Раевский попросил  Сергея  сесть  в  машину  Марчука,  а  сам  сел  с
Генрихом.
   Крутого посадили в эту же машину на заднее  сиденье,  надев  на  него
наручники.
   Рядом сели двое телохранителей.
   - Рассказывай все в мельчайших  подробностях,  -  приказал  Раевский,
когда они сели в машину. - Погоди только минутку. Генрих, давай  на  наш
аэродром. Я позвоню, чтобы готовили самолет. Летим в Севастополь. Погода
только уж больно безрадостная, - добавил он.
   Действительно, в этот декабрьский  день  повалил  сильный  снег,  дул
холодный ветер, и погода вполне могла  оказаться  и  нелетной.  Раевский
перестал сомневаться в правильности своего звонка Бурлаку.  Он  позвонил
на аэродром, где находился его личный самолет, и  распорядился  готовить
его к полету.
   - Ладно, Крутой, теперь ответь мне для начала вот на какой  вопрос  -
кто убил людей в Стамбуле? Учти, скоро возьмут всех членов вашей  банды,
и не надо врать. Тогда и подумаем, что с вами сделать, кто из вас больше
виноват. Так что говори, раз уж начал. И не юли, тебе из  этой  ситуации
не выпутаться, тебе все равно крышка. Ничего я  тебе  обещать  не  могу,
кроме разве что легкой смерти. Это для  тебя  тоже  неплохо.  А  могу  и
грузинским товарищам отдать на растерзание.
   Знаешь, что с тобой сделают за Ираклия Джанава?  Навряд  ли  ты  даже
себе  представляешь.  За  несколько   минут   из   крутого   в   жидкого
переквалифицируешься.
   - Это не я. Это Яков, - буркнул Крутой.
   - А русского мужчину, который хотел вмешаться, тоже, значит, Яков?
   - Тоже Яков...
   - Ах вот оно что, ты, значит, ни при чем. Ты только наблюдал.
   - Парня я убил, который за рулем был. Это вот я, врать не стану.
   - Ты смотри, раскололся, - усмехнулся Раевский. - А теперь скажи  мне
вот что - как содержится девушка?
   - Нормально... Никто ее не бьет, не насилует... Не для того брали.
   - А как же вы ее транспортируете?
   - Снотворное колем.
   - И она все время спит?
   - Просыпается иногда, кормим...
   - И как она себя ведет?
   - Сначала ругалась, пыталась драться,  кусаться.  Сил  только  у  нее
мало. И вот еще что. Я уж так говорю, раз вам нужно. Для ясности. Я  так
понял, что она знакома с этим самым Валерием Ивановичем. У них  какой-то
свой разговор. Давно они друг друга знают. Поговорил он с ней наедине, и
после этого разговора она стала вести себя спокойно.
   - Любопытно. Очень любопытно...
   - Она его еще как-то назвала, один раз в машине, когда ее в дом этого
Али везли. Только один раз, больше она его так не называла.
   - Ну?! Вспомни.
   - Никак не могу, гадом буду, не помню. Имя такое простое, но никак не
вспомню. Он сказал, что она обозналась. Но я маракую, что не  обозналась
она, по морде его видел, что не  обозналась.  А  имен  я  не  запоминаю,
память у меня на имена плохая.
   - Ну хоть примерно? Иван Иванович? Петр Петрович? Пал Палыч?
   - Нет, что-то другое.  Длиннее...  Митрофанович,  что  ли?  Или  нет,
Поликарпович... Ну, не могу, вспомнил бы, не могу!
   - Вспомнишь... Сейчас дело не в этом. Дело в Другом.  Тебе  бога  или
черта надо молить, чтобы с ней все было в  порядке.  От  этого  зависит,
каким способом ты закончишь свою прекрасную жизнь, Глуздырев.  И  ты,  и
твои друзья. А пока есть время, расскажи вот о чем - как ты  организовал
убийство Султана Гараева? Еще, кстати, твой кровник. Ну, Крутой, грузины
будут с чеченцами за твое драгоценное тело бороться, а я думать, кому из
них тебя отдать. Ну и дел ты натворил на белом свете. Сколько тебе лет?
   - Двадцать девять.
   - И столько всего за тобой. Так как? Колись раз начал, облегчи душу.
   -  Позвонил  из  Турции  Симе,  попросил  Султана  у   себя   принять
четырнадцатого октября. Он его хорошо знает, сам  Султан  говорил.  Сима
ему сказал, что в этот день от нас будут важные сведения. Он должен  был
прийти. И пришел.
   - Дальше что?
   - Позвонил из Турции Эвелине, бабе своей. Попросил отравить его.
   Генрих, сидящий за рулем, едва заметно покачал  головой,  а  Раевский
хмыкнул.
   - Вы распоряжаетесь чужими жизнями, как будто они принадлежат вам.  А
у Гараева, между прочим, четверо детей. Ну так что? Давай, выливай  свои
помои, что в себе держать?
   - Позвонил Чалдону, попросил пристрелить их всех.
   - Логично... А в Москву зачем приперся?
   - А как же? Дело делать надо.
   - А зачем же ты мне говорил, что Варя плоха? А теперь  говоришь,  что
все в порядке.
   - Да в порядке она, в порядке, - испуганно бубнил Крутой. -  Пугал  я
вас просто. Не для того мы ее... Ради денег только... Отпустили бы, если
бы вы заплатили...
   - И сколько же вы хотели с меня содрать, если не секрет? .
   - Мы  спорили...  Валерий  Иванович  предлагал  сто  миллионов.  Яков
соглашался, а я считал, что загнули, говорил, что пятидесяти хватит. Ну,
сошлись на семидесяти пяти.
   - Добрый ты, однако, - усмехнулся Раевский. - Карман мой  жалеешь.  А
твой Валерий Иванович прав, я бы и больше заплатил. Дочь ведь  она  мне,
единственная дочь, понял ты, горилла безмозглая? Ну, моли бога, чтобы  с
ней все было в порядке, а то мать проклянешь, что родила тебя. Пока  она
не найдется, с нами будешь, в нашей тюрьме. У нас лучше, чем в  Бутырке.
А сейчас пересядешь в другую машину, - произнес Раевский. -  Не  могу  с
тобой рядом находиться. Воняет от тебя очень уж круто, с  бабы  же  тебя
сняли.
   - Не успел он, - добавил Генрих.
   - Это плохо, - покачал головой Раевский.  -  Теперь  уже  никогда  не
кончишь, разве что только в  кулак.  Давай  вылезай,  тащите  его  в  ту
машину, - указал он на белую "Ауди", где сидели Юра и Саша.
   Крутого пересадили в "Ауди", а в "Мерседес" пересел Сергей.
   - Не признался, что убил Олега? - процедил сквозь зубы Сергей.
   - Говорит, что не он. Не горячись, он еще не все  нам  рассказал.  Он
ответит по полной программе, ты не беспокойся. Но сейчас главное  спасти
Варю. И снова не натворить  ошибок.  На  этом  этапе  мы  все,  полагаю,
сделали, что могли...
   - Наверное, вы правы, - согласился Сергей. - И все же очень интересно
вот что. Все говорили, что у Марины потеряна память, и  Гараев,  и  жены
Сулейманова...
   - Да, вот тут еще что выяснилось. Крутой говорит, что  она  узнала  в
одном из бандитов кого-то, ей хорошо знакомого, и назвала  его  каким-то
именем...
   - Каким именем?
   - Он не может вспомнить. А вспомнить должен. В этом деле все важно. А
ты, чувствую, хотел было с ним счеты за Олега свести. Рано, рано, он еще
не все рассказал. Хотя... это как раз может быть следствием  болезни,  -
продолжал размышлять  вслух  Раевский.  -  Она  приняла  незнакомого  ей
человека за знакомого, только и всего.  Я  не  придаю  этому  серьезного
значения.
   Зазвонил телефон Раевского.
   - Владимир Алексеевич, - услышал он голос своего  телохранителя  Юры,
едущего в другой машине. - Этот что-то вспомнил и хочет вам сказать.
   - А ну-ка, давай его.
   - Это самое... - послышался в трубке хриплый бас Крутого. -  Вспомнил
я вдруг то имя, которым ваша дочь назвала Валерия Ивановича...
   - И что же это за имя?
   - Петр Ефремович, нет, вру - Павел Ерофеевич...
   - Павел Ерофеевич? - переспросил Раевский, бросая взгляд на Сергея.
   - Он вспомнил имя? - прошептал Сергей. Раевский молча кивнул.  Сергей
почувствовал, как мурашки пробежали по его телу. - А может  быть,  Павел
Дорофеевич?
   - А может быть, Павел  Дорофеевич?  -  спросил  Крутого  Раевский.  -
Точно, точно, вот это  точно.  Именно  Павел  Дорофеевич,  так  она  его
назвала.
   - Спасибо тебе, это важное сообщение.
   - Павел Дорофеевич, - шептал Сергей. - Павел Дорофеевич Кузьмичев.
   -  Бывший  директор  детдома?  Депутат  Думы?  -  искренне   удивился
Раевский. - Так о нем в позапрошлом году все газеты писали, оказался  не
тем, кем называл себя, в  прошлом  уголовник,  заказал  убийство  своего
родного брата и прочее, прочее, прочее...
   - И бесследно исчез, - добавил Сергей.
   - По мнению правоохранительных органов, был убит при разборке.
   - А что, если выжил? - процедил Сергей. -  Владимир  Алексеевич,  это
страшный человек. Она  попала  в  лапы  жутких  людей.  Ее  надо  срочно
спасать, иначе будет беда.
   - Что мы  и  собираемся  сделать,  -  произнес  каким-то  неуверенным
голосом  Раевский,  ощущая  нарастающее  чувство  тревоги,   и   закурил
очередную сигарету.
 
Часть III 
 
   Я не могу думать об этом,
   Я отдаю мысли обетом,
   Я не хочу помнить, но вера
   Выше меня.
   Не закричу и не признаю,
   Гасит свечу нота иная,
   В сердце растет белая мера
   Нового дня.
   В зеркале снов встретиться можно.
   Будет светло, зыбко и ложно,
   Только рассвет тени прогонит
   В дали души.
   Солнце мне рвет душу на части.
   Я не ищу избранной масти,
   И в облаках исповедь тонет,
   Милый, спеши.
   Анастасия Телешова
 
   - А почему она вас тогда в  машине  назвала  Павлом  Дорофеевичем?  -
нарочито равнодушным  тоном  спросил  Кандыба,  отхлебывая  из  жестяной
кружки жидкий чай без сахара. - Вы что, были с ней знакомы раньше?
   - Она же не в себе, разве вы не видите? - пожал плечами Кузьмичев.
   - Если откровенно, то я этого не вижу,  -  произнес  Кандыба.  -  Мне
кажется, она в полном рассудке. А вообще-то вы никого к  ней  близко  не
подпускаете. Как же мне это проверить?
   - А вам это совершенно ни к чему, -  проворчал  Кузьмичев.  -  Мы  же
договорились заранее, что каждый занимается своим делом, а  в  чужое  не
лезет. И почему вас так заинтересовали слова женщины, находящейся уж  по
крайней мере в  стрессовом  состоянии?  Вы  не  производили  впечатления
человека, задающего лишние вопросы, Яков Михайлович. Я же, например,  не
спрашиваю вас,  почему  вы  ведете  такой  своеобразный  образ  жизни  и
скрываетесь от правосудия?
   - А если бы вы даже спросили, то я бы ответил. Мне  от  вас  скрывать
нечего.
   Нахожусь во всероссийском розыске за совершенные мной побег из зоны и
двойное убийство. У меня  принцип  -  от  тех,  с  кем  вместе  работаю,
секретов не имею. Все назвал - и настоящие фамилию, имя, отчество и даже
национальность, и о судимостях рассказал, и о преступлениях.  Все  равно
вы никак не сможете воспользоваться этой информацией во вред мне, потому
что если мы попадемся, то пожизненное заключение нам и так обеспечено, а
то и высшая мера. Так что надо быть откровеннее  со  своими  партнерами,
как вас там... Ну, пусть будет Валерий Иванович.
   -  Я  пока  с  вашего  разрешения  все  же  воздержусь  от   излишней
откровенности, - пытаясь улыбаться,  произнес  Кузьмичев.  -  Так  будет
надежнее.
   - Надежнее не будет, - равнодушно возразил Кандыба и зевнул  во  весь
свой огромный рот. - Потому что мы взялись за  это  очень  опасное  дело
вовсе не для того, чтобы угодить на всю оставшуюся жизнь за решетку.  Я,
откровенно говоря, начал  жалеть  о  том,  что  связался  с  вами.  Дело
выглядело очень заманчиво, вот я сдуру и клюнул.  Вы  знаете,  я  только
кажусь таким рассудительным, а на самом деле я  романтик  и  совершил  в
своей жизни немало опрометчивых поступков,  о  том  свидетельствуют  две
ходки в зону. А по-настоящему мудрые, трезво мыслящие  люди  никогда  не
попадаются. Вот вы, например. Вы старше меня более чем на десять лет,  а
еще ни разу не посещали  места,  не  столь  отдаленные,  хоть,  полагаю,
большую часть своей долгой жизни занимаетесь далеко не благотворительной
деятельностью. И это заслуживает  подлинного  уважения.  Я  не  шучу,  я
говорю серьезно: заслуживает подлинного  уважения.  Но  тут  вот  в  чем
проблема: в связи с этим у меня начали возникать сомнения в правильности
принятого мной решения.
   Есть у меня подозрение, что вы и на этот раз выйдете сухим из воды, а
мы ответим за все содеянное  по  полной  программе.  Например,  один  из
четверых, взявшихся за это дело, уже в лучшем мире беседует  с  Аллахом,
второй тоже изрядно рискует, вопреки  моим  советам  так  преждевременно
поехав в Москву. А я остался здесь наедине с вами, ничего про вас толком
не зная, а имея лишь некоторые подозрения насчет вашей личности...
   - Ну  и  что  же  это  за  подозрения?  -  злобно  улыбаясь,  спросил
Кузьмичев.
   - В свою очередь, воздержусь от откровенности и не  буду  говорить  о
своих догадках и подозрениях, - мрачно произнес Кандыба, делая последний
глоток чая и ставя кружку на сколоченный из неструганых  досок  стол.  -
Если партнер не откровенен со мной, почему я должен  быть  откровенен  с
ним, позвольте вас спросить? Вы принадлежите к числу тех людей,  которые
всех остальных держат за дураков, и, надо, заметить, до поры до  времени
подобная позиция у вас  проходила  весьма-таки  гладко.  Кстати,  вполне
возможно, пройдет и на этот  раз.  Я,  в  отличие  от  вас,  мудрецом  и
провидцем себя вовсе не считаю. Но как-то обезопасить себя я  должен,  и
вы должны меня понять.
   Нудная,  педантичная  манера  Кандыбы  излагать  свои  мысли  безумно
раздражала Кузьмичева, тем более  что  он  прекрасно  понимал,  что  его
собеседник абсолютно прав. С юных лет Кузьмичев считал себя умнее  всех,
шагал по трупам уверенной походкой, и все это  ему  сходило  с  рук.  Но
впервые про это ему говорили так откровенно, и говорил человек, которого
Кузьмичев считал самым опасным из всех, с которыми ему приходилось иметь
дело.
   Обстановка,  в  которой  они  находились,  располагала  к   некоторой
откровенности. Две убогие комнатушки, в одной из  которых  была  заперта
пленница, а в другой находились сначала трое, а потом двое  мужиков,  за
плечами у каждого из которых был немалый груз. Когда прошла  эйфория  от
удачно проведенного дела и наступил тягостный момент ожидания, им  стало
трудно находиться наедине.
   Особенно  после  отъезда  в  Москву  Крутого.  Кандыба  долго  хранил
молчание, косился на Кузьмичева  и  вот,  наконец,  решил  заговорить  и
выяснить отношения, которые стали накаляться  в  тесноте  и  в  гробовом
молчании. В этом домишке, где практически не было мебели,  где  не  было
электричества, а комнаты освещались керосиновыми  лампами,  некуда  было
спрятаться - все было как на ладони.
   Убогую пищу готовили на керогазе, продукты им приносил алкаш Харитон,
живущий по соседству. Это был хоть далеко и не старый, но уже  настолько
спившийся человек, что ему  было  совершенно  все  равно,  кто  живет  в
заброшенном доме на окраине поселка в ста метрах от моря и  кому  носить
продукты, лишь бы только дали на бутылку. А платил ему Кузьмичев хорошо,
но без излишней щедрости, которая могла бы насторожить  алкоголика.  Так
что,  никаких  лишних  вопросов,  принес,  получил  на  водку,  выпил  и
отключился. И это было, безусловно, им на руку.
   - Мне кажется, что  вы  рассуждаете  нелогично,  Яков  Михайлович,  -
пробормотал  Кузьмичев,  хотя  сам  имел  на  этот   счет   диаметрально
противоположное мнение. - Наши интересы полностью совпадают.  Один  я  с
таким делом не справлюсь, это очевидно. Чего же вам опасаться, позвольте
вас спросить?
   - Сейчас совпадают, это точно. А некоторое  время  назад  наши  общие
интересы совпадали с интересами Султана Гараева. А потом  они  перестали
совпадать. И каков результат? То-то! Затем они  совпадали  с  интересами
Али, который предал своего друга из корыстных целей,  получив  из  ваших
рук кругленькую  сумму.  Потом  история  повторилась,  и  наши  интересы
перестали совпадать с его интересами. А каков результат? То-то! Потом вы
как-то очень легко отпустили Крутого в Москву.
   Кстати, вопреки моим  советам,  это  довольно  подозрительно.  А  что
дальше? Кто крайний, а?  Как  вас  там,  Валерий  Иванович,  что  ли?  -
ухмыльнулся он. - Так-то вот, - вздохнул он.
   - Послушайте меня внимательно, Яков Михайлович, -  деловито  произнес
Кузьмичев. - Гараев был заранее обреченной  фигурой,  это  мы  все  трое
прекрасно понимали. Али  вообще  случайный  человек.  А  Крутой?  Он  же
неуправляем, что вы, не видите сами? С ним невозможно разговаривать, так
и ждешь, что он шарахнет по голове чем-нибудь  тяжелым,  хотя  бы  своим
пудовым кулаком. Никто его в Москву не гнал, он сам настоял на  своем  и
сумел убедить меня, что долго ждать еще опаснее, чем проявлять некоторую
поспешность. И тем не менее никто пока его со счетов  не  списывает.  Мы
ждем от него известий. Нас трое равноправных партнеров.
   - Мы взялись за это дело спонтанно, не разработав  конкретного  плана
дальнейших действий, - продолжал нудным  голосом  Кандыба.  -  Возможно,
поначалу это было правильно, поскольку нельзя было терять времени. Да  и
там,  в  Стамбуле,  наши  действия  были  достаточно   профессиональными
благодаря...
   - Разумеется, благодаря вам,  Яков  Михайлович,  -  гнусно  улыбнулся
Кузьмичев.
   - Можно подумать, что это не так? - выпучил глаза Кандыба. -  Уж  тут
ко мне никаких претензий быть не может. Я свою  работу  выполнил  вполне
профессионально.
   Вот вы, например, вижу я, пачкать  руки  опасаетесь.  Глядя  на  вас,
вполне можно сделать вывод, что лично вы никогда не брали на  себя  грех
убийства. А я, раз уж взялся за гуж, никогда не скажу, что  не  дюж.  На
мне целых два трупа при выполнении операции.
   - Послушайте, не  надо  приуменьшать  заслуг  своих  партнеров,  Яков
Михайлович. Крутой, например, в Стамбуле убил двоих,  а  потом  блестяще
организовал ликвидацию Гараева, опаснейшего свидетеля. Я же  организовал
всемерную обработку Али. Полагаете, это  было  легко?  Да  он  мог  меня
пристрелить только за то, что я вообще начал этот разговор. А он  предал
Гараева и согласился помогать нам. Как бы мы пробрались без его помощи в
Карабурун и сели  там  на  катер?  А  кто  вел  переговоры  с  капитаном
траулера? Это тоже было легко?
   - Вы человек мудрый и опытный, разве же  я  спорю?  -  пожал  плечами
Кандыба.
   - К тому же явно имеете опыт  деловых  переговоров  на  самом  высшем
уровне.
   При этих словах Кузьмичев слегка вздрогнул  и  попытался  уловить  на
лице  Кандыбы  некое  подобие  саркастической  улыбки,  но  улыбка   эта
мелькнула лишь некой, практически незаметной, слабой тенью на  кошмарном
безбровом лице.
   Кандыба продолжал таращить свои  круглые  глаза,  сумрачно  глядя  на
собеседника.
   - Да, вы явно считаете нас, проведших по своей глупости немалую часть
жизни за решеткой, людьми, так сказать, низшего  сорта,  находящихся  на
самой  низкой  ступени  развития.  Полагаете,  что  мы  не  интересуемся
политикой, не читаем газет и не смотрим  телевизор.  Кстати,  таковым  и
является ваш друг Крутой, он  вопиюще  неграмотен.  Совершенно  одиозная
личность. Как и остальные члены вашей, так сказать, унии - в том числе и
мой старый знакомец Чума, которому я обязан славному знакомству с  вами,
Валерий Иванович. И  почему  у  меня  язык  не  поворачивается  вас  так
называть, никак в толк не возьму. Но это так,  между  прочим.  Я  же,  в
отличие от них, в свое время  получил  высшее  образование  и,  что  еще
важнее,  некоторую,  достаточно   фундаментальную   подготовку,   да   и
впоследствии  старался  внимательно  следить  за   текущими   событиями.
Особенно меня интересовало взаимоотношение политики и криминала.
   Его красочную и полную скрытого смысла речь прервал стук в дверь,  за
которой находилась их пленница. А отношения между ней и  ними  приобрели
весьма своеобразный характер.
   Тогда, в доме Али в Турции, Кузьмичев поговорил с Мариной  наедине  и
убедил ее вести  себя  осторожно  и  разумно.  Он  признал  себя  Павлом
Дорофеевичем Кузьмичевым,  сказал,  что  решился  на  такое  дело  из-за
больших денег, которые способен заплатить  за  нее  ее  отец  -  богатый
предприниматель Раевский. К услугам бандитов типа Крутого и  Кандыбы  он
вынужден был обратиться, но не ожидал, что они пойдут  на  убийство,  им
было приказано лишь похитить ее.
   У Павла Дорофеевича и впрямь был опыт  переговоров  на  самом  высшем
уровне, не зря он постоянно заседал в Верховных Советах и Думах, он имел
да