горбушке сухой рады...
   - За мужицкую справедливость радеешь? Так я тебе и поверил.  Не  надо
мне ля-ля вправлять. Ты как тот кандидат в  президенты.  Пока  на  место
метишь, все во благо народа.
   А как смотрящим станешь, так и похеришь все...
   - А ты думаешь, стану?
   - Вряд ли. Дело в том, что есть немало способов снять с выборов  твою
кандидатуру.
   - Подскажи хотя бы один, пока не началось.
   - Почему вы, гражданин Космачев, дерзите  должностному  лицу,  почему
обращаетесь к нему на "ты"?.. Для начала за неуважительное  отношение  к
начальству получите трое суток штрафного изолятора.
   -  Ну  вот,  началось...  Грибок  будет  очень   доволен,   гражданин
начальник. Благодарность объявит...
   - Пятеро суток!
   - О! Да это на денежную премию тянет!
   Майор побагровел, вызвал конвой. Родиона повели в штрафной  изолятор.
Он почему-то  с  самого  начала  знал,  что  разговор  с  кумом  этим  и
закончится.
 
Глава четвертая 
 
   Как знал Грибок, что его спокойной жизни  приходит  конец.  Рано  или
поздно  это  должно  было  случиться.  Своим  поведением  он  никак   не
вписывался в нормы воровского закона. А воры -  это  не  воспитатели  из
детского сада. За плохое повеление они не  пожурят,  а  выпишут  блатную
санкцию.
   Да, у него здесь свои порядки. В этой зоне он и царь, и бог.
   Хозяин и кум у него на прикорме и должны плясать под его дуду  Должны
и пляшут. Пока пляшут... А если вдруг перестанут плясать? Что тогда?.. У
него под рукой крутая команда.
   Два десятка отборных бойцов. Никакой вор к нему  не  подступится.  Но
ведь бойцы эти не с луны свалились.  На  воле  они,  может,  и  отрицали
законы уголовного мира. И в зоне они плюют  на  воровские  традиции.  Но
ведь до зоны они все побывали на тюрьмах,  на  пересылках.  Они  отлично
знают, что есть воровское братство. И еще лучше знают, как  нужно  вести
себя в присутствии законного вора.
   Вчера случился первый облом. Грибок знал, что к ним по  этапу  прибыл
нор в законе. Кум информацией поделился.
   А вот бойцы его этого  не  знали.  Поэтому  должны  были  сделать  из
Космача бифштекс. По не выгорело дело. Космач сам  двоих  уделал.  И  на
ночном разборе круто себя поставил.
   Дрогнули перед ним пацаны, не решились пустить его  в  замес.  Космач
забил стрелку И не где-нибудь, а на своей территории. Грибок сам  должен
был явиться к нему на поклон.
   Борзой. А борзых надо учить.
   Кум сделал все как надо. Объяснил Космачу его права или,  вернее,  их
отсутствие и определил в ШИЗО. Пока только на пять суток. За  это  время
Грибок должен навести порядок в своих пошатнувшихся рядах. На роль козла
отпущения был выбран Шайба.
   - Колись, сука! О чем ты с этим хмырем бакланил?  -  наехал  на  него
Грибок.
   - Да не бакланил я! - сошел с лица "бык".  -  Он  меня  остановил.  Я
остался...
   - А какого хера ты остался? На его сторону встать захотел, падла?
   Для предстоящей экзекуции был выбран дальний цех промзоны. Начальство
далеко, мужиков разогнали. Все, что угодно, можно делать,  никто  ничего
не узнает. А если и узнает, тоже не беда. У Грибка все схвачено.
   - Да ты чо, Грибок! Не собирался я под него подписываться!  Век  воли
не видать!
   - Век жизни не видать, - подло усмехнулся Грибок. - Тебе не видать...
Ты предал меня. И знаешь, что тебя ждет...
   Он подал знак Аркану, штатному палачу. Тот взял в руки обрезок трубы,
медленно подошел к Шайбе.
   Пацан рухнул на колени, руками попытался ухватить Грибка за ногу.
   - Пахан, пощади! Не виноват я!
   На это жалкое зрелище противно было смотреть. Но Грибок смотрел. И от
остальных требовал того же. Он измен не прощает, и  пусть  все  об  этом
знают. Возможно, Шайба действительно ни в чем не  виноват.  Но  это  уже
ничего не меняет.
   Бей своих, чтобы свои же и боялись...
   - Ты про этого Космача раньше знал? Кто он такой?
   - Заволжск, город есть такой нефтяной, - затараторил Шайба. - Большой
город, богатый. Космач городом заправляет.  Типа  городской  пахан.  Про
"Пирамиду" в Москве слыхал?
   - Что-то слышал, - кивнул Грибок.
   - Это его бизнес... Он серьезный человек, очень серьезный...
   - И ты, гад, решил к нему переметнуться...
   - Нет! Не решил! Я с тобой!
   - Чего он про меня там наговорил? Беспредельщиком меня  называл,  да?
Говорил, что я на воровские законы наплевал?.. Врет он.  У  нас  все  по
законам, все по понятиям. Не веришь?.. Я тебя гадом назвал.  А  что  это
значит, если по понятиям? Это значит, что гадов мочат... Аркан!
   - Не-е!..
   Быстрый, резкий удар по голове проломил череп и оборвал вопль  Шайбы.
На бетонный пол падал его труп...
   - Так будет с каждым! - предупредил Грибок.
   И обвел толпу  жутким,  как  сама  смерть,  взглядом.  Бойцы  стояли,
опустив головы. Страшно им. Что ж, пусть боятся...
   Всегда  и  везде  власть  Грибка  строилась  на  страхе.  И   он   не
представлял, что может быть по-другому.
   Начальник колонии вызвал его к себе на следующий день.
   Кабинет у подполковника Полыханова не очень. Стремные обои на стенах,
дешевая мебель, задрипанный "Горизонт" на тумбочке. Но это не больше чем
показуха. Смотрите, мол, как скромно мы живем. На самом деле живет он на
зависть хорошо.
   Два роскошных особняка для себя и для детей отгрохал.
   Третий достраивается. Откуда материал? Из зоны, вестимо.
   Кто дома строит? Зэки, само собой. А бабки на карман откуда  берутся?
Левый товар, который образуется не без участия Грибка. А еще водятся  на
зоне богатенькие караси - осужденные  банкиры,  бизнесмены.  Кто  с  них
жирок спускает?
   Опять же Грибок. С кем он делится? Конечно же, с хозяином и  кумом...
Получается, не он у ментов на крючке, а они у него.
   Полыханов не скрывал своего беспокойства.  И  с  упреком  смотрел  на
Грибка.
   - Вчера Никитин погиб, - сообщил хозяин. - Знаешь такого?
   Речь шла о Шайбе.
   - А как же... Царствие ему небесное! Хороший был пацан... Я уже давно
говорил,  что  нужно  обратить  особое  внимание   на   соблюдение   мер
безопасности во время работы...
   - Ты считаешь, что это несчастный случай? - пристально  посмотрел  на
него Полыханов.
   - А какое заключение дала комиссия, так я и считаю.
   Смерть Шайбы была списана на несчастный случай.
   С этим никаких проблем.
   - Комиссия комиссией, а мы-то с тобой знаем, где собака зарыта... Что
он натворил?
   - Не соблюдал правила безопасности.
   -  Понятно,  -  усмехнулся  подполковник.  -  А   может,   это   была
профилактика несчастных случаев?
   - Не понимаю, о чем вы.
   - Да все ты понимаешь... Плохи дела, Сережа.  Не  нравится  мне  этот
Космач.  Калугин  говорит,  что  крепкий  он  орешек.  Как  бы  зубы  не
сломать...
   - Да кто он такой? Что он может? Сам без зубов останется...
   - Зону он может разморозить. Он же вор в законе...
   - Фраер он дешевый, а не вор. Его когда короновали?
   И месяца не прошло. Не авторитетный он вор,  а  чисто  сухарь.  Такой
сухарь кровью размачивают...
   - Не знаю, не знаю. У Калугина прошла информация, что по пути в  зону
Космач  сумел  разморозить  вагонзак.  Это  существенно   повысило   его
авторитет. Да и у нас он уже успел наломать дров. Сильно себя  поставил.
Или нет?
   - Он еще со мной не встречался...
   - За тобой мы с Калугиным стоим. А за Космачом - воровском мир. Мы же
с тобой реальные люди и знаем, что это значит...
   - Все знают, - кивнул Грибок.
   Прошли те времена, когда менты могли свысока  смотреть  на  воровскую
братию. В последние годы эта сила обрела реальное значение  и  на  воле.
Законные воры подобрались к самым  вершинам  государственной  власти.  И
могли очень серьезно влиять на ход событий в масштабе всей страны. И при
большом желании им ничего не стоило сожрать такую пешку, как Полыханов.
   Менты признавали воровскую силу. И даже понятия их признавали. Грибок
знал случай, когда один чин из администрации пожал руку опушенному.  Так
после этого в офицерской столовой к нему за стол  одно  время  никто  не
садился.
   Свои  же  избегали  его  как  законтаченного.  Такая  вот  лабуда   в
ментовских раскладах.
   - Космач в большой силе, - продолжал Полыханов.  -  И  может  многое.
Если люди пойдут за ним... А они  могут  за  ним  пойти...  Надо  что-то
делать. Я не могу допустить беспорядка на зоне...
   Грибок понятливо кивнул. Он, конечно же, знал, чего боится начальник.
Комиссии из главка он боится. Комиссии, которая вскроет бардак,  который
он развел на своей должности. А если на  зоне  вспыхнет  бунт,  комиссия
налетит как оголтелое воронье. Но пока что в зоне тихо и спокойно.  И  в
этом тихом омуте водятся черти, которые в силах утопить любого  баламута
вроде Космача.
   - Не будет бардака, - заверил Полыханова Грибок.
   - Верю, - кивнул хозяин. - Но на всякий случай надо принять меры.  Ты
это, в бытовке приберись. Порядок наведи...
   Грибок жил в зоне как у  святого  за  пазухой.  В  общежитии  первого
отряда  для  него  была  отведена  бытовая  комната.   Ремонт,   мебель,
кондиционер, видеодвойка. Только речь не об этом. Порядок  в  бытовке  -
это как намек на куда более толстые обстоятельства.
   - Наведем порядок. Круто наведем, - жестко улыбнулся  Грибок.  -  Чик
ножничками,  и  готово...  Космач   может   нарушить   правила   техники
безопасности. Или нет?
   - Может,  -  задумчиво  покачал  головой  подполковник.  -  Но  лучше
обойтись без этого... Есть у меня тут одна задумка.
   Старая как мир, но о-очень эффектная...
   Предложение хозяина Грибку о-очень понравилось.
 
*** 
 
      Восьмая камера штрафного изолятора пользовалась дурной славой. Начальник оперчасти определял сюда на постой самых буйных. Но сам он сюда наведывался редко. Зато сержант Чирков в изоляторе сутки через двое. И каждый раз, делая обход, заглядывал в камеру через дверной "глазок". Все бы ничего, но совсем недавно ему приснился страшный сон. 
   Как будто он сам попал в эту  камеру.  Холодно,  сыро,  мерзко,  и  в
каждом углу по мерцающему  призраку.  Души  зэков,  загубленных  в  этой
камере, тянули к нему свои липкие  руки,  пытались  ухватить  за  горло,
задушить.  А  потом  под  ногами  забурлила  вода,  захлестнула  колени,
застудила чресла. Она поднималась все выше-выше, пока ледяной удавкой не
опутала шею. А призраки тоже дотянулись до него, пережали кингстоны. Это
был сущий кошмар. Чирков проснулся в холодном поту и сразу же  рванул  к
зеркалу смотреть на себя - вдруг от страха у него  поседели  волосы.  Но
нет, с волосами все в порядке. А вот с психикой что-то  не  того.  После
этого кошмарного сна он старался обходить восьмую камеру стороной.
   Но сейчас как будто какая-то сила тянула  его  сюда.  И  каждый  раз,
когда он  смотрел  в  "глазок",  в  душу  врывался  леденящий  холод  из
недавнего кошмарного сна. Посреди камеры в воде стоял человек.  И  когда
бы Чирков ни глянул на него, всегда натыкался на его тяжелый, немигающий
взгляд. Этот зэк - само воплощение каменной глыбы.  С  места,  казалось,
его может сдвинуть только сильнейшее землетрясение.  И  его  взгляд  мог
покачнуться только вместе с ним. Такое  впечатление,  будто  этот  живой
монолит бросил вызов  всему  миру  И  в  этом  противостоянии  ощущалась
какая-то сверхъестественная сила, которая так пугала и  в  то  же  время
завораживала инспектора Чиркова.
   В течение ночи у него была возможность  покемарить.  Но  сна  как  не
бывало. Как будто какое-то наваждение навалилось на Чиркова.  До  самого
утра, через каждые  пятнадцать-двадцать  минут,  он  подходил  к  двери,
смотрел в камеру. Хотелось хоть раз увидеть узника с опущенной  головой.
Но каждый раз сержант нарывался на холодный,  пронизывающий  взгляд,  от
которого  как  на  морозе  стыла  спина.  Казалось,  ничто  не  в  силах
поколебать этого стойкого и прочного, как гранит, человека.
   Чирков толком не знал, кто он такой, этот узник.  Но  не  сомневался,
что это очень авторитетная личность, - иначе, казалось, просто и быть не
могло. Настолько сильный и волевой человек не может проходить  по  графе
"простой смертный". Таких людей не просто уважают, перед ними трепещут и
даже пресмыкаются. Чирков и сам не мог устоять  перед  этой  подавляющей
силой. Он презирал уголовников и  относился  к  ним  соответствующе.  Но
сейчас все было совсем по-другому...
   Майор Калугин появился утром, сразу после  развода.  Лицо  хмурое,  в
глазах зловеще-злорадный огонек. Вместе с ним прибыл  дежурный  помощник
начальника  колонии.  Прапорщик  Ревякин  отрапортовал  по  всей  форме,
доложил обстановку, представил дежурную смену Калугин кивнул, глянул  на
сержанта Чиркова - но при этом не увидел его. Простой инспектор для него
всего лишь штатно-учетная единица, чтобы всерьез его замечать.
   Чирков думал, что сейчас им придется учинять образцово-показной шмон.
Но сегодня Калугина  интересовал  только  заключенный  из  камеры  номер
восемь. Он подошел к двери, через "глазок" заглянул в  камеру  Казалось,
он хотел оторваться от "глазка", но как будто что-то удерживало его."
   Человек-скала заворожил  его  своим  магнетическим  взглядом.  Ничего
удивительного в этом Чирков не увидел.
   Наконец Калугин оторвался и отошел от двери. Лицо ничего не выражало,
но в глазах что-то вроде легкой растерянности.
   - Он всегда вот так стоит,  -  сопровождая  его  в  дежурку,  пояснил
Ревякин. - Уже третьи сутки подряд. Все время на  дверь  смотрит.  И  не
сдвинется. Статуя какая-то, а не человек...
   - У нас колония, а не скульптурная галерея,  -  неприятно  усмехнулся
Калугин.
   - Да нам-то что, пусть себе стоит. Лишь бы только не бузил,  -  пожал
плечами прапорщик. - Он же не ест, не пьет, даже не отливает. Все бы так
- экономия была бы...
   -  Ну  да,  -  кивнул  дежпом.  -  На  унитазы  не   надо   было   бы
раскошеливаться...
   - Не ест он и не пьет, - тихо сказал Калугин.
   Как будто сам к себе обращался.
   - Я знаю про голодовку. И другие знать будут. Если  уже  не  знают...
Этот Космач - еще тот субчик...
   - Одно слово, вор в законе, - кивнул Ревякин.
   - Да какой он  вор  в  законе?  -  с  каким-то  фальшивым  презрением
отмахнулся Калугин. - За бабки корону купил.
   Сухарь, апельсин. Таких сейчас вагонами к нам гонят...
   - Ну не знаю я, апельсин он там или сухарь, - показал свое несогласие
прапорщик. - Но порода в нем чувствуется.
   Крепкая порода. Железо!..
   - Железо гнется, - усмехнулся майор. - И ломается...
   Ломать его надо.
   - Вы  -  начальство,  вам  видней,  -  неодобрительно  пожал  плечами
Ревякин.
   За  эти  сутки,  так  же  как  и  Чирков,  он  проникся  уважением  к
человеку-статуе. И, как итог, зла ему не желал. Но  и  защитить  его  не
мог. Даже если бы хотел...
   - Камера у нашего вора плохая, - продолжал Калугин. -  Жарко,  душно,
водичка под ногами хлюпает, да еще и с потолка капает.  Зато  во  второй
камере   сухо   и   комфортно.   Особенно   если   прокладками    "Олби"
пользоваться... Кстати, прокладки нашим девочкам завезли?
   - Не положено, - буркнул себе под нос Ревякин. - И девочки - тоже  не
положено...
   - А не надо девочку дожить. Ее ставить  надо.  Раком!  Чтобы  на  всю
длину вошло!..
   Чиркову пришлось приложить  все  усилия,  чтобы  презрение  к  майору
Калугину не прорвалось наружу. Как он может говорить такие вещи, да  еще
с насмешкой?..
   Служба   Чиркова   устраивала.   Работа   непыльная,   иногда   можно
подкалымить, до  родной  деревни  рукой  подать.  Солдафонская  грубость
сослуживцев - дело  привычное.  Не  в  институте  же  благородных  девиц
воспитывался. Два года армии за спиной, здесь, на зоне, уже третий  год.
Сам  по-волчьи  выть  умеет.  Единственное,  к  чему  он  никак  не  мог
привыкнуть, это мужеложство.  Мерзость  несусветная.  Еще  как-то  можно
понять, что зэки штампуют петухов и лезут к ним  под  хвост.  У  них  по
жизни  вывернутые  наизнанку  представления  о  нравственности.  А   вот
начальство... Тот же майор Калугин, он же офицер, примерный  семьянин  -
двое детей растут, с женой душа  в  душу  живут.  И  как  он  может  так
спокойно относиться к столь отвратному явлению? Да еще говорить о нем  в
таком похабном тоне. Раком, на всю длину... Тьфу!..
   Так  и  это  еще  не  все.  Калугин   не   только   не   препятствует
распространению петушиной заразы, он еще  и  культивирует  эту  болезнь.
Вторая камера - это самая натуральная пресс-хата. В ней  обитают  четыре
урода с куриными мозгами. Двое из них - педики по жизни, с воли дырявыми
пришли. Двух других опетушили уже на зоне. За дело опустили, за то,  что
в свое время девчонку в извращенной форме изнасиловали.
   Все четверо - изгои. И если бы не пригрел их Калугин, до конца  срока
гнить бы им в петушином углу. А так у них отдельная камера, определенный
комфорт, сытная пайка и для вонючих отростков есть применение...
   Колония  общего  режима.  Плюс  отмороженный   смотрящий   со   своей
отмороженной кодлой. Отсюда полный беспредел везде и во  всем.  Так  что
петушиной братии на зоне вагон и полная тележка. Но Калугин  пригрел  не
кого-то там, а эту четверку. И все потому, что  выблядки  эти  здоровые,
как мамонты, и сильные, как паровые машины. Выстоять  в  схватке  против
них практически невозможно. И если обитатель восьмой камеры попадет  под
их  пресс,  спасения  ему  не  будет.  Он  вор  в   законе,   по   факту
человек-глыба. Но Чиркову самому лично приходилось видеть, как  огромные
каменные валуны рушатся с высокой скалы, летят в море.  Грохот,  фонтаны
брызг, а потом тишина - слышно только,  как  бьются  о  берег  волны.  А
валунов уже нет. Погребла их морская пучина.
   Опустила  на  дно  морское.  Так  и  вора  в  законе  Космача   хотят
опустить...
   Чирков был  против  этого.  Не  для  того  рождается  человек,  чтобы
становиться петухом. Но что он мог поделать в этой ситуации? Как он  мог
пойти против Калугина?..
 
*** 
 
      Сложно стать вором в законе. Но куда труднее остаться в этом звании. Шесть лет зоны за кражу, несколько лет жизни в ранге крупного криминального авторитета, бизнес и войны за сферы влияния, кровь, смерть - все это так непросто. Но куда тяжелее третьи сутки недвижимо стоять посреди камеры. Невыносимо трудно. Невыносимо. Но Родион держался. 
   Превозмогал себя и держался.
   Камера тухлая во  всех  отношениях.  Тухлый  воздух,  тухлая  духота,
тухлая сырость. Ночью можно спать  на  дощатом  стеллаже,  который  днем
намертво пристегивается к стене.
   От подъема до отбоя можно только  стоять.  Чтобы  у  заключенного  не
возникло искушения присесть на пятую точку опоры, пол заливается  водой.
Есть только одно место, где можно стоять так, чтобы вода не  поднималась
выше верхнего среза подошвы. Шаг в  сторону,  и  нога  утонет  по  самую
щиколотку. Такие вот мокрые дела.
   Такой житухе могли  бы  позавидовать  только  йоги.  Родион  себе  не
завидовал, но держался не хуже йога. Кум и  хозяин  хотят  сломить  его,
доказать, что он самый обыкновенный, ничуть не лучше  других.  На  самом
деле это так и есть - Родион никогда не считал  себя  солью  земли,  без
нужды не возносил себя  над  другими.  Но  менты  хотят  его  принизить,
поэтому он просто обязан доказать, что он выше них  самих  и  их  подлых
уловок. И он доказывает... Он уже давно не  чувствовал  под  собой  ног,
тело окаменело, глаза остекленели, застряли  в  орбитах.  Он  уже  давно
должен был сдаться. Но он  держался.  И  продолжал  возвышаться  посреди
камеры чугунным изваянием. Он не знал, сколько прошло времени с  момента
его заточения - сутки, двое, неделя, месяц?  Не  знал,  сколько  мучений
впереди...
   Дверь камеры открылась, перед глазами всплыло лицо  вертухая.  Родион
даже не пошелохнулся. Вот  если  бы  он  объявил,  что  срок  заключения
истек... Но вертухай только появился и тут же исчез.  Зато  в  объективе
воспаленного взгляда замаячила другая ментовская  рожа.  Майор  Калугин,
болт ему навстречу..
   - Отомри! -