А где же сок, мороженое?"
- удивилась она. "Соком я не напилась бы,  поэтому  выпила  воды  из-под
крана. А мороженое мне нельзя. Хронический тонзиллит". - "Вот не думала,
что ты такая больная!" Я  постаралась  сделать  так,  чтобы  она  стояла
спиной к двери. Она как раз теребила в руках поясок от халата. Вышло все
довольно нелепо. Она почувствовала, как открывается дверь за ее  спиной.
И обернулась.
   Увидела Танцора и онемела. Только молча смотрела то на  него,  то  на
меня. "Не пугайся, Машенька, - попросила я, - все  сейчас  объясню".  Но
она не стала слушать моих дурацких объяснений, уже  разобралась,  что  к
чему. Вид у Роберта довольно зловещий. Она закричала и швырнула  в  него
тем, что оказалось под рукой. По иронии судьбы это был поясок от халата.
Им-то Роберт и воспользовался, хотя у него была приготовлена удавка. Все
произошло молниеносно. Мы уложили  ее  на  кровать.  "Иди  в  машину!  -
приказал Роберт. - А я тут все оботру". Я повиновалась, только  вставила
в пишущую машинку Саниной синопсис с ее отрывком.
   - Зачем?
   - Как зачем? Ведь  никто  -  ни  в  милиции,  ни  вы  с  Антоном,  ни
безмозглый Бадунков, ни этот умник коммерческий -  не  прорубал,  что  я
просто-напросто делаю мой роман, что все жертвы - это "братская  могила"
в прямом и переносном смысле! В конце концов мне пришлось ткнуть  Антона
носом!
   - Глупо было с твоей стороны! - бросил Полежаев.
   - Может быть, и глупо, только  ты  все  равно  ничего  не  понял!  Ты
постоянно хочешь казаться умнее своего героя, но у тебя  не  получается.
Автор не  должен  выставлять  себя  напоказ.  Его  дело  пятое!  Сиди  и
помалкивай! Пусть  читателю  кажется,  что  тебя  вовсе  нет!  Пусть  он
теряется в догадках, кто здесь герой, а кто - автор!
   Молчавшая до этого Ольга тихо  произнесла,  как  бы  беседуя  сама  с
собой:
   - Вот-вот, у нее на уме только герои романов!
   - Она делилась с тобой своими замыслами? - уцепился следователь.
   - Нет! Нет! - испугалась гувернантка.  -  Я  впервые  обо  всем  этом
слышу. Я тут ни при чем. Меня заставили! Я все расскажу...
   - Потом, - взял ее  за  руку  Костя,  -  потом  поговорим.  А  сейчас
успокойся.
   - Какие нежности! - засмеялась, глядя на них,  Патрисия.  -  А  между
прочим, товарищ милиционер,  ваша  козочка  у  меня  спрашивала  совета,
переспать ей с  вами  или  нет.  Переспи,  советовала  я,  отчего  ж  не
переспать? Мужчина видный!
   - Это когда же она успела?
   - В кинотеатре, когда вы с Антоном захотели пописать. Мы  тоже  даром
время не теряли.
   - Это правда? - спросил Еремин.
   Вместо ответа Ольга смущенно опустила голову.
   - Не будем отвлекаться! - повысил  голос  следователь,  чтобы  скрыть
свою растерянность. - Каким образом получилось, что поденщикам достались
именно те отрывки, которые вы наметили? Ведь распределением  синопсисов,
как я понял, занимались не вы.
   - Неужели непонятно? Я приводила к коммерческому людей в том порядке,
в каком хотела. А он тоже во всем любил порядок. Выдавал синопсисы не  с
конца, а с начала. Я контролировала весь процесс.
   - А где  же  пропадала  целые  сутки?  -  задал  свой  старый  вопрос
Полежаев. - Вряд ли это была тусовка. Ты пряталась от Бадункова?
   - Очень надо было! - хмыкнула она. - Я провела этот день с Робертом.
   Он ревновал  к  тебе.  Я  хотела  его  успокоить,  чтобы  не  выкинул
какую-нибудь глупость. Он выкинул целых две! Убил антиквара и  поехал  к
Василине. Он подозревал, что Шведенко рассказал о нем жене. Я  не  могла
его переубедить, хотя ежу понятно: знай  она,  кем  раньше  был  Роберт,
давно бы заявила в милицию, по крайней мере сообщила вам.
   - Он попросил вас позвонить Василине?
   - Да. Танцор не отличался фантазией. Она ведь не дура набитая,  чтобы
на ночь глядя бросаться в погоню за трупом! Сразу ясно - это ловушка.  Я
пыталась вдолбить этому идиоту, что он засыплется сам и  засыплет  меня,
но он здорово запаниковал, и я решила его успокоить. Роберта тоже  можно
понять.
   Столько работы у него не было давно. Нервы расшатались.
   - Ты так говоришь, будто твой Роберт занимался научной работой!  Тоже
мне физик-ядерщик!
   Патя оставила реплику Антона без внимания.
   - Вопросы еще будут, товарищ милиционер? Честно говоря, я устала.
   Может, сразу в наручники?
   - Ну что вы, дорогая Патрисия, мы дружески беседуем. - Еремин смотрел
приветливо, но она уже догадывалась, что таится за этой  приветливостью,
и предпочитала ей наручники. -  Мы  только-только  добрались  до  самого
важного. На мой взгляд!
   Он сделал паузу.
   Патрисия старалась не смотреть на него.
   Антон встал и отошел к окну. Ольга закурила последнюю сигарету, смяла
в кулаке пустую пачку, да так и сидела со стиснутым кулаком.
   - Оставим в покое гильотину и ваше  нерукотворное  произведение...  -
продолжал сыщик. - Поговорим о том, о ком упоминалось  вскользь.  Вы  им
пренебрегали. И в  то  же  время  пользовались  его  именем.  Иначе  как
объяснить сделку с антикваром и ваше присутствие в коммерческой фирме  в
субботу вечером,  где  вам  разрешалось  глазеть  в  окна,  вооружившись
биноклем? Я говорю, Патя, о вашем отце. О Сергее Анатольевиче Грызунове,
в доме которого два месяца назад было совершено страшное убийство...
   - Это Роберт! - крикнула она.
   Следователь покачал головой.
   - Танцор всегда действовал профессионально.  Заметал  следы.  Поэтому
мой эксперт ничего не нашел ни на  квартире  Шведенко,  ни  на  квартире
Лазарчук, ни на квартире Саниной. Там,  где  вы  действовали  без  него,
везде ваши отпечатки.
   Вы  были  очень  неосмотрительны  в  мелочах,  хоть  и  разрабатывали
грандиозные проекты.
   - Все.  Надоело.  Я  хочу  танцевать!  -  заявила  она  неожиданно  и
бросилась в соседнюю комнату.
   - Куда вы? - встрепенулся Еремин.
   - Не бойтесь, я не выброшусь в окно. Всего-навсего включу музыку.  Вы
любите Адамо?
   В соседней комнате действительно зазвучала музыка.  Она  включила  на
полную громкость.
   Вернулась в комнату шатающейся походкой, с натянутой улыбкой.
   - Вы будете танцевать?
   Ей никто не ответил.
   - Как хотите! - пожала она плечами.
   Подняла с пола  свой  рюкзачок,  прижала  его  к  груди  и  принялась
кружиться по комнате. Это был полупьяный танец. Она постоянно обо что-то
стукалась. Она напомнила Полежаеву умирающую пчелу, которую он видел  на
лужайке Измайловского парка в тот самый день, когда встретил Патю.
   - А знаете, товарищ милиционер, о чем поется в этой песне? Ах да,  вы
ведь  не  понимаете!  "Я  люблю,  когда  нас  дразнит  ветер,  -  начала
декламировать  она,  -  когда  он  играет  в  твоих  волосах,  когда  ты
изображаешь балерину, подражая грациозным па..."
   - Вы, наверное, с детства любили  изображать  балерину,  -  догадался
следователь. - Ведь ради балерины отец бросил вас с матерью...
   - Ни слова больше! - закричала девушка.
   В руке у нее был пистолет.
   - Зря. - Еремин сохранял спокойствие.
   - К окну! - приказала Патрисия.
   Теперь оба приятеля оказались у окна.
   - Это мой "ТТ", -  узнал  свой  пистолет  Полежаев.  -  Он  лежал  на
антресолях!
   - Но вот уже два дня лежит в моем рюкзаке.
   - Он не заряжен! - усмехнулся писатель.
   - Неужели? - в свою очередь усмехнулась Патя  и  выстрелила  в  центр
стеклянного стола.
   Остававшаяся за столом Ольга вскрикнула и закрыла голову руками.
   Столешница пошла трещинами.
   - Как вы  понимаете,  мне  нечего  терять!  Но  взять  просто  так  и
продырявить вас - неинтересно, если только вы сами не захотите.  Поэтому
советую оставаться на своих местах. Эй,  подруга!  -  похлопала  она  по
плечу остолбеневшую гувернантку. - Хватит  рассиживаться!  Сделай  дядям
ручкой и поедем!
   - Я хочу остаться, - еле выдавила из себя Ольга.
   - Оставьте ее, - попросил Константин. - Вы пьяны.  Чего  доброго,  не
доедете!
   - Ей безопаснее будет со мной! Танцы кончились, господа!
   - Сделайте что-нибудь! - взмолилась Ольга.
   Антон рванулся вперед,  но  Еремин  железной  хваткой  остановил  его
гуманный порыв.
   Небо уже просветлело, а высотки все еще горели  вдалеке.  Праздничная
московская ночь плавно переходила в праздничное утро.
   Заревел мотор  джипа  "вранглер"  розово-черной  расцветки,  навсегда
уносящегося из жизни Антона.
   - Что, так  и  будем  стоять?!  -  крикнул  он  Косте,  вцепившись  в
подоконник.
   - Что предлагаешь? Поймать такси? Вызвать милицию?
   Следователь опустился в кресло и закурил.
   - Хотя бы милицию, - неуверенно произнес Полежаев.
   - Отец ее все равно отмажет. А сядет  овечка  Оля.  Ей  припишут  все
смертные грехи. Я не могу так поступить с женщиной хотя бы  потому,  что
несколько часов назад делил с ней постель.
   Антон уселся напротив и провел рукой по трещинам столешницы.
   - Что же делать?
   - Спать. Сон - самый мудрый советчик. Иди  ложись,  а  я  подремлю  в
кресле.
   Костя закрыл глаза и  тут  же  засопел.  Писатель  еще  долго  гладил
погибшую столешницу и рассматривал остатки пиршества. Потом  поплелся  в
спальню...
   Их разбудил телефонный звонок. Первым к трубке поспел Еремин.
   Он услышал душераздирающие всхлипы, и медленный голос (или это со сна
все казалось медленным и тихим?) проговорил:
   - Это Катрин. Патя разбилась. Нет больше моей Пати...
   - Она была одна?
   - Обе разбились. Все разбилось. Все разбилось.
   - ...Сейчас!..

Два месяца спустя

   Не знаю, с чего начать. В голове - морской прибой и стоны гагар.
   Впрочем, они, наверно, не стонут. Это больше человеку  свойственно  -
стонать.
   Я выслушал вчера историю и всю ночь стонал, а  сегодня  мне  кажется,
что все это  вы  придумали  специально,  чтобы  расстроить  меня.  Чтобы
стонал.
   Не  могла  она  столько  натворить.  Наговорила  на  себя.   Ей-богу,
наговорила!
   Да что я, в самом деле? Разве не понимаю, откуда все?
   Начну, так и быть. Сколько можно метаться, бредить, скулить?  Зла  вы
мне все равно причинить не сможете.  Разве  только  сбросите  в  морскую
пучину.
   Только разве это зло?
   Я женился довольно поздно. В двадцать семь лет. Ей было девятнадцать.
   Красивая, обаятельная француженка. Училась в Москве. Мои родители нас
обеспечили всем. Не буду говорить, кем был мой отец. Сами догадываетесь.
На дворе был махровый застой.
   Я привык к разгульной жизни. Кати ходила с  животом,  а  я  бегал  по
девкам. Короче, плевал на все. Наверно, не любил. Она, бедная, страдала,
ревела ночами и все такое.
   Потом, когда уже дочка немного подросла, заявила: "Ты  гуляешь,  и  я
буду гулять!" Не  знаю,  то  ли  я  извращенец  какой,  только  это  мне
понравилось.
   Своих любовников в отместку мне она водила прямо в дом. Я прорубил  в
стене глазок и с удовольствием наблюдал за ее кувырканиями. Когда  мужик
уходил, я сам набрасывался на Кати. Не мог устоять.
   Так мы жили, называя это свободной любовью,  и  совсем  не  думали  о
третьем существе, живущем с нами под одной  крышей.  Считали,  что  Патя
маленькая, ничего не понимает. Какое заблуждение! У ребенка есть  глаза,
уши и мозг, впитывающий и обрабатывающий все увиденное и услышанное.
   Однажды Кати уехала к отцу в Париж и оставила со мной девочку. Ей уже
было десять. Ночью я привел в дом женщину. Патя  уже  спала.  Во  всяком
случае, я так считал.
   Мы выпили, стали кувыркаться и все такое. И в один прекрасный момент,
когда я лежал на спине, а девица извивалась над моим  пахом,  я  обратил
внимание на глазок, который сам же выдолбил в стене.  Я  понял,  что  за
нами наблюдают. Но это не остановило меня, а только возбудило.
   На следующий день я никого не привел. Накупил всяких сладостей. Делал
это бессознательно. Думал, порадую дочку. Только порадую. А теперь точно
знаю: для соблазна все! Для соблазна! Животные мы, как ни поверни!
   Ужинали при свечах. Говорили исключительно  по-французски.  "Папа,  с
какого глаза ресничка упала?" - "С правого". -  "Загадывай  желание!"  -
"Чтобы ты поскорее выросла и была красавицей  из  красавиц!"  -  "Я  уже
красавица!" - обиженно заявила она. - "Ну да! Ну да! - оправдывался я. -
Конечно, красавица, только маленькая еще!" - "И вовсе не  маленькая!"  -
задиралась Патя.
   Демонстративно вышла из-за стола и отправилась  в  ванную.  Принимала
там душ. Позвала меня потереть спину. Обычно это делала Кати.
   Она попросила, чтобы я потер без мочалки. "Мочалка колючая! Ну ее!" Я
потер ей не только спину. Она извивалась, дрожала, как  взрослая.  Я  не
мог на это равнодушно смотреть. Тут же в ванной и взял ее.
   Когда вернулась жена, наша  жизнь  превратилась  в  ад.  Дочь  начала
устраивать сцены, ревновать меня к матери. Просто-напросто не давала нам
с Катрин уединиться. Я перестал водить в дом других женщин,  потому  что
Патя обещала облить соляной кислотой любую, с кем я лягу в постель.  Вот
такие детские фантазии.
   Кати же продолжала совершенствоваться  в  искусстве  секса.  Дочь  ей
никак не препятствовала. Это меня задевало. Я  стал  исчезать  из  дома.
Проводил время  у  подруг.  Всякое  мое  возвращение  из  таких  загулов
сопровождалось истериками и драками  -  Патя  набрасывалась  на  меня  с
кулаками, норовила выцарапать мне глаза.
   Точь-в-точь как ревнивая жена. А жену это лишь забавляло.  "Так  ему!
Так ему, похотливому самцу!" - со смехом подначивала она.
   Я видел, как дочка страдает. Но не мог же я, в  самом  деле,  открыто
начать  жить  с  маленькой   девочкой.   Катрин,   конечно,   обо   всем
догадывалась. Но молчала.
   Так продолжалось около двух лет. Я жил и с  женой,  и  с  дочерью,  и
уходил к подругам.
   Мне стукнуло тридцать восемь, когда я впервые задумался над тем,  как
я живу и все такое. Тогда же я встретил  Надю.  Она  уже  была  довольно
известной балериной.  Знакомство  вышло  нелепое.  Мы  с  ней  попали  в
дорожно-транспортное происшествие. Надо сказать,  что  Надя  неаккуратно
водила машину. Часто оказывалась в какой-нибудь неприятной ситуации.  На
этот раз резко, неожиданно  затормозила,  и  я  ткнулся  бампером  в  ее
багажник. Скорость была минимальная, поэтому ничего серьезного, но  я  в
тот день был на взводе и вылез  из  своей  тачки  с  единственной  целью
смешать неумеху с грязью.
   Выслушав  мои  ругательства,  девушка  улыбнулась  и  протянула   мне
какую-то открытку. "Что это?" - не понял я. "У меня, к сожалению, нет  с
собой денег, - призналась она. - Это  контрамарка  на  мой  спектакль  в
Большом. Приходите. Там поговорим. А сейчас я опаздываю  на  репетицию".
Она села в машину и поехала, а я как идиот помахал ей вслед открыткой. Я
пришел на спектакль с огромным букетом цветов, потому что девушка не шла
из головы несколько дней. Она приняла меня в своей гримуборной, хотя еле
держалась на ногах. Я пригласил ее в ресторан.
   "Балерин очень выгодно водить в рестораны!" - засмеялась она,  но  не
отказала.
   Я стал бегать на ее спектакли, хотя раньше был равнодушен к балету, а
сами балерины казались мне манерными дистрофичками.
   Я влюбился. Впервые в  жизни  я  не  хотел  никого  видеть,  слышать,
осязать, кроме нее.
   Кати довольно спокойно отнеслась к моему уходу. В последние годы  она
меня только терпела. А вот с Патей пришлось помучиться.  Ее  положили  в
больницу с нервным заболеванием.
   При разводе я оставил им свою квартиру  на  Патриарших  и  загородный
дом.
   Сам перебрался к Наде. Я сделал так,  чтобы  они  обе  ни  в  чем  не
нуждались. И чтобы ко мне не имели никаких претензий. И еще чтобы ни при
каких обстоятельствах не возникали у меня на горизонте.
   Я  решил  покончить  с  разгульной  жизнью.  И  возраст,   и   любовь
способствовали этому. Я хотел обыкновенного семейного счастья. И  я  его
получил.
   Меня  предостерегали  родственники,  что,  женившись   на   балерине,
приобрету массу проблем. Постоянные гастроли, навязчивые поклонники,  да
к тому же не захочет иметь детей, чтобы не повредить карьере.
   Эти карканья не сбылись.  Надя  подарила  мне  ребенка.  Ради  нашего
счастья она готова была пожертвовать  карьерой.  В  конце  концов  ничем
жертвовать не пришлось.  Она  вернулась  в  балет.  Быстро  восстановила
форму. А у  Сашеньки  была  нянька.  Потом  гувернантка.  Вас,  наверно,
интересует, молодой  человек,  знала  ли  Надя  о  моей  прошлой  жизни?
Конечно, знала. Рассказал все, как на исповеди,  еще  до  свадьбы.  Одно
только утаил - о своих отношениях с дочерью рассказывать побоялся.
   "Почему ты никогда не повидаешься с  дочкой?  -  спрашивала  Надя.  -
Думаешь, мне будет неприятно? Я как-нибудь переживу. Ведь ты ее не видел
столько времени! Разве так можно?"
   Что я мог ответить? Я любил Патю. И страдал без нее. И  пытался  себя
уговорить, что моя  любовь,  мои  страдания  -  это  все-таки  отцовские
чувства. И в то же время опасался встречаться с ней.
   Но свидеться пришлось. Кому-то  угодно  было  все  повернуть  вспять,
чтобы рухнуло мое счастье.
   Это случилось примерно за неделю до трагедии. Патя пришла ко  мне  на
работу. Секретарша доложила: "К вам красивая девушка". Да,  мое  желание
сбылось, дочь стала красавицей  из  красавиц.  "Здравствуй,  папа!"  Она
стояла на пороге  кабинета,  не  смея  сделать  шаг,  наблюдая  за  моей
реакцией.
   Что я мог предпринять в этот момент? Выгнать ее?
   Я растерялся. Я был рад, что наконец увидел ее. И сразу испугался.
   "Выпьем за встречу?" - предложила дочь. Она принесла с собой  бутылку
виски. И мы пили его неразбавленным, смеясь и плача от счастья.
   "Как мама?" - спросил  я.  "Ай,  -  махнула  она  рукой.  -  Ездит  в
инвалидном кресле. Парализованы ноги".
   В тот миг подумалось: "Катрин расплачивается за свои грехи!"
   Патрисия пришла в самом конце рабочего дня. Надо было ехать домой.
   Сашка остался на попечении гувернантки. Надя уехала  на  гастроли  по
Европе. И любая моя задержка на работе выходила  гувернантке  боком,  но
она всегда меня дожидалась.
   Я позвонил ей только в первом часу ночи - предупредить, что задержусь
до утра. Она уже спала.
   Вот так я сорвался впервые за шесть лет верной супружеской жизни.  И,
как алкоголика, некогда завязавшего, но случайно  испробовавшего  зелье,
меня понесло.
   Патя позвонила на следующей неделе. Я каждый день ждал ее звонка. Она
сказала, что ужасно соскучилась и хочет меня  видеть.  Я  объяснил,  как
добраться до моего загородного дома,  но  попросил  приехать  не  раньше
десяти вечера. Я  рассчитывал  до  ее  приезда  спровадить  гувернантку.
Лишние   свидетели   мне   были   ни    к    чему.    Достаточно    двух
оболтусов-охранников.
   "До вечера! - поцеловал я трубку и добавил:
   - Познакомлю тебя с сыном".
   Она прибыла в половине одиннадцатого.  Я  видел,  с  каким  интересом
охранники изучали розово-черный джип и его молоденькую хозяйку. В первый
момент мне стало не по себе, но Патя называла меня папой,  а  жена  сама
советовала повидаться с дочкой. Так что в конце концов я успокоился.
   Мы ужинали втроем. При свечах. Сашка был, кажется,  потрясен,  что  у
него объявилась сестра.  Они  быстро  нашли  общий  язык,  и  Патя  даже
забросила меня, чтобы поиграть с братиком. "Ему пора спать",  -  настоял
я. Сашка ушел в детскую, а мы уединились  в  супружеской  спальне.  Патя
много пила и курила. И довольно громко выражала свои чувства. Раньше  за
ней это не водилось. (О Господи! Что я болтаю! Когда  раньше?  В  десять
лет?) В общем,  она  переусердствовала.  В  один  из  самых  критических
моментов на пороге спальни возник мой сын.
   "Мне страшно, папа!" - "Иди спать!" - крикнул распаленный папа. Сашка
потер кулачками глаза и, захныкав, побежал к себе.
   "Он все понял, - усмехнулась Патрисия, - и расскажет твоей  жене".  -
"Ни черта он не понял! И завтра же все забудет!" - "Я в его возрасте уже
все понимала". Она встала и надела мой халат. "Ты куда?" -  "Пойду  спою
братику колыбельную".
   Она ушла, а я тут же уснул...
   Меня разбудил будильник. Пати нигде не