р убеждения.
   И она поверила в то, что опасаться его следовало гораздо меньше,  чем
его сообщников. Он посоветовал ей держаться именно его, обещая ей полную
неприкосновенность и в скором времени возвращение в родной дом, к  своим
настоящим родителям Раевским.
   - Марина, Марина, - качал он головой. - Если бы я знал, чья ты  дочь.
Разве я виноват в твоих  бедах?  В  них  виновата  эта  бандитская  чета
Климовых, которая выкрала тебя из прекрасной интеллигентной семьи.  Этот
твой приемный папаша неоднократно покушался на мою жизнь,  и  только  по
счастливой случайности я  остался  жив.  -  О  самоубийстве  Надежды,  о
котором он узнал от Усатого в Киеве, он предпочел умолчать. Как и о том,
что вместе с отцом в горный абхазский аул за ней приезжал и  ее  любимый
человек, о чем он. узнал от покойного Гараева.
   Вообще его жизненным правилом было не говорить о том, о чем  можно  и
умолчать. А то, что Марина находится в полном рассудке и все помнит, ему
было совершенно ясно. Слова Гараева полностью расходились с тем, что  он
видел перед собой. - А что дальше? Ты попала  в  дурную  компанию,  тебя
тяжело ранили при разборке. А затем ты  скиталась  по  логовам  бандитов
всех национальностей и в конце концов  попала  в  Стамбул.  Да,  Ираклий
берег тебя, он обращался с тобой хорошо, но  ведь  он  тоже  бандит,  он
находится в международном розыске. Ты жила  у  него,  а  твои  настоящие
родители в это время сходили с ума. И сейчас сходят...
   - Позвоните им, и они приедут за мной,  -  усмехнулась  Марина.  -  И
щедро заплатят вам за то, что вы спасли меня из бандитского  логова.  Вы
же говорите, что мой отец очень богат. Вот он и заплатит вам.
   - Нет, девочка, нет, - улыбнулся Кузьмичев. - Я человек откровенный и
говорить с тобой буду предельно откровенно. Мне  нужно  гораздо  больше,
чем он заплатит нам в благодарность за то, что мы нашли тебя  и  вернули
ему. Так что тебе придется немного потерпеть наше малоприятное общество.
   - Это шантаж?
   - Он самый, девочка, именно шантаж, похищение человека  и  требование
за него выкупа. Только бояться тебе  нечего,  твой  отец  заплатит  этот
выкуп, и мы возвратим  тебя  ему  и  твоей  маме.  У  твоего  отца  есть
возможность заплатить эти деньги,  он  человек  очень  богатый  и  очень
благородный, он обязательно сделает это. Но мы не можем сделать все  это
сразу, ты сама понимаешь, по каким причинам.  Так  что  потерпи  и  будь
выдержанной. А то я не могу поручиться за этих  людей.  Они  и  так  уже
наворочали столько, что не расхлебаешь.
   - Мне ничего другого  не  остается,  -  усмехнулась  Марина.  -  Буду
полагаться на вас, Павел Дорофеевич как на своего наставника.
   - Вот и молодец.  Только  не  называй  меня,  пожалуйста,  так.  Этим
головорезам совсем не обязательно знать  мое  настоящее  имя.  И  вообще
можешь придуриваться при них. Они полагают, что у тебя потеряна  память,
что ты ничего не соображаешь. И пусть себе полагают на здоровье. Так оно
будет надежнее.
   Действительно, она вынуждена  была  согласиться  со  своим  необычным
собеседником. Вообще  она  не  уставала  поражаться  самой  себе.  После
выстрела в Ираклия и Георгия с ней произошло нечто совершенно необычное.
Она снова спустилась с небес на землю. За дни,  проведенные  взаперти  в
этом доме, она постепенно  вспомнила  все  -  всю  свою  прошлую  жизнь.
Пустоты и провалы в памяти постоянно заполнялись  и  заполнялись.  Какую
странную роль сыграл в  ее  жизни  Кузьмичев.  Она  убежала  от  него  в
одиннадцатилетнем возрасте, и  спустя  много  лет  он  нашел  ее,  чтобы
вернуть настоящим родителям. Ей хотелось верить в лучшее,  она  пыталась
поверить словам Кузьмичева, что он не хотел гибели  Ираклия  и  Георгия,
хотелось поверить, что он, пусть даже  за  огромный  выкуп,  но  все  же
намеревается вернуть ее в родительский дом.
   Остался доволен ходом переговоров и Кузьмичев. Ее не  надо  было  уже
обильно пичкать снотворными, теперь она сама  намеревалась  делать  так,
как им нужно было. Кто  бы  мог  сделать  такое,  кроме  него?  Кандыба?
Крутой? Гараев? Да она бы и разговаривать с ними не стала,  пришлось  бы
применять к ней самые жестокие меры. А тут вняла его  уговорам  и  стала
спокойной и послушной. Воистину, он мудрый и незаменимый человек,  разве
они что-нибудь сделали бы без него? Он все  обстоятельства,  даже  самые
неблагоприятные, умел оборачивать в свою пользу.
   Использовал он и то, что женщина узнала его.
   Никто из его сообщников не знал, что Учитель, он же Валерий Иванович,
на самом деле является воскресшим  депутатом  Думы  Павлом  Дорофеевичем
Кузьмичевым.
   Да и совсем не надо им знать об этом, зачем им лишние сведения?
   Ему совсем не нужно, чтобы  они  начали  шантажировать  его,  у  него
совершенно противоположные планы.
   Изо всех сообщников наибольшие опасения  вызывал  мало  знакомый  ему
Кандыба.
   Но  и  тут  Кузьмичев  не  ошибся,  Кандыба  оказался  именно   таким
человеком,  каким  охарактеризовал  его  Чума,  -  отважным,   жестоким,
хладнокровным. Три трупа на его совести. А он спокоен,  даже  глазом  не
моргнет. А вот то, что Гараева надо мочить, все трое прекрасно понимали,
он был самым слабым звеном в цепочке, потому что очень заметен. Сами  же
они были никем, призраками ночи, без имени  и  без  прошлого.  Только  с
будущим. Да и то не все.
   После отъезда Гараева в Москву Кузьмичев начал аккуратно  подбираться
к Али. Разумеется, на сей раз он очень  рисковал,  и  ему  было  страшно
разговаривать с этим толстым бородатым человеком, имеющим большие связи.
Кавказцы обычно очень солидарны друг с другом, и Али мог бы  элементарно
расправиться с ними. А с Гараевым  договор  был  такой:  как  только  он
обеспечит себе алиби,  то  недели  через  две  вернется  в  Стамбул  уже
официальным путем, под своей фамилией, будет жить в гостинице у всех  на
виду и прикрывать их, а они будут спокойно отсиживаться  в  доме  Али  и
ждать своего часа. Гараев был уверен в том,  что  Али  не  продаст  его.
Однако ошибся. Сумма, обозначенная Кузьмичевым, вдохновила его.
   Крутой организовал убийство Султана, а  Али  обеспечил  им  спокойный
проезд до моря. Все делали деньги, продажны были все, кто  попадался  им
на пути.
   В Карабуруне Кузьмичев стал вести переговоры  с  капитаном  турецкого
рыболовного траулера, направлявшегося в  Севастополь.  Капитан,  кстати,
прекрасно  владеющий  русским  языком,  воспринял  его  предложение,  не
моргнув глазом. Сумма, назначенная им  за  услуги,  была  чудовищна.  Но
делать было нечего, пришлось платить. Он спрятал их на  своем  траулере.
Да  так  спрятал,  что  ни  пограничники,  ни  таможенники   ничего   не
заподозрили. Марина тоже вела себя правильно, понимая, что в случае чего
ее немедленно пристрелят, терять бандитам было нечего. И это только  его
заслуга, только его. А убивать Али, по его мнению, и  вовсе  было  ни  к
чему. Но вошедший во вкус Кандыба взял инициативу на себя и на безлюдном
пустыре незадолго до отплытия застрелил Али. При этом не забыл  вытащить
из его кармана аванс, данный Кузьмичевым за предательство Гараева.
   Да, надо признать,  что  без  Кандыбы  им  тоже  было  бы  сложно.  В
некоторых вопросах он был совершенно незаменимый человек. Когда они  уже
плыли на траулере, выяснилось, что как раз под Севастополем, на  окраине
поселка Рыбачье, у него есть маленький домик,  купленный  еще  давно  на
чужое имя. Там давно никто не жил, домик  совсем  разваливался.  Но  они
готовы были потерпеть неудобства, слишком  уж  заманчивы  были  грядущие
перспективы.
   Глубокой ночью траулер пришел в  Севастополь,  и  хитроумный  капитан
высадил их на берег.
   - Учти, девочка, - шепнул Кузьмичев полусонной от таблеток Марине.  -
Одно лишнее движение, и все. Нам терять нечего.
   - Я ничего не собираюсь делать, - прошептала Марина. - У меня уже  ни
на что нет сил. Раз я не выдала вас там, не выдам и здесь. Вы сами  себя
выдадите, - добавила она.
   - Это уж наши дела, - произнес Кузьмичев. - А  ты  молодец,  раз  так
хорошо все понимаешь.
   Уже под утро на  попутке,  а  потом  пешком  добрались  они  до  этой
заброшенной халупы на берегу моря.
   - Хороша вилла, - покачал головой Крутой, входя в  холодное  и  сырое
помещение.
   - Имей  свою,  -  строго  ответил  ему  Кандыба.  -  Или  обратись  в
Гранд-Отель.
   Там тебя как раз ждут с распростертыми объятиями, милейший.
   Крутой хотел  было  что-то  ответить,  но  вдруг  замолчал,  глядя  в
оловянные глаза Кандыбы. Делать было нечего, стали обустраиваться.
   В домишке была печь, и только  это  спасало.  Шел  октябрь,  начинало
холодать, с моря дул холодный ветер. Ночью воровали дрова, топили  печь.
Капитан траулера снабдил их на первое время продуктами.
   Рисоваться  в  поселке  было  опасно.  Спасало  то,  что  их  домишко
находился на самом отшибе и плохо просматривался с дороги.
   Да и поселок был заброшенным, по вечерам свет  горел  только  в  двух
домах, да tt то находящихся довольно далеко...
   В домишке было две комнаты. В одной поместили пленницу, в другой жили
сами. ' Когда закончились продукты, поневоле  пришлось  выйти  из  дома.
Кандыба разведал обстановку и остался вполне  доволен.  В  поселке  жили
только две семьи - какие-то придурочные старики и еще чета  беспробудных
пьянчуг - муж и жена запойно пили целыми днями. Воистину, им  продолжало
везти.  Пьянчуга  Харитон  возил  им  продукты,  дрова,  с  ними   щедро
расплачивались, и ему не было никакого резона задавать лишние вопросы.
   Так и прошел октябрь, пошел  ноябрь.  В  конце  ноября  Крутой  решил
поехать в Москву и начать шантаж семьи Раевских. Кузьмичеву тоже надоела
выжидательная позиция, когда-то надо было начинать, и  он  согласился  с
ним. Кандыба возражал, предлагал подождать еще некоторое время,  но  все
же Крутой сделал по-своему и ночью уехал из Рыбачьего. В Севастополе сел
на поезд и вскоре уже был в Москве.
   А они остались ждать от него вестей...
   Марина разговаривала только с Кузьмичевым. Он по-прежнему был  с  ней
вежлив и внимателен, призывал набраться терпения и подождать. Мол, скоро
вернется гонец, и все  будет  решено.  С  Кандыбой  она  практически  не
обменялась ни одной фразой, он вызывал  у  нее  не  то  чтобы  страх,  а
какую-то брезгливость. Она словно бы выстроила между ними стену,  потому
что знала, если завяжется разговор, она  не  выдержит  -  она  прекрасно
помнила, как он, в парике и  с  приклеенными  усиками,  но  с  этими  же
круглыми оловянными глазами стрелял в Ираклия, в ее мужа, с которым  она
прожила несколько лет, от которого имела ребенка, маленького  Оскара.  А
это лысое и безбровое чудовище лишило Ираклия жизни. Но Марина прекрасно
понимала, что бороться с ним она не в состоянии.
   Несмотря на ветхий вид домика, двери в нем были  достаточно  надежны.
Ее держали под крепким засовом, а окна они забили  досками.  Убежать  от
них пока было невозможно. Порой они снова пичкали ее снотворными, и  она
постоянно чувствовала жуткую слабость. Нет, ей никак не убежать от  них,
так что ничего не остается, только ждать.  А  там  видно  будет.  Иногда
Кузьмичев приходил в комнату и подолгу беседовал с ней на  самые  разные
темы: о смысле жизни, о превратностях судьбы, о любви, о семье.
   Порой ей было даже  интересно  выслушивать  его  циничные  сентенции.
Спорить с ним она не считала нужным, хотя сам он вызывал ее на  спор.  В
его бесцветных глазах постоянно стояла издевка, но она делала  вид,  что
не видит этого, окружив себя словно какой-то броней. Это была ее защита,
у нее не было иного выхода.
   Она  верила  -  ее  спасут,  ее  обязательно  должны  спасти.  Только
спокойствие, только терпение.
   К тому же призывал себя и Кузьмичев. А вот Кандыба в последнее  время
стал заметно раздражаться. Раздражение его  выражалось  в  том,  что  он
начал с присущей ему нудностью докапываться до Кузьмичева...  Должен  же
он был о чем-то говорить в конце концов. Ни книг, ни телевизора, никаких
развлечений. От такой жизни вполне можно было  свихнуться.  Жили  одними
перспективами, мечтами о баснословных деньгах, которые Раевский заплатит
за свою дочь.
   - Пойду погляжу, чего хочет  наша  очаровательная  гостья,  -  сказал
Кузьмичев и поднялся.
   Открыл задвижки двери, за которой находилась Марина и вошел...
   - Чего ты хочешь? - проворковал он, глядя  на  пленницу,  сидящую  на
кровати.
   - Чего хочу? - переспросила она. - Я много чего  хочу.  Я,  например,
хочу есть. Мне надоело питаться одной  картошкой  и  селедкой  с  черным
хлебом. Я на свежий воздух хочу,  я  задыхаюсь  в  этой  лачуге.  Я  уже
потеряла счет дням, но,  по-моему,  мы  провели  здесь  уже  около  двух
месяцев. Я просто сойду здесь с ума... - При этих словах она  попыталась
придать своему голосу жалобные нотки.
   - Ах ты, боже мой, - покачал головой  Кузьмичев  и  подсел  рядом  на
железную койку с продавленным матрацем.  -  Бедная  девочка.  Да,  ты  в
отличие от нас не привыкла к таким условиям жизни. У Ираклия ты  жила  в
роскоши. А мы вот пока бедны, вынуждены скрываться ото всех и  не  можем
тебе предложить ничего другого.
   И все же, согласись, что ты находишься в лучших условиях, чем мы.  Ты
спишь на кровати, а мы с Яковом Михайловичем на полу на  всяком  тряпье,
по нашим телам бегают крысы, с пола жутко дует. Такова жизнь, Мариночка,
и мы вынуждены мириться с ее жестокими условиями.
   Произнеся это, он положил руку ей на плечо. Он почувствовал, что  его
охватывает  бешеное  желание.  Вообще  они  заранее  договорились,   что
пленницу трогать никто не будет, и единственная попытка Крутого  в  этом
направлении была быстро и жестко пресечена и им, и Кандыбой.  Больше  на
нее никто не покушался.
   Но тут, проведя столько дней в таких кошмарных условиях,  он  ощущал,
что не может так долго находиться в обществе красивой  женщины  и  никак
себя не проявлять.  Марина  убрала  его  руку  с  плеча,  но  вовсе  без
резкости, и этот ее жест даже вдохновил его. Он снова положил ей руку на
плечо и крепко сжал его.
   - Уберите руку, Павел Дорофеевич, - четко произнесла Марина.
   - Не называй меня так, меня зовут Валерий Иванович, - злобно процедил
он, руки, однако, не убирая, а стискивая ее плечо еще крепче.
   - Уберите руку, Валерий Иванович, - отчеканила Марина и вскочила.
   - Да что ты, что ты? -  яростно  зашептал  Кузьмичев.  -  Не  подумай
ничего худого, я отношусь к тебе чисто по-отечески, ты что?  Я  же  твой
бывший наставник.
   - Помню, - усмехнулась она, отходя к дальней стене. - Помню,  как  по
вашему приказу сидела в карцере трое суток. А теперь  нахожусь  в  вашем
плену целых два месяца.
   - Что поделаешь? Судьба... Ты видишь, как судьба сводит нас.  В  свое
время ты убежала от нас, а спустя много лет я появился  в  твоей  жизни,
чтобы спасти тебя. Пойми одно, не я затеял это мероприятие, оно было  бы
осуществлено и без моего участия. Этот бородатый  чеченский  бандит  его
главный организатор. Если бы  он  не  побоялся  брать  партнерами  своих
соплеменников, ты бы просто угодила в чеченский плен. И там бы  с  тобой
обращались по-другому, чем мы, уверяю тебя.
   Именно благодаря столь странному  повороту  судьбы  ты  находишься  в
относительной безопасности.
   - Не знаю, мне казалось, что тот бородач сочувствует мне.
   - Боже мой! Боже мой! -  расхохотался  Кузьмичев.  -  Да  жизнь  тебя
ничему не научила! Да ты хотя бы знаешь, кто это такой?!
   - Вроде бы я его где-то видела. Но когда мы попали в тот дом,  он  ко
мне ни разу не заходил, так что мне трудно вспомнить, где я его видела и
видела ли вообще.
   - Ты видела его под  Петербургом.  Он  был  одним  из  тех  бандитов,
которые тяжело ранили тебя.
   - Неужели? - искренне поразилась Марина.
   - Да! Вот так, дорогая моя... Именно так. Потом судьба  свела  его  с
твоим отцом, ему заплатили хорошую сумму за то,  чтобы  он  помог  найти
тебя, и именно он вывел их на след  Ираклия.  Они  были  там,  в  горном
кишлаке, но вы успели его покинуть. А потом он сумел выследить тебя и  в
Стамбуле. И нанял  нас  троих,  чтобы  мы  помогли  тебя  похитить.  Это
страшный человек, Мариночка. И твое счастье,  что  нам  удалось  сбежать
оттуда, иначе бы мы все, и ты, и мы трое, угодили бы прямиком в  рабство
к чеченцам. Благодарить нас ты должна, а не ругать.
   - А он не говорил о судьбе второго  чеченца?  -  спросила  Марина.  -
Ахмеда?
   Кузьмичев громко расхохотался.
   - Воистину, ты жила даже не за каменной стеной, а просто  на  облаке.
Весь мир знает, что бандит и террорист Ахмед Сулейманов весной девяносто
шестого года был убит при попытке захвата самолета  "Москва  -  Тюмень".
Кстати, в том самолете находился твой отец Владимир Раевский. Так-то вот
крутит  нашими  жизнями  судьба-индейка,  девочка  моя.   Сначала   этот
Сулейманов чуть было не лишил жизни тебя, потом чуть было не убил твоего
отца. Страшные, жуткие люди, что один, что другой.
   Еще  одним  жизненным  правилом  Кузьмичева  было  при  необходимости
говорить правду, да еще  желательно  с  живописными  подробностями.  Это
помогало собеседнику впоследствии верить его лжи.
   - А почему вы мне все это рассказываете? - спросила Марина, продолжая
стоять у стены со скрещенными на груди руками.
   - Да чтобы ты мне верила, чтобы ты  поняла,  что  t  мы  желаем  тебе
только добра. Я ничего не скрываю от тебя, мы хотим получить  от  твоего
отца крупный выкуп. Да, такова жизнь,  таковы  ее  суровые  законы,  что
поделаешь? Его не разорит эта сумма, а мы обеспечим себя на всю жизнь.
   Звучало это довольно убедительно, тем более что Кузьмичев  постарался
придать своему лисьему лицу максимально  добродушное  выражение.  И  ему
показалось, что девушка поверила его медоточивым речам.
   Увидев на ее лице нечто,  похожее  на  улыбку,  он  сделал  несколько
медленных шагов по направлению к ней. Она продолжала неподвижно стоять у
стены. Кузьмичев подошел к ней и положил ей на плечи обе руки.
   - Вы обманываете меня, Павел Дорофеевич, - тихо произнесла она.
   - Да нет! - вскрикнул он, сам  начиная  верить  в  благожелательность
своих мыслей. - Судьба свела нас, и я считаю долгом спасти тебя  из  лап
этих бандитов.
   Мы живем в опасном, насквозь криминальном мире. Сейчас найти  честных
и порядочных людей так же трудно, как найти иголку в стоге сена. Если бы
ты знала, какую трудную жизнь прожил я, сколько раз на меня  покушались.
Ты знаешь, я был дважды женат, одна моя жена погибла. Ее сбила машина, и
не просто так, а по заказу моих врагов. А другая жена решила  избавиться
от  меня,  подослав  ко  мне  киллеров.   Только   счастливое   стечение
обстоятельств и мои внутренние резервы помогли мне выжить.  Бог  бережет
меня, бог бережет и тебя.
   При этих словах он крепко прижал Марину к своей груди. Та  попыталась
вырваться,  но  это  было  не  так  просто,  руки  пятидесятидвухлетнего
Кузьмичева были еще очень сильны.
   - Целуетесь, милуетесь, - послышался сзади деревянный голос  Кандыбы.
- В час вам добрый.
   - А вы что, ревнуете, Яков Михайлович? - резко обернулся Кузьмичев. -
А я полагал, что вы вообще не интересуетесь женщинами.
   - Во всяком случае, не в такой степени, в какой интересуетесь ими вы,
любезнейший, или ваш отмороженный друг Крутой... У меня  несколько  иные
приоритеты. Я интересуюсь мужчинами, особенно такими хитрыми и  лживыми,
как вы.
   - Выбирайте выражения, Яков Михайлович, - побагровел Кузьмичев.
   - Да пошел ты... - окрысился Кандыба, переходя на блатной  жаргон.  -
Можешь гнать тюльку этой биксе, а я не такой фраер, чтобы хавать всю эту
парашу.
   Насквозь  тебя  вижу,  фуфлыжник  гребаный.  Обмануть  хотел,  падло,
замочить нас всех, а с бабой продернуть. Думаешь,  я  не  знаю,  кто  ты
такой?
   - Тихо, тихо, - бормотал  Кузьмичев,  елейно  улыбаясь  и  пятясь.  -
Успокойся, Яков Михайлович, успокойся, зачем же так нервничать?
   - Это я тебя сейчас