, а  нарвался
Бог знает на что. С неохотой он  признал,  что  загадочные  намеки  Сарагосы
будоражат воображение и вселяют романтические мечты - примерно такие же, как
речи  офицеров  из  военкомата,  вербовавших  его  некогда  в  спецназовский
батальон. Воспоминание об этом, как и о сибирской тайге и заирских  болотах,
было не из самых приятных, и  он  решил  считать  слова  плечистого  шуткой.
Скажем, умный полковник дурачит глупого сержанта... Тут  ясно,  у  кого  все
козыри на руках: шеф есть шеф, и остается только пасовать.
   Криво ухмыльнувшись, он сказал:
   - Лучше уж в кабак... Ну, в бар - хоть в этом самом Чикаго.
   -  Чикаго  не  обещаю,  но  что-нибудь  в  подобном  духе  мы  сообразим.
Сообразим, будь уверен! Отправишься ты в свой кабак, посидишь  часок-другой,
погудишь, потом скажешь четыре волшебных слова и вернешься  прямиком  в  это
самое  кресло.  Вся  недолга!  Только   постарайся   Там,   -   Сарагоса   с
многозначительным видом ткнул пальцем куда-то вверх, - не ввязываться  ни  в
какие истории.
   - А на что я гудеть-то буду в этом кабаке? - Сунув руку в карман,  Кирилл
вытащил  пару  мятых  "гагаринок"  и  сморщился.  -  На  наши,  что  ли,  на
"деревянные"? На них и минеральной не подадут!
   Его шеф, в задумчивости поигрывая бровями, направился к столу.
   - Это ты верно заметил, - бурчал он, роясь в ящике. - На наши,  будь  они
неладны, не подадут... ни в Чикаго не подадут, ни в Париже, ни на  Гавайских
островах... ни в том заведении, куда тебя отправит Доктор... Вот,  держи!  -
Он бросил Кириллу что-то блестящее, мелодично позванивающее, золотистое.
   Обручальные кольца... Три штуки, самого простого вида, без  гравировки  и
украшений... Кирилл заметил, что проба внутри стерта.
   - Одно надень на палец, остальные - в карман! - распорядился Сарагоса.  -
Мне еще не встречались кабаки, где б не  шла  такая  валюта.  Отпустят  тебе
чего-нибудь, я уверен... на девочку, может, и не хватит, а на пойло, закуску
и сигареты - в самый раз! - Он повернулся к  окну  и  повелительно  взмахнул
рукой. - Ну, Доктор, давай! Клиент ждет. Ты  ведь  слышал,  куда  ему  нужно
попасть, э? Вот и отправь, только ненадолго.
   - Это уж как получится, - вымолвил тощий, вставая. Голос у него  оказался
скрипучим и резким, похожим на карканье ворона.
   Затем, не сказав больше ни слова, он в три долгих шага пересек комнату  и
склонился над Кириллом - так низко, словно хотел клюнуть его  носом  в  лоб.
Лицо Доктора было бесстрастным, как у египетской мумии.
   Невольно вздрогнув, Кирилл откинул голову, да так и не смог опустить ее -
шея  вдруг  одеревенела.  Теперь  он  смотрел  прямо  в  физиономию  тощего,
уставившись на него будто во сне, не в  силах  оторвать  глаз  от  розоватых
зрачков на бледном челе  альбиноса;  казалось,  он  внезапно  превратился  в
кролика, зачарованного змеей. Затем стены комнаты вдруг  помутнели,  потолок
взмыл куда-то ввысь, паркет под ногами затянуло зыбкой мглой, яркий июльский
полдень за  окнами  сменился  сумеречным  светом  вечерней  зари,  а  фигура
Сарагосы, маячившая у стола, уплыла вдаль, растаяла,  слившись  с  сейфом  и
стенами, которые тоже растворились в  багровой  дымке,  колыхавшейся  словно
гигантский и темный театральный  занавес.  За  ним  чудились  некие  неясные
формы, слышался мерный усыпляющий гул - не то рокотали морские валы,  не  то
шумел лес под тугими порывами ветра.
   "Что  со  мной?  -  подумал   Кирилл,   ужасаясь   своей   беспомощности,
беззащитности и глухому молчанию Хараны. - Что он делает?  Этот  вурдалак...
Этот..."
   Бледное лицо склонилось над ним; сейчас  Кирилл  видел  только  зрачки  -
огромные, горящие алым огнем. Беззвучно и неотвратимо  он  погружался  в  их
пламенную глубину, не в силах шевельнуть рукой,  не  чувствуя  ни  боли,  ни
холода, ни жара; он  падал,  падал,  падал,  будто  бездонные  недра  звезды
раскрывались перед ним, затягивая вглубь, вращая  и  кружа  в  стремительном
водовороте. Теперь он не  слышал  и  не  видел  ничего,  кроме  сияния  этой
красноватой пропасти; гул прекратился, и великое алое  безмолвие  сомкнулось
над ним непроницаемой скорлупой.
   Он упал.
   Переход был внезапным и резким. Он ощутил, что стоит на ногах, что  локти
опираются на что-то твердое, надежное; до ушей  доносились  негромкий  звон,
шелест,  звуки  льющейся  жидкости.  Потом  он  увидел  лицо,  маячившее  на
расстоянии вытянутой  руки:  широкоскулая,  слегка  одутловатая  физиономия,
полные губы, набрякшие веки, сизые прожилки на отвислом носу, голая  макушка
в венчике темных волос. Обычное лицо человека за пятьдесят, долго и преданно
дружившего с бутылкой, но с него на Кирилла взирали алые глаза Доктора.
   Глава 4
   Вне Земли, бар папаши Дейк,
   местная дата неизвестна
   Нет, не алые. Зрачки у этого  типа  были  скорее  темно-багровыми,  цвета
остывающей лавы - невероятного 'оттенка, какой не встречался Кириллу нигде и
никогда. Ошеломленный, он сильно потер виски, повернул голову. Перед ним,  в
обширном и мрачном зале, теснилось изрядно народу - в основном молодые парни
и мужчины лет под тридцать; одни - в привычной одежде, другие  -  в  длинных
пестрых хламидах или  нагие  по  пояс.  Были  они  всех  мастей,  от  жгучих
смугловатых  брюнетов  до  белокожих   блондинов,   и   выглядели   довольно
устрашающе, но, если не считать хламид и странных татуировок вокруг  сосков,
такую компанию удалось бы встретить на  любой  мафиозной  тусовке  -  что  в
Питере, что в Москве, что - без всякого сомнения! - в Чикаго, в  Париже  или
на  Гавайских  островах.  Отличие  заключалось  лишь  в  одном:  их   зрачки
багровели, пламенели, отливали  оранжевым  и  розовым,  светились  пурпуром,
сияли красками восхода и заката. Иных расцветок тут не было.
   Бар в Чикаго? Не слишком похоже, с  лихорадочным  возбуждением  размышлял
Кирилл. Правда, здесь имелась стойка, а за ней  целые  батареи  откупоренных
бутылок, из которых явственно тянуло спиртным, но и этот запах был  каким-то
странным, едким, будто бы с примесью паленой резины, от  него  пощипывало  в
носу и першило в горле.
   Судорожно вздохнув, он вновь воззрился на  бармена  -  в  том,  что  этот
пожилой  толстяк  с  сизым  носом  является  либо  барменом,  либо  хозяином
заведения, сомневаться не приходилось. С минуту они смотрели друг на друга в
полном молчании, затем красноглазый лег животом на стойку и  заглянул  вниз,
словно высматривая дырку в полу, оставленную возникшим из небытия  клиентом.
Дыры, однако, не наблюдалось, и толстяк, почесав нос, подвинул к  себе  пару
стаканов да объемистую бутыль.
   - Великий Буга, что творится на свете! Надо бы выпить, сынок... Нам обоим
надо выпить - и тебе, и папаше Дейку. Клянусь потрохами шайкала!
   Они выпили. Жидкость была прозрачной и огненно-жгучей - крепче водки, как
показалось Кириллу. Он поперхнулся, закашлялся, и папаша  Дейк  ловко  сунул
ему в рот солоноватый хрустящий сухарик, потом налил еще. Чем-то  неуловимым
этот крупный красноглазый мужчина напоминал Сарагосу - то ли  гулким  басом,
то ли манерой держаться, уверенной и  властной,  то  ли  короткими  толстыми
пальцами.
   - Выпьем, приятель! Не каждый вечер можно пропустить глоток с  парнем  из
Койфа... да еще с таким ловкачом, что ломится к стакану сквозь стены! Боюсь,
папаше Дейку никто не поверит! Эта пьянь, - он небрежно  мотнул  головой,  -
ничего не заметила. Каждый шворц льет пойло в свою глотку, жрет и не  глядит
по сторонам.
   Кирилл покосился на посетителей, сгрудившихся у дальнего конца  стойки  и
за шестигранными столиками в  полутьме  у  самых  стен.  Кажется,  никто  не
обращал  на  него  внимания;  там  орали,  пили,  жевали,  и  звон   стекла,
постукивание металла о тарелки, шарканье ног и человеческие голоса сливались
в невнятный гул, прерывавшийся то и  дело  пьяным  смехом.  Он  нерешительно
покрутил  свой  стакан,  стараясь  не  принюхиваться  к  странному   аромату
спиртного.
   - Пей, чего глядишь! - Красноглазый был настойчив.
   - Выпить-то можно. Вот только... - Пошевелив пальцами,  Кирилл  выжидающе
уставился на толстяка.
   - Синюшек нет? - Папаша Дейк вдруг подмигнул. - А что есть?  Может,  ваша
койфитская травка? Могу взять пару-тройку упаковок.
   - Травкой не балуюсь. Это  пойдет?  -  Кирилл  стянул  с  пальца  кольцо,
немедленно исчезнувшее в огромной ладони красноглазого.
   - Пойдет! Еще как пойдет! Хотя и не по той цене, что предложили  бы  тебе
кидалы... - Он зашелестел бумажками. - Но  ты  ведь  не  станешь  возражать,
сынок? Не станешь, я вижу... вижу ясно, как дырку в заднице ойла.
   Кирилл,  не  говоря  ни  слова,  сгреб  деньги  и  сунул  в  карман,  где
позванивали еще два кольца. Теперь он чувствовал себя уверенней.
   - Горячего подать? - Толстяк двинул к нему бутылку, в которой  плескалось
еще на добрых четыре пальца.
   - Горячего?
   - Ну, есть запеченный урдур... птера... окорок трипидавра... Все  свежее,
как в раю у Махамота, не сомневайся! Я бы советовал птеру на вертеле.
   - Давай! - Поморщившись, Кирилл пригубил из стакана и  огляделся.  Первое
ошеломление уже прошло, первая сделка была заключена, и  теперь  он  пытался
сообразить, куда же отправил его проклятый  вурдалак  с  алыми  зрачками?  К
своим родичам, что ли? Но человеческую кровь здесь явно не потребляли; здесь
хватало других напитков, хотя и с мерзким запахом. Впрочем, к запаху он  уже
притерпелся.
   Несколько минут он  изучал  обширное  помещение,  тонувшее  в  полумраке,
размышляя, в каком месте - на Земле, в стране  кошмарных  снов  или  в  иной
Галактике - находится этот притон. Его зал имел форму пятиугольника с серыми
бетонными стенами; вдоль одной из них  шла  длинная  оцинкованная  стойка  с
кружками,  стаканами  и  большим  лотком,  где  поблескивало  что-то  яркое,
металлическое. Позади нее  шеренгой  выстроились  низкие  глубокие  шкафы  с
бутылями без наклеек - кажется, на темном  стекле  были  выдавлены  какие-то
надписи,  но  разглядеть  их  никак  не  удавалось.  Над   шкафами   мерцали
потускневшие зеркала, подсвеченные двойной нитью голых  электрических  ламп.
Иного освещения здесь  не  имелось,  и  Кирилл  не  мог  заметить  чего-либо
напоминавшего окна или дверь. Видимо, тут  обходились  и  без  того,  и  без
другого, зато в самой середине  маячила  некая  конструкция  вроде  винтовой
лестницы. Решив, что бар располагается в подвале, он сунул руку в  карман  и
вытащил тоненькую пачку местной валюты.
   Символы и знаки, усеивавшие эти синеватые купюры - синюшки, как назвал их
красноглазый Дейк, - оставались для него загадкой. На долю  секунды  неясным
отблеском что-то всплыло в памяти; казалось,  еще  мгновение,  и  он  сумеет
прочитать  ровные  строчки  неведомых  иероглифов,   уловит   тайный   смысл
геометрических  фигур,  красовавшихся  в  центре  каждого   банкнота...   Но
воспоминание промелькнуло и исчезло, заставив Кирилла улыбнуться в радостном
предвкушении; романтик по натуре, он любил неразгаданные секреты.
   Значит, синюшки... Интересно! В родных  краях  то  же  самое  именовалось
"зеленью" - конечно, по традиции; зеленой была лишь "толстовка", сторублевая
купюра с роскошным портретом Льва Николаевича. "Ломоносовки", "гагаринки"  и
прочие послереформенные банкноты пестрели всеми цветами радуги, что, однако,
веса им не прибавляло. Банкиры и солидные финансисты упоминали о них  как  о
новых российских  деньгах,  но  народ  изобрел  иной  термин  -  "портретная
галерея". Отдельные же  ее  шедевры  назывались  по-разному:  одни  отдавали
предпочтение фамилиям великих людей, другие - именам-отчествам, а  третьи  и
вовсе были с ними запанибрата, мусоля  и  пересчитывая  "мишки",  "юрки"  да
"левы" - кому что Бог послал.
   Решив, что местная валюта глядится не хуже  родной,  Кирилл  сунул  ее  в
карман и, подняв голову,  снова  осмотрел  пятиугольный  залец  с  бетонными
стенами. Нет, ни на какой из чикагских  баров  это  заведение  не  походило!
Никак не походило! Он мог поклясться в том  потрохами  загадочного  шайкала,
хоть не бывал в Чикаго и не знал, что там пьют и что едят. Во всяком случае,
не запеченных  урдуров,  не  птер  на  вертеле  и  не  окорока  трипидавров!
Насколько он помнил, в Таиланде,  Заире  и  Намибии  таких  зверей  тоже  не
водилось, не говоря  уж  о  вилюйской  тайге,  карельских  лесах  и  ущельях
Кавказа, где случалось ему бывать в разные времена и по разным поводам.
   Сон, сказал он себе, я сплю, и все это мне снится. Забавное сновидение, и
только! Но если оно начнет переходить в кошмар...
   Впрочем, Харана молчал, и никакие мрачные предчувствия Кирилла не  томили
- верный признак того, что он  находится  в  безопасности.  В  относительной
безопасности, ибо Харана не утруждался  предупреждениями  насчет  синяков  и
ссадин и начинал бить тревогу лишь по самым серьезным поводам. Как тогда, на
берегу Вилюя...
   Кирилл облокотился о стойку и замер, вслушиваясь в  неясный  гул,  вопли,
хохот, вбирая незнакомые запахи, наплывавшие со всех сторон - из кухни,  где
скрылся папаша Дейк,  от  полок  со  спиртным,  от  столов,  где  веселились
посетители. Бывает, обоняние и слух говорят не меньше глаз - так случилось в
сибирской тайге, когда под ногой бандита хрустнул сучок, когда тяжелый смрад
потного тела ударил в  ноздри  и  в  висках  забились,  зазвенели  тревожные
колокола. В тот раз Кирилл отделался шрамом  на  руке,  а  беглый  зек,  что
охотился за ним, остался лежать  в  лесу,  среди  огромных  сосен  с  бурыми
стволами; глаза его закатились, череп был разбит ударом  приклада,  кровавая
каша все текла и текла из жуткой трещины на затылке, пачкая мох...  Грязный,
обросший, изголодавшийся, он походил на дикого зверя, на смертельно опасного
волка-человекоубийцу и все же оставался разумным существом - таким  же,  как
сам Кирилл,  как  парни  из  его  команды,  как  офицеры,  возглавлявшие  ту
облаву...
   Нет, не таким, сказал он себе, все же  не  таким.  Разум  еще  не  делает
человека человеком, необходимо что-то еще, неощутимое, но столь же важное...
Способность к любви, к состраданию?.. Чувство юмора?.. Стремление к  цели?..
Возможно, душа? А есть ли душа у этих  красноглазых?  Люди  они  или  звери,
натянувшие людскую личину, как тот беглец, убитый им в вилюйской тайге?
   Сзади послышались шаги, и мысль оборвалась. Похоже, он наконец-то привлек
внимание - к стойке шествовали человекоподобные аборигены, но в багровых  их
зрачках не было ни намека на любовь или хотя бы на  здоровый  юмор.  Что  же
касается цели, то в ней не приходилось сомневаться: красноглазым  был  нужен
он, Кирилл. Было их трое: длинноволосый парень с крысиной физиономией, щедро
накрашенная девица и голый по пояс гигант с двухлитровой кружкой, которую он
бережно придерживал у подбородка. Парень и девица болтали и хихикали, искоса
поглядывая на чужака; голый детина то и дело прикладывался к  кружке,  сосал
нечто бурое, пенистое, с острым запахом  дрожжей.  Вроде  бы  пиво,  подумал
Кирилл.
   Компания устроилась рядом с ним, на  расстоянии  вытянутой  руки.  Теперь
Кирилл заметил, что девица недурна на вид,  особенно  если  стереть  со  щек
серые  спиральные  разводы  и  пригладить  брови  -  каждая  их   волосинка,
намазанная  серебристой  краской,  торчала,  словно   крохотная   игла.   На
крысомордого он не обратил внимания,  но  от  голыша,  мрачного,  с  мощными
мышцами, бугрившимися на плечах, веяло опасностью.  Вокруг  сосков  у  этого
типа были наколоты синие точки, а меж  ключиц  -  треугольник  с  выпученным
багровым глазом - точно такой же попался Кириллу на одной из его  купюр.  Он
незаметно примерился  к  бутылке,  где  еще  плескалось  немного  спиртного,
соображая, что в случае  неприятностей  увесистая  емкость  может  оказаться
весьма полезной.
   Затем, покосившись на соседей, Кирилл прислушался. Великан угрюмо молчал,
посасывая свое пиво; парень  и  девица  болтали,  поминая  шайкала  во  всех
анатомических  подробностях,  а  заодно  и  задницу  ойла,  шворц,  ксенявых
койфитов и прочие загадочные вещи. Слова эти  по  большей  части  оставались
Кириллу непонятными, но тянуло от них оскорбительным душком. Он  нахмурился,
отхлебнул из стакана и невольно стиснул кулаки.
   - Твоя птера, приятель! - Папаша Дейк возник на  фоне  шкафов  и  тусклых
зеркал, держа на ладони  большой  пятиугольный  поднос,  над  которым  вился
парок. Опустив его на стойку, он скосил багровый глаз в сторону крысомордого
и шепнул: - Видишь того тощего подлога? Джеки-кидала с подельщиками... не из
самых крупных храпарников, но лучше с ними не связываться,  сынок.  Обдерут,
да еще кровь пустят...
   - Мне не пустят, - заметил Кирилл, склонив голову к плечу и подозрительно
рассматривая  птеру.  Этот  неведомый  зверь  обладал  маленьким   вытянутым
туловищем  со  скрюченными  лапками  и  широким  мясистым   хвостом   длиной
сантиметров  сорок,  который,  судя  по  всему,  и   являлся   главным   его
гастрономическим достоинством. Однако мясо было розовым, поджаристым  и  без
неприятных запахов.
   Красноглазый Дейк потянулся  к  лотку,  достал  огромную  вилку  с  двумя
зубцами и воткнул ее птере в бок.
   - Ну, гляди, койфит... Я советую  так:  коли  в  твоем  кармане  еще  что
позванивает, сдай лучше папе Дейку. От  меня,  скажем  начистоту,  не  самый
большой барыш, зато все честно и без мордобоя. - Он  подождал  с  полминуты,
выжидательно глядя на Кирилла, потом вздохнул и вымолвил: - Ну,  не  хочешь,
не надо... С тебя двадцать три синюхи, сынок.
   Кирилл полез в карман, снова вытащил деньги. Толстяк, все еще  поглядывая
на него, отобрал две  бумажки  с  квадратом  посередине  и  три  с  кружком,
многозначительно мигнул в сторону Джеки-кидалы и направился к другому  концу
стойки, где уже стучали кружками жаждущие. Кирилл остался  один  на  один  с
птерой.
   Пробовать эту тварь  ему  не  хотелось  -  слишком  уж  она  походила  на
аллигатора-недоростка.  Святой  Харана!   Лучше   бы   он   заказал   окорок
трипидавра... Взявшись за вилку, Кирилл нерешительно ковырнул мясо  и  вдруг
почувствовал, как справа ему в ребра врезался чей-то острый локоток.
   Крысомордый... Придвинувшись поближе, парень ткнул пальцем в  поднос,  на
котором среди печеных белесых плодов уютно устроилась птера.
   - Привередливый ты, ссыпун... Чего не жрешь? Кирилл, не моргая, уставился
в багровые зрачки крысомордого; на щеках у него заходили желваки.
   - Он же из Койфа, Джеки, - проворковала  девица.  -  Глаза,  видишь,  как
шайкалье дерьмо! Такому с ходу по черепу да шизу обрить!
   - Свою  побереги,  -  буркнул  Кирилл,  стискивая  вилку.  Черенок  начал
сгибаться в его кулаке.
   - Ты, выродок, усекай, куда попал, - с ленцой произнес крысомордый Джеки.
- Если Райза мигнет, так Одди - вон тот, здоровый, - от  тебя  и  соплей  не
оставит, ясно?  Но  Райза  не  мигнет...  Ведь  так,  моя  красавица?  -  Он
ухмыльнулся  девице.  -  Не  мигнет,  если  у   тебя   найдется   что-нибудь
подходящее...
   - Травка, что ли?
   - Смотри, догадливый! - обрадовался парень. Не оборачиваясь, он  протянул
руку и похлопал Одди прямо по татуированному меж ключиц глазу. -  Иди  сюда,
храпарник! Поторгуемся с койфитским отродьем!
   Великан, не выпуская кружки,  сделал  пару  шагов  и  пристроился  слева.
Маневр этот Кириллу не понравился, но, прикинув, что тощего Джеки  вместе  с
его подругой можно снести единым махом, он решил подождать с началом  боевых
действий.
   Странное ощущение вдруг охватило его: в этом чужом и  явно  неприветливом
месте он словно был окружен  какой-то  незримой  стеной,  предохранявшей  от
опасности. Он твердо уверился, что видит сон, а значит, что бы ни  случилось
с ним среди всех этих фантомов и сонных миражей, это не  имело  отношения  к
реальности - к привычному  миру,  где  Харана  оберегал  его,  к  миру,  что
находился где-то рядом, за  стенами  новенького  щеголеватого  особнячка