другим.
Стреляли в них из машины, это точно. Пригибались они, на  землю  падали,
чтобы в них пуля не угодила. А "уазик" так ловко развернулся и на полной
скорости обратно  помчался...  А  эти  два  засранца  так  на  дороге  и
остались. Жалко только,  что  не  подстрелили  их,  гадов.  Встали  они,
отряхнулись и поперлись, не солоно хлебавши, обратно к себе в лачугу.
   - А вы что?
   - А мы что? Понятно что, перепугались мы с бабкой до смерти. Двери на
замочек, затаились и нос  свой  из  дома  не  высовывали.  Трусом  я  на
старости лет стал, вот что. Раньше ничего не  боялся,  а  теперь  боюсь,
хоть осталось-то всего ничего. Лучше уж  пулю  бы  схлопотать,  чем  так
жить. - Он снова мрачно поглядел на свою  старуху.  -  А  уж  ночью  вот
товарищ майор пришел,  мы  ему  и  открыли.  Такие  вот  дела,  граждане
хорошие, - подвел итог старик Степанов. - А потом, я  так  полагаю,  эти
гады из домишки убрались восвояси, раз вы их разыскиваете, - добавил он.
   - Ну и дела, -  покачал  головой  Дмитрий  Мар-чук.  -  Как  все  это
понимать?
   Одни загадки.
   - Ладно, - махнул рукой Владимир. - Главное,  что  она  спаслась.  Ее
кто-то спас. И Павел Дорофеевич со своим странным компаньоном остались с
носом.
   - Мне кажется, что супруги  Калиниченко  завтра  нам  могут  сообщить
массу интересных вещей, - озадаченно произнес майор Дронов.
   - А что же нам делать теперь? - спросил Владимир.
   - Поехали в Севастополь, ночевать ведь где-то  надо.  Устали  все,  а
завтра предстоит тяжелый день.  Мне  кажется,  что  все  обойдется.  Она
спаслась и вскоре объявится.
   - Если в ее жизни не появится новый Ираклий, - добавил Сергей. -  Она
имеет обыкновение исчезать на целые годы.
   - Мы подождем, Сережа, - дотронулся  до  его  плеча  Раевский.  -  Мы
подождем... Сколько ждали, подождем и теперь.  Я  ведь,  честно  говоря,
настраивался на  самый  худший  вариант.  Больно  уж  суровые  люди  эти
Кузьмичев и Кандыба.
   - Так что, поехали в город? - спросил майор Дронов.
   - Поехали. А эти, как их, Калиниченко, с ними ничего не случится?
   - А что с ними может случиться? Помрут разве что с перепоя, -  махнул
рукой Дронов. - Поедем в Севастополь. А утром подъедем. Да и  вообще  не
факт, что они знают что-нибудь конкретное.
   Раевский щедро отблагодарил старика Степанова за  добрую  весть.  Тот
деловито пересчитал зелененькие купюры и торжествующим взглядом поглядел
на оживившуюся старуху.
   - Добро иногда вознаграждается, - произнес он с гордым видом. - Людям
добро сделаешь, и они к тебе с добром.
   В севастопольской гостинице заняли несколько  самых  лучших  номеров.
Еще из машины Раевский позвонил Кате.
   - Господи, - прошептала она. - Господи, сколько же довелось  пережить
нашей бедной девочке. И все только из-за меня, из-за моей глупости.
   - Прекрати об этом, Катюша. Мы найдем ее,  и,  полагаю,  на  сей  раз
скоро.
   Она ведь где-то здесь, совсем рядом.
   - Она была рядом с нами в течение многих лет. Только мы не  знали  об
этом.
   Ладно, извини меня, все равно то, что  ты  сообщил,  это  здорово.  Я
теперь хоть засну ненадолго, уже  несколько  часов  сижу  у  телефона  и
дрожу. Спасибо тебе, Володя.
   Владимир поселился в одном номере с Сергеем. Они думали, что сразу же
заснут, но, когда  вошли  в  номер,  спать  им  совершенно  расхотелось.
Открыли бутылку армянского коньяка.
   - Вы знаете, Владимир Алексеевич, я стал забывать ее лицо, - произнес
Сергей. - Я совершенно не  представляю,  какой  она  стала.  Да  и  люди
рассказывают   о   ней   совершенно   разные   и   порой    диаметрально
противоположные вещи. Гараев говорил, что она совершенно потеряла память
и находится в каком-то блаженном состоянии, то же  подтверждали  и  жены
Сулейманова, старики в абхазском селении  говорили,  что  она  абсолютно
нормальная женщина, добрая, вежливая, очень любит своего Ираклия. -  При
этих словах он опустил голову и отвел взгляд. - А этот  подонок  Крутой,
как вы говорили, вообще утверждал, что это совершенно нормальная,  очень
горячая женщина, которая прекрасно узнала Кузьмичева и вообще рассуждала
вполне резонно и логично. Как все это сопоставить?
   - Сопоставить сложно. Но можно, - ответил Владимир.  -  Мне  кажется,
что поначалу она действительно потеряла  память,  это  были  последствия
шока, удара головой о мостовую и, разумеется, двух  ранений.  Потом  она
пришла в некое стабильное состояние. Ираклий любил ее, заботился о  ней,
как о ребенке, и она стала жить его жизнью, его проблемами. Она не могла
обходиться без него, жила за ним,  как  за  каменной  стеной.  Возможно,
какие-то проблески памяти стали у нее появляться, но она  не  хотела  их
развивать,  ей  было  лучше  пребывать  в  блаженном  состоянии,  нежели
мучиться противоречиями. Пойми, ей столько пришлось пережить, что хватит
на многих. Удивляюсь, как ее психика вообще смогла  все  это  выдержать.
Марчук в Стамбуле встречался с друзьями Ираклия, и они рассказывали  про
Вареньку. Она была доброй и покладистой женщиной, с  Ираклием  они  жили
душа в душу. Все поражались на них и завидовали им. И если  бы  не  было
неопровержимых доказательств того, что это она, можно было бы  подумать,
что это вообще совершенно другая женщина... Ведь то, что ты  рассказывал
о ней, расходится с описаниями ее в качестве жены  Ираклия.  Та  Марина,
которую знал ты,  -  это  рискованная,  склонная  к  авантюрам  женщина,
способная вести опасный, полный приключений образ жизни. Елена же,  жена
Ираклия - мягкая, добрая, покладистая женщина, говорящая тихим  голосом,
задумчивая, вежливая со всеми. А  вот  та  женщина,  о  которой  говорил
Крутой,  это  снова  та  самая,  которая  вела  вместе  с  тобой   столь
оригинальный образ жизни.
   - И как же все это объяснить?
   - В каждом человеке, Сережа, живут как бы несколько людей. Попадая  в
определенные жизненные обстоятельства, человек становится то  одним,  то
другим.
   А иногда, да что там иногда,  в  большинстве  случаев  человек  живет
совершенно не свойственной ему жизнью, а то, что дремлет в  нем,  так  и
умирает, не раскрывшись. Только актеры способны жить совершенно  разными
и не похожими друг на друга образами, и все же это только игра.  Правда,
порой игра становится второй натурой.
   - Так что же, она все время играла? Когда же  она  играла,  интересно
было бы узнать?
   Владимир видел, что, помимо тревоги за судьбу любимой женщины, Сергей
испытывает еще и муки ревности  -  и  к  покойному  Ираклию,  и  к  тому
неизвестному, кто спас ее на этот раз.
   - Да никогда она не  играла,  в  том-то  все  и  дело...  Это  просто
различные  стороны  ее  характера.  Она,  видимо,  очень   одаренная   и
своеобразная натура, наша Варенька и Марина...  Она  вполне  естественно
может быть и одним человеком, и совершенно другим. В одних условиях  это
мягкая, добрая домашняя хозяйка; жена, мать, дочь, в других же - жесткая
и непреклонная женщина, способная драться,  сражаться,  ну...  и  делать
другое, то, чего я никак одобрить не могу. Но не осуждаю ее, разумеется,
не пойми меня не правильно. Наши преступные  рассеянность  и  халатность
предопределили ее жизнь, сделали ее такой, какой она стала. А оказываясь
в обычных условиях, когда ей не надо сражаться за жизнь и  кусок  хлеба,
она становится другой, вот и все. А тут,  безусловно,  еще  и  сказались
последствия травмы и ранения. Скорее всего смерть Ираклия  произвела  на
нее такое страшное впечатление, что она снова вспомнила все предыдущее и
снова стала той,' которой была до вашей поездки в  Царское  Село.  Снова
выстрелы, снова кровь, снова борьба...  И  она  возвращается  в  прежнюю
ипостась, становится прежним человеком. О том, кстати, свидетельствуют и
вчерашние события - ведь убежать  из  такой  маленькой  халупы  от  двух
кровавых отморозков далеко не простое дело, не простое и очень  опасное,
смертельно опасное. А она пошла на это.
   - И выиграла! - крикнул Сергей, вскакивая и взмахивая сжатым кулаком.
   - И выиграла! - подтвердил Владимир. - Давай выпьем за  нее,  Сережа.
Мне кажется, что в настоящее время ей хорошо, я душой чувствую это.
   Они подняли рюмки и залпом выпили.
   Затем их разговор перешел в другое русло.
   - Совершенно поразительна и история с этим пресловутым Кузьмичевым, -
сказал Владимир. - Тогда, два года назад, о его  необычной  биографии  и
таинственном исчезновении шумели все газеты. И  впрямь  -  депутат  Думы
оказался не Кузьмичевым, а каким-то Болеславом  Шмыгло,  промышлявшим  в
семидесятых годах грабежами и  разбоями.  Все  его  документы  оказались
липовыми, он организовал убийство своей первой жены, потом  убийство  ее
киллера, вслед за этим убил родного брата, опознавшего его  в  Киеве,  и
внезапно исчез. Его сообщник - некто Юферов  -  признался  во  всем,  но
твердо стоял на одном - о судьбе Кузьмичева он ничего не знает.
   - И что, его судили?
   - Да. Я узнавал,  его  недавно  судили.  Ему  повезло  -  он  получил
двадцать лет.  А  все  ожидали  пожизненного.  Но  таков  был  приговор.
Следователь полагал, что кто-то подтолкнул  Юферова  к  даче  показаний,
именно тот, кто впоследствии расправился с Кузьмичевым. Но доказать  это
не удалось. И это, кстати,  было  в  пользу  Юферова,  человек  сам  дал
чистосердечные показания, признался в совершенных им убийствах. Если  бы
его жертвой был не депутат  Верховной  Рады  Украины,  он  мог  бы  даже
получить и меньший срок: чистосердечное признание -  большое  смягчающее
обстоятельство. Все,  в  общем-то,  легко  объяснялось,  обоих  взяли  в
заложники их враги, заставили  Юферова  дать  чистосердечные  признания,
сдали его правосудию, а Кузьмичева тихо убрали. Но вот  его  воскресение
из  мертвых  в  эту  схему  никак  не  укладывается.  Так  все   здорово
организовать и упустить его, это очень странно. Тем не  менее  это  так.
Хотя, разумеется, точных доказательств, что это именно он, а не  похожий
на него человек, мы не имеем.
   - Помню этого Кузьмичева, -  произнес  Сергей.  -  Тогда  он  здорово
расправился со мной, а особенно с Костей Пискарем. Я  отделался  легкими
травмами, а Пискарь загремел на шесть лет, проведя на свободе  не  более
месяца.
   Господи, как давно все это было, - тяжело вздохнул он.
   Припомнился захолустный Землянск, безлюдная ночная улица Ленина,  он,
шестнадцатилетний, избитый, бредущий  к  вокзалу.  И  тень,  мелькнувшая
куда-то в подворотню, жалобный детский голосок: "Не бейте  меня,  только
не бейте".
   Тогда все только начиналось, все было впереди... А  что  теперь?  Где
она теперь?
   Они легли только под утро. И  уже  через  полтора  часа  их  разбудил
телефонный звонок. На проводе был майор Дронов, предложивший им  поехать
в Рыбачье, чтобы побеседовать там с запойными супругами Калиниченко.
   Вскоре к гостинице подъехала милицейская машина. Они  сели  в  нее  и
направились в Рыбачье. Там их ждал сюрприз.
   Едва начинало светать. Дронов  постучал  в  дверь  дома  Калиниченко.
Никто не открывал.
   - Откройте! - крикнул он. - Харитон! Татьяна! Это я, майор Дронов  из
уголовного розыска! Мне надо с вами поговорить!
   Однако за запертой дверью царило гробовое молчание.
   -  Чего  тарабаните?  -  послышался  сзади  скрипучий  голос  старика
Степанова. - Видел я их утром, рано-ранешенько собрались куда-то,  дверь
на замок заперли и потащились по дороге. Я-то встаю ни свет ни заря,  на
завалинке сидел, воздухом дышал. Крикнул им,  куда  намылились  в  такую
рань? А они и не обернулись, идут себе, идут, и все. Пропали  в  тумане.
Видите, какой туман сегодня, сырость, дышать нечем. Да, глядишь, скоро в
нашем поселке никого, кроме нас со старухой, и не останется.
   - И вы не останетесь,  скоро  переедете  в  Севастополь,  -  произнес
Раевский.
   - А ведь неспроста эти  Калиниченко  так  рано  покинули  Рыбачье,  -
добавил он, бросая взгляды то на Дронова, то на Сергея.  -  Чувствую  я,
имеют они какое-то отношение ко вчерашним событиям.
   Они остались в Севастополе еще на трое суток,  а  потом,  так  ничего
толком и не выяснив,  улетели  в  Москву.  Дронов  обещал  им  постоянно
держать их  в  курсе  дела.  Но  пока  ни  следов  бандитов,  ни  следов
таинственно исчезнувшей четы пьянчуг  Калиниченко  нигде  обнаружено  не
было.
   Но самое главное, что не было никаких известий от счастливо спасенной
из лап бандитов кем-то неизвестным Марины.
   Материалы  про  Павла  Дорофеевича   Кузьмичева,   опубликованные   в
центральных и местных газетах  ранней  весной  девяносто  шестого  года,
буквально потрясли захолустный городок Землянск. Народ говорил только об
этом и ни о чем другом.
   И впрямь, случай был из ряда вон выходящий, Даже для нашего бурного и
криминального времени. Человек, который долгие годы жил в Землянске, был
директором детского дома, ставший депутатом  двух  Верховных  Советов  и
Государственной Думы, оказался уголовником и в придачу к тому  вовсе  не
Кузьмичевым, а неким Болеславом  Шмыгло,  заказавшим  в  Киеве  убийство
своего родного брата. Молодая жена  Кузьмичева  Галина  стала  в  городе
центром внимания.
   "И куда он мог запропаститься, гад такой?" - задавали вопрос  досужие
люди, которые еще  совсем  недавно  голосовали  за  него  на  нескольких
выборах.
   "В бега, наверное, пустился, если поймают, ему не поздоровится..."
   "Вот сволочь-то  оказался.  А  на  вид  такой  культурный,  вежливый,
деловитый.
   А мы-то, дураки, за него целых три раза голосовали..."
   "Подумаешь, Кузьмичев. Мы вон за Ельцина два раза голосовали, мы все,
как бараны, скажут - голосуй, мы и голосуем. Вот и  навыбирали  воров  и
бандитов на свою голову. Жили хреново, а стали жить еще хуже..."
   В Землянский детский дом нагрянула суровая комиссия  из  Министерства
народного образования, провела там серьезную проверку, директор  детдома
Грибулина была освобождена от работы, как и некоторые пед