успокою,  -  пробасил  Кандыба  и  сунул  руку  в
карман. - Бог любит троицу, а дьявол примет и четверку.
   - Да ты что, что  ты?  -  залепетал  Кузьмичев,  понимая  серьезность
своего положения и продолжая пятиться. - Мы же с тобой партнеры, мы же с
тобой компаньоны, такое дело сделали, так все прекрасно провернули...  А
что теперь?
   Осталось завершить  нашу  операцию  и  получить  денежки.  А  ты  так
горячишься. Что, торчать тут надоело? Правильно, мне тоже  надоело  хуже
горькой редьки, и нашей гостье надоело. Возьми себя в руки...
   Марина продолжала стоять у стены,  пристально  глядя  на  ссорившихся
бандитов. Трудно было что-нибудь прочитать в ее небесно-голубых  глазах.
Однако она напряженно думала, лихорадочно искала  выход  из  создавшейся
ситуации, прекрасно понимая, что жизнь ее не  стоит  сейчас  и  ломаного
гроша, что у лысого Якова Михайловича  в  кармане  пистолет  и  что  ему
ничего не стоит вытащить его и застрелить их обоих.
   - Я взял себя в руки, - пробасил Кандыба, снова переходя на  присущую
ему тягучую манеру .говорить. - Я  трезво  поразмыслил  над  создавшейся
ситуацией и вспомнил слова великих о том, что самое дорогое для человека
-  это  жизнь.  А  деньги,  пусть  даже  большие  -  это  все  наносное,
поверхностное, это суета  сует  и  не  более  того.  Единственный  выход
сохранить  свою  жизнь  -  прекратить  это  бесперспективное   дело.   И
немедленно.
   Он вытащил из кармана пистолет и передернул затвор.
   - Мы взялись за это дело  без  всякого  определенного  плана,  я  уже
говорил тебе это. Мне бы сообразить раньше, что все это сплошная  туфта.
Девочка... - поглядел он своими рыбьими глазами на Марину. - Твой папаша
очень богат, очень влиятелен, ему ничего не стоит размазать нас по стене
или по земле. Мы для него не более чем вши. Если мы предъявим  ему  свои
требования, он натравит на нас всю милицию, все ОМОНы, "Альфы", СОБРы  и
тому подобное. Ему это ничего не стоит, он  близок  к  правительственным
кругам и баснословно богат. Нас загонят в такой угол, откуда нам никогда
не  выбраться.  Возможно,  наш  крутой  друг  уже  занимается  тем,  что
шантажирует его, возможно, что уже и не шантажирует, а сидит в  бетонном
подвале и костоломы выбивают из него признания. А,  возможно,  сюда  уже
спешит целая дивизия, чтобы взять нас и освободить тебя. А у меня  жизнь
тоже только одна, и я ею дорожу, хоть, по вашему мнению, и я  не  должен
существовать на этом земном шарике. И приношу вам свои извинения за  то,
что я, вопреки этому мнению, буду бороться за  эту  единственную  жизнь.
Так что все, ребятишки, пришел ваш последний час.
   - Дурак... - прошептал  Кузьмичев,  с  ужасом  понимая,  что  Кандыба
совершенно прав и создавшуюся  ситуацию  оценивает  предельно  верно.  -
Дурак ты. Подумай, каких денег ты лишаешься. Ты же в розыске.  Тебя  все
равно возьмут рано или поздно, и скорее всего рано. Полагаешь,  если  ты
был там в парике и в усах, никто не узнает, что это был именно ты, а  не
кто-нибудь другой. О тебе знают и Чума, и Крутой. Раевский найдет тебя и
заживо сожжет, если ты причинишь вред его дочери. Плана нет, ты прав. Но
вот, у меня есть план. Хороший план...  Давай  объявимся  сами,  отдадим
Раевскому его  дочь,  и  я  уверен,  он  отблагодарит  нас  и  даст  нам
возможность продернуть за кордон. Ведь это Гараев все затеял, с  него  и
спрос.  А  мы  маленькие  люди.  Он  отблагодарит  нас,   вспомни,   что
рассказывал нам Султан. Он не пожалеет никаких денег...
   Главной задачей Кузьмичева  в  этот  момент  было  выиграть  время  и
заставить этого упыря хоть на секунду расслабиться, поэтому  можно  было
говорить все, что угодно. Только  бы  он  не  выстрелил,  только  бы  не
выстрелил. Оружие самого Кузьмичева лежало в ящичке в другой комнате, да
если бы даже оно лежало и в его кармане, он бы не успел  его  достать  -
стрелял Кандыба великолепно, быстро и предельно точно, он уже успел  это
доказать.
   - Красиво  поешь,  как  тебя  там...  Павел  Дорофеевич,  что  ли,  -
улыбнулся во весь свой громадный рот Кандыба. - Девушка  не  ошиблась  -
никакой ты не Валерий Иванович и не Учитель. Ты Кузьмичев, вот  ты  кто.
Ты был депутатом Государственной Думы, а потом якобы  утонул  в  Днепре.
Слухами земля полнится, а воровская почта самая надежная.
   - Ах ты, падло, - не удержался Кузьмичев.
   - Не больше, чем ты. Усахарил  свою  жену,  потом  родного  брата,  и
братва решила утопить  тебя  в  Днепре.  Но  ты  выплыл,  как  невесомая
говешка, и возродился в образе Учителя  времен  и  народов  в  городишке
Задонске. Там ты собрал сонмище неграмотных отморозков,  не  умеющих  ни
читать, ни писать, и возомнил себя гением преступного  мира.  Но  ты  не
гений, ты фуцен позорный, ты шестерка ментовская. Ты еще в семидесятых в
Смоленске братков заложил, Усатого на девять лет к хозяину спровадил, да
тебя за одно это надо порвать, волчуга. Только  сейчас  ты  не  на  того
напал, я-то человечек грамотный и начитанный.
   -  А  что  тебе  Усатый?  -  напрягся   Кузьмичев,   пораженный   его
информированностью. - Он что, кореш твой? Тебе-то что до него?
   - Я его видел один раз в жизни,  да  и  то  при  довольно  любопытных
обстоятельствах, - ухмыльнулся Кандыба,  вспоминая,  как  он  со  своими
корешами в Теплом Стане обстрелял из автоматов машину, в которой  сидели
его заклятые враги из грузинской группировки и в которой, как выяснилось
впоследствии, находились и Усатый с женой. - Но вряд ли  благодаря  этой
нашей встрече он может считать меня своим другом. Только знаю, что он  в
авторитете, а вот кто ты такой, в толк не возьму. А мне оно и ни к чему,
просто ты мне сейчас мешаешь, и  я  собираюсь  прекратить  твой  славный
жизненный путь. Как говорил герой одного фильма, я  вычеркиваю  тебя  из
списков живущих на земле. А ты уж, девушка, извини меня на том свете.  А
на этом каждый сам за себя: выживешь ты - не выживу я. Я  выбираю  себя,
что поделаешь?
   - Отдайте меня родителям, - еле слышно прошептала Марина. -  Они  вам
заплатят большие деньги.
   - Хотел бы, - выпучил глазищи Кандыба. - Очень хотел бы,  ты  девушка
хорошая, красивая, воспитанная. Только никак не могу. Больно  уж  грехов
на мне много. Я тебя отдам, а меня тут же примут.  Ты  знаешь,  есть  на
свете такой остров Огненный. Там меня ждут  с  нетерпением,  камера  для
меня готова. В шесть подъем, в  девять  отбой,  жратва  самая  позорная,
прогулки минимальные. И так до конца жизни. А мне  всего  сорок  лет.  И
здоровье вполне удовлетворительное, Так что на тамошней диете,  глядишь,
еще лет сорок просуществую. Очень бы мне  этого  не  хотелось.  Так  что
самое милое дело - это от вас обоих избавиться. Спокойнее на душе будет.
   - Не будет! - крикнул Кузьмичев. - Раевский тебя все равно  хоть  под
землей найдет! Что такое?!  -  Он  вдруг  резко  повернулся  к  забитому
досками окну. - Слышишь?! Это еще кто?! Неужели ты прав?!
   Машинально повернулся и Кандыба. Этого мгновения хватило для  яростно
жаждущего    жить    Павла    Дорофеевича.    Он    совершил    какой-то
головокружительный бросок в сторону Кандыбы и в этом  броске  нанес  ему
головой сильный удар в солнечное сплетение. Кандыба машинально нажал  на
курок, грянул выстрел, пуля угодила в стену.
   Кузьмичеву удалось выиграть время и лишить Кандыбу его преимуществ.
   Кандыба никак не ожидал от  своего  немолодого  плюгавого  противника
такой прыти.
   А следующим ловким отработанным приемом Кузьмичев выбил  пистолет  из
руки Кандыбы. Пистолет отлетел в угол.
   Кандыба попытался ударить Кузьмичева кулаком в висок, но тому удалось
ловко увернуться. Успех вдохновил  его  и  придал  дополнительные  силы.
Кандыба   слишком   долго   говорил,   наслаждаясь   своей   логикой   и
красноречием... Надо  было  действовать  проще  -  нажать  пару  раз  на
спусковой крючок - и все.
   Недавние союзники, ставшие  заклятыми  врагами,  сцепились  в  клубок
ярости и ненависти и катались по полу. Кандыба попытался ткнуть  пальцем
в глаз Кузьмичева, и снова Павлу Дорофеевичу удалось увернуться. Он  был
крепок и ловок не по годам, и Кандыбе невозможно было совладать с ним.
   Марина некоторое время постояла  у  стены,  молча  глядя  на  яростно
сражающихся бандитов, а потом так же молча вышла из комнаты. Те  в  пылу
борьбы даже не заметили этого.
   Кузьмичев ухватил своими стальными пальцами горло Кандыбы и начал его
душить. Тот уже был не в состоянии сопротивляться, он побагровел,  глаза
его выпучились до невообразимых пределов, из них текли слезы, он  хрипел
и кряхтел, а  Кузьмичев  продолжал  сдавливать  его  горло.  Как  же  он
ненавидел Кандыбу в этот момент, ненавидел за то, что он  чуть  было  не
лишил его  жизни,  и  как  раз  в  тот  момент,  когда  он  находился  в
предвкушении получения огромных денег, с которыми он  мог  бы  уехать  в
любую страну и жить там безбедно до конца  жизни.  А  этот  упырь,  этот
уголовник чуть не  застрелил  его...  бывшего  депутата  Государственной
Думы, его, самого ловкого и умного человека, сухим выходящего  изо  всех
ситуаций. Его - непотопляемого, недостреленного, недорезанного.  Ничего,
сейчас этот Фантомас закончит свою поганую жизнь, а  он...  А  он  тогда
подумает, что ему делать. А возможно, он  и  впрямь  отдаст  девушку  ее
родителям, они ему и так много за нее заплатят. Но главное -  избавиться
от этого, все про него знающего Кандыбы, а уж что делать с девушкой,  он
разберется.
   Кандыба настолько  обессилел,  что  уже  не  оказывал  Кузьмичеву  ни
малейшего сопротивления. И только тогда Кузьмичев бросил  взгляд  на  ту
стену, около которой только что стояла Марина. И тут же разжал на  горле
Кандыбы железные тиски.
   - Она сбежала! - крикнул он. - Сбежала она!
   Кандыба сидел на полу, держась за горло. Он никак  не  мог  прийти  в
себя, хрипел и стонал.
   - Вставай, мать твою! - еще громче закричал Кузьмичев. - Она сбежала!
   До Кандыбы наконец дошло,  и  он  вскочил  с  пола.  Он  поднял  свой
пистолет и сунул его в карман. Кузьмичев достал и  свой.  Они  мгновенно
забыли о своей смертельной схватке и выскочили на улицу.
   Было около полудня, с моря дул холодный ветер, по небу  плыли  черные
грозные тучи.
   - Где она?! - закричал Кузьмичев, мечась в разные стороны.
   - А черт ее знает, - бубнил Кандыба, все еще не пришедший в  себя  от
железной хватки своего соперника. - Вот она! - крикнул он, увидев  вдали
женщину, выбегавшую на проселочную дорогу из-за какого-то  покосившегося
домика.
   - За ней! За ней! - крикнул  Кузьмичев.  -  Сейчас  мы  ее!  Догоним!
Достанем!
   Канатами к кровати привяжем на  этот  раз!  И  все,  -  задыхаясь  от
быстрого бега, говорил он. - Довольно жалости, довольно. Трахнем  ее  по
очереди, Яков, потом  пошантажируем  как  следует  богатенького  папашу,
найдем способ получить с него денежки, а потом просто-напросто  прирежем
ее. А до того насладимся ею по полной программе, а? Нормально?
   - Нормально, - бубнил Кандыба, делая своими длинными ногами  огромные
шаги и уже опережая Кузьмичева. - Озверел я тут  с  тоски,  не  могу  на
одном месте сидеть, вот и сорвался. Но ты силен, однако...
   - Сочтемся славою, Яков! Главное - догнать. Только бы не убежала...
   - Догоним, куда денется.
   Марина уже заметила погоню и быстро побежала по корявой от  замерзшей
грязи дороге. Сил у нее было мало и от снотворного, и  от  плохой  пищи.
Она стала задыхаться, чувствуя, что они догоняют ее.
   - Остановись, девочка, остановись, хуже будет! - кричал Кузьмичев.
   - Хуже не будет, -  совсем  обессилев,  произнесла  Марина.  Она  уже
больше не могла бежать, ноги стали как  ватные,  сердце  билось,  словно
маятник, стучало в висках, она задыхалась.
   - Остановись, сучара! - крикнул Кандыба.
   Марина  сделала  какой-то   отчаянный   рывок   и   прибавила   ходу.
Преследователи отстали, хотя они уже буквально  стали  наступать  ей  на
пятки.
   Однако перспектив не было никаких. Открытая местность, унылая корявая
дорога, справа штормящее море, слева  бескрайняя  степь.  Ни  домов,  ни
машин, ни людей. Сейчас они схватят ее и выместят на ней всю свою злобу.
   Рывок, сделанный ею, был последним. Сил больше не осталось, она  едва
двигалась.  Все,  пусть  делают,  что  хотят,  пусть  насилуют,   режут,
убивают... Но бежать она больше не может.
 
*** 
 
   -Да не сомневайтесь вы, Владимир Алексеевич, - произнес майор милиции
Дронов, высокий сухощавый человек лет сорока двух.  -  Не  сомневайтесь,
это тот самый дом. Мы уже здесь поработали,  всех  соседей  расспросили.
Впрочем, это  работа  несложная,  тут  поблизости  только  две  семьи  -
Степановы, старик да старуха, и Калиниченко, Харитон и Татьяна. И все  в
один голос говорят - были тут люди, были. Как раз  подходящие  под  ваши
описания. Один невысокий, в  темных  очках,  лет  пятидесяти  с  лишним,
другой длинный, сутулый и со странными волосами, как будто в парике, и с
усиками, словно накладными.  Появились  ниоткуда  и  исчезли  в  никуда.
Харитон им картошку таскал, селедку в магазине покупал, хлеб. Они  щедро
расплачивались, он и рад стараться. Говорит,  будто  и  третий  поначалу
был, здоровенный такой, с выступающей вперед челюстью и грубый очень. Но
того давно уже он не видел. Все совпадает, никаких сомнений.
   - А кто владелец этого дома? - спросил Владимир, закуривая.
   - Не было времени выяснять. А соседи говорят, давно уже,  лет  десять
назад, тут жил некто Волощук. Видимо, на него  дом  и  оформлен.  Завтра
утром уточним.
   - Значит, снова опоздали, - одними губами улыбнулся Сергей, и  улыбка
его показалась Владимиру какой-то страшноватой.
   - Давайте-ка еще раз побеседуем  с  этим  Хари-тоном  Калиниченко,  -
предложил Владимир.
   - Навряд ли... - покачал головой майор Дронов. - Мы беседовали с  ним
три часа назад, и он уже почти лыка не вязал. А на столе у него была еще
одна почти полная бутылка. Так что... Такие, как он, не прекращают, пока
все не допьют.
   - Так с женой поговорим.
   - А она уже и тогда лыка не вязала, валялась на кровати и стонала.  А
потом, извините за выражение, сблевала прямо на пол.  Так  что  придется
ждать до утра.
   - Тогда пошли побеседуем со стариками.
   - Неловко будить, мы их и тогда разбудили, а сейчас три часа ночи.
   - Товарищ Дронов, - укоризненно поглядел на него  Раевский.  -  Разве
вам Илья Романович не объяснил, с какой целью мы сюда приехали?
   - Вкратце... Но, в общем-то, я в курсе.
   - Пойдемте тогда.
   Они пошли в дом стариков Степановых. Дронов долго не мог  достучаться
до них, но, наконец, дверь  им  открыли.  На  пороге  стояла  скрюченная
старуха.
   - Ошалели, что ли, по ночам  шляться,  пожилых  людей  беспокоить?  -
проворчала она.
   - Извините, - произнес Раевский.  -  Только  уж  дело  у  нас  больно
серьезное.
   Расскажите, пожалуйста, о тех людях, которые жили в доме  на  окраине
поселка.
   - Да рассказывали же и я, и старик мой вам, гражданин  начальник.  Не
знали мы их совсем. Не знали и в дела их нос не совали. Харитон,  видела
я, продукты им таскал, вот у него и спрашивайте. А сейчас такое время  -
нос сунешь куда не надо, его тебе сразу и откусят. Так что нам ничего не
надо, живем пока, хлеб жуем, а подохнем, никто и не пожалеет. Такие  вот
дела, милые люди. С нас спрос невелик, сами видите, как живем.
   За ее спиной появилась и взъерошенная седая голова старика.
   - Опять по нашу душу пришли. Видать, дело у вас очень сурьезное.
   - Очень, очень серьезное, - сказал Раевский. - За любую информацию мы
готовы щедро заплатить...
   - О ком? - с хитрецой в глазах поглядел на него старик.
   - О людях, которые жили в заброшенном доме на окраине поселка.
   - Бандиты они, что ли?
   - Бандиты, бандиты, да еще какие.
   - Ну, дела... Чуял я, что мы рядом с бандитами жили. То-то душа не на
месте была...
   - Послушайте, я вижу по вашим глазам, что вы что-то знаете, -  сказал
Владимир. - Расскажите, я очень вас прошу.
   Старик замялся.
   - Да что вы в дверях-то стоите? Проходите в  дом,  раз  уж  пришли  в
такую неурочную пору.
   Старуха бросила на мужа  неодобрительный  взгляд,  однако  пропустила
незваных гостей в свое убогое жилище.
   Владимир, Сергей, Марчук и Дронов прошли в комнату.  Старик  Степанов
предложил им две табуретки, сам уселся на нечто среднее между кушеткой и
креслом.  Владимир  взял  табуретку  и  сел  напротив  него.   Остальные
продолжали стоять, старуха также стояла у  стены  с  крайне  недовольным
лицом.  Было  очевидно,  как  ей  не  хочется,  чтобы  старик  о  чем-то
рассказывал.
   - Буду говорить открытым текстом, - произнес Владимир. - Скажите  вот
что - у вас есть дети?
   - Погиб наш сынок на афганской войне. А дочка-умерла три года  назад.
От рака умерла, - вздохнул старик. - Внуки с зятем в Севастополе  живут,
он женился заново.
   -  А  теперь  послушайте  меня.  У  меня  много  лет   назад   украли
единственную дочь. Мы с женой все время  ищем  ее.  И  нам  стало  точно
известно, что бандиты прячут ее  в  этом  самом  доме.  Неужели  вам  не
хочется нам помочь?
   - А, - махнул корявой рукой старик. - Была не была!
   - Была не была?! - окрысилась  на  него  старуха.  -  Ишь  ты,  какой
добрый! А если эти бандюки порежут нас за твою  доброту,  тогда  что?  К
кому за помощью станешь обращаться, к этим  "новым  русским"?  В  Москву
позвонишь? Да нас с тобой тут на куски порвут, и никто даже не вспомнит,
похоронить некому будет, так и сгнием тут, в этой халупе.
   - Молчи! - закричал на нее-старик, вскакивая. - Один черт,  нам  мало
осталось, так добрым людям по крайней мере поможем. Молчи! Я тут хозяин,
решил сказать, значит, все! Мое слово - закон!
   -  Если  вы  поможете  мне  найти  дочь,  я  куплю  вам  квартиру   в
Севастополе, а майор Дронов оставит вам свой номер телефона, и никто вас
пальцем не тронет, - сказал Раевский.
   - Не надо мне никакой квартиры! - горячился старик. - Ничего  мне  от
вас не надо! Я ветеран войны! Подыхать скоро, расскажу, и все!  Слушайте
меня внимательно. Вчерась, примерно в двенадцать или в час дня, выглянул
я в окно. И что вижу, глазам своим не верю - по  дороге  бежит  девушка,
раздетая,  в  каком-то  стареньком  платьице.  Стройненькая   такая,   с
распущенными светлыми волосиками.
   Буквально откуда-то от нашего дома отбежала и понеслась по дороге.  И
тут за ней рванулись двое мужиков. Ну, те самые,  которые  в  доме  этом
жили, один невысокий, в  очках,  а  другой  лысый,  как  колено,  сухой,
страшный такой, то был с волосами и с усами, а на самом деле он лысый, -
с какой-то жуткой яростью произнес старик Степанов, как будто  именно  в
отсутствии волос на голове и заключается вина этого человека. -  Тоже  в
одних свитерках, без пальто бегут. А на улице холодища жуткая,  студеный
ветер с моря дует. Так вот, чешут эти двое по улице, пистолетами  машут,
орут, бранятся. А она, бедненькая, из последних  сил  от  этих  извергов
улепетывает. Я было хотел  выскочить,  помочь  ей,  но  бабка  вот  меня
удержала. - Он мрачным взглядом окинул притихшую и раскрывшую рот  жену.
- Век себе не простил бы, если бы они ее догнали.
   - А что, они не догнали? - прошептал Раевский.
   - То-то и оно, - хитро улыбнулся старик. - Они было уже все,  догнали
ее.
   Как вдруг откуда ни возьмись машина по улице в нашу  сторону  мчится,
старенькая такая, ну, "уазик" военный вроде бы...  И  прямо  перед  этой
девушкой и тормознул "уазик" этот. Дверца приоткрылась, девушка  туда  и
сквозанула. А этим двоим только метра три до нее осталось, они уже ,свои
ручищи к ней  протягивали,  видно,  из  сил  она  совсем  уже  выбилась,
бедненькая. Они тогда из своих пушек по машине начали палить, но  я  так
понял, что тот, кто в машине был, тоже находился при оружии.  Далековато
уже было, я толком ничего  и  не  рассмотрел,  глазами  слаб,  как-никак
восьмидесятый годок на свете живу. Шум, возня, выстрелы один за