вонью, как из львятника в питерском зоопарке.
   - Вот, дорогой, мы уже готовы. - Джамаль бестрепетным шагом направился  к
троице, поджидавшей за костром. - Веди, куда хочешь!
   Скиф, не говоря ни слова,  последовал  за  компаньоном.  В  молчании  они
спустились с холма и зашагали на  юго-восток,  к  розовевшему  на  горизонте
горному хребту;  его  иззубренные  вершины  казались  башнями  и  парапетами
полуразрушенного замка. Над самым крайним его  донжоном,  грозившим  небесам
тремя остроконечными зубцами, вставало солнце  -  золотисто-алое,  огромное,
ослепительное. Нет, все-таки оно больше земного, решил Скиф.
   Белоснежные  звери  выстроились  вокруг,  точно  охранники,  конвоирующие
заключенных:  один  впереди,  другой  позади,  двое  по   бокам.   Шли   они
неторопливо, приноравливаясь к людям, и - что самое удивительное! - даже  не
косились на антилоп с остроконечными рогами-саблями, на  маленьких,  хрупких
сайгаков,  стройных  оленей  с  пятнистыми  шкурами  и  иных,   с   длинными
верблюжьими шеями и рожками, похожими на растопыренную пятерню. Но  все  эти
мирные твари явно побаивались белых кошек  -  даже  стадо  косматых  крупных
быков с  поспешностью  уступило  им  дорогу.  Такие  быки  Скифу  раньше  не
встречались; окрестив их бизонами,  он  подумал,  что  равнина,  на  которую
занесло их с князем, больше походит не на евразийскую степь, а  на  саванну,
прерию или пампасы. Африканские степные  угодья  он  видел  только  с  борта
самолета, а в Америке не бывал вообще,  но  твердо  помнил,  что  в  саванне
водятся львы, гиены и антилопы, а в прерии - койоты и бизоны, о пампасах  же
у него имелось  самое  смутное  понятие.  Однако  звучное  это  слово  Скифу
нравилось. И не одному ему. В родном батальоне экспедицию в ближайший винный
магазин шифровали кратко и выразительно: смыться в пампасы. Без пампас погиб
спецназ, комментировал эти походы майор Звягин.  Вероятно,  имелась  в  виду
смерть от жажды.
   Тут Джамаль подтолкнул компаньона, прервав  его  раздумья,  и  сунул  ему
ломоть мяса. Скиф вцепился в кусок крепкими  зубами,  пережевывая  на  ходу.
Звери белыми призраками маячили со всех сторон: ни присесть, ни передохнуть.
Впрочем, он не устал - солнце поднялось над горами всего на пару ладоней,  и
по земному счету времени стукнуло девять утра.  Интересно,  что  случится  в
двенадцать и позже, подумалось ему. Так и станут гнать до самого вечера?
   Но белые коты были снисходительны к человеческой слабости. После полудня,
доставив пленников к ручью и зарослям высоченной травы с толстыми  стеблями,
напоминавшими бамбук,  они  улеглись  в  тени  -  явный  признак,  что  пора
отдохнуть. Впрочем, легли трое; четвертый неспешно потрусил в степь и  через
полчаса вернулся с пятнистым оленем, опустив  его  к  ногам  Джамаля.  Князь
восхитился.
   - Ты только посмотри, генацвале! Заботятся,  как  о  родной  маме!  -  Он
одобрительно причмокнул. - Дома этим кискам цены бы не было!
   - Они нас пасут, - уточнил Скиф.
   - А чего нас пасти? -  Его  компаньон  принялся  сноровисто  раскладывать
костер из сухих бамбуковых стеблей. - Вах, мы же не овцы! Ни шерсти  с  нас,
ни молока.
   - Ну, не пасут, так гонят по этапу.
   - Гонят? Куда гонят, дорогой?
   - К хозяевам, думаю. Или прямо в каменоломни. Джамаль запалил сушняк,  на
секунду замер, склонившись над костерком, и пренебрежительно отмахнулся.
   - Ай, что ты все  заладил:  каменоломни,  каменоломни!  Пугаешь  не  хуже
Нилыча! Какие каменоломни, дорогой? Мы сюда прибыли? Прибыли. В лесу гуляли?
Гуляли. Теперь гуляем в степи...  хорошо  гуляем!  Ну,  случились  маленькие
неприятности: мешки утонули, ты уснул, полосатые  чуть  нас  не  покусали...
Стоит ли вспоминать, племянник! Зато  впереди...  -  Глаза  торгового  князя
мечтательно блеснули. - Вах! Впереди девушки, кони, скачки, пиры!  Нравится,
а? - Тут он с усмешкой покосился на Скифа,  сильным  ударом  клинка  отрубил
оленью ляжку, ободрал ее и насадил мясо на острие катаны.
   - Пиры? - В голове у  Скифа  пронеслось  какое-то  смутное  воспоминание,
скользнуло и исчезло быстрокрылой птицей. - Пиры... - задумчиво повторил он.
- Будут тебе и пиры... Только вот куда нас усадят: к столу или в котел?
   - Вай, племянник,  обедать  надо,  а  ты  такие  речи  говоришь!  То  про
каменоломню, то про котел... Шутишь, да? Клянусь мамой, все будет хорошо!  -
Джамаль вдруг хитровато усмехнулся. - Если  здесь  покупают-продают,  как  у
нас, будет совсем хорошо! Разбогатеем!
   - Это с каких же шишей? - поинтересовался Скиф.
   - Как с каких? Ты золото сберег, я  -  ум-разум...  и  оба  мы  -  видные
мужчины из благородной семьи. Внушаем доверие, разве не так? Чего ж еще надо
для торговли?
   - Ты и вправду думаешь, что за месяц превратишься тут в  богача?  -  Скиф
подсел к костру, втягивая ноздрями упоительный  мясной  аромат.  Белые  коты
неподвижно лежали в траве: трое - уткнув массивные головы в лапы,  четвертый
бдительно следил за пленниками.
   - Я не думаю, я знаю. - Джамаль покрутил жаркое  над  огнем.  -  У  меня,
генацвале, талант такой: чего ни коснусь, все дает прибыль. Потому-то  Нилыч
меня и уважает... и он, и другие люди... сильно уважают!
   - Ты прямо как Мидас! - Заметив, как  приподнялись  брови  Джамаля,  Скиф
усмехнулся: его компаньон, смуглый, горбоносый, темноглазый, мог и  в  самом
деле сойти за мифического фригийского царя.
   - Какой-такой Мидас? Объясни! - потребовал  Джамаль.  Скиф  объяснил,  но
легенда князю не понравилась.
   - Слышал я о нем, - заявил он. - Глупый был  человек.  Золото  не  руками
делать надо, а головой!
   - Как?
   - Вах! Доберемся до людей, покажу, как! - И Джамаль, похлопав  компаньона
по плечу, снова пообещал: - Не волнуйся, дорогой, все хорошо будет!
   Пока что его предсказание оправдывалось.  Прошло  три  дня,  в  маленьком
окошке таймера, который Скиф хранил в  наколенном  кармане,  зажглись  цифры
"Об", и ничего плохого с путниками за это время не случилось. Под бдительным
присмотром они  двигались  на  юго-восток,  минуя  участки,  ,  поросшие  то
короткими мягкими травами, то высоченными, скрывшими бы всадника с  головой;
четвероногие стражи сопровождали компаньонов  почти  в  полном  безмолвии  -
видно, догадываясь, что ни знаки их, ни вой и рычание  пленникам  непонятны.
Иногда то один, то другой зверь отлучался и прибегал через  час  или  два  с
окровавленной мордой и алыми пятнами  на  белоснежной  шерсти;  после  этого
начинался обряд вылизывания,  дерганья  ушами  и  хвостом,  сопровождавшийся
низкими горловыми звуками - словно удачливый охотник повествовал о чем-то, а
остальная троица внимала, изредка прерывая его вопросами.
   Звери, думал Скиф, с интересом поглядывая на мохнатых  стражей,  конечно,
звери, но поумнее обезьян. Быть может, это местные приматы? Ближайшие родичи
разумных в этом мире? Но каковы тогда сами разумные? На  двух  ногах,  но  с
шерстью, клыками во рту, когтями и хвостами? Люди-кошки, как в  "Записках  о
кошачьем городе" Лао Шэ? Вернее, люди-тигры и  женщины-тигрицы!  Что  скажет
Джамаль,  увидев  такую  красотку  вместо  прелестной  амазонки  с  золотыми
кудрями? Придется ему не амуры крутить, а  развлечься  чем-нибудь  другим...
финансовыми махинациями, к примеру... И будет это очень обидно,  потому  как
махинаций у него и дома выше крыши, а сюда он явился совсем с иной  целью...
с весьма куртуазными намерениями, можно сказать...
   Тут Скиф начинал улыбаться, поглядывая на своего  спутника  не  то  чтобы
насмешливо, но с добродушной иронией. Джамаль ему нравился, и с каждым  днем
все больше - "дневной" Джамаль, который был ему понятен, близок и  вроде  бы
не  таил  никаких  особых  секретов,  если  не   вспоминать   о   загадочной
президентской охоте. С  другой  стороны,  почему  бы  грузинскому  князю  не
поохотиться с российским президентом? Ведь Джамаль, пожалуй, и в самом  деле
мог претендовать на княжеский титул - пусть не по наследству и  не  по  роду
своих занятий, но по широте душевной, гордости и несомненной отваге.  Здесь,
в дикой и безлюдной степи, он не ругался, не стонал, не жаловался на  тяготы
долгих переходов под палящим солнцем и совершенно не боялся  огромных  белых
хищников. Для него эти саблезубые твари были кисками,  и  Джамаль,  кажется,
всерьез рассчитывал, что они доставят его туда,  куда  надо,  -  прямиком  в
жаркие объятия амазонок.
   Скифу это казалось сомнительным - не в части амазонок, но их  объятий.  К
фантазиям своим насчет женщин-тигриц он  относился  с  юмором,  как  к  игре
воображения, могущей скрасить долгий путь; он знал, что красноглазый Доктор,
в точности исполняя заказ клиента, отправил их  в  Мир  Снов,  где  амазонки
были. Такие, как некогда на Земле, или чуть иные, но в этом  сновидении  они
являлись столь же непреложным и неоспоримым  фактом,  как  разбитый  волнами
тримаран, чернокожий раб с цепью  на  поясе,  рощи  наркотических  деревьев,
море, горы, степь и саблезубые чудища, гнавшие двух пленников неведомо куда.
Да, Скиф не сомневался, что где-то впереди маячит воинский стан амазонок или
их город  с  башнями  на  скале  и  что  окажутся  те  воительницы  обычными
женщинами,  без  шерсти,  клыков,  рогов  и  хвостов.  Возможно,  будут  они
очаровательными, восхитительными, прелестными, но вот  захотят  ли  раскрыть
объятия князю из неведомых краев и его племяннику? И сколь те объятия  будут
горячи?
   Если  верить  греческим  источникам,  амазонки,  дочери  Ипполиты,   были
странным народом. И обычаи у них были странные и непростые: они в самом деле
умели воевать и пользовались  своим  искусством  с  редкостной  жестокостью,
терроризируя соседей, устрашая их внезапными набегами, а то  и  истреблением
целых племен. Жили они грабежом и к мужчинам  относились  как  к  трутням  -
использовали, а потом давили. Можно ли было надеяться, что в этом мире  дела
обстоят иначе?
   В полдень третьего дня пути  гигантские  кошки  внезапно  остановились  и
собрались в кучу. Хвосты их, длинные и гибкие, возбужденно  подрагивали,  из
глоток рвалось басовитое рычание, белые жабо вокруг шей распушились,  словно
веера из страусовых перьев. Вероятно, они чего-то ждали; потом самый крупный
зверь вдруг задрал голову, и над  степью  понеслись  громовые  раскаты.  Рев
этот, пожалуй, был слышен за  много  километров:  Скиф  видел  как  вдали  в
паническом ужасе несутся олени, как грузные быки  с  потешной  торопливостью
освобождают путь, как разбегаются антилопы, исчезают в норках серые грызуны.
Саванна испуганно притихла, замерла, будто ожидая, что  за  раскатами  грома
последует удар молнии.
   - Ну и глотка! - заметил Джамаль, отдуваясь  и  вытирая  пот  со  лба.  -
Выходит, раньше они не вопили по-настоящему, а так, мяукали.
   - Кого-то зовут. - Скиф из-под ладони оглядел верхушки ближних холмов.  -
Может, друзей-приятелей... на тот самый пир, которого ты дожидался.
   - Вах, дорогой, зачем пустое говоришь! Сам ведь не веришь, да?  Если  они
кого и зовут, так это...
   - А вот и первый гость,  -  перебил  компаньона  Скиф,  вытянув  руку.  В
широкой лощине меж двух холмов, заросших высоченной травой, показалось нечто
белое, стремительное -  будто  теннисный  шарик  прыгал  по  зеленому  полю,
приближаясь с каждым скачком. Коты дружно взревели - да  так,  что  заложило
уши.
   Скиф обернулся к спутнику.
   - Ну, Джамаль, говорил я тебе, что зовут  своих!  Наверное,  логовище  их
где-то рядом, а при нем  сторожа.  Интересно  бы  взглянуть...  Если  ты  им
понравишься, то и котеночка подарят, э? Вот будет сувенир так сувенир! Не то
что вонючая шкура гиены! Заберешь ты котеночка с собой...
   Он  толковал  еще  что-то,  пытаясь  скрыть   возбуждение,   предчувствие
неожиданного и чудесного, охватывавшее его все сильней и  сильней,  и  вдруг
заметил, что Джамаль не слушает. Глаза князя горели огнем, лоб  разгладился,
твердая линия рта словно бы сделалась мягче;  он  походил  сейчас  на  дитя,
узревшее Деда Мороза да еще с целым ворохом подарков.
   Скиф резко повернул  голову.  Белый  зверь  был  уже  в  тридцати  шагах,
превратившись из теннисного мячика в  полное  подобие  своих  собратьев;  он
мчался большими скачками, а за ним...
   Святой Харана, провидец и хранитель!
   Струились в воздухе конские гривы,  трепетали  флажки,  яростно  сверкала
бронза щитов, копыта отбивали барабанный ритм галопа, ветер  развевал  белые
плащи, парившие за плечами всадниц, словно крылья  взметнувшихся  над  морем
чаек. Лиц их еще не было видно, но Скиф не сомневался,  что  они  прекрасны,
так же прекрасны, как эта просторная  зеленая  степь,  лазурный  небосвод  и
золотое солнце Амм Хаммата. Он зажмурился на миг, потом  раскрыл  глаза,  но
чудное видение не пропало, не исчезло подобно пустынному миражу. То был  сон
во сне!  Мчались  скакуны,  гибкие  девичьи  руки  твердо  держали  поводья,
блестели выпуклые кирасы, мерно бились о седла мечи, колыхались  султаны  на
шлемах, в такт движениям лошадей подрагивали длинные пики, звенели удила...
   Мечта Джамаля  в  победном  сиянии  и  гулком  топоте  копыт  неслась  им
навстречу.
   Глава 14
   Земля, Петербург, 29 июля 2005 года
   Флот вынырнул из белесой мглы тайо,  покинув  призрачную  вселенную,  где
нескончаемым водоворотом кружились туманные спирали и облака, фантомы еще не
рожденных или уже погибших миров. В этом смутном трепещущем мареве, лежавшем
за гранью реального бытия, разум угасал, словно пламя отгоревшей свечи,  что
было, пожалуй, к лучшему: никто не  сумел  бы  выдержать  Переход,  сохранив
сознание и память. И никто - по крайней мере под небесами Сархата - не ведал
истинной природы происходящего, ибо в бездне тайо  расплывались  и  исчезали
понятия времени и пространства, тепла и холода,  света  и  тьмы.  Что  можно
сказать о вселенной призраков? Да и кому интересен  этот  мир?  Быть  может,
Древним Расам, до сих пор стремящимся познать непознаваемое?
   На мгновение он удивился, ощущая, что погружается в поток чуждого разума,
в мощный и плавный водоворот странных понятий, непривычных образов,  смутных
видений. Тайо? Сархат? Древние Расы? Он ничего не знал об этом  и  в  то  же
время  будто  бы  знал;  слова  эти   казались   знакомыми   и   незнакомыми
одновременно. Но всплеск удивления  был  краток  и  растворился  без  следа;
зачарованный, он наблюдал за  сверкающими  точками  кораблей,  возникших  из
небытия.
   Они  разворачивались  широким  расходящимся  клином,   неспешно   набирая
скорость. Они не торопились - назначенная  им  добыча  не  ведала  о  начале
облавы. Они походили сейчас на стаю волков, что крадутся в  ночной  степи  к
яркому огоньку костра, предвкушая миг,  когда  на  крепких  зубах  захрустят
кости, потоком хлынет теплая кровь  и  вопли  гибнущих  разорвут  обманчивую
тишину. Охота, в которой им предстояло поставить финальную  точку,  началась
давно и теперь шла к закономерному концу;  острые  клыки  тянулись  к  горлу
жертвы, а та с бездумным легкомыслием даже не пыталась приподнять  голову  и
оглядеться по сторонам.
   Эти мысли нахлынули на него, породив ощущение горечи и страха.  Казалось,
тысячи стволов  нацелены  ему  в  грудь  и  он  стоит  перед  ними  нагой  и
беззащитный, ожидая, когда  свинцовый  ливень  или  молнии  жгучих  разрядов
сметут его в Великое Ничто, в сизую  Мглу  Разложения.  Или  в  тайо?  В  ту
призрачную вселенную, где томились разумы умерших и еще не рожденных?
   Неощутимыми тенями корабли плыли в бездонной тьме, словно проклятые души,
отринутые и Богом, и дьяволом, и миром живых, и  мрачной  обителью  мертвых.
Они будто бы замерли в центре гигантской сферы, припорошенной  разноцветными
искрами звезд; над ними, в неизмеримой дали, спираль Галактики  раскручивала
свои сияющие ветви, полные блистательного великолепия,  неведомого  туманным
пропастям тайо. Холод и жар снова властвовали над металлом и  живой  плотью,
пространство обрело реальность, время опять двинулось вперед - и в такт  его
лихорадочному  дыханию  все  вокруг  пульсировало,   струилось,   трепетало,
покорное извечному распорядку Мироздания.
   Флот вновь развернулся; цель  -  яркое  золотистое  светило  -  была  уже
близка. Его система почти ничем не  отличалась  от  сотен  и  сотен  других,
посещенных  кораблями  Сархата:  центральная  звезда,  пояс  астероидов   да
несколько мертвых сателлитов, погруженных в ледяное безмолвие и  мрак,  либо
выжженных потоками солнечной радиации. Так же выглядело и большинство планет
в  Галактике,  ибо  Владыка  Пустоты  был  не  слишком  щедр  и  не  слишком
трудолюбив, предпочитая творить самое простое  из  возможного  -  гигантские
каменные шары или сферы, заполненные жидким  метаном.  Лишь  иногда  по  его
капризу возникало нечто иное, имевшее  хоть  какую-то  ценность,  но  поиски
подобного чуда требовали терпения и времени.
   На этот раз затраченные усилия оправдались, ибо один из миров  золотистой
звезды  был  разительно  не  похож  на  остальные.   Окутанный   голубоватым
покрывалом атмосферы, полный света, влаги и  тепла,  он  торил  путь  вокруг
светила, подобный огромной жемчужине среди тусклых каменных глыб и пузырей с
ядовитым газом. Он был  велик,  прекрасен,  полон  неисчислимых  богатств  и
жизни, разумной жизни, что само по себе являлось редкой удачей. Хозяева его,
однако, даже не понимали, каким сокровищем владеют, а потому их права - и на
этот великолепный мир,  и  на  собственные  тела  и  души  -  представлялись
сомнительными. Тем более что они не могли защитить их силой.
   * * *
   Куратор очнулся. На лбу его выступили крупные капли пота; он ощущал,  как
тонкие липкие струйки сочатся по вискам, стекают к подбородку, щекочут  шею.
Мираж грядущего Апокалипсиса еще не покинул его; страх, сомнение  и  чувство
безысходности терзали душу.
   Бетламин? Вчера  он  снова  принял  таблетку...  Могли  бетламин  вызвать
подобные видения? Он изредка пользовался этим препаратом и  до  сих  пор  не
замечал  каких-либо  неприятных  последствий.  Хотя...  да,   ему   пришлось
прибегнуть к бетламину в ночь на двадцать третье, после  нападения  зомби...
Две дозы с интервалом в шесть-семь суток слишком много...
   Загадочное  средство,  подумал  он;  странный   препарат   с   непонятной
селективностью и непрогнозируемым результатом. Бетламин был найден  Самураем
в Шшане, в тридцать четвертом фэнтриэле, и  применялся  поначалу  с  крайней
осторожностью. Вскоре выяснилось, что  у  одних  людей  он  вызывает  рвоту,
головокружение, галлюцинации и кошмарные сны, другие  же  испытывают  прилив
энергии и эмоциональный подъем. У тех, кому препарат не был  противопоказан,
он снимал стресс, усталость и  позволял  сутками  обходиться  без  сна.  Что
касается животных, то их бетламин убивал.
   Некоторые, например, Доктор,  могли  принимать  препарат  в  значительных
дозах и без каких-либо последствий. Куратор же им не злоупотреблял: таблетка
в месяц, не больше, и  в  исключительных  случаях.  Но  сейчас  он,  похоже,
превысил свой лимит. Не это ли и вызвало страшные миражи? Или видение флота,
что крался к Земле, и жутковатое чувство сопричастности к неведомому  разуму
всего лишь игра подсознания? Все его тревоги, подспудный страх, раздражение,
беспомощность,  всплывшие  разом  и  породившие   эту   чудовищную   иллюзию
неотвратимой и скорой  угрозы?  Иллюзию,  воплощенную  в  привычные  земному
мышлению образы - флот, корабли, волчья стая, облава, атака?
   Что ж, некоторые факты поддавались объективной проверке.
   Откинув одеяло, куратор поднялся, прошлепал босиком к терминалу  связи  и
посмотрел  последние  сообщения.  Они  накапливались  компьютером,  что  был
установлен в его кабинете на фирме, и сюда, на домашний монитор, шли  только
краткие резюме - разумеется, закодированные. Но за два года он привык читать
код, не используя дешифрующих программ.
   Ничего  тревожного,  отметил  он,  ничего  заслуживающего  внимания.