднимался серебряный Зилур,
на котором обитали Безмолвные. Но Ко, последняя  и  самая  меньшая  из  лун,
напоминал о себе лишь неясным светлым заревом  над  южными  горами.  Пройдет
десять или двенадцать дней, и Ко всплывет над горизонтом, но тогда  исчезнет
Зилур. И лишь через два месяца по земному  счету  все  три  луны  поднимутся
вместе в амм-хамматских небесах. Наступит время любви; ночи,  когда  женщине
позволено обнять мужчину, соединиться с ним, слиться, положив  начало  новой
жизни.
   Два месяца!  Скиф  знал,  что  не  пробудет  здесь  так  долго.  Мысль  о
кратковременности  его  амм-хамматского  сна  была  мучительной;  он   снова
размышлял о том, не остаться ли здесь с Сийей - или, быть может, забрать  ее
с собой. Но какое бы решение он ни принял, не многое зависело от  него.  Был
Доктор и был Сарагоса; их властью и волей он  очутился  в  Амм  Хаммате,  их
властью и волей перенесется на Землю в  урочный  час.  И  была  Сийя;  Сийя,
нерасторжимо связанная со своим девственным и диким  миром,  с  этой  темной
ночной степью и замком, что высился над ней, подобно кораблю в беспредельном
морском просторе. Вряд ли она смогла бы ужиться на Земле; ее  дом  был  тут,
тут была ее судьба, и другой она, похоже, не желала.
   - Смотри! - Сийя протянула тонкую сильную руку к блестящему диску Зилура,
по которому скользили тени облаков. - Безмолвные  глядят  на  нас  оттуда  и
ждут... ждут, чтобы мы повторили сказанное... те слова, что ты говорил мне в
степи, в высокой траве...
   - Ты - моя женщина. - Скиф прижался щекой к ее горячей  щеке.  -  И  если
боги твои слышат нас и владеют искусством письма, пусть запишут:  ты  -  моя
женщина.
   - Боги мудры и слышат все, Скиф ап'Хенан, - строго сказала Сийя. - И  все
им ведомо и подвластно. Они следят за нами, они даруют силу, они  повелевают
горем и радостью, ибо в их власти соединить или разъединить людей.
   - Если бы так, моя ласточка, если бы так...
   Они помолчали, затем Скиф сказал:
   - Ваши боги в самом деле мудры. Только мудрым  известен  рецепт  счастья,
только они умеют чередовать  горе  с  радостью,  грусть  с  весельем,  тоску
ожидания с мигом свершившихся надежд. Но мне отказано в  такой  мудрости.  Я
нетерпелив и хотел бы радоваться всегда, не дожидаясь разрешения богов.
   На губах Сийи промелькнула улыбка.
   - Тоска ожидания и миг свершившихся  надежд...  -  повторила  она.  -  Ты
говоришь о ночи трех лун и других ночах, когда пути Миа, Зилура и  Ко  лежат
по разные стороны небес? Ты  хочешь  знать,  почему  время  любви  сменяется
временем разлуки?
   - Да. Свет трех лун не сделает  мою  любовь  сильнее,  милая.  Даже  если
Безмолвные заговорят и скажут, что мои слова - неправда!
   Теперь она рассмеялась.
   - Я тебе верю, Скиф ап'Хенан, верю  больше,  чем  Безмолвным.  Но  всякий
запрет имеет смысл, и боги устами Видящих подсказывают нам скрытое и  тайное
- то, что недоступно нашим глазам и слуху.
   - Что же? - спросил Скиф.
   Сийя повернулась к нему,  и  в  ее  бездонных  темных  зрачках  замерцали
искорки света - серебристые,  как  всходивший  в  небесах  Зилур.  Ночи  Амм
Хаммата были светлее земных, и Скиф отчетливо видел ее лицо -  задумчивое  и
словно бы печальное, с полураскрытыми губами и тенью, скользившей  по  щеке.
Потом серебряная луна всплыла над облаками, и тень исчезла.
   Пальцы Сийи легким движением коснулись его виска.
   - Все просто, мой  светловолосый,  все  просто...  Любовь  приносит  свои
плоды, и они различны, как деревья в лесу и травы на равнине. Мы встречаемся
с мужчинами в ночи трех лун, и от этих встреч  рождаются  девочки...  всегда
девочки, только девочки