, как попросить у  киоскера  покетбук,
карманное издание одного из полежаевских детективов,  где  прославлялись
на все лады суперталанты частного сыщика.
   Наконец молодой авторитет открыл дверцу своего  "бенца"  и  скользнул
внутрь. Сделал товарищам ручкой. И, прежде чем завести  мотор,  повернул
голову в сторону  киоска.  Это  был  знак  "следуй  за  мной!",  который
Константин немедленно засек.
   Он вернул киоскеру книгу со словами:
   - Захватывающая вещь! И главное, все как в жизни!
   Он  не  должен  был  торопиться:  друзья  Старцева   смотрели   вслед
отъезжающему  "мерседесу".  Впрочем,  парни  не  обратили  ни  малейшего
внимания на его  задрипанную  "шкоду",  их  интересовали  только  крутые
тачки.
   "Мерседес-бенц" рванул в сторону улицы 1905 года.  Еремин  неотступно
следовал за ним, соблюдая дистанцию в две машины.
   Оказавшись на улице 1905 года,  крутая  тачка  свернула  в  ближайший
двор.
   - Извините, что пришлось немного покуролесить, -  вместо  приветствия
выпалил Старцев, когда следователь пересел к нему в  автомобиль.  -  Мои
знакомые не были запланированы. Я на днях купил этот агрегат. Они еще не
видели.
   Привязались: прокати да прокати! Прямо как дети...
   - Как малыши, - вставил Еремин, но тот пропустил каламбур мимо ушей.
   - Вы напрасно мне дали визитку, - с хмурым видом добавил следователь.
- Там никто не знает вас по фамилии.
   - Ну и Бог с ними! Главное, что мы встретились.
   Старцев подчеркнуто мило улыбнулся, и они  отправились  в  загородное
путешествие.

***

   Заспанная мордочка Пати показалась в дверях кухни в  тот  критический
момент, когда яйца на сковороде начинают истерично шкворчать.
   - Ты делаешь яичницу? Как мило! Только не забудь про бекон!
   - Уже, - рассмеялся Полежаев. - Иди вымой мордашку, советчица.
   - Сам такой! - Она показала писателю язык и убежала в ванную.
   "Что-то изменилось во мне со вчерашнего дня. Возникло новое, странное
ощущение. Предыдущие мои романы... О Господи! Не бумажные... Самому себе
приходится пояснять, о каких романах  речь!  Нет,  ничего  подобного  не
было! Я испытываю к ней куда больше,  чем  обычно  к  женщине.  Как  это
понять? Еще вчера мне хотелось от нее  поскорее  отвязаться.  Потом  она
меня  заинтересовала  в  качестве   некоего   подсобного   механизма   в
расследовании. А сегодня мне страшно подумать,  что  будет,  если  я  ее
больше не увижу! Конечно, дураку  понятно,  что  секс  сближает,  но  не
настолько же?.."
   - У тебя яйца сгорят! Вместе с этим... с беконом!
   Она захихикала,  смущенно  прикрывая  ладошкой  рот,  как  школьница,
обнаружившая пестик в учебнике ботаники за пятый класс.
   Антон ойкнул и засуетился.
   - Ты  своей  жене  тоже  готовил  по  утрам?  -  с  аппетитом  поедая
подгоревший завтрак интересовалась Патя.
   - Что ты привязалась к моей жене? Мы уже несколько лет в разводе.
   - Кто кого бросил?
   - Разве я похож на брошенного?
   - Так я и думала.
   - Ешь, прозорливая ты моя, а  то  подавишься.  -  Он  взял  со  стола
салфетку и заботливо вытер ей уголки губ.
   Она от неожиданности раскрыла рот, и  в  глазах  у  нее  промелькнуло
что-то детское-детское, а дотом навернулись слезы.
   - Что с тобой?
   - Ничего.
   - Почему ты плачешь?
   - Не знаю. - Она пожала плечами и отвернулась.
   - Горе ты мое луковое! - Он встал перед ней на колени и прижался к ее
хрупкому тельцу.
   Патя, роняя слезы, гладила его седеющие волосы и приговаривала:
   - Ты мне как папа... Ты мне как папа...
   "Вот оно что! То самое! Я испытываю к ней отцовские чувства! Я  снова
почувствовал себя отцом? Как это может быть? Ведь у меня почти  взрослая
дочь! А эта мне совсем чужая! Я с ней познакомился вчера  вечером.  Даже
сутки еще не прошли! Может, я начинаю потихоньку сходить с  ума?  Похоже
на то..."
   - Я знаю, почему ты  бросил  жену.  -  Она  пришла  в  себя  и  вновь
принялась ковырять яичницу.
   - Почему? - заинтересовался Полежаев.
   - Потому что  у  тебя  появилась  другая  женщина.  Это  единственная
причина, по которой бросают жен!
   - Разные бывают причины, - возразил инженер человеческих душ.
   - Но ведь у тебя была тогда другая женщина? Правда?
   - С чего ты взяла?
   - Хотя бы с того, как ты смущаешься, говоря об этом.
   - Для чего тебе это нужно? - Он действительно смутился.
   - Просто так. Хочу знать побольше о своем женихе. Вот  и  все.  Разве
нельзя? Хотя бы на правах невесты.  Ты  один  раз  был  женат?  И  долго
длилось семейное счастье?
   - Двенадцать лет.
   - Ого! Столько не живут! Как это тебя угораздило?
   - Перестань издеваться!
   Он рассердился. Она прикусила губу.
   - Извини... Я не хотела...
   - Ты что, ревнуешь?
   - Не знаю. Что-то нашло. Ты мне как папа... - повторила она, виновато
опустив голову на грудь.
   - А у тебя есть отец?
   - Нет.
   - Умер?
   - Да.
   - Ты его любила?
   - Нет.
   - Кем он был?
   - Подлецом.
   - Я не это имел в виду.
   - А я как раз это.
   - А твоя мама? Ты вчера говорила, что она больна...
   - У нее парализованы ноги, она передвигается  с  помощью  инвалидного
кресла.
   - А как же ты...
   - К ней специально приставлена нянечка. Она ухаживает за мамой.
   Выполняет все ее капризы. Больные люди очень капризны.
   - Кто же ей платит за уход? Ведь это, должно быть, очень дорого?
   - Я плачу, - как само собой разумеющееся выдала девушка.
   - Извини за бестактный вопрос. Откуда деньги?
   - Что же тут бестактного? Ты берешь меня в жены и, разумеется, хочешь
знать о моих доходах. Мой отец был очень богат.
   - Значит, наследство?
   - Угу. В швейцарском банке. Устраивает тебя такой вариант?
   - Мне все равно.
   - Не  верю.  Без  денег  любовь  существует  только  в  кино.  А  чем
занимаешься ты?
   - Пишу романы, - усмехнулся Антон.
   - Серьезно? - Она вытаращила глаза.
   "Придуривается или действительно в полном неведении? Я ведь не Максим
Горький, чтобы меня знала в лицо каждая француженка!"
   Он принес из гостиной, где были  навалены  стопками  книги,  один  из
своих покетов с фотографией на обложке.
   - Похож?
   - Вот здорово! - захлопала она в ладоши и даже  запрыгала  на  месте,
как маленькая девочка, которой  преподнесли  рождественский  подарок.  -
Значит, я не промахнулась с Марселем Прустом вчера в кинотеатре?
   - Промахнулась! Пруст не писал детективов. К тому же я совсем на него
не похож.
   - Вылитый! Не спорь со мной! Со стороны видней!
   - И кроме всего прочего у нас с ним разная сексуальная ориентация!  -
При этих словах он поднял ее на руки и понес в спальню.
   - Ты меня снова хочешь? - засмеялась она по дороге.  -  Браво!  Я  не
стану сопротивляться! Ведь ты меня не обманешь?
   - В каком смысле?
   - Ты ведь женишься на мне?
   Разговоры о женитьбе напоминали ему какую-то забавную игру.
   - Обязательно женюсь! - клялся он, укладывая девушку на постель.
   Она еще о чем-то спрашивала, пока пришлось возиться с ее замысловатым
бюстгальтером и тесными джинсами, но он уже ничего не слышал,  а  только
громко сопел от усердия.
   Патя тихонько посмеивалась, но вскоре и ей  было  не  до  смеха.  Она
металась и дергалась под ним, как под током высокого напряжения.
   Потом они долго не  могли  отдышаться,  истекая  потом,  не  в  силах
выговорить ни слова.
   Антон сделал коктейль, смешав текилу с апельсиновым соком.
   - Это тебя взбодрит.
   - Ты мне как папа...
   "Это у нее скоро станет поговоркой!  Впрочем,  разница  в  семнадцать
лет, ничего не поделаешь!"
   - Пока ты делал коктейль, я провела инвентаризацию твоих компашек,  -
сообщила Патя, посасывая через соломинку напиток и  перебирая  свободной
рукой  лазерные  диски,  небрежно  сваленные  на  пол.  -  Должна   тебе
признаться, что наши вкусы во многом близки.
   Загрузив компакт-проигрыватель, она нажала кнопку пульта, и  полилась
теплая, неспешная мелодия.
   Полежаев, не расставаясь со стаканом, присел на краешек дивана.
   "А ведь это уже когда-то было.  И  девушка  в  постели,  и  песня  на
французском. Вот только вместо текилы - советское шампанское. Нет! Вкусы
не совпадали! Как я упустил такую важную деталь?"

   J'aime quand le vent nous taquine
   quand il joue dans tes cheveux
   quand tu te fais ballerine
   pour le suivre a pas gracieux

   Я люблю, когда ветер нас дразнит,
   Когда он играет в твоих волосах,
   Когда ты изображаешь балерину,
   Подражая грациозным па.

   Девушка  действительно  подражала  балетным   па,   вытягивая   носки
худеньких ног и переступая  ими  по  воздуху.  Руки  ходили  волнами  по
простыне.
   "Не  знал,  что  можно  танцевать,  лежа  в  постели!   У   нее   это
профессионально выходит! Наверно, последний писк у нынешней молодежи".

   J'aime le calme crepuscule
   quand il s'installe ? pas de loup
   j'aime ? esperer cr?dule
   qu'il s'embraserait pour nous

   Я люблю тихий закат,
   Когда он подкрадывается волчьими шагами,
   Я люблю беспечно надеяться,
   Что он возгорается для нас.

   Она  самозабвенно  отдалась  мелодии,  словно  какому-то  магическому
заклинанию. Глаза смотрели в одну точку, губы шептали  слова  песни,  по
щекам катились слезы.
   Песня кончилась, а Патя  еще  долго  не  могла  прийти  в  себя.  Она
смотрела отрешенно куда-то вверх, сквозь потолок.
   Полежаев заговорил, потому что необходимо было что-то сказать, как-то
разрядить возникшую напряженность:
   - Адамо я услышал впервые по радио, еще в  раннем-раннем  детстве.  И
заболел его песнями. Мне почему-то казалось, что это поет женщина, очень
красивая женщина. Слов я тогда не понимал.  И  даже  не  знал,  что  это
по-французски. Просто пронзило душу, и все. Бывает так. Раз и  навсегда,
как любовь с первого взгляда. Потом, когда мне исполнилось  десять  лет,
дядя подарил пластинку со знаменитыми "Ин Шалля" и "Томб ля нэж" . Я был на седьмом небе
от счастья. Слушал без конца. По ним,  кстати,  и  учился  французскому.
Родителям вскоре это надоело. Они  не  понимали  и  не  разделяли  моего
пристрастия. Пластинку стали от  меня  прятать.  Боялись,  наверно,  что
рехнусь. А я многие песни уже знал наизусть. И  только  листал  словарь,
чтобы докопаться до истины, дойти до сути.
   Время шло,  а  любовь  не  проходила.  Я  женился.  Моя  благонравная
супруга, с претензией на интеллигентность, причитала каждый раз, когда я
включал пластинку: "Опять этот французишка! Сколько можно?" И  я  слушал
Адамо в те редкие минуты, когда жены не было дома. Потом подросла  дочь.
Я отдал ее в  специализированную  французскую  школу.  Я  думал,  выращу
единомышленницу. Не тут-то было! Наверно, всем отцам  кажутся  странными
вкусы детей. Моя дочь полюбила безголосую, занудную Милен Фармер.  Когда
я заводил Адамо, пользуясь отсутствием супруги, дочь  только  фыркала  и
презрительно усмехалась: "Как тебе не  надоест  слушать  эту  муть?"  Не
надоело. Дядя, подаривший мне пластинку, живет теперь  в  Америке.  Папа
давно умер. Мама далеко. Жену я бросил. Дочь  не  хочет  меня  знать.  А
музыка эта всегда со мной. С самого детства. Музыка не изменит.
   Не предаст.
   Не меняя позы, Патрисия вдруг спросила, как ему показалось, совсем не
к месту:
   - Вы вчера что-нибудь нашли?
   - Где? - не понял Антон.
   - В квартире Констанции.
   Он специально ни разу не заговорил с  ней  на  эту  тему.  Вчера  его
интересовал только французский след.
   Но это было вчера. А сегодня он счастлив с ней. И именно  поэтому  не
хочет думать о  страшном  убийстве  Констанции  Лазарчук,  о  загадочном
исчезновении журналиста. Ни о  чем,  ни  о  чем!  Пусть  все  катится  к
чертовой матери! Счастье - недолговечная штука.
   - У нее вчера был день рождения.
   - Бедная Коко! - искренне посочувствовала Патя.
   - И в холодильнике стоял нетронутый торт в виде крепости, с  надписью
"Моя любовь - моя Бастилия!". Ты что-нибудь в этом понимаешь?
   - В торте или в Бастилии?
   - Разумеется, в Бастилии.
   -  Только  то,  что  для  моего  знаменитого  предка  пребывание  там
окончилось плачевно.
   - Ну да. Ты говорила. И все же  хотелось  бы  знать,  при  чем  здесь
Бастилия?
   - Не усложняй. Французы любят свою революцию и даже гордятся ею.
   Почему Коко, будучи полукровкой, не могла  позволить  себе  миленький
тортик в виде бывшей тюряги? Бастилия, конечно,  не  Зимний  дворец,  но
зато символ, который дорог сердцу каждого француза.
   - А что ты скажешь на это?
   Он протянул ей листок с напечатанным текстом,  найденный  в  столе  у
Констанции Лазарчук. Девушка пробежала его глазами и воскликнула:
   - Фантастика! Как это возможно? Ее убили по задуманному  сценарию?  А
сценарий положили в стол?
   - Не забывай, что Констанция задушена, а девушка в  тексте  отравлена
тортом, который в реальности оказался нетронутым. И  потом,  не  было  в
ванной никакого трупа... - Он осекся. - Хотя  вообще-то  труп,  наверно,
был.
   - О чем ты? - не поняла Патя.
   - Журналист, которого я вчера искал, наверняка тоже убит.
   - С чего ты взял?
   И тогда он показал ей первый текст, найденный у Шведенко.
   - Стиль разный, - заметила Патя.
   - Молодец! - похвалил Полежаев. - И я на это сразу обратил внимание.
   Но сюжетная связь между текстами несомненная.
   - Как интересно! Как интересно! - легкомысленно шептала она, снова  и
снова перечитывая отрывки.  -  Тебе  не  интересно,  что  там  случилось
дальше?
   Антон поморщился.
   - Если каждый отрывочек  будет  сопровождаться  всамделишным  трупом,
тогда не знаю...
   - Тот, что найден у Коко, написан  получше,  -  продолжала  она  свой
литературный анализ.
   - Констанция была не просто переводчицей, а еще и членом двух Союзов,
- просветил Антон.
   - Вот как?
   - Думаю, что они с журналистом задумали совместный триллер...
   - ...который вышел им боком?
   - Не знаю. Разве могут кому-то помешать эти невинные опусы?
   - Ты находишь их невинными?
   - Только не надо вдаваться в моралитэ! Я уже выслушал столько упреков
о кощунстве и  безнравственности  за  свою  недолгую  книжно-детективную
деятельность, что можно подумать - кругом одни ангелы! Ненавижу ханжей!
   - Что ты так завелся? Я совсем не это имела в  виду.  Сразу  видно  -
наступила на больную мозоль!
   Патрисия  примиренчески  улыбнулась.  Села   рядом,   закутавшись   в
простыню, уткнулась подбородком ему в плечо и прошептала в самое ухо:
   - А может, убийца - маньяк?! Прочитал их опусы,  возбудился  и  решил
расправиться с обоими, по мере возможности воплотив  в  действительность
их фантазию?
   - Не смеши меня! Тут  действовал  опытный  профессионал.  К  тому  же
маньяк вряд ли стал бы похищать журналиста. Это уж совсем ни к чему.
   - Наверно, ты прав.
   Патя начала одеваться.
   - Загостилась я у тебя, женишок. Надо проведать мамочку.  А  то  ведь
старушка беспокоится!
   - Подожди-ка. - Он взял ее за руку. - А  кто  тебе  вчера  дал  адрес
Констанции?
   - Одна общая знакомая, - неопределенно ответила Патя. - Я  ведь  тебе
говорила, что с Коко я не знакома, но много слышала  про  нее  от  одной
подруги.
   - Ты не можешь меня с ней свести?
   - Могу, но вряд ли она захочет с тобой откровенничать.
   - Почему?
   - Она жуткая феминистка. Мужиков на дух не переносит. Никогда не была
замужем, а лет ей уже немало.
   -  Понятно.   Старая   дева   и   феминистка   -   явление   довольно
распространенное. А как вы познакомились?
   Вопрос привел ее в некоторое замешательство.
   - Понимаешь... она-профессиональный  психолог,  а  я  еще  в  девятом
классе собиралась поступать... Короче, меня с ней свела моя учительница.
   - Психолог? Это интересно. - Полежаев задумался. - Она француженка.
   - Нет.
   - И была вчера на концерте?
   - Что тут удивительного?
   - Ничего. Просто я не видел, чтобы ты  с  ней  общалась.  В  антракте
разговаривала с молодыми людьми...
   - Она проходила мимо, когда мы с тобой сидели в  кафе  перед  началом
концерта, и скорчила недовольную  мину.  Еще  бы!  Я  посмела  прийти  с
мужчиной!
   Есть от чего побеситься! Слышал бы ты, как я упрашивала ее дать адрес
Коко.
   Сколько вопросов она мне задала! И зачем, и почему, и кто  ты  такой.
Не хотелось бы мне опять с ней сталкиваться!
   - А мне это необходимо.
   - Как знаешь. Я тебя предупредила.
   - Постараюсь найти с ней  общий  язык.  У  меня  хорошо  налаживаются
контакты со старыми девами.
   - И с молодыми девами тоже неплохо! - нервно дернула плечиком Патя  и
выпалила вдруг:
   - Я ревную, черт возьми!
   Он встал, притянул ее к себе, запустил пальцы в ее густые  каштановые
волосы и потерся носом о нос.
   - Я люблю тебя...
   "И это действительно так! Я не кривлю душой, не притворяюсь. Из  меня
не вышел бы альфонс.  Я  влюбляюсь  не  понарошку.  Близко  подпускаю  к
сердцу, как поэтично выражалась моя бывшая жена. Неужели  снова  j'aime?
Сумасшествие!.."

***

   В милом подмосковном городке, куда они приехали, Еремин не раз бывал,
неплохо ориентировался. Но это  вовсе  не  обязательно  было  знать  его
спутнику.
   Старцев гнал на максимальной скорости, будто пытался уйти от погони.
   "Торопится? Времени в обрез? -  задавался  вопросами  следователь.  -
Можно подумать, что занимает важную государственную должность!  Впрочем,
у них своя государственность, свои законы, своя армия!"
   - Вчера, в ресторане, вы мне так и  не  сказали,  что  именно  у  вас
пропало.
   - Я и сегодня этого не сделаю, - был ответ.
   Еремин внимательно посмотрел на парня, по привычке прищурив глаз.
   "С кем только не приходилось иметь дело! Но с идиотом - впервые!"
   -  Что  же,  по-вашему,  я  должен  искать?   О   чем   расспрашивать
подозреваемых? О некоей штуковине? Безделушке?
   - Я вам  плачу,  а  ваше  дело  найти  похитителя.  Не  штуковину,  а
похитителя, - уточнил Старцев.
   - Короче, "пойди туда - не знаю куда, принеси то - не знаю что"?
   - Вроде того, - усмехнулся парень. И за остаток пути - ни слова.
   Они въехали во двор кирпичного пятиэтажного  дома.  Квартира  бабушки
располагалась на первом этаже. Еремин обратил внимание, что на окнах нет
решеток и дверь не бронированная.
   "И здесь он хранил уникальную коллекцию?  Верится  с  трудом.  Темнит
малыш. А зачем темнит?"
   Парень быстро справился с двумя замками и шагнул  внутрь.  Константин
последовал за ним.
   Квартира оказалась однокомнатной. Оба окна выходили во двор.
   Еремин проверил шпингалеты, хотя  понимал,  что  в  этом  нет  особой
нужды. На дворе лето, а старушка вполне могла оставить открытым окно,  а
сама уйти в магазин. Стариковская забывчивость - дело известное.
   - Сколько лет было бабушке? - поинтересовался он.
   - Семьдесят семь.
   - Не очень-то надежный страж для ваших сокровищ.
   - Это мое дело, - недовольно пробурчал Старцев.
   Убогая допотопная мебель источала запах старости и запущенности.
   Односпальная высокая кровать с панцирной сеткой и тронутыми ржавчиной
стальными спинками. На таких еще в детстве доводилось прыгать, изображая
акробата  на  батуте,  -  уже  тогда  подобные  реликвии  без  сожаления
отправлялись на помойку.
   Почерневший от  времени  буфет  предоставил  убежище  многочисленному
семейству  тарелок,  блюдечек  и  чашек   с   незатейливыми   советскими
орнаментами, а также всякого рода представителям советского кича.  Здесь
был и светящийся  в  темноте  белый  орел,  и  стеклянная  пепельница  с
молотобойцем-стахановцем, нарисованным на дне, и крохотный ночник в виде
Дворца  съездов.  Колченогий  шкаф  хранил  бабушкину  одежду,   усердно
сдобренную нафталином. На маленьком  круглом  столике  лежала  выцветшая
клеенка и стоял горшок с погибшей фиалкой, подставкой  которому  служила
какая-то пожелтевшая книга без переплета.
   "Небогато жила бабулька, - прокомментировал  про  себя  Еремин.  -  А
может, вся эта нищета - лишь для отвода глаз?"
   - Где же тут можно спрятать коллекцию? - задал он резонный вопрос.
   -