не
задавали  множество  вопросов.  Постепенно  выяснялось,  что  по   состоянию
здоровья я пригоден для зачисления в отряд космонавтов,  вот  только  мучает
шейный остеохондроз.  Подозрений  в  своей  нормальности  я,  только  бы  не
сглазить, не вызывал. Дульсинский сказал персоналу, что я нахожусь здесь  по
просьбе одного  из  главных  спонсоров  и  имею  право  на  то,  чтобы  меня
обслуживал сам профессор.
   В клинике для пациентов царила демократия, естественно, в пределах этажа,
а на прогулке - не дальше забора. За исключением  обследований,  процедур  и
уколов, а также сложных курсов лечения, нашего брата не напрягали.
   Занимались все кто чем хочет,  как  правило,  не  в  ущерб  остальным.  В
основном пациенты не навязывали никому свое общество, были погружены в  свои
мысли, что-то шептали себе под нос. Или помалкивали, как мой новый  знакомый
"Шахматист", который, по-моему, знал  всего  три  слова  -  "мат",  "шах"  и
"повторим" - и пользовался ими весьма экономно. Он в первый же день  затащил
меня к шахматной доске. Играл я не так чтобы хорошо, но и вовсе не плохо.
   Первую партию он выиграл у меня на пятнадцатом ходу. На второй партии  он
молчаливо дал мне  фору  коня.  После  каждой  с  позором  проигранной  мной
шахматной битвы фора росла, пока начальное соотношение  фигур  на  доске  не
стало совершенно абсурдным и унизительным.
   Некоторые  пациенты,  угнетенные  или,  наоборот,  возбужденные,   искали
общества. Они  сбивчиво  рассказывали  о  том,  как  вражеские  силы  у  них
считывают мысли, как кто-то подселяется в их сознание, как в  голове  что-то
шуршит.
   - Понимаете, молодой человек, они мысли крадут. Воры в черных очках. Все,
кто в черных очках, воры. Я уж хотел начать с ними  разделываться,  но  меня
сюда на отдых взяли.
   - Здесь их нет, - заговорщически шептал  мне  еще  один  новый  знакомый,
прижав в углу и затравленно оглядываясь.
   Как человек, натаскавшийся за последнее время немного  в  психиатрических
терминах, глядя на них, я довольно ловко диагностировал -  тут  имеет  место
Синдром Кандинского-Клерамбо, а здесь типичный "шелест мыслей", тут не иначе
как "эхо мыслей"...
   Некоторые пациенты нисколько  не  походили  на  ненормальных.  Одни  были
прекрасными собеседниками, поражающими широкой эрудицией. Другие - наоборот,
серые как валенки...
   В клинике было немало интересного. На второй день пребывания в этой тихой
обители я посетил под присмотром медперсонала выставку,  расположившуюся  на
втором этаже, где были представлены произведения пациентов. Душевнобольные с
радостью отдаются изобразительному  искусству.  По-моему,  их  картины  мало
отличались от  тех,  которыми  заполнены  московские  выставочные  залы  что
наталкивало на очередные грустные размышления, обычно закрадывавшиеся, когда
я начинал сравнивать "большую землю" и этот тихий уголок.
   Моя разведывательная работа шла ни шатко, ни  валко.  Я  сумел  составить
общее представление о порядке  в  клинике,  о  том,  как  обстоит  работа  с
пациентами,  кто  имеет  доступ   к   базе   данных,   какова   иерархия   -
административная и профессиональная. Присмотрелся я и к  персоналу.  Отлично
натасканные предельно тактичные, профессионально безупречные  работники.  Не
воруют, деньги не вымогают, психов не бьют. Новая популяция - люди,  которым
платят много, но требуют с них еще больше. Ничего  особенно  подозрительного
ни в них, ни в жизни здесь я не замечал -  обстановка  нормальная,  рабочая,
дурдомовская. Вот  только  иногда  ощущал  я  к  себе  пристальное  зловещее
внимание.
   Затылком ощущал, позвоночником... Так оно и  должно  быть.  Не  могли  мы
ошибиться в расчетах. И спокойствие,  значит,  здесь  обманчивое  для  меня.
Взорвется оно. Ахнет так, что не разорвало бы меня в клочья...
   Зевая, я брел по коридору.  Мимо  высматривающего  что-то  на  потолке  и
расчерчивающего пальцем воздух дедка. Мимо красномордого работяги,  сидящего
на полу и заколачивающего  в  пол  невидимым  молотком  невидимые  гвозди  -
повторение привычных действий,  профессиональный  делирий.  Вот  как  я  уже
научился их раскусывать! Вот выпишусь, всем - и сослуживцам,  и  знакомым  -
понаставлю диагнозы.  Надо  же  применять  полученные  знания  на  практике.
Кандидатов уже немало.
   Дверь в палату Станислава Семеновича Павленко была  распахнута.  Сутяжник
задумчиво мерял шагами помещение. Он только что оторвался от пишущей машинки
и теперь метался в творческих раздумьях. Он остановился, посмотрел на  меня,
и туча сползла с его лица.
   - Проходите, гражданин, - он схватил меня  за  рукав  и  чуть  не  силком
втащил в палату. - Мне ваше лицо знакомо.
   Еще бы, подумал я. Каждый день видимся в столовой.
   - Вы из какого ведомства? - деловито поинтересовался он.
   - Из Совета Министров, - ляпнул я. На  мне  была  темная  одежда,  вполне
способная сойти за костюм.
   - Прекрасно. Тогда это вам, - он взял со стола пачку листков, разложенных
в отдельной стопке. - Кстати, ваши документы.
   - При себе нет.
   - Без документов не могу. Везде должен быть порядок. Можете  ознакомиться
здесь. Вот сами жалобы. Вот ответы из разных инстанций.
   Он протянул мне толстую папку с тиснением "участнику  районной  партийной
конференции". Там действительно были бумаги  на  бланках  Совета  Министров,
Администрации Президента, Министерства по чрезвычайным ситуациям, экономики.
А вот и ответ из родного МВД...  Присмотревшись,  я  понял,  что  это  липа,
скорее  всего  выполненная  на  компьютере  кем-нибудь  из  персонала   ради
успокоения профессионального сутяжника.
   - Это в мэрию, - показывал он на разложенные стопочки, - это  в  пожарный
надзор, - положил он широченную лапу на другую стопку. - А это в милицию.
   Я потянулся к милицейской стопке. Так,  телега  начальнику  ГУВД  Москвы.
Фамилия, имя, отчество генерала названы точно -  профессионал!  Все  жалобы,
как статьи или рассказы, были снабжены  заголовками.  "О  хищении  забора  у
метро "Новослободская". "О возмутительных хулиганских выходках моих  соседей
граждан Бутылина и Свинолупова". "О  преступных  безобразиях,  творящихся  в
клинике  профессора  Дульсинского".  Это  уже  ближе...   Длинный   перечень
преступлений и правонарушений. На первом месте  самое  главное  -  у  автора
жалобы стянули японские тапочки стоимостью пять  долларов  США.  Дальше  шло
помельче -  использование  пациентов  для  бесчеловечных  опытов.  Насильное
содержание нормальных людей в корыстных целях... Так, а это  что  такое?  "В
клинике свила гнездо организованная преступность, которая вовлекает  в  круг
своих гнусных махинаций невинных людей. Ее грязные  щупальца  дотянулись  до
кандидата наук Чулкова, бесспорно имевшего шанс  занять  достойное  место  в
ряду лучших умов России"... Красиво излагает, сутяжник. "Ныне Виктор  Чулков
коварно выписан из больницы, похищен и в настоящее время  разрабатывает  для
преступников химические отравляющие вещества"...
   Виктор Чулков. Это о нем говорил мне в первый день Самуил  Кугель  -  тот
самый обжора без внутренностей.
   - Станислав Семенович, вы тут пишете о Чулкове.
   - Правда ? - сутяжник взял у меня жалобу. - Помню. Он  лежал  в  соседней
палате и рассказывал, что изобрел какую-то там батарейку. Потом мухобойку  с
фотоэлементом. И еще нервно-паралитический газ. Сразу  с  ног  сбивает.  Без
последствий. Ученый человек.  Голова.  Жалко,  бандитским  выродкам  в  руки
попал.
   - Почему вы думаете, что попал?
   - Сам рассказывал, что бандитские выродки на  него  виды  имеют.  Им  это
вещество для непотребного бандитства крайне необходимо было.  А  голова  его
нужна была, чтобы преступные планы разрабатывать.
   - А что за бандитские выродки?
   - Да один здесь лежал, - сутяжник задумался, потом произнес:
   - Шлагбаум.
   Ух - сердце замерло и забилось чаще.
   - Еще кто-то из медперсонала с  ними  связан,  -  продолжил  сутяжник  со
скукой в голосе.
   - Кто?
   - А, не помню. Да и не важно это. Вон, по ночам у забора  собаки  лают  и
воют, как волки голодные.  Где,  спрашивается,  эпидемстанция?  За  что  они
деньги получают? Как так можно? До чего мы так докатимся?! Вот, смотрите,  я
пишу, - он протянул мне бумагу.
   - Но бандиты...
   - Да какие бандиты? Нас собаки  скоро  съедят.  Вот,  послушайте,  как  я
пишу...
   Настроить его на нужную волну больше не удалось....
   Батарейки, мухобойка с фотоэлементом. Ладно,  мухобойку  опустим.  А  вот
нервно-паралитическое вещество, планы преступлений - это уже теплее.  Тепло,
братцы, совсем тепло.
   Виктор Чулков. Что-то не припомню его  в  списках  без  вести  пропавших.
Впрочем, голова - не Дом Советов. Мог и забыть. Но, по-моему, не было...
   Дульсинский вызывал меня раз в два дня. Сейчас его вызов оторвал меня  от
тетриса. В записной книжке была ценная  вещь  -  калькулятор  с  электронной
игрой "тетрис". Я уже готов был превысить собственный  рекорд  -  двенадцать
тысяч очков (почему эти игры не отбирают, на них  здоровый  свихнется),  тут
пришла медсестра и сопроводила меня к профессору.
   - Ну, как наши дела? - ласково спросил он меня, не забыв про  пылинку  на
своем лацкане.
   Кстати, его тон постепенно нравился мне все меньше. С каждым днем он  все
больше походил на тон в разговоре с пациентом, а не с сыщиком.
   - Наши дела идут хорошо. У нас все есть, - выдал я  цитату  из  какого-то
давно забытого фильма. - Ответьте мне на пару вопросов -  и  я  буду  совсем
счастлив.
   - Конечно, если смогу.
   - У вас лежал Виктор Чулков ?
   -  Лежал,  -  кивнул  профессор,  который,  кажется,  помнил  большинство
пациентов.  -  Парафренный  синдром.  В  литературе  хорошо   описан   типаж
сумасшедшего  изобретателя.  Вечные  двигатели,   машины   по   производству
бифштексов из опилок, таблетки для хождения по воде.
   - Чулков мог действительно что-то изобрести?
   - Вряд ли. Хотя... В своей отрасли до болезни он подавал большие надежды.
Мы его сильно подлечили. Стойкая ремиссия. Выписали год назад.
   - После выписки не наблюдали его ?
   - Я не имею возможности наблюдать  всех  пациентов.  Думаю,  он  вернулся
вполне приспособленным к жизни в социуме  человеком.  Рецидив  возможен,  но
нескоро.
   - Он мог выйти недолеченным?
   - Вряд ли.
   - Ясно... Передайте, пожалуйста, записочку.  Я  протянул  ему  исписанную
цифрами бумажку.
   - Вся наша жизнь - игра, - улыбнулся иронично  профессор,  глядя  на  мое
шифрованное послание.
   После беседы с сутяжником и с профессором что-то неуловимо  изменилось  в
обстановке. Вроде бы все то же самое. Те же психи. Тот же  персонал.  Те  же
модерновые, зелено-фиолетовые интерьеры. Но что-то стало не то. И не так...
   День докатился привычным распорядком до ужина. После него была  партия  с
"Шахматистом". Потом небольшая беседа о крахе классического  искусства  и  о
победном будущем авангарда  с  "Поэтом".  Кстати,  поэт  был  настоящий,  из
популярных.
   Оказывается несколько лет назад  американцы  провели  обследование  своих
поэтов и выяснили, что две трети из них психически больны, а треть нуждается
в немедленной госпитализации. Вряд ли наши поэты другие. А член Пен-клуба из
соседней палаты как раз входил в  эту  треть.  Судя  по  его  воспоминаниям,
которыми он развлекал всех, кто готов был его выслушивать, он еще  не  самый
достойный кандидат из его окружения на эту койку.
   После интеллигентной беседы с членом Пен-клуба у меня состоялся  просмотр
фильма по НТВ из жизни наемных  убийц.  Еще  один  день  прошел.  Пережит  и
вычеркнут из жизни. Предстояло пережить еще ночь...  А  вот  это  неожиданно
оказалось проблематичным.
   Я уже дремал, когда тяжелая дверь отворилась. Часы под потолком, мигающие
слабо, фиолетово, показывали три  часа  одиннадцать  минут.  Зажегся  слабый
зеленый свет. Белые халаты в нем выглядели тоже зелеными.  Их  было  трое  -
медсестра и два дюжих санитара.
   - Укол, - бесстрастно проинформировала медсестра.
   - Мне не делают уколы, - предчувствуя недоброе, я приподнялся на кровати.
   - Теперь  делают,  -  ласково  улыбнулась  медсестра,  наклонившись  и  с
неожиданной силой впившись мне  в  предплечье  пальцами  с  кроваво-красными
каплями маникюра.
   - Нет! - я прижался к стене, глядя на инъектор, как - на высунувшую  жало
змею.
   Меня схватили за руки. Крепко. Железно. Надежно...
   Бесконечная спокойная морская гладь. Ты один-одинешенек,  но  полон  сил,
размеренно плывешь к какой-то цели. Все находится в  незыблемом  равновесии.
Но вот небо покрывают черные набухшие тучи, налетает яростный вихрь, на тебя
накатывают холодные волны. Спирает дыхание, к ногам будто привязаны  пудовые
гири, и они тянут вниз, в пучину. Все меняется. То,  что  еще  недавно  было
ясным и четким, теряет очертания, мир раскалывается, будто от  удара  топора
титана,  и   схлопывается   в   небольшую   серую   сферу.   В   ней   царят
неопределенность,  хаос.  Здесь  не  за  что  уцепиться,  все  неверно,   не
правильно, скользко. Какая-то нетленная, неуничтожимая частичка  твоего  "Я"
существует отстранение от этого вязкого кошмара и оценивает все  независимо.
Но большая часть сознания уже сметена бурей безумия. Все, ты перестаешь быть
муровским  опером  Гошей  Ступиным  и  превращаешься  в  нечто  иное   -   в
расшатанного Шалтая-Болтая,  которого  не  сможет  собрать  вся  королевская
конница и вся королевская рать...
   Кратчайший миг. Четкая, разом выхваченная из потока  бытия,  из  каких-то
иных пространств, картинка. Картинка моего будущего.  Это  будет  падение  в
пучину. Побывав там, за гранью безумия и проникшись всем ужасом, я  вернулся
в нормальный распорядок времен и событий. Каменные санитары сжимали  меня  с
обеих сторон  -  и  не  шевельнешься.  Медсестра  целилась  из  наполненного
смертельной угрозой, как смотрящий прямо в лоб дуэльный пистолет, инъектора.
   - Стойте!  -  крикнул  я,  нисколько  не  надеясь  на  успех.  -  У  меня
аллергическая реакция! Врач не знал о ней!
   Рука с инъектором  замерла,  оттягивая  на  миг  приведение  приговора  в
исполнение.
   - Позвоните Дульсинскому! - в отчаянии кричал я. - Он в курсе.
   - Ночь на дворе, - нервно возразила медсестра.
   - Тогда оставьте это дело до утра.
   Медсестра  пожала  плечами.  Задумалась  на  не  сколько  секунд.  Теперь
инъектор она держала не так уверенно, и он не был нацелен на меня.
   Она  переглянулась  с  санитарами,  еще  раз  пожала  плечами.  А   потом
неожиданно резко обернулась, произнесла;
   - Ждите.
   И вышла из палаты.
   Санитары лениво развалились на стульях и, глядя на них сейчас,  я  понял,
что они совершенно не походят на людей, замысливших преступление. Они начали
нудно  обсуждать  последний  футбольный  матч  -  как  на  последней  минуте
американец послал гол в девяточку. Медсестра появилась через десять минут  с
окончательным вердиктом по моему делу.
   - Действительно, профессор сказал, что данная  группа  нейролептиков  вам
противопоказана, - произнесла она с явным недоумением.
   И тут я ясно понял, что эта троица - никакие не злоумышленники, они вовсе
не стремились причинить  мне  вред,  а  только  дисциплинированно  выполняли
предписание. Вот только чье?
   - Постарайтесь уснуть. И извините за беспокойство,  -  сказала  медсестра
перед тем, как закрыть тяжелую дверь.
   "Постарайтесь уснуть". После такого стресса? Как бы  не  так!  Оставшуюся
часть ночи я ни на секунду не сомкнул глаз.
   Противник перешел в наступление - это однозначно. Я расшифрован, и  начал
нащупывать верную тропинку. Вот враг и засуетился.
   Мы ожидали что-то подобное. И даже где-то строили расчеты на  возможности
возникновения именно таких ситуаций.
   Эх, хорошо заниматься академическими расчетами в тиши  кабинетов.  Сейчас
же ночью, в полном одиночестве, я лежу на  койке  в  закупоренной  палате  в
сумасшедшем доме на вражеской территории, страх перебирает и нещадно  трясет
каждую мою поджилку и жилу. И опять в голову лезут назойливые мысли,  что  я
взял на себя слишком много. И еще - вновь и  вновь  вставала  перед  глазами
сцена - охлопывающийся в серую сферу неопределенности и безумия мир. Что это
было? Обычная галлюцинация? Или прозрение, весточка  из  будущего,  которого
мне пока удалось избежать ?..
   К утру я все-таки заснул. Проснулся ближе к завтраку.
   Без всякого аппетита съел яичницу и ветчину, запил чаем с лимоном.
   После завтрака медсестра, которую я принял ночью за своего палача, а днем
за обычную,  симпатичную  девушку,  ласково  улыбаясь,  сообщила,  что  меня
вызывает руководитель клиники.
   В ее сопровождении я отправился к Дульсинскому. В приемной профессора  за
компьютером в поте лица трудилась секретарша, а  в  кресле,  затерявшемся  в
зарослях, отдыхал молчаливый голубоглазый зомби Марсель  -  телохранитель  и
шофер.
   - Проходите, вас ждут, - дежурно улыбнулась мне  секретарша,  после  чего
опять с головой ушла в работу с компьютером. Краем глаза я заметил, что  она
осваивает милитаристскую игру "вертолет". Молодец! Готова к труду и обороне.
   - Не выспался, - зевнув пожаловался мне профессор. - Из-за  вас,  дорогой
друг. Когда меня будят среди ночи, я обычно слоняюсь по квартире до  утра  и
ем бутерброды.
   Почему-то ночью на меня набрасывается голод.
   - Сожалею, что пришлось вас побеспокоить.
   - Не сожалейте. Я не устаю повторять персоналу, чтобы  при  возникновении
каких-то нештатных ситуаций они не стеснялись звонить мне. Вам  повезло.  Вы
были бы сейчас не в лучшем виде. Вам хотели вколоть "Т-зам-зин"  -  новейший
убойный психотроп из группы фено-тиазинов. Вы бы сейчас витали в космосе.
   - Вы колете  больных  такими  препаратами?  -  сглотнув  комок  в  горле,
произнес я. У меня внутри стало как-то пусто после его слов, показалось, что
мир качнулся. Такое же чувство бывает,  когда  пуля  ударит  рядом  с  твоей
головой и ты печенкой поймешь, что было бы, ударь она чуть правее.
   - В крайних случаях. Кстати, в назначении указано другое лекарство. Но  в
ячейке на раздаточном столе его подменили.
   - Мне же вообще ничего не прописывали! - возмутился я.
   - Ошибаетесь,  друг  мой.  Прописывали.  Вот  назначение,  -  он  показал
компьютерную распечатку, в которой значилось, что и как  вкалывать  больному
из шестнадцатой палаты.
   - Вы же клялись, что избавите меня от таких моментов.
   - Вечная проблема интеллигенции. Пока мы  говорим,  кто-то  в  это  время
делает, - усмехнулся профессор. - Издержки  компьютеризации.  Кто-то  загнал
фальшивые данные в нашу  компьютерную  сеть.  Доступ  в  нее  и  коды  имеют
восемнадцать человек. И любой из них мог это сделать.
   - А кто мог подменить лекарство ?
   - Из этих восемнадцати десять вполне могли это  сделать.  Не  так  много.
Есть перспектива поиска.
   - Зачем мне было впрыскивать эту дрянь?
   - Например, чтобы сломить волю. Сделать из вас пластилин,  который  можно
мять.
   - Значит, я оказался у кого-то на карандаше.
   - Может, их растревожило ваше излишнее любопытство?
   - Что теперь? Мне сматывать удочки?
   - Не разобравшись во всем? Ничего  не  узнав?  -  пронзил  меня  взглядом
профессор. - Ваша воля.
   - А если они  опять  решат  начинить  меня  каким-нибудь  препаратом  для
бешеных лошадей? - нервно спросил я, поглаживая гладкую кожаную  поверхность
моей любимой электронной записной книжки.
   - Я указал  персоналу  на  то,  что  любые  препараты  вам  категорически
запрещены. В открытую на насилие ваш противник вряд ли решится.  Все-таки  у
меня не какая-нибудь Государственная Дума, а приличное заведение.
   - Вам так нравится моя компания?
   - Просто я не меньше вас хочу выяснить, что происходит  в  моей  клинике.
Так вы остаетесь? - испытующе посмотрел он на меня.
   Как же мне хотелось ответить "нет". Но я сам подписался на  этот  бой.  И
нехорошо после первого же удара  сломя  голову  бежать  с  ринга.  Противник
проявил себя. Значит, я н