стороне  и  никогда  не
предаст его.
   А без их помощи Учитель, Кандыба и Крутой не смогли бы  передвигаться
по Турции.
   Вскоре в доме Али появилось несколько чеченцев угрожающей  внешности.
Али пригласил их специально, чтобы гости хорошенько поняли, что шутить с
ним и с Султаном  очень  опасно.  Чеченцы  не  были  в  курсе  похищения
женщины, они гортанными голосами болтали с Али и  Султаном  по-чеченски,
обсуждали различные события. Трое гостей сидели  скромно,  лишь  изредка
перекидываясь словами.
   Услышал Учитель  и  упомянутое  чеченцами  имя  Ираклия  Джанава.  Он
насторожился и бросил вопросительный взгляд на Султана.
   - Вчера в Стамбуле застрелили одного уважаемого  грузина,  -  перевел
ему слова чеченцев Султан. - Его звали Ираклий. Полиция  ведет  активный
розыск.
   Только он и Али заметили некоторое смятение  на  лицах  трех  гостей,
настолько они умели держать себя в руках. Собственно, на лице Кандыбы не
отразилось  вообще  ничего,  а  Учитель  и  Крутой  обменялись  быстрыми
взглядами. Но горластые друзья Али этого не заметили.
   А затем пришла пора побледнеть и самому Султану. Один из  друзей  Али
сообщил ему, что полицией Стамбула арестован некий Ширван.
   - Он обвиняется в том, что позавчера участвовал в разборке на трассе,
- сказал один из чеченцев. - А я-то точно знаю, что  его  там  не  было,
потому что сам был  там.  Это  было  в  девять  часов  вечера.  Пришлось
пристрелить одного грязного шакала. А Ширвана с нами не было.
   - Так всегда и бывает, - усмехнулся Али. - Подозревают того,  кто  не
имеет отношения к делу. В прошлый раз Ширвана даже не заподозрили,  хотя
именно он сделал то дело. А теперь ему придется доказывать, что его  там
не было. Полиция имеет на него большой зуб, очень  неосторожный  человек
Ширван.
   Султан закусил губу. Именно в начале  десятого  вечера  он  встретил.
Ширвана в ресторане. На  кой  черт  он  поперся  туда?!  Почему  ему  не
сиделось в номере?!
   А не сиделось ему в  номере  по  той  лишь  причине,  что  номер  был
крохотен и грязен, что аура, распространяемая  тремя  его  подельниками,
была настолько  омерзительна,  что  ему  безумно  захотелось  на  свежий
воздух, захотелось к людям.
   Он  буквально  задыхался  от  удушливой  атмосферы,  распространяемой
Кандыбой,  Крутым  и  Учителем  в  убогом  гостиничном  номере.  Учитель
поворчал малость, но не мог же он ему запретить погулять? В конце концов
именно Султан считался руководителем всей этой операции,  хотя  на  деле
он, разумеется, им не являлся.
   Вот тебе и подышал свежим воздухом! И откуда  там  мог  взяться  этот
проклятый Ширван?! Теперь он в полиции может сослаться на то, что именно
в это время, когда на трассе кого-то там застрелили,  его  видел  Султан
Гараев! А что если это единственное его алиби?! Он ведь был в  ресторане
один! А в турецкой тюрьме умеют развязывать  языки  даже  таким  матерым
людям, как Ширван! И не захочет он отвечать за чужое преступление, ему и
своих хватает выше  крыши.  А  на  всякую  там  презумпцию  невиновности
турецкие следователи  могут  просто  наплевать,  больно  уж  их  достали
энергичные выходцы из бывшего Советского Союза.  А  турецкая  тюрьма  по
своей комфортности может конкурировать даже с российской.
   Горластые друзья Али удалились, и в зале воцарилось тягучее  недоброе
молчание.
   - Что будем делать с нашей гостьей? - спросил Учитель.
   - Накормить надо бы, - предложил Али. - Кушать-то она должна.
   - Рано еще, - возразил Учитель. -  Пока  надо  бы  накормить  ее  еще
порцией снотворного, пусть она немного  успокоится.  А  то  хуже  бы  не
было...
   Султан  поддержал  его.  Он  не  хотел  присутствовать  при  каких-то
душераздирающих сценах. Он  собирался  в  этот  же  день  отправиться  в
Тбилиси, а оттуда в Москву. Это было обоснованно - ему нужно  было  хоть
какое-то алиби.
   Крутой и Кандыба  вошли  в  комнату  пленницы  и  спящей  вкололи  ей
очередную порцию снотворного.
   А к вечеру Султан уехал.
   - Не бойся, - успокоил его Али. - Все будет нормально. Эти выблядки в
наших руках, никуда  они  не  денутся.  Мы  все  организуем  по  высшему
разряду. А  когда  придет  время,  ликвидируем  их.  Езжай  в  Москву  и
занимайся своими делами.
   Примерно  через  недели  две-три   прилетишь   сюда,   как   человек,
бизнес-классом. Я к твоему приезду подготовлю, как  следует,  почву  для
дальнейших действий. Я думаю, мы сумеем сделать все по уму. Чтобы  и  мы
получили свой гонорар, и Раевский свою живую  дочь.  Я  думаю,  что  так
будет мудро и справедливо. Мы с гобой еще молоды, мы  тоже  хотим  спать
спокойно. Эх, жаль, что нельзя  рассказать  обо  всем  моим  ребятам,  -
досадливо махнул он рукой. - Опасно, мало ли что... Да, запрягли они нас
в ситуацию убийством Ираклия, особенно тебя. Так-то, кто бы  их  боялся,
тварей? Шуму, шуму еще  сколько  понаделали,  нехорошо  все  это,  очень
нехорошо.
   Ираклий был человеком очень уважаемым у своих,  за  него  обязательно
захотят отомстить. А, все равно, - махнул он рукой.  -  Я  вообще  скоро
собираюсь возвращаться домой, в Чечню. А там  меня  никто  не  достанет,
даже если грузины узнают, что  я  имею  какое-то  отношение  к  убийству
Ираклия, и захотят отомстить мне. Да и  тебе  неплохо  бы  вернуться  на
родину, сейчас там спокойно, и дела для всех нас найдутся.
   - Спокойствие это временное, - с сомнением покачал головой Султан.  -
Мне кажется, очень  ненадолго  это  перемирие.  Скоро  опять  что-нибудь
начнется, сам знаешь, как можно на  этой  войне  нагреть  руки.  Кто  от
такого дела откажется?
   - Ладно, чему быть, тому не миновать. Езжай спокойно и будь уверен  -
кто-кто, а я уж тебя не подведу. И эти никуда не денутся, они  у  нас  в
руках. Я и ребятам шепнул, чтобы взяли их на заметку. Без  подробностей,
конечно.
   Через день Султан Гараев уже вошел в свою квартиру на проспекте  Мира
в Москве. А еще через  две  недели  его  полная  событий  и  приключений
сорокадвухлетняя жизнь закончилась. Родился Султан Гараев в горном  ауле
Чечено-Ингушской АССР, скончался же  на  Московской  окружной  дороге  в
салоне  черного  "Мерседеса"   предпринимателя   Владимира   Алексеевича
Раевского. Воистину пути господни неисповедимы.
   Да и доверять в наше время  нельзя  никому  -  зло  шагает  по  земле
безнаказанно. А летящим над бездной остается только  одно  -  продолжать
свой полет. Потому что останавливаться нельзя ни на секунду.
 
Часть II 
 
   В моих шагах не слышно грусти
   Под небом, незнакомо близким.
   Куда мой путь меня отпустит,
   Познать и сблизиться без риска?
   К вершинам гор, святым и древним,
   Где все ветра приют находят,
   К былинкам в поле однодневным,
   К снегам, что влагой чистой сходят?
   Нет, где ни выпала бы участь
   Пройти, познавши безмятежно,
   Не позабыть пожар могучий
   От расставанья с небом прежним.
   Анастасия Телешова
 
   У нее было несколько имен, у нее было несколько фамилий. Знала она  и
свое настоящее имя, знала и настоящую фамилию. Но в  душе  она  называла
себя одним именем, тем, к которому привыкла за долгие годы. Она называла
себя Мариной.
   А потом она забыла и это  имя.  Оно  провалилось  куда-то  в  тайники
памяти, словно в бездонную пропасть.  И  вообще  память  творила  с  ней
странные и злые шутки.
   У нее было такое ощущение, что она прожила уже несколько жизней. Хотя
знала, сколько ей лет. Ей было двадцать  семь  лет,  совсем  немного.  А
жизней было все равно несколько.
   И теперь она помнила их все. И имена, и фамилии тоже помнила все.
   От всего пережитого она могла  бы  потерять  рассудок,  это  было  бы
вполне  объяснимо.  Но  рассудок  она  не  потеряла,  совсем   наоборот,
экстремальная ситуация настолько  подействовала  на  нее,  что  она  все
вспомнила. Теперь она знала, как ее зовут, теперь она отчетливо  помнила
и лицо, и имя своего любимого человека.
   Ужас,  который  она  испытала,  видя,  как  ее  муж  Ираклий  и   его
телохранитель Георгий упали замертво на землю, вернул  ее  сознание,  ее
память к тому ноябрьскому вечеру, когда в нее на узкой  улочке  Царского
Села были выпущены две пули. Ей было больно, ей было очень больно, из ее
молодого тела хлестала кровь.
   И ей до слез было обидно, почему все это  происходит.  За  минуту  до
этого она была сильной, взрослой. А лежа на промерзлом  асфальте,  стала
маленькой и беззащитной. И изнемогала от ужасной  боли.  Сильные  мощные
руки подняли ее с асфальта и положили в машину. Машина поехала в  черную
тьму. Она была в сознании. Ей было очень больно. Только  она  стеснялась
кричать при них. Потому что знала - это именно  они  стреляли  в  нее  и
причинили ей такую страшную боль. И кричать при  них  было  нельзя,  она
стыдилась своей боли, своей слабости, своей беспомощности.
   Она долго была в сознании. Ее вытащили из машины. Затем глаза ослепил
яркий свет, басили какие-то голоса. И все. Она потеряла сознание...
   Очнулась, когда все вокруг было белым. Белым и чистым. Это было очень
приятно видеть после тьмы, холода, крови. Теперь крови не  было.  Теперь
вся она была в бинтах.
   Она была вся в бинтах. А кто  она?  Кто  она  вообще  такая?  Она  не
помнила ничего.
   К ней приходил бородатый высокий  человек,  приносил  цветы,  фрукты,
сладости, разговаривал с ней нежно и ласково. Он представился Ахмедом. А
ее он называл Еленой. Она стала отзываться на это имя.
   Ахмед был нежен и внимателен к ней. Когда она поправилась, он увез ее
на Кавказ.
   Она откликалась на имя Елена, но почему-то не считала, что  ее  зовут
так на самом деле. Ее окружали какие-то женщины,  она  поняла,  что  они
были женами Ахмеда. Они жили в просторном красивом доме. И  она  жила  в
нем на каком-то особом положении,  будучи  не  женой,  не  родственницей
хозяина. У нее была отдельная  большая  комната,  она  хорошо  питалась,
практически ничего не делала по дому, гуляла с Ахмедом и его  женами  по
городу, по горным долинам.
   Порой ей вдруг становилось тяжело и тревожно  на  душе,  ее  начинали
мучить какие-то воспоминания, ей казалось, что у нее две  матери  и  два
отца, она никак не могла вспомнить лицо своего любимого-человека,  зная,
что он существует на свете, что он очень любит  ее,  тревожится  о  ней,
ищет ее. Но она не могла вспомнить ни лица, ни имени этого человека...
   Ираклий. Так называли почетного гостя, приехавшего к Ахмеду.  Он  был
очень красив, высок, строен, у него была  седая,  коротко  подстриженная
борода. Она решила, что он и есть ее любимый человек.
   Ираклий увез ее в Абхазию, женился на ней. Она полюбила его. Его было
трудно не полюбить,  это  был  удивительный  человек,  всеми  уважаемый,
красивый, смелый, сильный. Он безумно любил ее. Они жили в  высокогорном
селении. У них родился мальчик, которого Ираклий решил назвать  Оскаром.
Это имя что-то ей напоминало, но  что  именно,  она  вспомнить  тоже  не
могла. Когда мальчик умер, она считала, что  такова  судьба.  А  Ираклий
сходил от горя с ума.
   А потом что-то произошло, что именно, Ираклий ей не  говорил,  и  они
сели на вертолет и улетели. Потом летели на большом самолете.  Прилетели
в Стамбул, красивый город, стоящий на двух  морях,  находящийся  в  двух
частях света. Они прожили там счастливые годы.
   И вот... Странный  и  ужасный  человек  с  какими-то  неестественными
волосами  выстрелил,  и  лицо  Ираклия  залилось  кровью.  Ее  муж,   ее
покровитель, сидел на заднем сиденье машины с остекленевшими  глазами  и
залитым кровью лицом, сидел без движения. И, видя это лицо, понимая, что
она снова осталась одна, без покровителя, без поддержки, наедине с этими
страшными людьми, она испытала такой ужас, что память вернулась  к  ней,
вернулась с этой кровью,  вернулась  мучительно  и  болезненно.  Сначала
урывками, а потом и последовательно она вспомнила все то,  что  было  до
тех выстрелов в ноябрьской тьме.
   Она очнулась в машине, мчавшей ее в неизвестную даль. А  на  переднем
сиденье сидел Павел Дорофеевич Кузьмичев. От него она в паническом ужасе
убегала одиннадцатилетней девочкой в городке  Землянске.  И  все  же  он
поймал ее, много лет спустя он настиг ее. И какие рядом с ним  страшные,
уродливые и злые люди, такие же, как и он сам.
   Но теперь она помнила имя того, кто спас ее тогда от этого человека -
его  звали  Сергей.  Сергей  Скобелев.  Она  вспомнила  все   -   время,
проведенное в маленьком домике в  подмосковном  поселке  Ракитино,  свои
скитания, вспомнила старика Оскара и поняла, в честь кого Ираклий назвал
их бедного мальчика, вспомнила дом в глуши Владимирских лесов, вспомнила
ад Бутырской тюрьмы. И побег, который ей устроил все тот  же  человек  -
Сергей Скобелев. Он дважды спасал ее, она была уверена, что спасет  и  в
третий раз. И больше они уже никогда не разлучатся.
   А потом ее грубо схватили крепкие злые  руки,  задрали  ей  рукав  на
правой руке и вкололи какое-то лекарство. Она стала засыпать.
   Поначалу она спала как убитая, а потом к ней пришли какие-то видения.
   Перед ее Глазами постоянно стояло лицо Сергея. Как она отчетливо  его
видела, эти большие черные глаза, нос, который сначала был с  горбинкой,
а потом стал прямым,  его  аккуратно  подстриженные  черные  усики,  она
слышала его голос. Она видела номер в  гостинице  "Европейская",  видела
саму себя, ходящую в красивом платье по этому номеру.
   А затем снова тьма, холод, борьба на узкой улочке, выстрелы и  жгучая
нестерпимая боль в груди и в правой руке.  И  снова  все  погрузилось  в
беспросветную тьму.
   Она открыла глаза. Перед ней были лица, ужасные злобные лица. И снова
лицо Павла Дорофеевича Кузьмичева в затемненных очках. На его  лице  так
хорошо знакомая ей гнусная улыбочка на тонких губах. А рядом с  ним  еще
одно -  с  выдающейся  вперед  челюстью,  маленькими  свиными  глазками,
злобным тупым взглядом.
   Этот человек схватил ее за руку, а Павел  Дорофеевич  снова  ввел  ей
иглу в вену. Она не могла сопротивляться, она была слишком слаба.  Снова
все поплыло перед глазами, и она погрузилась во мрак.
   Она снова проснулась. Сколько прошло времени с  той  поры,  когда  ей
снова ввели лекарство, она не знала.
   В маленькой комнате был полумрак. Небольшое окно загораживали тяжелые
плюшевые портьеры. Но она поняла,  что  на  дворе  день.  В  щель  между
портьерами просвечивало солнце.
   Она лежала на полу на  мягких  матрацах  под  атласным  одеялом.  Она
дотронулась до своего тела и обнаружила на  себе  чужую  ночную  рубашку
голубого цвета.
   Голова еще была совсем мутная, но  она  внезапно  вспомнила  то,  что
произошло... Вспомнила и застонала. Чтобы не кричать  громко,  прикусила
себе палец.
   В  ушах,  словно  в   кошмарном   сне,   раздавался   некий   шелест.
Калейдоскопом проносились события. И многолетней давности, и те, которые
произошли только что.
   История ее жизни в этот момент предстала перед ней, словно на ладони.
Она как будто видела все Двадцать семь лет своей жизни -  и  детство,  и
себя, четырехлетнюю, брошенную всеми, бредущую по улице  и  плачущую,  и
Землянский детский дом, и годы, проведенные с Сергеем, и то время, когда
она была замужем за Ираклием.  Как  странно  -  исчез  Сергей,  появился
Ираклий. А теперь нет ни того, ни другого. Ираклий убит. А Сергей... Где
он? Что с ним? Что произошло после того, как она была ранена  в  Царском
Селе? Встретился ли он со своим дедом или нет?  Ведь  прошло  уже  около
пяти лет. Как все это, однако, странно.
   Она не ощущала страха,  она  не  испытывала  к  своим  похитителям  и
убийцам Ираклия ничего, кроме ненависти. А что будет дальше?  Сможет  ли
она выдержать все это?
   На этот вопрос она не могла ответить однозначно, мало ли что  готовят
для нее эти люди? Но если бы ее кто-нибудь спросил, в каком обличье  она
представляет себе дьявола, она бы ответила - в обличье Павла Дорофеевича
Кузьмичева. Еще с детских лет  он  стал  для  нее  символом  мерзости  и
гнусности этого злого и жестокого мира. Она панически боялась его, когда
была воспитанницей детского дома. Она боялась его, говорящего  негромким
вежливым голосом, гораздо  больше,  чем  грубых,  постоянно  над  чем-то
хохочущих однокашников, больше, чем  звероподобную  Ангелину  Антиповну,
больше, чем кого бы то ни было.
   Лицо Кузьмичева нельзя было назвать ужасным - скорее всего  оно  было
никаким,   незапоминающимся,   серым,   бесцветным.   Невысокий    рост,
затемненные очки, жидкие, причесанные на пробор светлые  волосы,  тонкие
губы. Было в нем, однако, нечто такое, что все-таки заставляло запомнить
его.
   Может быть, глаза,  серые,  бесцветные.  Когда  Кузьмичев  пристально
смотрел  на  кого-нибудь   через   свои   затемненные   очки,   хотелось
раствориться, провалиться сквозь землю, улететь  куда-нибудь.  Одно  его
молчаливое присутствие в помещении словно бы отравляло  все  вокруг,  не
хотелось жить, не хотелось дышать, не хотелось говорить.
   Марина ничуть не удивилась, когда, очнувшись в машине, она увидела на
переднем сиденье  не  кого-либо  другого,  а  именно  Павла  Дорофеевича
Кузьмичева.
   Нет,  разумеется,  его  появление  в   ее   жизни   было   достаточно
неожиданным, и все же ей представлялось вполне естественным, что  именно
он должен был предстать перед ней в качестве той злой, омертвляющей  все
силы,  только  что  лишившей  жизни  красивого,   достойного   отважного
человека, которого так уважали все, кто его знал, и  который  так  любил
ее.
   Однако она уже больше не боялась возникшего, словно упырь из  ночного
мрака, Павла Дорофеевича Кузьмичева. Она ненавидела его  и  готова  была
вступить с ним в  борьбу.  И  он  обязательно  должен  был  ответить  за
злодейское убийство Ираклия.
   Проваливаясь всем телом в мягкие тюфяки, она вспоминала свою жизнь  -
вспоминала самые экзотические ее подробности, и порой  ей  не  верилось,
что все это могло происходить с ней.
   Неужели это именно она поджигала дачу в Раки-тино, в  которой  они  с
Сергеем провели такие замечательные  годы  и  которая  была  у  них  так
безжалостно и несправедливо отобрана некой злой силой? Неужели  это  она
вламывалась в богатые квартиры  и  вытаскивала  из  ящиков  стола  пачки
денег? Неужели это  она,  ударив  следователя  Цедринского,  сбежала  со
следственного эксперимента? Неужели это  она  в  холодном  ночном  мраке
сражалась с двумя могучими мужчинами, а потом получила от одного из  них
две пули?
   А ведь это была она, ведь все это происходило с ней. И все это, как и
многое другое, вместила в себя ее двадцатисемилетняя  жизнь.  Горький  и
страшный опыт не пугал ее, он мобилизовывал на дальнейшую борьбу за свое
существование с теми неведомыми,  хоть  порой  и  приобретавшими  весьма
конкретные очертания силами, которые словно ополчились на нее неизвестно
за что с самого начала ее жизни.
   Годы,  проведенные  ею  после  той  ночи  в  Царском   Селе,   теперь
представлялись ей некой сказкой. И впрямь - возвращение в мир  буквально
с того света, затем путешествие в горные города,  в  горные  селения.  И
сказочный герой, седобородый богатырь Ираклий, полюбивший ее. Когда  она
жила с Ираклием, она порой мучительно пыталась вспомнить, где,  в  какой
своей предыдущей жизни она уже видела этого человека? Так  и  не  смогла
вспомнить, пока он был жив. А вот теперь вспомнила.
   Перед глазами встал домик, затерянный  в  глухих  лесах  Владимирской
области, и ее спаситель и покровитель Оскар Рубанович. Уже  старый,  уже
чувствующий себя все хуже и хуже. Но по-прежнему  такой  же  остроумный,
по-прежнему заражающий ее своим неиссякаемым  оптимизмом,  все  знающий,
все умеющий, разбирающийся во всех, даже самых сложных вопросах.
   И неожиданный гость, приехавший поздно вечером.
   - Кто бы это мог быть? - вздрогнула  тогда  Марина,  услышав  стук  в
дверь.
   - Это добрый гость, - улыбнулся Оскар, вставая с кресла и опираясь на
суковатую палку.
   - Откуда ты з