тор,  вытягивая  из
кармана кисет. - Объяснять будешь ты!
   Он медленно набил трубку, вдыхая терпкие запахи  табака  и  прокуренного,
просмоленного дерева, перебивавшие сладкий  медовый  аромат  "голда".  Потом
стиснул чубук крепкими зубами, огладил коричневую чашечку  с  острым  краем,
похожую на изогнувшегося в прыжке дельфина. Эта трубка, одна  из  самых  его
любимых, так и называлась  -  "дельфин".  Еще  были  "катенька",  длинная  и
стройная, как юная красавица, разлапистый "спрут", "пенек", "гнездо"  и  два
десятка других; трубки куратор любил трепетно и нежно. Мысли  о  них  всегда
успокаивали его,  успокоили  и  сейчас.  Хоть  он  жалел  Догала  не  больше
раздавленного таракана, но сама процедура выбивания сведений была неприятной
- столь же неприятной, как всякое насилие. К нему  надлежало  подготовиться,
собрав нервы в кулак.
   Чиркнула зажигалка, и к потолку  взвилось  сизое  кольцо.  Одно,  другое,
третье... Куратор заметил, что Догал следит за этими дымными арабесками  как
зачарованный; губы его посерели, а щеки, и без того бледные, сделались белей
свежевыпавшего снега. Вдруг он словно бы очнулся; в глазах промелькнул ужас,
лицо сморщилось в какой-то жуткой гримасе, зубы  лязгнули,  точно  компаньон
получил сокрушительный удар под челюсть. Потом из горла его вырвался хрип:
   - Т-ты... хрр... т-ты что д-делаешь?.. Что?  Брови  Сарагосы  взметнулись
вверх.
   - Да вот раскурю трубку и прижгу тебе задницу, - не без издевки  пообещал
он. - А племянничек мой посодействует... чтоб ты, значит, не дергался.
   - Хрр... н-не надо... н-не надо...
   Куратор, удивленный, привстал. Глаза Догала закатились, на брюках  начало
расплываться мокрое пятно, и в ароматы табака и "голда"  внезапно  вклинился
резкий  запах  мочи.  "Что  это  с  ним?  -  мелькнула  мысль.  -   Приступ?
Эпилептический припадок? Только что  был  жив-здоров,  хоть  и  бледноват...
сидел да торговался, тянул время, финтил, выкручивался так и этак, и вдруг -
приступ! Как у черта от святой воды! С чего бы?"
   Заметив краешком глаза, как напрягся  Скиф,  куратор  махнул  ему  рукой:
сиди, мол, не вмешивайся! С  Догалом  происходило  что-то  странное,  что-то
необъяснимое, в чем полагалось разобраться немедля, но  помощь  "племянника"
тут, пожалуй, была не нужна. Сарагоса поднялся, обогнул  стол  и,  попыхивая
трубкой, сверху вниз глянул в  помертвевшее  лицо  компаньона.  Сизый  дымок
струился вверх, к потолку, образуя миниатюрные подобия перистых  облачков  -
полупрозрачных, как матовая калька, невесомых, безобидных...  Но  в  зрачках
Догала стыл такой ужас, будто здесь, в его комнате, расплывался смертоносный
гриб ядерного взрыва.
   - Н-не надо... - опять прохрипел он,  слабо  отмахиваясь  рукой.  -  Н-не
надо...
   - Что не надо?  -  Сарагоса  склонился  к  нему.  -  Прижигать  не  надо?
Беспокоишься за свою задницу?
   - Д-дым... о-от та-абака .. н-нельзя... н-не могу... н-не могу вынести...
   Глаза Догала стали закатываться, и куратор, пока не пытаясь понять, в чем
же дело, повернулся к Скифу.
   - Ну-ка, распахни окно во двор, пусть протянет... Да поживее, парень!
   Эе-ноль-пятый метнулся к окну, а Сарагоса прошествовал  на  кухню,  выбил
трубку  о  край  голубой  фаянсовой  раковины,  открыл  кран  и  постоял   в
задумчивости, глядя, как прозрачная струйка воды  смывает  пепел.  Потом  он
хмыкнул и, опустив "дельфина" в кисет, снова наполнил его  чашечку  табаком,
аккуратно примял табак пальцем и вернулся в комнату.
   Скиф уже находился у окошка, на боевом посту; глаза у него были  что  два
блюдца. Догал, похоже, очухался, хоть выглядел еще бледноватым  и  сидел  на
стуле как-то боком, скорчившись, словно бы левая половина тела  перетягивала
правую. Губы его пока что не обрели былую яркость, но шевелить  ими  он  мог
вполне.
   Протянув к нему ладонь,  на  которой  уютно  устроилась  трубка,  куратор
спросил:
   - Попробуем еще разок? Или хватит? Догал помотал головой, жадно  втягивая
прохладный вечерний воздух.
   - Ну, тогда объясни, друг любезный, с каких это пор ты валишься в обморок
от табачного дыма? И почему?
   - Нам... нельзя... - просипел Догал, пытаясь  сесть  прямо.  -  Нельзя...
Запах... убивает...
   - Кому это - нам? - приподняв бровь, спросил Сарагоса.
   - Тем, кому приносят дары... Вот такое... - Рука компаньона потянулась  к
ярко-красной коробочке. Пальцы его дрожали, но голос звучал вполне внятно.
   - Кто приносит?
   - Мне - Рваный... Что-то для меня, что-то для других... С  Рваным  случай
свел... еще зимой... Дал он мне пачку, попробовать... Ну, и с тех  пор...  -
Догал смолк.
   -  Рваный  -  это  тот,  со  шрамом?  -   уточнил   куратор.   Дождавшись
утвердительного кивка, он пробурчал: - По виду типичный уголовник. Ну и  где
же он берет товар?
   Губы Догала плотно сомкнулись. Казалось, он даже  закусил  их,  чтобы  не
проговориться; лицо его  закаменело,  но  в  глазах,  как  заметил  куратор,
по-прежнему стыл ужас.
   Не говоря ни слова, Сарагоса сунул "дельфина" в рот, вытянул  из  кармана
зажигалку, высек огонь. Догал, отстраняясь, слабо пробормотал:
   - Не надо, Петр Ильич... не надо.,, я скажу... все равно...  -  Губы  его
зашевелились почти беззвучно,  но  куратор,  склонившись,  разобрал:  -  Все
равно... я конченый человек... конченый... Уже, собственно, и не  человек...
так, наполовину зомби...
   - И зомби умеют говорить, - жестко сказал Сарагоса. - Выкладывай! У  кого
этот Рваный берет товар?
   - У Хозяина... Ты был прав, Петр Ильич... Товар - от Хозяина... и те, кто
на тебя напал... атаракты... тоже от Хозяина...
   Куратор кивнул, не спуская пронзительного взгляда  с  бледной  физиономии
Догала.
   - Это я понимаю: у всякого гнусного товара и у всякой швали есть  хозяин.
И кто же он?
   -  Мне  неизвестно.  Человек...  или  нечеловек...  Связь  только   через
Рваного... Я звоню... звоню какой-то женщине... Она ничего не знает,  просто
передает... Звоню, и Рваный приходит...
   - Черт с ним, с Рваным! - рявкнул Сарагоса. В сером волглом  тумане,  так
долго застилавшем ему глаза, начинали маячить смутные тени. Он еще не  видел
лиц, не мог разглядеть очертаний фигур,  но  подсознательно  уже  ощущал  их
присутствие,  словно  всматривался  в  стаю  бесплотных  духов,   призраков,
мельтешивших на грани яви и сна.
   - Черт с ним, с Рваным! - повторил он, склоняясь к самому лицу Догала.  -
Кто Хозяин? Где он?
   - Не знаю, Петр Ильич...  крест  святой,  не  знаю...  Он...  оно...  это
существо... граф Калиостро...  где-то  под  городом  обитает...  Рваный  так
говорил... И еще говорил, что писания твои сильно Хозяину не нравятся.
   Сарагоса резко выпрямился. Теперь он стоял, возвышаясь надДогалом, словно
башня: плечи развернуты, руки скрещены на груди, в глазах  охотничий  блеск.
Скиф, застывший у окна, глядел на него со смесью любопытства и почтительного
восхищения.
   - Значит, Рваный так говорил... Ну,  любезный  мой  Марк,  придется  тебе
устроить мне встречу с этим Рваным... Или сразу с Хозяином! Позвони,  скажи,
что, мол, журналист Синельников хочет взять интервью... встретиться, значит,
и кое-что обсудить. Насчет осенних лесов, увядших  листьев  и  все  такое...
Пообщаться с братьями по разуму! Ну, сделаешь?
   Догал кивнул, и куратору  показалось,  что  в  темных  глазах  компаньона
промелькнула искорка жалости. Промелькнула - и погасла, словно ее и не было.
Остались лишь мрачная обреченность и страх.
   Крепко же  он  напуган,  подумал  Сарагоса.  Крепко!  Впрочем,  могло  ли
случиться по-иному? Догал был один - одинокий растерявшийся человечек  перед
смутным ликом чего-то неведомого и ужасного; за ним не стояла мощь  Системы,
раскинувшей свои бесчисленные щупальца по всем материкам  и  океанам  Земли.
Глядя на посеревшее лицо компаньона, Сарагоса процитировал про себя: "Голд",
он же "эрмитаж", он же "лувр", он же  "прадо",  при  длительном  воздействии
приводит к  деструкции  психики,  потере  памяти  и,  в  конечном  счете,  к
летальному    исходу.    Соблюдайте    крайнюю    осторожность!"    Выходит,
осторожности-то Догалу и не хватило!
   Он сунул в карман трубку, которую все еще сжимал в кулаке, и спросил:
   - Ты как Хозяина  называешь?  Граф  Калиостро?  А  почему?  Плечи  Догала
приподнялись и опустились.
   - Как мне еще его звать?  Таинственная  личность...  владыка  над  душами
людскими...  Калиостро  и  есть...  или,  если  хочешь,  Шива-Разрушитель...
Ариман, Сет, Люцифер, средоточие зла... Зови как угодно!
   - Ну и что этому Калиостро надо? Догал снова пожал плечами.
   - Что надо Князю Зла? Мы сами, я полагаю. Люди! В обмен вот на это. - Его
рука, протянутая к красной коробочке, уже не дрожала.
   - Люди? - повторил куратор, вспоминая свои  недавние  раздумья.  -  Люди,
если рассматривать их как предмет торговых операций, слишком  неопределенное
понятие, мой дорогой. Так что же ему  нужно,  поконкретней?  Рабы?  Пушечное
мясо? Скот? Наши почки и печень? Наши  мысли,  идеи,  наша  технология?  Или
одалиски для гаремов?
   - Все шутишь, Петр Ильич... Вот  встретишься  с  ним,  сам  и  спрашивай!
Спрашивай, коль пороху хватит!
   - Куда торопиться, Марк?  Сначала  я  тебя  порасспрошу.  Обо  всем,  что
знаешь! - Убедившись, что компаньон  вроде  бы  ожил,  Сарагоса  вернулся  к
своему стулу и сел. Трубка его, точенный из грушевого корня  дельфин,  снова
вынырнула из кармана, словно лапоминая  о  том,  что  запираться  Догалу  не
следует. - Ты, кажется, и других поминал? Не Рваного, а  тех,  для  кого  он
товар носит? Ну и что ж это за люди?
   По лицу компаньона скользнула тень улыбки.
   - А ты разве не знаешь, Петр Ильич? Разве твои племянники не доложили? Их
ведь на Литейном пруд пруди, а?
   - Ишь ты, совсем оклемался! Уже и  Литейный  начал  поминать.  -  Куратор
поднес трубку к ноздрям и глубоко втянул воздух. - Только я не с  Литейного,
Марк. Я скромный журналист и пекусь лишь о своей  шкуре...  ну,  и  о  своих
племянниках, разумеется. А потому желаю знать, кому на ногу наступил.  -  Он
смолк, сосредоточенно уминая табак. - Ну, какие же люди к тебе ходили? Давай
рассказывай! А племянники мои проверят.
   - Ну, чернявый такой заходил, Сергеем звать, - неохотно промолвил  Догал.
- Еще Колька-стрелок... совсем мальчишка, юноша  лет  семнадцати...  Женщина
была, Ася Денисовна, с мужем... кажется, Михаил... Слушай, Петр Ильич, -  он
вскинул полные муки глаза на  куратора,  -  они  ведь  мне  по  фамилиям  не
представлялись, адресов-телефонов не давали! К чему тебе все это? Меня,  что
ли, проверить хочешь?
   - Ты говори, говори! А я послушаю.  Журналисты,  сам  знаешь,  любопытный
народ... - Не спуская с компаньона взгляда, Сарагоса  принялся  заворачивать
"голд" в свои бесчисленные пакеты, потом понюхал сверток и, довольно кивнув,
опустил его в карман розового пиджака.
   - Ну, еще одна женщина была... красивая, молодая, одета  хорошо.  Волосы,
как начищенная медь, а глаза...
   - ...как на  витрине  с  бижутерией,  -  по  какому-то  наитию  подхватил
куратор. - Зеленые и блестят, так? Догал, казалось, не  удивился,  а  только
кивнул.
   - Да, зеленые... Ксения ее зовут.
   "Неужто та самая ведьма? - промелькнуло у Сарагосы в голове. -  Брильянты
в ушах, тряпки от Диора, язык без костей?"
   Теперь  он  припомнил,  что  рыжую  и  впрямь  звали  Ксенией  -  Ксенией
Сикорской, точно! Вспомнилось куратору и кое-что еще: мимолетный разговор  с
секретаршей  Элечкой  и  ее  блокнот,  где  регистрировались   все   заявки,
поступавшие в фирму "Сэйф Сэйв". Вчера в блокноте этом появилась пара  новых
строк, ибо рыжая Ксения опять решила постранствовать в Мире  Снов...  Что  и
было подтверждено телефонным звонком!.. Он еще раздумывал,  кого  бы  с  ней
послать. Самума или Скифа...
   Глаза  Сарагосы   довольно   блеснули.   Таинственный   граф   Калиостро,
Шива-Разрушитель, пока был для  него  недосягаемым  многоруким  кракеном  из
океанских глубин, Рваный оставался затаившейся  в  мутных  прибрежных  водах
акулой, но одну рыбку все же удалось отловить! Не  простую  рыбку,  золотую!
Рыжую!
   Он сунул трубку в рот и энергично потер ладони.
   - Ну, любезный мой Марк,  ответь-ка  мне  на  последний  вопрос:  что  за
странная аллергия к табаку? Ты ведь раньше курил. Или я ошибаюсь?
   - Курил, - вяло согласился компаньон.  -  Теперь  не  курю.  И  никто  не
курит... почти никто. Но  у  всех  бывает  по-разному,  понимаешь?  Одни  не
выносят запах табака,  другие  -  сыра,  лимонов  или  спиртного,  третьи  -
паленого дерева... Цена блаженства, так сказать. - Его глаза  скользнули  по
карману  Сарагосы,  где  была  запрятана  ярко-красная  коробочка,   надежно
обернутая в целлофан.
   -  Выходит,  зря  я  кулаки  расшиб  об  этих...  как  ты  их   назвал?..
атарактов?.. Достаточно было пустить им в морды немного дыма, э?
   - Не знаю. - При упоминании атарактов  Догал  сморщился,  как  от  зубной
боли. - Говорили мне, атаракты уже ничего  не  чувствуют...  ничего...  Одни
приказы выполняют...
   - Кто говорил? Рваный? А сам он кто? Он и прочая публика? Они - атаракты?
   - Не атаракты, так будут ими!
   - А ты?
   Но Догал  промолчал  и,  не  выдержав  пронзительного  взгляда  Сарагосы,
спрятал лицо в ладонях.
   * * *
   Прощаться с хозяином не стали - консистенцией и цветом лица тот напоминал
сейчас досуха выжатый лимон и, пожалуй, не смог бы приподняться со стула.  В
прихожей, у двери. Пал Нилыч замер на пару секунд, приложив палец к губам, и
Скифу почудился едва слышный скрежет, доносившийся  с  лестничной  площадки.
Звук был слабым, но отчетливым; казалось, кто-то водит напильником по  ребру
жестяного листа.
   - Оружие к бою, - негромко произнес Сарагоса.
   Выдернув из-за пояса лазер. Скиф  приготовился  метнуть  яростный  луч  -
вверх, вниз, налево или направо,  смотря  по  тому,  где  окажется  источник
странного звука. Святой  Харана,  заступник  и  хранитель,  помалкивал,  что
вселяло в Скифа обычную уверенность: он знал, что промашки не случится,  что
огненная игла настигнет цель, а  цель  эта,  чем  бы  она  ни  была,  ущерба
стрелявшему не причинит. Но вывод  сей  не  относился  к  Сарагосе,  и  Скиф
решительно оттеснил шефа в сторонку, а затем распахнул дверь.
   Скрежет сразу сделался сильнее  -  скрежетала  крышка  распределительного
щитка, у которого возился Сингапур. Пожалуй, за то время, что они провели  у
Догала,  он  успел  бы  три   раза   собрать   и   разобрать   все   местное
электрооборудование, а заодно подмести лестницу от подвала до чердака.
   Увидев Сингапура, Пал Нилыч сразу успокоился, кивнул ему и  направился  к
выходу. Скиф  и  Сингапур  молча  последовали  за  шефом,  как  и  Сентябрь,
присоединившийся к ним внизу. Они  разместились  в  просторном  "Лексусе"  -
Сарагоса  впереди,  рядом  с  сидевшим  на  месте  водителя  Самураем,  трое
"племянников" - сзади. Негромко зашуршал  мотор,  слидер  дрогнул  и  плавно
выкатил на магистраль. Время  было  позднее,  метро  закрылось,  и  Самурай,
переглянувшись  с  шефом,  повернул  к  северу.  "Отвезут  меня  домой,   на
Гражданку", - понял Скиф.
   Визит к знакомцу Пал Нилыча камнем давил на душу. Он вроде  бы  слышал  и
видел все, но ничего не понимал; разговор о каком-то нападении,  о  каких-то
статьях, написанных  шефом,  о  двеллерах-оборотнях,  подбросивших  Сарагосе
красную коробочку  с  таким  знакомым  запахом,  -  все  это  было  сплошной
загадкой. Еще большей загадкой представлялось поведение Догала, его странные
полуобрывочные фразы, которых шеф, казалось, ждал с жадным нетерпением и был
готов вышибить из своего несчастного знакомца чуть ли не пытками. А  в  том,
что Догал несчастен, Скиф не сомневался ни на одно  мгновение.  Этот  жалкий
человек, и в обычных обстоятельствах не  внушивший  бы  ему  симпатии,  явно
очутился в беде. В большой беде! Симпатий это по-прежнему  не  вызывало,  но
сочувствие - дело другое.
   Ему о многом хотелось  расспросить  Сарагосу,  но  он  молчал  и  терпел.
Терпеливому солдату сержант постель стелет, а взводный чай подает, говаривал
майор Звягин, и мудрость эта засела в голове Скифа столь же  крепко,  как  и
статьи армейского устава.  Странно,  подумалось  ему,  речи  своего  бывшего
комбата он помнит лучше, чем лекции университетских профессоров - словно  бы
шесть спецназовских лет заслонили годы учебы на истфаке. Не стерли, нет,  но
заслонили... Возможно, потому, что армия была жизнью, суровой и реальной,  а
университет - лишь преддверием к ней?
   Преддверие к жизни... А как назвать то, что происходит сейчас? С нами? За
последний месяц он просмотрел целую череду снов:  восхитительный  -  о  Сийе
ап'Хенан, пепельно-кудрой амазонке из Башни Стерегущих Рубежи,  таинственный
- о фирме "Сэйф Сэйв" и красноглазом Докторе, ужасный -  о  Марке  Догале  и
красной коробочке с непонятным зельем... Какой же сон ждет его теперь?
   Сарагоса гулко откашлялся, нарушив тишину.
   - Скиф!
   - Да, Пал Нилыч?
   Он шевельнулся на заднем сиденье, покосившись на  Сингапура  и  Сентября.
Сингапур, Серж Никитин, будто бы дремал, и лицо его  с  точеными  чертами  и
широким разлетом темных бровей казалось безмятежным.  Сентябрь  что-то  едва
слышно мурлыкал себе под нос. Похоже, недавняя операция н& вызывала у них ни
вопросов, ни недоумения.
   - Ты что дергался-то - там, у Догала? - спросил шеф. - Запах узнал, э?
   - Узнал, - ответил Скиф. - Слабый, а похож... Что это было, Пал Нилыч?
   - Не было, а есть. - Сарагоса похлопал по карману, в котором,  завернутая
в полсотни слоев пластика, лежала красная коробочка. -  А  вот  что  есть...
Это, сержант, придется выяснять тебе.
   Намек был понятен, и сердце Скифа взыграло.  Амм-хамматская  степь  вдруг
раскинулась перед ним, за степью  вставали  золотые  рощи  и  зеленые  леса,
лежало прозрачно-изумрудное теплое море, вздымалась розовая пена гор,  а  по
равнине, блистая броней, мчались всадницы на быстрых скакунах.
   Сийя, Сийя!
   -  Приятель  твой  заявился  позавчера,  князь,  -  заметил  Сарагоса.  -
Скандалить не скандалил, тебя хвалил,  но  и  от  контракта  отступиться  не
пожелал. Подавай ему этот Амм Хаммат, и  все  дела!  Собачек  полосатых,  да
белых зверюг, да разбойников, да амазонок! Правда, на амазонках он вроде  бы
не слишком настаивал... - добавил Пал Нилыч, помолчав.
   - Значит... значит, мы сходим Туда? - хрипло выдохнул Скиф.
   - Сходим, но без князей, графов и прочей публики. Либо ты  сходишь,  либо
мы вдвоем. Только не сразу! У меня к тебе есть и другое  порученьице...  Вот
после него и отправимся в Амм Хаммат. Отправимся, разберемся,  что  к  чему,
тогда можно и клиентов пускать... особливо  этаких  привередливых,  как  наш
князек... -  Сарагоса  сделал  паузу  и  поинтересовался:  -  Догала  видел,
х-м-м?.. Ясно, что бывает с неосторожными да слишком любопытными? Их  только
пусти к молочным рекам, кисельным  берегам  да  золотым  дурманным  рощам...
Никаких твоих ару-интанов не надо - сами всякой дряни нанюхаются! Так что  с
князем мы подождем. Не усохнет он с горя.
   Не усохнет, про себя согласился Скиф. И деваться Джамалю,  сыну  Георгия,
некуда: лишь Доктор может протоптать тропку в Амм Хаммат,  а  Доктор  делает
то, что велит Сарагоса.
   Еще он подумал о  том,  что  внезапное  решение  шефа  наверняка  вызвано
последними событиями - скажем, коробочкой с непонятным зельем,  подброшенной
не то вурдалаками, не то оборотнями. Несмотря на предупреждение  Пал  Нилыча
об излишне любопытных, этот эпизод все больше  интересовал  Скифа,  распаляя
его воображение. Решив, что коль начальник поддерживает беседу, то  можно  и
вопрос задать, он произнес:
   - Вот вы, Пал Нилыч, с этим Марком про оборотней толковали... Это как - в
шутку или всерьез?
   Сентябрь, сидевший слева от Скифа,  фыркнул,  Сингапур  приоткрыл  глаза;
белки их,  словно  выточенные  из  нефритовых  пластин,  влажно  блеснули  в
полумраке салона