А где  река,
там и рыба, как  говаривал  майор  Звягин.  В  наколенном  кармане  рядом  с
таймером у него был припрятан  пакетик  с  леской  и  парой  крючков  вполне
достаточного размера, чтобы подцепить форель.
   - Смотри! Смотри, дорогой! - Джамаль, прищурившись, показывал на море.  -
Человек, клянусь могилой матери! Голый! И совсем черный! Из Африки, что ли?
   - Вряд ли тут есть Африка, - бросил Кирилл, заторопившись к воде.
   Возможно,  Африки  в  этом  мире  и  не  было,   но   негры   определенно
существовали. Мертвец, покачивавшийся у берега на толстой доске, выглядел не
просто смуглым - влажная кожа его отливала цветом ночного  неба,  затянутого
тучами. Плечи его были широки, на спине бугрились  мощные  мышцы,  безвольно
опущенные руки с растопыренными пальцами чуть подрагивали в такт  набегавшим
волнам. Кирилл не видел лица погибшего - тот  лежал  ничком  поперек  доски,
навалившись на нее грудью и свесив голову  в  воду,  -  но  вряд  ли  стоило
сомневаться, что он мертв. Половина черепа у него была снесена,  и  багровая
рана казалась еще огромней по контрасту с черной кожей  и  полоскавшимися  в
воде смоляными волосами. Чудовищная дыра, сквозь которую вылетела жизнь... А
она, вероятно, была нелегкой - Кирилл заметил цепь, тянувшуюся от  кольца  в
доске к металлическому обручу, что охватывал талию мертвеца.
   Гребец, прикованный к своей  скамье...  Вероятно,  в  первый  момент  ему
повезло - вышвырнуло в  море  вместе  с  обломком  скамьи,  но  потом  удача
кончилась, а вместе с ней и жизнь. Либо волна бросила его, беспомощного,  на
корабельный борт, либо сверху свалилась мачта... Так или иначе,  боги  этого
мира отвернулись от него.
   - Мертвый... - разочарованно протянул Джамаль. - Совсем мертвый...  И  не
похож на амазонку... Кто такой, как думаешь?
   - Раб. Гребец с тримарана, на  котором  плыли  благородный  князь  и  его
племянник. - Кирилл приложил ладонь к груди.
   - Как ты сказал, генацвале? Трима... Как дальше? Это что? На лице Джамаля
застыла недоуменная гримаса, но в голосе чудилась Кириллу некая лукавинка  -
будто .хитрый бес подсмеивался над ним, затеяв свой спектакль,  отличный  от
сценария Доктора. Возможно, то была лишь шутка  разыгравшегося  воображения.
Но в любой из пьес, поставленных на сцене  Амм  Хаммата,  инструктору  Скифу
отводилась одна и та же роль - охранника, проводника и всезнающего эксперта.
А потому он со вздохом пояснил:
   - Тримаран - это судно. Такой корабль, Джамаль,  с  двумя  поплавками  по
бокам. На Земле их тоже строили, в  Полинезии,  но  поменьше  размером...  -
Сощурив  глаза,  Кирилл  разглядывал  цепь,  гладко  отшлифованную  доску  и
покачивающееся на  ней  тело.  -  На  корабле  был  не  один  десяток  таких
гребцов... все прикованные... и все пошли ко дну...
   - Вай, нехорошо! Я виноват, такое страшное  придумал!  -  Джамаль,  будто
продолжая игру, страдальчески сморщился, потом лицо его вдруг посветлело.  -
Слушай, дорогой! Там ведь не все были гребцы,  да?  Кто-то  же  ехал  первым
классом... купец, капитан... ну, вроде нас с тобой...  И  еще  матросы!  Они
ведь без цепей, да? С цепью на мачту не полезешь, так?
   - Так. Думаешь, кто-нибудь спасся?
   - Почему нет?
   Кирилл поглядел на скалу, маячившую  позади  метрах  в  трехстах,  -  она
сильно вдавалась в море, закрывая южную часть берега. Может, волны и  впрямь
выбросили кого? Но с таким же успехом спасшиеся мореходы могли очутиться и к
северу от утеса... Поразмыслив, он решил  не  метаться,  а  идти  в  прежнем
направлении.
   - Пойдем, Джамаль. Встретится  кто  живой  -  поможем,  не  встретится  -
значит, не судьба.
   Не судьба!
   Они отшагали пару километров вдоль береговой крутизны, пока не наткнулись
на каменистую осыпь. По  дороге  никто  больше  не  попался,  ни  живой,  ни
мертвый, да и обломков не было видно. Быть может, их потом выбросит на песок
очередная буря, но вряд ли среди изломанных  корабельных  останков  найдется
что-то интересное... Разве еще один труп с цепью на поясе?.. Махнув рукой на
розыски, Кирилл решил взбираться наверх.
   Путники полезли по камням - осыпь, видно, была старой, и темные угловатые
глыбы держались прочно: все, что могло упасть, уже упало и  валялось  сейчас
внизу, на пляже. Подъем, однако, занял с четверть часа  -  щебень  и  острые
края обломков немилосердно кололи ноги, а кое-где приходилось пробираться на
четвереньках или подтягиваться на руках. Наконец они перевалили за  гребень.
Джамаль отдувался и тяжело дышал, у Кирилла на висках выступила испарина.
   Теперь, когда крутой берег не закрывал горизонта, он мог окинуть взглядом
этот неведомый мир -  или  реальность  сновидения,  в  которое  занесли  его
фантазии   Джамаля   и   непостижимое   искусство   Доктора.    Перед    ним
простирался'луг, поросший невысокой сочной травой; за лугом  темнели  стволы
деревьев - огромных, разлапистых, похожих на сибирские кедры; справа за этим
лесным массивом вздымались горы. От деревьев тянуло острым и свежим  Запахом
смолы, их кроны были изумрудно-зелеными, ажурными,  словно  нити  неимоверно
толстой  паутины,  усеянной  длинными  иглами  хвои.   К   северу   характер
растительности менялся, гигантские кедры  уступали  место  другим  деревьям,
золотистым и  не  таким  высоким.  Эти  и  пахли  иначе  -  ветерок  доносил
сладковатый медвяный аромат, тот самый, который Кирилл почуял еще на берегу.
Запах возбуждал, словно легкое игристое вино; казалось, воздух над луговиной
пропитан неким волшебным зельем, покоящим душу и просветляющим разум.
   Джамаль, уставившись на деревья, недоуменно покачивал головой. Вид у него
был  странный  -  он  как  будто  надеялся  разглядеть  что-то  знакомое   в
расстилавшемся перед ними пейзаже, но эта  попытка  явно  успеха  не  имела.
Наконец Джамаль пробормотал:
   - Лес! Откуда лес? Леса я не заказывал! Должны быть степь  и  девушки  на
конях! Потом город с башнями на скале! Как в фильме!
   - Лес тоже  предусмотрен  контрактом,  -  возразил  Кирилл.  -  Я  думаю,
ДокторВыполнит все обещанное. Будут тебе и степи,  и  девушки  на  конях,  и
башни, и царица Тамар на белом жеребце. А сейчас пошли. Туда!  -  Он  мотнул
головой в сторону золотых деревьев.
   - А почему не туда? - Рука Джамаля протянулась  к  изумрудным  кедрам.  -
Вах! Они похожи на сосны в Пицунде! И пахнут... вах, как пахнут!
   - Я хочу сделать лук. Сосна не годится,  нужно  лиственное  дерево  вроде
тиса или ясеня. Может, эти золотистые подойдут...
   - Ну, так двинемся к ним, генацвале! Они тоже неплохо  пахнут...  сладко,
как девичья грудь.
   Они повернули влево, пересекая неширокую луговину.  Трава  ласкала  босые
ноги, словно шелковый ковер, жаркий глаз солнца сиял в лазурных небесах,  за
спиной тихо рокотало море; грозовые тучи рассеялись, и лишь легкие, пушистые
облака плыли в вышине, гонимые береговым ветром на запад. Медвяный  запах  с
каждым шагом становился все сильнее. Теперь  путники  уже  могли  разглядеть
золотую рощу. Деревья там  были  стройными,  с  прямыми  ветвями  и  резными
листьями бледно-желтого и оранжевого оттенков; среди них  цветом  червонного
золота светились огромные гроздья плодов с нежной кожицей, набухших  сладким
соком.
   - Виноград! - промолвил Джамаль,  облизнув  пересохшие  губы.  -  Клянусь
мамой, виноград! Ты посмотри, дорогой, каждая ягода  с  кулак!  Сам  растет,
ухаживать не надо' Сейчас мы...
   - Погоди!
   Кирилл замер, ощутив под босой ступней что-то твердое и колючее. В траве,
шагах в двадцати от опушки белел  скелет  небольшого  животного  размером  с
кошку или кролика. Ни черепа, ни челюсти с зубами при нем не оказалось,  так
что нельзя было установить, что грыз этот зверек - травы и корешки или кости
и хрящи. Сейчас он сам превратился в хорошо обглоданный  костяк  и  пролежал
тут долго - тонкие ребра успели уже посереть.
   - Крыса, - уверенно определил Джамаль.
   - Ну, разумеется... Крупнее мыши, но меньше лошади...  -  Присев,  Кирилл
коснулся хрупкого ребра. Оно было сухим, шершавым, прокаленным солнцем.
   - А вот тебе  и  лошадь!  -  раздался  голос  Джамаля.  Вытянув  шею,  он
разглядывал что-то в траве, но приблизиться к своей находке  не  решался.  -
Вах, лошадь! Только маленькая!
   Однако второй скелет принадлежал не лошади. Он сохранился лучше, и Кирилл
с первого взгляда заметил небольшие рожки, торчавшие над побелевшим черепом,
конечности с раздвоенными копытцами и на удивление  длинную  цепочку  шейных
позвонков.
   Лань... Лань или олень, погибший неведомо как и почему в  двадцати  шагах
от опушки... Выпрямившись, Кирилл уставился на рощу,  благоухавшую  медом  и
вином. Чувствовал он себя  превосходно,  и  никакие  мрачные  мысли  его  не
томили, а это значило,  что  голову  под  этими  деревьями  ему  сложить  не
придется.  Впрочем,  такой  вывод  не  исключал  опасности  и   риска,   ибо
предсказания Хараны касались не перспектив, а конечных  результатов.  Кирилл
помнил, как стучало у него в висках перед злополучной таиландской операцией.
Солдат, однако, идет туда, куда посылают;  он  плюнул  на  предупреждение  и
словил пулю. Но сейчас индейский бог молчал.
   Его настороженный  взгляд  скользил  вдоль  опушки.  Выглядела  эта  роща
мирной, приветливой, и прямые, ровные ветви золотых деревьев подходили и для
лука, и для стрел, и для копья,  но  что-то  настораживало  Кирилла,  что-то
внушало сомнения. Вдруг он понял что.
   - Птицы!
   - Какие птицы,  дорогой?  -  Джамаль  оторвался  от  созерцания  оленьего
костяка.
   - Где птицы? Плоды, сочные на вид, запах приятный... Тут должны быть стаи
птиц! А я не вижу ни одной.
   - Ну-у... Может, здесь вообще нет  птиц.  -  Князь  насмешливо  приподнял
брови. - Море, женщин и коней я  заказывал,  лес  -  пожалуй,  тоже,  а  вот
птиц... Вах, не помню!
   - Ты заказывал целый мир со всем, что положено. - Ухватив  компаньона  за
локоть, Кирилл потянул его назад. - Вот что  я  думаю,  дядюшка:  лучше  мне
прогуляться в этот виноградник одному. Ты отойди чуть подальше и  подстрахуй
меня. Дальше опушки я соваться не стану.
   - Почему один? Нехорошо, дорогой! Идем  вместе,  я  помогу.  Потом  будем
кушать это... - Джамаль ткнул пальцем в золотые фозди.
   - Это мы кушать не будем, - твердо произнес Кирилл. - Что птицам  негоже,
и нам не подойдет.
   - Но, генацвале...
   - Не спорить! - гаркнул Кирилл. Командирский голос у него  был  поставлен
совсем неплохо. - Ты клиент, я проводник, а потому - двадцать  шагов  назад!
Стой, где стоишь, и следи за мной!
   Вот так! Я - комбат, ты - солдат, получи в гальюн  наряд,  как  говаривал
незабвенный майор Звягин!  К  счастью  для  Джамаля,  нуждавшихся  в  чистке
гальюнов в окрестностях не наблюдалось, и он, слегка ошеломленный,  отступил
на положенную дистанцию и замер по стойке "смирно".
   Кирилл же вытащил из ножен клинок и зашагал к ближайшему  дереву.  Лезвие
катаны поблескивало  холодно  и  успокаивающе;  длинная  рукоять,  обтянутая
шершавой кожей, лежала в ладони как влитая. Расширив ноздри, он  принюхался,
словно  гончий  пес.  Медовый  аромат  с  каждой  секундой  становился   все
насыщенней, все крепче, воздух будто бы загустел,  превратившись  в  сладкий
опьяняющий сироп; запах уже не бодрил, не возбуждал, а  с  необоримой  силой
вгонял в сон. "Ну, сон не смерть, - подумал Кирилл, ускоряя шаги, - дойти бы
только до опушки..."
   Он все-таки добрался туда и резким взмахом клинка успел  срубить  толстую
прямую ветвь, почти без листьев, со  светло-кремовой  корой,  походившей  на
нежную девичью кожу. Потом в ушах у него  раздался  мерный  усыпляющий  гул,
крохотные  иголочки  кольнули  губы  и  ноздри,  глаза   застлало   дрожащим
золотистым маревом - оно колыхалось, словно туман на ветру, и жгло  гортань.
С хриплым вскриком Кирилл опустился на землю, прополз метр-другой, извиваясь
подобно зверю с перешибленным хребтом, потом ткнулся лицом в траву и замер.
   Гул смолк, золотистый туман сменила тьма.
   Глава 10
   Земля, Петербург и другие места,
   26 июля 2905 года
   Закончив  редактировать  статью,  он  заложил  в  принтер  лист   бумаги,
украшенный в левом верхнем углу причудливым " вензелем - статуэтка  догу  на
фоне колец Сатурна. Рисунок был заключен в правильный  пятиугольник,  а  под
ним на русском и английском значилось: "Агентство "Пентаграмма".
   Принтер затарахтел. Отбросив со лба темные волнистые волосы, он уставился
на ровные строчки, не вчитываясь, не пытаясь понять их  смысл.  В  последние
дни, после звонка Синельникова, он выполнял свою работу чисто механически  и
сейчас не смог бы сказать, о чем  говорилось  в  этой  статье  -  то  ли  об
африканских заклинателях дождя, то  ли  об  очередных  эзотерических  тайнах
Востока, то ли о встречах с йети в канадских лесах или среди снегов  Памира.
Мысли его вращались совсем в иных сферах.
   Он сменил лист и сморщился - хотя дверь в кабинет была  прикрыта,  сквозь
щели тянуло отвратительным  запахом  табака.  В  "Пентаграмме"  курили  все,
начиная от молоденькой секретарши  и  вплоть  до  маститых  литобработчиков,
способных выдать двадцать страниц текста за день - разумеется, расправившись
при этом с пачкой  сигарет.  Он  понимал,  что  бороться  с  этой  привычкой
бесполезно и что его внезапная  аллергия  к  табачному  дыму  способна  лишь
вызвать нежелательные пересуды среди сотрудников. Оставалось  только  пошире
распахивать окно да не слишком часто появляться в общей комнате, где  сидели
редакторы и литературные "негры".
   Принтер с мягким шорохом втянул новый лист.
   Ему не хотелось докладывать о том ночном разговоре Рваному -  слишком  уж
это  походило  на  предательство.  Намеренное  предательство!  Все  же   зла
Синельникову он не желал, никак не желал. Впрочем Рваный,  наверное,  уже  в
курсе. Рваный или тот, кто подослал к Синельникову атарактов.
   Об этой личности, таинственной, как граф Калиостро, ему было известно  не
многое - скорее домыслы, чем твердо установленные факты.  Рваный,  поставщик
зелья, уважительно звал графа Хозяином  и  не  скупился  на  леденящие  душу
подробности; из путаных его речей выходило, что сей Хозяин, обитающий где-то
в пригородах, способен вывернуть человека наизнанку, поменяв местами  голову
и ноги. Это было правдой; он сам видел таких "вывернутых".  Жуткое  зрелище!
Судьба атарактов казалась страшнее смерти.
   Но Рваный поминал и других -  тех,  кто  подобно  ему  попался  в  капкан
дурманного зелья и  не  имел  силы  превозмочь  искушение.  Были  среди  них
Двенадцать Апостолов - Иуда, Петр, Симеон и прочие  дружки  Рваного,  цепные
псы, хранившие хозяйский покой; были некие  Ксюша,  Ася,  Михаил,  Сергей  и
Колька-стрелок; были еще десятки, а может, сотни служивших Хозяину  верой  и
правдой за глянцевитые коробочки  с  золотым  листком,  за  сладкие  запахи,
таившиеся в невинных баллончиках с дезодорантами и духами. Они  не  являлись
атарактами - пока еще не являлись. Они еще могли думать, могли  чувствовать,
могли испытывать страх, наслаждение или боль, могли предвидеть неизбежное  -
то, что ожидало их в конце пути. Но они  уже  были  пленниками,  и  вряд  ли
кому-нибудь из них удалось бы вырваться на свободу...
   Атаракты! Все они станут атарактами! Как и он сам! Станут покорными  воле
Хозяина или других  Хозяев,  пришедших  издалека,  из  тумана,  как  говорит
Синельников...
   Он вспомнил о Синельникове и недовольно сморщился.
   Впрочем, Петр Ильич - молодец,  промелькнуло  в  голове.  На  первый  раз
отбился! Отбился  от  такой  команды!  Хоть  атаракты,  по  словам  Рваного,
обладали  замедленной  реакцией,  силы  у  каждого  было  что  у  быка  плюс
практическая нечувствительность к боли...  А  дел-то  у  них  всего  ничего:
ткнуть в щеку или в ямку под черепом и уложить потерпевшего на асфальт...
   Но Синельникова они не взяли! Редкий случай... уникальный, можно сказать.
Кто б подумал, что журналист в годах совладает с троицей атарактов!  Ну,  на
первый случай ему повезло, но будет и второй, и третий... Словом, история  с
продолжением!
   Принтер призывно пискнул, и он заложил в каретку чистый лист.
   Да, история с продолжением... А Синельников-то, простая душа, сказал: как
бы продолжение по тебе не въехало! Уже въехало, Петр Ильич,  да  еще  как!..
Правда, не разрядником по шее, что сразу превращает человека в  атаракта,  а
тоньше, хитрее, изощреннее... Но разве в том суть? "Голд" тоже  делает  свое
дело, и сам он уже на четверть атаракт... или на треть... Как тут  измеришь,
сколько в тебе еще осталось от того, прежнего...
   Его вдруг потянуло  к  столу,  где  в  нижнем  ящике  ждала  своего  часа
ярко-красная коробочка с золотым листком,  окруженным  крохотными  блестками
звезд.  В  последний  месяц  такие  приступы  случались  все  чаще  и  чаще,
напоминая, что срок отмерен, жизнь исчислена и время ее истекает. Скоро  все
придется делать по приказу - по приказу есть и спать,  мочиться,  натягивать
штаны, застегивать ширинку... На что он тогда станет годен?  Подстерегать  в
темном углу кого велено и тыкать разрядником в шею?
   Мысль эта была горькой, но воспоминания о красной коробочке и паре  часов
ночного блаженства загнали ее на самое дно сознания.  Только  бы  дотерпеть,
думал он, глядя на стрекочущий принтер, только бы дотерпеть до вечера...
   * * *
   Прислонившись спиной к шершавому стволу платана, Дха Чандра  рассматривал
блюдо с рисом, умостившееся на его голых коленях. Взгляд его,  бессмысленный
и тусклый, словно пересчитывал белые рисовые крупинки, взвешивал их одну  за
другой. Он походил на скупца,  впавшего  в  транс  при  зрелище  невиданного
богатства.
   Но есть ему не хотелось. За два с лишним  месяца,  проведенных  в  приюте
Братства Обездоленных, лицо Чандры округлилось, кожа посвежела, и ребра  уже
не грозили проткнуть ее насквозь. Рис, овощи, лепешки и молоко  с  приютской
кухни пошли ему на пользу. Теперь он не мог уже справиться с изобилием,  что
извергалось ежедневно на его тарелку, в его чашку и в желудок. Святые братья
и их "Звездный Творец были щедры, безмерно щедры и добры и  просили  за  все
свои благодеяния столь немного!
   Собственно, почти ничего. Всего лишь раз Дха Чандра соединил душу свою  и
тело с божеством, приобщился к небесному блаженству, и память об этом  была,
пожалуй, единственным, чем он  владел  сейчас,  -  кроме  подносов  с  едой,
регулярно опускавшихся в его дрожащие руки.
   Ему смутно помнилось, что обряд был очень  торжественным.  Святые  братья
проводили его в  подземную  камеру,  просторную,  тихую  и  богато  убранную
кашмирскими  коврами,  хрустальными  сосудами  и  курильницами  из   чистого
серебра. Едва они появились на пороге, в сосудах вспыхнул  неяркий  свет,  и
Дха Чандра увидел статую Звездного Творца, что была  выточена  из  дерева  с
запахом сандала. Создатель простирал к нему руки и ласково улыбался; на  шее
у него сверкала цепь, сплетенная из золотых листьев, чело увенчивала  тиара,
похожая на виноградную гроздь. Этот Бог выглядел добрым и щедрым, совсем  не
похожим на Иисуса, в муке застывшего на кресте, на каменноликого  Будду  или
на грозного трехглазого Шиву-Разрушителя с серьгами из змей и  ожерельем  из
человеческих черепов.
   Братья тихо  запели,  подыгрывая  себе  на  флейтах,  и  сияющие  огни  в
хрустальных сосудах начали мерцать в такт мелодии. Дха Чандра не видел и  не
слышал ничего более величественного; песнопение и волшебная музыка  чаровали
и усыпляли его, открывая врата в мир сладких  снов  и  исполненных  желаний.
Братья помогли ему улечься на мягком ковре, у самых  ног  Звездного  Творца,
который с нежностью глядел на Чандру. Потом они ушли, ибо в момент слияния с
Богом человек должен пребывать в одиночестве; ни шорохи, ни звуки,  ни  лица
людские не должны отвлекать того, кто смотрит в милосердные очи Создателя.
   Сами собой зажглись курильницы, золотистый  дымок  окутал  Дха  Чандру  -
сначала