было. И машина  ее  не  стояла
под окном. Не попрощалась и записки не оставила.
   На кухне уже возилась кухарка. "Здорово вы все подъели с  Сашуней!  -
уязвила Зинаида Ивановна. - А я рассчитывала, что на завтрак останется".
Она ничего не заметила. Видно, Патя перед уходом вымыла посуду.
   В общем, ничто не давало повода для беспокойства. Сыну  я  обычно  не
докучал по утрам телячьими нежностями. И прошел на цыпочках мимо  дверей
его комнаты.
   При выезде из дома спросил охранников: "В  котором  часу  уехала  моя
дочь?" - "В семь". Я предупредил их, чтобы не вздумали  трепаться  о  ее
визите.
   А потом начались адовы муки. На  работу  позвонила  гувернантка  и  в
рыданиях  объяснила,  что  стряслось.  Это  было  до  такой  степени  не
правдоподобно, что в первый момент я решил, что меня разыгрывают.
   Я примчался домой и своими глазами убедился в происшедшем.  Я  помню,
что опустился на детский стульчик рядом с кроватью Саши  и  заплакал.  Я
все еще не понимал, как это случилось. Как это вообще могло быть!
   Меня отрезвила все та же гувернантка. Мы вдвоем оставались в детской,
и она протянула мне ладонь: "Вот это я  нашла  в  Сашиной  кровати".  На
ладони лежала серебряная цепочка с распятием. Ее подарил Морис  Фабр  на
крестины внучке. Патя  потом  укоротила  цепочку  так,  что  она  плотно
облегала шею. Видимо, от напряжения цепочка лопнула.
   Я спрятал ее в карман и сказал гувернантке: "Забудьте об  этом,  если
хотите жить!"
   Я оказался в безвыходной ситуации. И винил в ней только себя самого.
   Я  обратился  за   помощью   к   одному   высокопоставленному   лицу,
предупредив, что дело щекотливое. Он прислал частного детектива. Но  тот
слишком хорошо взялся за дело, что совсем не входило в мои планы. Патины
отпечатки пальцев обнаружили в спальне, в  детской,  на  бутылке  из-под
виски, выброшенной в окно. Я  свалил  все  на  горничную  и  поторопился
отправить ее к матери в Казахстан.
   Высокопоставленное  лицо  приехало  ко  мне  в  тот  же  день,  чтобы
высказать соболезнования. Я уединился с ним в кабинете и выложил все как
есть.  "Нет  безвыходных  положений"  -   это,   наверно,   девиз   всех
высокопоставленных лиц.
   Решено было подставить охранника. Отдать его на съедение  органам.  А
потом залечить в психушке.
   Наутро он  отстранил  от  следствия  частного  детектива.  Я  оплатил
расходы.
   Уходя от меня, высокопоставленное лицо поинтересовалось: "А жена  уже
знает?" Я покачал головой: "Не могу себе представить, как посмотрю ей  в
глаза.
   Она все поймет". - "И не представляй",  -  посоветовал  тот.  Этим  я
подписал смертный приговор Наде.
   Дочь  объявилась  после  того,  как  прочитала  в  газете  о   гибели
знаменитой балерины.
   Я ей ничего не сказал. Ее преступление - мое преступление.  Я  понял,
что мы связаны с ней больше чем родственными узами. Я только  вернул  ей
цепочку:
   "Ее нашла гувернантка  в  кровати  Саши".  Патя  поблагодарила  меня,
поцеловала в щеку, а  потом  поинтересовалась:  "А  эта  гувернантка  не
выдаст?" - "Я пригрозил ей смертью". - "Она красивая?" - "Да,  красивая.
Какое это имеет значение?" - "Дай мне  ее  адрес".  -  "Зачем?"  -  "Так
надо". Кто бы мог подумать, что она станет шантажировать несчастную моей
угрозой, брошенной в отчаянье?
   Постепенно, отойдя от похорон, я составил план  дальнейшей  жизни,  а
вернее, дальнейшего падения. Я решил бежать из России. Бежать  вместе  с
ней. У меня на Западе несколько счетов. Еще и внукам  хватило  бы  (Боже
праведный!). Мы должны были отправиться в кругосветное путешествие. И не
вернуться. Застрять где-нибудь в Латинской Америке.  Лучшее  убежище  на
все времена!
   Патя пришла в восторг от моего плана. Но мне необходимо было  уладить
все  дела.  Съездить  в  командировку  в  США.  Этим  она,   видимо,   и
воспользовалась, уверовав в свою безнаказанность и в наш исход.
   Нет, она не могла покончить с собой! Не могла! Это  глупо!  Я  в  тот
день вернулся из Америки. Она это знала. Я бы ее спас.  А  через  неделю
нас уже не было бы в России! Все бы уладилось! Все бы кончилось  хорошо,
если б не трагическая случайность!
   Как  видите,  мой  план  наполовину  осуществился.  Я  не   собираюсь
возвращаться. Нет.
   У меня в каюте хорошо. Ночью приходят Сашенька и Патя. Они во  что-то
играют и все время смеются. А наверху стонут гагары.  Вы  курите?  А  я,
пожалуй, закурю...

***

   Сергей Анатольевич достал пачку американских сигарет и с наслаждением
затянулся. Вид у него теперь был не такой  холеный,  как  четыре  месяца
назад. Он сильно сутулился. Неподвижность красивых серых глаз пугала.
   Антон Полежаев, которого Грызунов упорно называл  молодым  человеком,
хотя разница в возрасте была символической, сидя в  шезлонге  на  палубе
теплохода, молча разглядывал закатное небо.
   Они уже пробороздили Средиземное море,  обогнули  западное  побережье
Африки, побывали на Святой Елене и теперь направлялись  к  Американскому
континенту.
   Он навсегда забыл бы об идее с кругосветным путешествием, если бы  не
Еремин...
   После всех передряг они  как-то  завалились  в  его  любимое  кафе  и
просидели там весь вечер.
   - Собирайся-ка, дружок, в кругосветное, -  посоветовал  Костя.  -  На
этом теплоходе поплывет Грызунов.  И  сдается  мне,  мы  его  больше  не
увидим. А хотелось бы узнать конец истории.
   - Ты рехнулся? На какие шиши я поплыву?
   - Не прибедняйся! Англичане у тебя покупают пять романов. Как  раз  и
отметишь достойно.
   - Нет-нет! - протестовал Антон. - Мне надо садиться за новый роман. А
это плавание на полгода!
   - Не валяй дурака! Купи себе ноутбук и преспокойно пиши в каюте!
   - Боже мой! Кто мне советует писать  в  каюте!  Человек,  который  ни
черта не понимает в творчестве!
   Так они препирались битый  час,  пока  "железный  Еремин"  не  сломал
оборону противника.
   - Расскажи лучше, как идут дела, - попросил писатель. - Я слышал,  ты
получил наследство?
   - Да иди ты! - махнул рукой сыщик.
   Узнав  о  гибели  Элвиса,  он  распечатал  безымянный  конверт.   Это
оказалось завещание Старцева. На его  счету  оставалось  около  тридцати
тысяч долларов. Он завещал их конторе Еремина.
   - Элвис не дружил с законами. Без  печати  нотариуса  его  завещанием
можно лишь подтереться. Зато работенки  задал  напоследок.  Теперь  надо
искать наследников.
   - Эх! Невезучий ты парень!  -  потрепал  его  по  плечу  Полежаев.  -
Придется оказывать гуманитарную помощь.
   - Да иди ты! - снова махнул рукой Костя. - Как-нибудь без литераторов
управимся!  Только  под  ногами  мешаются!  Кстати,  Елизарыч  идет   на
поправку.
   Паниковал Престарелый  Родитель,  а  анализы  у  него  замечательные.
Постарался. Не подвел. Скоро выпишут.
   И уже на прощание храбрый сыщик, заикаясь от волнения, спросил:
   - Скажи, а у тебя серьезно было с Василиной?
   - Очень давно, Костя. И несерьезно. А что случилось?
   - Видишь ли, я сделал ей предложение...
   - Ну и?..
   - Она согласна. Только надо год подождать.  По  человеческим  законам
так полагается.
   - Я желаю вам счастья!
   - А тебе - попутного ветра!..

***

   Ветер содрал с белой  головы  Грызунова  бейсболку,  приобретенную  в
кейптаунском портовом магазине, и понес ее дальше по палубе.
   Антон не двинулся с места - его занимало лишь небесное.
   - Черт с ней! - проворчал Сергей Анатольевич. -  Самое  верное  -  не
вмешиваться в явления природы.
   Он  затушил   сигарету   и   пошел   прочь,   смешавшись   с   толпой
праздношатающихся.
   Писатель вскоре спустился в  каюту  и  долго  перечитывал  на  экране
ноутбука написанное за  два  месяца.  Работа  над  романом  продвигалась
тяжело. Он написал только треть.  И  до  сих  пор  не  представлял  себе
последней сцены. Обычно видел ее в самом начале работы. А тут - никак.
   "Завтра     причалим     в     Пуэрто-Мадрине.Раннее-раннее      утро
латиноамериканского  городка.  Человек  идет  по  пустынным   незнакомым
улицам.
   Просто так идет, наугад. И плачет".
   - Нет, писать в круизе - гиблое дело, - заключил Полежаев.  -  Еремин
идиот! А я трижды идиот, что согласился на это!
   Но причина его дурного настроения заключалась в другом. И даже  не  в
страшной исповеди Грызунова. Антон тосковал. Ему понадобилось уплыть  за
тридевять земель от дома, чтобы в полной мере ощутить свое  одиночество.
И ту огромную пустоту в душе, которая осталась после разлуки с Идой.
   Он выключил экран ноутбука. Порылся в дорожной сумке. Достал  блокнот
с телефонами. Из Порт-Саида он звонил маме. Из Порт-Элизабет  -  дочери.
Со Святой Елены - Еремину. Кому позвонить завтра из Пуэрто-Мадрине?
   Он знал, что в его блокноте нет ее телефона.  И  все-таки  открыл  на
букве "И". "Ида Багинская" -  было  выведено  крупным  корявым  почерком
Еремина.
   - Вот это настоящий друг!
   Он давно так не смеялся. Навзрыд.
   На палубу уже спустилась густая, беззвездная ночь. Ревели  волны.  Он
метался от кормы корабля  к  носу  и  кричал,  заглушая  волны:  "И-ида!
И-ида!" - пока чья-то сильная рука не схватила его за плечо.
   - Слушай, зачем кричишь: "Еда! Еда!"? Кушать хочешь? Пойдем выпьем!
   В ночи блестели большие, насмешливые кавказские глаза.  Они  обнялись
по-братски и спустились в бар.

***

   А наутро теплоход причалил в Пуэрто-Мадрине.
   Антона не интересовали больше  экзотические  красоты.  Спустившись  в
порт, он первым делом отыскал переговорный пункт...
   В Москве был поздний вечер. Автоответчик сообщил голосом Иды  телефон
на телестудии, по которому ее можно найти.
   - Кто ее спрашивает? - ответил бархатистый мужской голос. - Вообще-то
у нее съемки.
   "Тебя какой-то Полежаев!" - услышал он в трубке.
   - Ты? - раздалось через несколько секунд.
   - Я больше не могу без тебя!
   - Антон, милый! Неужели это правда? Откуда ты звонишь?
   - Из Пуэрто-Мадрине.
   - Что это?
   - Кажется, Аргентина. Посмотри на карте.
   - Боже! Куда тебя занесло!
   - Я люблю тебя! Я не могу больше! Слышишь?
   - Слышу, Антоша! Все слышу! Я брошу все! Брошу! Мне без  тебя  ничего
не надо! Слышишь? Ничего! Жди меня завтра в своем Мадрине! Я прилечу!
   Обязательно прилечу! Завтра!
   "Как же завтра? Как же завтра? Ведь у нее нет визы!  Господи,  о  чем
я?! Она же королева, а для королевы это пустяки!"
   Раннее-раннее  утро  латиноамериканского  городка.  Человек  идет  по
пустынным незнакомым улицам. Просто так идет, наугад. И плачет.