рака  из  пипетки,  -  сказал  безусый  бандит  в  синей
сатиновой косоворотке и хлопнул по колодке маузера.
     - Что тут у вас?  -  спросил Василий,  когда орочен туго перебинтовал
ему ногу.
     - Петруха долго жить приказал,  -  сказал Куклим.  -  Утрось еще  как
уехали вы...
     Василий поднялся и,  припадая на раненую ногу, пошел к бараку. За ним
потянулись остальные.
     Остановившись перед  нарами.  Кабаков повернул к  себе  заострившееся
лицо  умершего.   Прищурившись,  пожевал  губу.  Желудок  отыскал  глазами
Стахеева и глумливо сказал:
     - Я  так кумекаю,  что один рот прибыл,  один рот убыл.  Баш на  баш.
Правильно я мыслю, а, легавый?
     И разразился хриплым смехом.
     Шаман медленно повернулся к нему, бесстрастно пробормотал:
     - Эй, Желудок, шутки шутить не надо...
     Конопатый беспечно глянул на него и с прежней усмешечкой повернулся к
Кабакову.
     Но  Василий  посмотрел  на  Желудка  с  таким  выражением,   что  тот
непроизвольно втянул голову в плечи.
     - А чего, я ж так...
     - Все   прииска  Петруха  знал,   все  ходы  и   выходы  видал...   -
наставительно произнес  Кабаков  и  неожиданно наградил Желудка  увесистой
затрещиной. Потом опустился на нары и сказал:
     - Теперь на  твою память вся надежда,  Шестой,  -  один ты из местных
остался.
     - Тоже времени много прошло,  -  с жалкой улыбкой ответил орочен. - С
тридцать второго года не был...
     Подошел Куклим. Деловито осведомился:
     - Ну что, могилку копать надо?..
     - Может,  сжечь?  -  в  раздумье сказал  Кабаков.  -  Никаких  следов
оставлять нельзя. На разрытую землю собаки придут...
     - Но  коли  сжигать труп,  обязательно целую  груду хвороста придется
спалить. А если в это время ероплан прилетит? Угли в секунду не размечешь,
- робко сказал Куклим.
     - М-да... - задумался Кабаков.
     - А шахты-то брошенные на что? - спросил Иннокентий. - Ни одна собака
не учует...
     - Толково,  -  похвалил Кабаков. - Вот и займитесь этим, как поедите.
Ты,  ты... - Он ткнул пальцем сначала в Желудка, потом в Куклима, помедлил
и показал на Стахеева. - И ты.
     Когда сверху по шесту журавля спустился Стахеев, Желудок зацепил край
бадьи за проржавевший костыль,  торчавший из стены шурфа.  Посмотрев вверх
на голубой кругляшок неба, сказал:
     - Метров десять, а то и пятнадцать будет.
     Под ногами у  него лежала целая охапка факелов из бересты.  Взяв один
из них и запалив, Желудок распорядился:
     - Ты,  мент, держись за мной и неси пару факелов, а Куклим с лопатами
сзади пойдет.
     И двинулся в глубь штрека, отходившего от шурфа.
     Шли  медленно,  то  и  дело оглядывая ветхий крепеж.  Кое-где  стойка
обрушилась  и   проход  был  полузасыпан  породой.   В  нескольких  местах
обнаружили обширные пазухи над переплетением горизонтальных балок.
     Штрек неожиданно оборвался, и троица очутилась в новом шурфе. Желудок
задрал голову и сказал:
     - А тут журавля не видать, не выберешься.
     Эхо  его  голоса  заметалось  по  подземелью.   В  темноте  зашуршала
обвалившаяся порода.
     Бандит  невольно  втянул  голову  в   плечи  и  приглушенным  голосом
произнес:
     - Не орать! Видите, что творится. Едва держится.
     Осмотрелись.  Из  нового шурфа в  разные стороны расходились еще  три
штрека.
     - Давайте сюда заглянем,  -  Желудок кивнул головой на одно из темных
пятен, зиявших в стене. И первым шагнул в проход.
     Они  прошли около полусотни метров и  уперлись в  стену.  В  ней была
выдолблена ниша - след давней попытки углубить шурф. Рядом валялся большой
деревянный щит. Куклим поднял его и приложил к нише.
     - Гля, как нарочно пригоняли.
     - Тут, наверное, инструмент хранился, - предположил Стахеев.
     - Вот сюда и заховаем Петруху -  стоймя.  И копать ничего не надо,  -
решил Желудок и, посвечивая себе факелом, повернул обратно.
     Идя  следом  за   ним,   Иннокентий  приметил  огромную  пустоту  над
крепежными балками.  Сунув туда  свой факел,  он  с  трудом различил своды
полости.
     Оказавшись на дне шурфа, Желудок предложил обследовать другие штреки.
     Второй оказался совсем коротким, а третий тянулся долго и, неожиданно
изогнувшись,   пошел  резко  вверх.  Впереди  забрезжил  свет.  А  вскоре,
продравшись сквозь заросли шиповника,  все  трое  выбрались на  каменистую
осыпь, спускавшуюся к речке.
     Желудок взобрался на гребень откоса и присвистнул.
     Ого, больше версты отмахали. Айда до табора...


     В  тот  же  день  на  заброшенном прииске появился новый человек.  Он
приехал на  лошади в  сопровождении одного из  бандитов,  накануне куда-то
отосланного Кабаковым.
     Василий,  Шаман  и  приезжий  уединились в  бараке  и  просидели  там
дотемна.  До  слуха  Стахеева доносились голоса  -  разговор явно  шел  на
повышенных тонах.  Иннокентию удалось даже расслышать несколько отрывочных
фраз, однако составить представление о предмете спора он не смог.
     За ужином бандиты сидели как прибитые - всем было ясно, что произошла
крупная размолвка.  Кабаков был мрачнее тучи.  Шаман,  не говоря ни слова,
недобро улыбался.  Гость - высокий белесый мужчина с водянистыми глазами -
ел  кашу  из  алюминиевой миски с  таким выражением,  будто глотал уголья.
Потом  они  все  трое  снова  отошли  в  сторону,  обменялись  несколькими
репликами.  Василий свистнул,  Шестой стремглав бросился на зов,  выслушал
какие-то распоряжения Кабакова и пошел седлать лошадей.
     Вскоре раздались глухие удары копыт в темноте.
     Лежа на  нарах,  Стахеев думал о  возможных причинах несогласий между
Кабаковым  и  Шаманом.  В  том,  что  приезжий  -  курьер  из-за  кордона,
Иннокентий не сомневался: уж очень барственно тот держался, да и сама речь
его - насколько можно было судить по немногим фразам - имела налет чего-то
нездешнего.
     Оброненное Кабаковым  признание в  том,  что  Шаман  требует  большей
активности,  доказывало:  истинным хозяином банды является этот невзрачный
орочен.  Кто он?  На чем основывается его власть? Какие у него полномочия?
Что значит выкрик Кабакова <не хочешь по-моему - будем врозь атаманить>?
     Поразмыслив,  Стахеев пришел к  выводу,  что назревает раскол банды и
что связной,  возможно,  повез важную информацию за Амур.  Если не ударить
уже сейчас,  то половина бандитов может ускользнуть, а тогда и возвращение
награбленного ставится  под  вопрос.  Еще  хуже,  если  Кабаков  предложит
Иннокентию  уходить  из   банды  вдвоем.   Тогда  Шаман  точно  сменит  ее
местопребывание, и все придется начинать сначала.
     Как ни прикидывай,  решил Стахеев, а выжидать больше нельзя. Не стоит
уповать и  на  то,  что удастся выложить знак для самолета.  Завтра,  быть
может,  будет поздно. Если же суметь передать информацию о местонахождении
банды уже сегодняшней ночью,  да к тому же известить о том,  что к границе
движется связной,  и дать его приметы,  то удастся,  быть может, не только
прихлопнуть Кабакова с  братией,  но  и  ухватиться за ниточку,  ведущую в
Харбин...
     Стахеев приподнял голову с  топчана.  Долго смотрел на соседние нары.
Никто не шевелился.  Слышалось тонкое с присвистом дыхание Куклима, частое
сопение Желудка.
     Беззвучно  ступив  на  земляной  пол,  Иннокентий  взял  гимнастерку,
служившую ему вместо подушки,  быстро надел.  В  несколько шагов преодолел
пространство до двери и резко распахнул ее. Петли тонко пискнули.
     Стахеев постоял несколько секунд  и  так  же  резко  закрыл дверь,  в
последний момент придержав ее  рукой.  Тотчас же  на нарах сел Желудок,  с
кошачьей проворностью перемахнул через  спящего Куклима и,  отведя руку  с
маузером в сторону, взвел курок.
     Убедившись,  что часового нет поблизости,  Стахеев, осторожно ступая,
направился в  сторону зарослей.  Но  едва он скрылся за кустом,  прогремел
выстрел.
     Из-за  барака немедленно выскочил караульный с  винтовкой,  из  хибар
высыпали полуодетые бандиты с револьверами и карабинами в руках.
     - Уйти хотел, собака, - Желудок с разбега пнул в бок скрючившегося за
кустом Иннокентия.
     - Ты что, бешеный?! - морщась от боли, крикнул Стахеев. - По нужде не
даст сходить!..
     - У-у, паскуда! - И Желудок еще раз самозабвенно пнул лежащего.
     - Встань! - грозно сказал подошедший Кабаков.
     Стахеев тяжело поднялся, держась за плечо.
     - Значит, деру дать решил?..
     - Да  ты  что,   Василий,  не  веришь  мне?..  -  с  самым  искренним
негодованием спросил Иннокений. - Разве ты меня плохо знаешь?..
     - Пришить легавого,  и точка!  -  лениво сказал Куклим.  -  На кой он
сдался?..
     - А я что говорил?! - заклокотал Желудок.
     - Васи-илий Мефодьич!  - Стахеев жалостливо смотрел на Кабакова. - Ну
чего он прицепился - ни днем, ни ночью покоя...
     - Кто  еще  видел,  как  этот,  -  Кабаков мотнул  головой в  сторону
Иннокентия, - как этот в бега подался?..
     Никто  не  отозвался.   Тогда  Василий  перевел  взгляд  на  Желудка,
сощурившись,  смерил  глазами Стахеева.  Грубо  спросил,  ткнув  пальцем в
плечо.
     - Чего там у тебя?
     - Больно. Кровь идет, - чуть не всхлипнув, сказал Иннокентий.
     - Погляди, Шестой, - распорядился Кабаков.
     Разорвав рукав, орочен осмотрел рану и ободряюще сказал Стахееву:
     - Пустяк совсем... Затянет, как на собаке.
     - Замотай.  А потом,  слышь,  Желудок, запереть его накрепко вон в ту
землянку. И сторожить его день и ночь.
     Когда Иннокентия отвели в сторону, Кабаков хмуро сказал:
     - Завтра пошлю проверить про  этого...  Если что  не  так,  отдаю его
тебе, Желудок, - по-свойски разберешься...


     Стахеев лежал  на  охапке сухой  травы,  неотрывно глядя на  щелястую
дверь,  через  которую пробивались узкие  лучики света.  Снаружи слышались
возбужденные голоса. Они быстро удалялись.
     Когда все стихло,  Иннокентий услышал рокот мотора. Гул все нарастал,
пока не заполнил собой все тесное пространство землянки.
     Едва  самолет пролетел,  наверху снова загомонили.  Затрещали сучья у
камелька, зазвенел молоток о железо.
     Яркие лучики,  прорезавшие сумрак,  погасли - кто-то подошел к двери.
Звякнул замок. В слепящем прямоугольнике возник силуэт.
     - Эй, держи!
     Стахеев узнал Шестого. Орочен поставил на земляную приступку кружку с
водой,   положил  сверху  ломоть  хлеба.  Покачал  головой,  посмотрев  на
забинтованную руку Иннокентия, и со вздохом закрыл дверь.
     Насытившись, Стахеев сел на еловый лапник, устилавший пол, поджал под
себя  ноги и  затянул песню про  удалого казака,  того,  что  гулял по-над
Амуром...
     Через  некоторое время  лучики,  бившие сквозь щели  в  двери,  снова
погасли.
     - Иннокентий,  почему  песню  поешь?  -  негромко спросил  Шестой.  -
Василий человека послал узнать про тебя. Приедет - убьют, однако...
     - А мне чего? - беспечно отозвался Стахеев. - Поел - повеселел. Вот и
пою.
     - В моем улусе такую песню пели. Ты из каких мест?
     - Здешний.
     - Эйе!  -  радостно воскликнул орочен.  - Да ты, может, и про Василия
Петухова слыхал. Отец мой...
     - Как же -  знатный охотник был.  Орден получил -  в газете нашей про
него писали. Кажись, перед самой войной помер...
     Орочен долго молчал. Наконец глухо спросил:
     - Может,  еще про кого из  нашей семьи слыхал?  Род-то  наш большой -
братанов одних восьмеро да девок пять...
     - Нет, Шестой... Да имя-то есть у тебя?
     - Митькой раньше звали...
     - Что ж ты, Дмитрий Васильич, от родни своей отказался?
     - Десять лет как пес бездомный скитаюсь...  Вот услыхал в Мохэ: людей
из ороченов собирают, чтобы через границу идти - сразу примчался... Может,
думаю, своих повидаю.
     - Не пойму я тебя... - начал Стахеев. - Что тебе не жилось?..
     - А-а,  -  протянул Дмитрий и,  помолчав,  сказал: - Меня к расстрелу
приговорили...
     - За  что?  -  оторопело спросил Иннокентий.  Уж  очень не вязалось с
приниженно-добродушным ороченом это страшное слово.
     - За  убийство...  В  тридцать втором году  -  в  октябре это  было -
приехали  мы  в  райцентр  в  кооперацию:   пороху,  дроби,  продуктов  на
промысловый сезон закупить.  Да  загуляли -  приехал тут  один из  богатых
наших  соседей,  водки набрал.  Как  в  тумане были,  дрались с  кем-то...
Проснулись на третий день - а тот мужик, Петро Анзямов, и говорит: в драке
председателя сельсовета зарезали, теперь вас как подкулачников за террор к
стенке поставят... Давайте, говорит, деру за Амур...
     - А-а,  я слышал про этот случай,  -  задумчиво проговорил Стахеев. -
Была драка в клубе, до поножовщины дело дошло...
     - Вот-вот,  - сказал Дмитрий. - Потом уж, в Китае, объявил нам Петро:
не только председателя,  еще двоих на ножи приняли.  Теперь,  сказал,  вам
назад пути нет - всех,  кто в драке  участвовал,  большевики  к  расстрелу
приговорили заочно.
     - И ты поверил?  -  поразился Иннокентий.  - Да ведь о том случае и в
газете  писали,   я   помню.   Маленько  задели  одного  парня  из  ваших.
Товарищеский суд был...
     - Правду говоришь?! - сдавленным голосом спросил орочен. - Так что же
я?.. Десять лет... Десять лет из жизни выкинул...
     - Чем хочешь могу поклясться...
     - Верю  твоему слову,  земляк.  Как  тебя увидел -  сразу понял:  это
человек хороший, - он помолчал, горестно покачивая головой, потом спросил:
- А тебе-то зачем к Василию надо было? Не пойму...
     - Сам теперь жалею, - ответил Стахеев.
     Понизив голос, Дмитрий сказал:
     - Однако  удирать  надо...   Если...   если,   как  ты  говоришь,  не
приговаривали меня... Дома у родных спрячусь... Пойдешь со мной?
     Сердце Иннокентия на мгновение сжалось,  в висках застучало. Свобода!
Свобода!  И тут же словно холодом обдало: а если уйдут бандиты?! Стоит ему
теперь бежать,  как Василий сразу распорядится уходить с этого места, а то
и  вообще  двинет  за  Амур.  Рассчитывать на  то,  что  бегство долго  не
обнаружится, невозможно. И Стахеев сказал:
     - Не-ет, не могу я вместе с тобой.
     - Почему? - недоуменно спросил Дмитрий.
     Но Иннокентий вместо ответа сам задал вопрос:
     - Что ж теперь, в улусе собираешься отсиживаться?
     - А куда деваться?  За то, что мы здесь натворили, добра не жди... На
войну, может, попроситься?
     - Хочешь заработать прощение? - напрямую спросил Стахеев.
     - Что надо делать? - В голосе Дмитрия затеплилась надежда.
     - Если ты уйдешь,  Василий может перебраться отсюда.  Где остановится
через несколько дней -  не  знаю.  Может,  меня уже не  будет.  Ты  должен
запомнить главное:  он знает километраж от райцентра до каждого прииска, и
это почему-то позволяет ему подстерегать машины...
     Уже  смеркалось,   когда  снаружи  послышались  возбужденные  голоса,
какой-то  непонятный шум.  Стахеев приник  к  двери,  но  ничего  не  смог
разобрать.
     - Тащите его в землянку! - раздался повелительный бас Кабакова.
     Дверь распахнулась, и на фоне густо-синего закатного неба стали видны
несколько силуэтов. Через мгновение кто-то мешком упал на лапник.
     - Завтра  выкопаете для  него  особую  яму,  а  сегодня пусть  ночуют
вместе, - говорил Кабаков. - Стеречь пуще глаза.
     Дверь  закрылась.  В  полутьме  Иннокентий с  трудом  различил нового
пленника и чуть не вскрикнул от удивления - это был Шаман.
     - Что смотришь?  -  подняв голову,  спросил тот.  -  Думаешь,  я тоже
удрать хотел?
     - Да никуда я не собирался сбегать, - возмущенно начал Стахеев.
     - Все равно нам обоим конец,  -  убежденно сказал Шаман. И, помедлив,
добавил: - Если не сумеем выкарабкаться.
     Стахеев слушал его правильную речь и все больше убеждался,  что Шаман
не простая птица. Осторожно спросил:
     - А вас за что так?
     - Да  потому что  жулик этот твой Кабаков.  По  его  приказу связного
убили,  а меня он сюда засадил,  сказал, что заставит нужные ему донесения
подписать... Подлец, ворюга!..
     - Извините, не знаю, как вас звать-величать...
     - А-а,  -  отмахнулся Шаман.  -  Какое это имеет значение... Впрочем,
если угодно,  меня зовут Бо Фу,  я  офицер маньчжурской армии.  Служил при
штабе атамана Семенова... Удивляешься, что я тебе все это говорю?
     - Да нет, - Иннокентий пожал плечами.
     - Я  хочу,   чтобы  ты  понял:  никакого  смысла  нет  связываться  с
уголовником.  Поможешь мне - получишь все. Через несколько месяцев, если я
захочу,   ты  будешь  городским  головой  Хабаровска,   Владивостока,  где
пожелаешь...
     - Это как же?..
     - Неважно... Делай то, что я скажу...
     - Ну  нет,  я  так не  согласен.  Вы  моего товарища бог знает в  чем
обвиняете,  а  я  вам должен на слово верить,  -  с обидой в голосе сказал
Стахеев.
     - Да пойми ты, твой Кабаков - преступник. Его и красные расстреляют и
наши, когда придут, повесят. Он всю операцию сорвал...
     - Ничего не пойму.
     Бо Фу надолго замолчал, тяжело вздыхая, ворочался на лапнике. Потом с
отчаянной злостью заговорил:
     - Все равно выбирать не приходится... хоть легавый ты, хоть нет. Нет,
так  поможешь -  если  твое будущее тебе дорого...  Наша группа не  только
золото должна брать,  ее основная задача - создать склады продовольствия и
одежды...  чтобы обеспечить базу для более крупных сил,  которые придут по
нашему знаку из-за Амура...
     - Семеновцы?..
     - Я и так слишком много сказал тебе...  Василий рисковать  не  хочет,
поэтому  старается  как  можно меньше работать по дешевому товару - так он
сам говорит...  Можно считать, что операция сорвана... если мне не удастся
отсюда вырваться.
     - Что же делать?
     - Если тебя выпустят... - Бо Фу многозначительно умолк.
     - Выпустят, конечно. Меня проверять нечего, все чисто.
     - Тогда попытайся уйти.  Добирайся до прииска Второй Пикет.  Там есть
двугорбая  сопка.  В  седловине растет  одна-единственная сосна.  Ее  надо
срубить.
     - Опять ничего не пойму.
     - Эту сопку видно в  бинокль из-за Амура.  Сруби сосну и  возвращайся
сюда. Через день здесь будут мои люди, много людей - они ждут знака. Тогда
проси, что хочешь...


     Их  разбудила стрельба,  крики,  дробь  конских копыт.  Дверь  рывком
открыли, и в землянку с факелом в руках ворвался Желудок. За ним виднелись
заспанные лица бандитов.
     - Оба здесь? - удивленно пробормотал конопатый. - Так кто ж это сбёг?
     И бросился назад, с грохотом захлопнул дверь.
     Стахеев и  Бо  Фу  не сомкнули глаз до утра,  вслушиваясь в  то,  что
происходит снаружи.
     С первым светом застучали копыта, в тишине зазвенели голоса.
     - В  камыши к  озеру,  подлец,  рванул.  Там  посередине рыбаки невод
выметывали...
     - Подпалили камыши с двух сторон. Как понесет огонь!..
     - Испе-екся! Что зайца зажарили...
     - И чего он, паскуда, в бега ударился?..
     - Ну, Шестой, ну, тихоня... Вот и узнай, от кого что ждать...
     Стахеев понял,  что  попытка Дмитрия бежать  не  удалась,  и,  ничком
улегшись на лапник, приготовился к самому худшему.


     В  кабинете Боголепова снова собрались все члены штаба ББ и  Нефедов.
Начальник райотдела рассказывал:
     - Четыре  часа  прошло,  пока  старик  до  телефона  добрался да  нам
позвонил...  Нашли-де  обгорелого мужика в  камышах.  Пока в  лодке везли,
помер.  Только и разобрали из его предсмертных слов: <Кеша сказал: Кабаков
километраж знает>.
     - М-да,  задачка...  -  Вовк скептически посмотрел на  стол,  посреди
которого белел лист с  короткой -  в  две  строки -  записью.  -  Что это,
скажите на милость, значит: <Кабаков знает километраж>? Какой километраж?
     Воцарилось тяжелое молчание.
     - А все же тут что-то есть! - наконец сказал Нефедов. - Надо шевелить
мозгами...
     Жуков только хмыкнул, как бы говоря: это младенцу понятно. А Гончаров
с мучительной гримасой сжал ладонями виски и склонился над запиской. Через
некоторое время в раздумье заговорил:
     - Я думаю,  Стахеев и сам не знает бол