личной жизни?
   - Извини, - пробурчал Константин. Он видел, какой болью отозвались  в
душе Антона названные им имя и фамилия.
   - Я встретил ее в "Иллюзионе"... - приступил к рассказу Полежаев.
   "Все дороги ведут в "Иллюзион"..." Еремин тут же вспомнил, что  и  он
назначил там встречу Ольге.
   Вопреки обещаниям, данным Пате, Антон рассказал о  ней  все,  опустив
лишь некоторые интимные подробности, решив, что о таких вещах, как песня
Адамо и "Болеро" Равеля, следователю знать необязательно.
   - Что скажешь, Престарелый? - обратился тот к задремавшему эксперту.
   Едва разлепив веки, Елизарыч предложил:
   - Надо бы пощупать эту девочку!
   - В твои-то годы? - рассмеялся Костя.
   - Тьфу ты! - плюнул старик и разъяснил:
   - Проверить, та ли она, за кого себя выдает.
   - А мне кажется, что  с  ней  как  раз  все  в  порядке,  -  возразил
детектив. - А вот мамаша ейная - очень даже  подозрительная  особа!  Она
звала тебя в гости, Антон?
   - Да. И, как мне показалось, была бы не  против,  чтобы  я  нанес  ей
визит отдельно от дочери.
   - Вот так мы и поступим. Если женщина просит...
   - Что ты имеешь в виду?
   - Мы поедем к ней вместе. И  прихватим  с  собой  эти  погремушки.  -
Еремин указал на ручки от комода. - Должна ведь ее заинтересовать голова
предка, хоть и дубовая? Заодно снимем пальчики!
   -  В  пальчиках  заключена  суть  бытия!  -  пробормотал   полусонный
Елизарыч.
   - Ты что, рехнулся, Костик! Она же  в  инвалидной  коляске!  При  чем
здесь пальчики?
   -  Не  учи  ученого!  Я  на  своем  веку  знаешь  сколько   инвалидов
перевидал?
   Чего они только не вытворяли! Попробуй с ней уговориться на  вторник.
Обо мне скажи,  что  есть  у  тебя  друг,  который  интересуется  эпохой
Термидора, и, в частности, ее предком. А своей невесте,  пожалуйста,  ни
слова! Сможешь так?
   - Попробую.
   - Знаю вас, писателей! Народ болтливый!
   - Всех ты знаешь, Костян, - инвалидов, писателей...
   Он не докончил фразы, потому что в дверь позвонили.
   - Вот и муровцы-тимуровцы пожаловали!

***

   Остаток ночи Антон провел  на  Патриарших  в  пятикомнатной  квартире
Патрисии Фабр.
   Осматривать жилище невесты у него не было сил.
   - Сам не знаю, зачем тебя  побеспокоил?  Просто  хотел  увидеть.  Так
трудно одному. Особенно после того как появилась ты. Может, это мираж...
   - Нет-нет, это не мираж!
   Он устроился в кресле, а она сидела у его ног и целовала ему ладони.
   - Я выжат окончательно...
   - Маме ты очень понравился.
   - С чего ты взяла?
   - Она мне звонила.  Просто  в  восторге  от  тебя.  Хочет,  чтобы  мы
поскорее поженились. Как можно скорее. Слышишь?
   - Куда торопиться?
   - Мы поедем в свадебное путешествие. В круиз. На полгода.
   - Разве такие бывают?
   - Еще как бывают! Называется "Вокруг света"!  Здесь  -  зима,  а  нам
наплевать! Мы плывем вдоль  побережья  Латинской  Америки  -  Венесуэла,
Колумбия, Перу...
   - Здорово... Только бы сначала выспаться!
   - Миленький, я тебя мучаю! Ложись в постель. Можешь даже не мыться.
   Пойдем, я тебя уложу!
   - Какая ты добрая...
   Едва  он  коснулся  лицом   подушки,   как   все   куда-то   поплыло,
растворилось, обернувшись  тишиной.  Он  увидел  себя  внутри  огромного
стеклянного куба, ромбом нависшего  над  землей,  уходящего  вершиной  в
облака. Куб медленно парил над  пшеничным  полем,  и  Антон  видел,  как
волнуются под ним колосья, но ничего не слышал, потому что был в стекле,
потому что был стеклом.
   - Ты уже спишь? - Она хихикнула.
   Он представил, какие у нее при этом по-детски  удивленные  глаза.  Ее
глаза. Увидеть и умереть! Так обычно говорят о Париже.
   "Да что я, в самом деле? Совсем раскис! Не могу еще раз  заглянуть  в
ее глаза? Увижу и усну!"
   Он заставил себя проснуться.
   Патя лежала рядом с открытыми глазами и смотрела в потолок.  Он  тоже
посмотрел туда.
   В потолок был вмонтирован большой экран телевизора. Он не  знал,  что
бывают такие огромные!
   Заиграла музыка. Позывные передачи. Теперь он слышал прекрасно.
   Спросонья показалось: специально заманили сюда, ведь он три  года  не
смотрел телевизор! Даже не видел ту программу, где было интервью с  ним!
Нет! Не надо!
   Не надо! Он знает, что это позывные ее  передачи!  Она  ему  когда-то
говорила, даже напевала эту мелодию!
   Но было поздно звать на помощь. Да он  и  не  звал,  просто  лежал  с
расширенными в ужасе зрачками, как Болконский на  Аустерлицком  поле,  и
глядел в потолок.
   - Ида Багинская приветствует вас!
   Родное, полузабытое лицо. Улыбка, какой нет больше ни у кого! А глаза
при этом печальные. Несчастливые какие-то глаза!  Но  почему?  Ведь  она
добилась всего по полной программе! В массовку ее никто  не  затер!  Она
стала звездой!
   Покорила столицу, страну!  Миллионы  мужиков  сидят  сейчас  у  своих
ящиков и мысленно обладают ею! В чем же  дело?  Ах  да,  один  маленький
пунктик не выполнен.
   Он не стал ее мужем... А тогда...

***

   ...Дым рассеялся. Ида подобрала с пола розы. Ушла с ними на кухню.
   Он сидел, не сняв даже  ватника,  старого  китайского  ватника  цвета
квашеной  капусты,  выцветшего  знамени  эпохи   экспедиторства.   Антон
безропотно ожидал приговора.
   Почему-то в этой насквозь прокуренной комнате ему сделалось легче.
   Мозг заработал стремительно.
   "Обратного  пути  нет!  Если  прогонит,  до   набережной   как-нибудь
доберусь!"
   И  тут  вдруг  до  него  дошло,  что  река  скована  льдом.   И   это
обстоятельство огорчило бывшего экспедитора.
   Она  вернулась  с  трехлитровой  банкой,  наполненной  водой.   Молча
поставила ее на пол возле узкого продавленного диванчика, который должен
был служить им брачным ложем.
   Она снова сунула в рот сигарету и чиркнула спичкой.
   - Раздевайся! -  приказала  королева.  -  Переночуешь  как-нибудь.  А
завтра поедешь домой, к Маргарите!
   Он помотал опущенной головой.
   - Ты трус! Я не хочу жить с трусом! Я не хочу больше страдать!
   - Я пойду, - прохрипел Антон.
   - Куда ты пойдешь?
   - У меня есть в Москве родственник, - внезапно вспомнил  он  Костяна,
двоюродного брата Марго.
   Он поднялся и побрел к двери.
   - Стой! - крикнула Ида. - Ты никуда не уйдешь.
   Она вцепилась в его ватник. Он не остановился. Поволок ее за собой.
   - Пусти! Я сам не хочу с тобой жить! Вы  мне  обе  осточертели!  Одна
ставит условия, другая...
   - Ах, я для тебя другая? Всего лишь  другая!  -  Она  стиснула  зубы,
чтобы не разрыдаться.
   Они стояли возле двери. Он не решался  дернуть  на  себя  ручку.  Она
смотрела с ненавистью. Он слышал, как за дверью бурлит жизнь коммуналки.
А здесь царствует смерть. Его, оказывается, похоронили. И завтра в гробу
доставят обратно. Прощай, Сретенка! Прощай, королева!
   - У тебя ничего нет от температуры? -  спокойно,  как  ему  казалось,
попросил Антон. - В голове какая-то муть...
   Ее взгляд потеплел. Начала дергаться верхняя губа.
   - Ты останешься?..
   Он взял ее под локотки и притянул к себе.
   - Останусь, Идочка! Конечно, останусь. Я ведь к тебе приехал!
   Навсегда!..
   Тут она дала волю слезам, порываясь разорвать в клочья его  нищенскую
одежонку, но Антон, несмотря на слабость в  теле,  крепко  держал  ее  в
объятьях и без конца целовал мокрые от слез глаза.
   Уже в постели она спросила:
   - Ты опоздал на поезд?
   - Ида, милая моя, я больше никогда не буду оправдываться. Ладно?
   - Хорошо...
   На следующий день она притащила откуда-то старую механическую машинку
и сказала:
   - Вот твоя коза!
   Он не стал дожидаться выздоровления,  в  тот  же  вечер  написал  три
страницы и показал ей.
   Ида схватилась за голову.
   - Ты - болван! Зачем ты пишешь о деревне? Ты там никогда  не  был!  И
этот старикан. Как он  у  тебя  говорит?  Так  говорили  в  деревнях  до
революции!
   - Что же делать? - опустил он голову.
   -  Писать  детектив!  Городской  детектив!  Про  деревню  никому   не
интересно! И начинать с трупа! А  не  с  полоумного  старика!  Иначе  не
продашь!
   - Я не могу с трупа...
   - Почему?
   - Я не могу убивать...
   - Ну что за детский сад?  -  всплеснула  она  руками.  -  На  бумаге,
Антошечка! На бумаге, милый мой!
   - Может, кража какая-нибудь...
   - Не продашь! Пусть похитят ребенка! - подсказала Ида.
   На похищение ребенка он согласился.
   Она  устроилась  на  телевидение  ассистентом   режиссера.   Получала
мизерную зарплату. Это был единственный их доход. Половина  его  уходила
на оплату комнаты. На остальную половину покупались макаронные  изделия,
супы в пакетах, крупа и  картошка.  Питались  два  раза  в  день.  Какое
удовольствие доставлял им процесс поглощения пищи!
   Они не отказывали себе и в других радостях жизни.
   Королева  любила,  удивлять.  Облеклась  как-то  в  испанский  наряд,
раздобытый в костюмерной Останкина для каких-то  съемок.  Намазала  губы
ярко-красной помадой. Вставила в  свои  смоляные  волосы  увядшую  розу.
Завела кассету с "Изабеллой Севильяной". И выдала  ему  такой  фламенко,
что Полежаев сидел с открытым ртом.
   - Я не знал, что ты...
   - Ты забыл, что я актриса?
   - Ты - Великая актриса!
   А Великая актриса скинула  казенную  одежду,  оставшись  в  туфлях  и
колготках, надетых на голое  тело.  Подошла  вплотную  и  опустилась  на
колени.  Он  только  видел,  как  она  закатила  глаза  и  как  медленно
приоткрылись губы в яркой помаде. И снова бешено тикал будильник.  А  за
окном - внезапная оттепель. А роман шел туго.
   - Помоги мне! - умоляла Ида. - Ты видишь, я выбиваюсь из сил на  этой
чертовой телестудии! Пиши быстрей! Быстрей!
   Он просиживал за машинкой по пятнадцать часов в  сутки,  иногда  клал
отяжелевшую голову прямо на клавиатуру, отключался на  полчаса  и  снова
принимался остервенело бить по клавишам, из-под которых уже  вылетали  и
трупы, и изнасилованные девицы, и расстрелянные дети!
   Когда хозяйка комнаты подняла цену за съем,  перешли  на  одноразовое
питание.
   - Я не могу работать, когда в животе  бурчит!  -  начиналась  у  него
истерика.
   - Не стони, прошу тебя! Мне еще хуже, я все время на людях!
   - Ты можешь бесплатно питаться.
   - Не могу. Все поймут, что я голодаю. Ведь раньше я этой дотацией  не
пользовалась!
   Это была королева. Настоящая королева. Она могла умереть с голоду, но
никто бы не догадался об истинной причине смерти.
   Однажды она принесла ему с кухни сухарь.
   - Ешь! Набирайся сил!
   - Где ты его взяла?
   - Украла у старухи Капитоновны, - запросто ответила Ида.
   - Украла? Вот так дела! Королева - воровка!
   - У нее полный холодильник жратвы. Внук каждую  неделю  привозит.  Не
обеднеет от одного сухарика. Для кого-то ведь она их сушит?
   Они тихо посмеялись, постановив, что Капитоновна сушит  сухарики  для
них. А потом, поделив его  пополам,  грызли  и  плакали  от  бессилия  и
беспомощности.
   Эти   изнурительные,   полуголодные,   безумно-сексуальные    месяцы,
проведенные на Сретенке, были самыми счастливыми в его жизни.
   Он закончил роман и отдал его сразу в  два  издательства.  Потянулись
судорожные дни ожидания. Ответ он получил  через  две  недели.  В  обоих
издательствах отказ.
   Ида была права. Издателям, как прожорливым гиенам, нужен был  труп  с
самого начала, а  жевать  до  середины  романа  кашу,  не  приправленную
мертвечиной, они не хотели!
   Он попробовал счастья еще в двух издательствах. И снова  сел  на  две
недели в камеру изнурительного ожидания.
   Ида тоже пребывала в волнении. Она проталкивала на телевидении проект
своей авторской программы и в случае успеха становилась ее режиссером  и
ведущей. Все зависело от какого-то начальника, которого она называла  не
иначе как Дерьмо Иваныч. Королева не гнушалась никакими  средствами  для
достижения цели своей жизни. Впереди замаячили деньги и слава. Она плела
интриги вокруг Дерьма Иваныча, медленно,  но  верно  продвигаясь  к  его
недосягаемости. В  сущности,  она  была  девчонкой  с  улицы,  несколько
месяцев  проработавшей  ассистенткой,  и,  двигая  эту   сверхотлаженную
махину, могла попросту свернуть себе шею.
   В тот роковой день ему позвонили из издательства, сказали, что  роман
понравился, и попросили приехать. Ида работала, и  ему  не  с  кем  было
поделиться радостью.
   Он  не  рассчитывал,  что  заплатят  много,  но  предложенная   сумма
оказалась просто грабительской. Горло сдавило от обиды.  Неужели  такова
цена каторжным месяцам?
   Антон стал  торговаться,  как  на  базаре,  рискуя  быть  выброшенным
обратно на улицу. Он видел, как лицо директора издательства  напряглось.
Тот сомневался. Конкуренция на рынке детективной прозы велика.  От  кого
больше пованивает мертвечиной, тот и в цене. От полежаевского романа  не
сильно воняло.
   - Хорошо, - мило улыбнулся директор, совсем не похожий на  злодея.  -
Еще пятьсот долларов. Вы поймите правильно, молодой человек, я рискую...
   Сделка состоялась. Он возвращался счастливым. Еле допер  до  подъезда
сумку с продуктами. Не забыл купить цветы для Иды. Она верила в него,  и
он оправдал ее надежды. С директором издательства они подписали  договор
на следующий роман. Процесс пошел. Они больше не будут голодать!
   Он прождал ее весь день и весь вечер, не прикоснувшись  к  еде.  Надо
быть достойным королевы!
   Она  часто  приходила  поздно,  но  в  первом  часу  ночи  он   начал
беспокоиться. Позвонил на телестудию. Никто не ответил.
   Не знал, что и думать. Ходил из угла в угол. Свет не  включал,  время
от времени всматриваясь в черный проем окна.
   В третьем часу он лепетал себе под  нос  девиз  английского  писателя
Пристли: "...иди к столу, какое бы ни  было  у  тебя  настроение,  прими
холодный вызов бумаги и пиши".
   Он включил настольную лампу. Сел за машинку.
   "Она мне опять изменила. На этот раз я поклялся, что убью!" - так  он
начал свой второй роман.
   Ида позвонила в пять часов утра.
   - Не волнуйся. Сейчас приеду, - пообещала она измученным голосом.
   - Где ты? Я возьму такси! - крикнул  он  в  трубку.  -  У  меня  есть
деньги! Я получил!
   - Ничего не надо.
   Она едва ворочала языком и никак не отреагировала на его сообщение  о
деньгах. Только повторяла:
   - Не волнуйся! Не волнуйся!
   - Ида, ты пьяная! - догадался он.  -  Скажи,  где  ты  находишься?  Я
приеду!
   - Меня привезут! - Она повесила трубку.
   Вошла, не глядя на него. Сбросила  на  пол  старенькую,  потертую  на
локтях вельветовую куртку. Посмотрела на банку с цветами. Ухмыльнулась.
   - Опять цветы?
   - Для тебя...
   - Выкинь их в помойное ведро!
   - Что случилось?
   Она оставила его вопрос без ответа. Пошла принимать душ.
   Они сидели по краям маленького полуразвалившегося столика,  покрытого
выцветшей хозяйской клеенкой. Они сидели, вжавшись в дерматиновые спинки
стульев.
   Ида, закутавшись в халат, закинув ногу  на  ногу,  курила.  Это  была
обычная поза королевы. Вот только руки сегодня дрожали.
   - Я продал роман.
   - Молодец.
   - Вот деньги...
   Он придвинул к ней худенькую пачку долларов.
   - Оставь их себе.
   Пачка долларов поплыла обратно.
   - Ты меня полгода содержала.
   - Красиво звучит.
   - Я не понимаю...
   - Что тут понимать? - Она задрала подбородок и презрительно  опустила
ресницы.
   Напротив стоял сервант с разбитым  зеркалом.  Ее  прежняя  постоянная
маска была безжалостно разрезана паутиной его осколков.
   - Пришлось переспать с Дерьмом Иванычем. Накачалась водкой, чтобы  не
так противно... Иначе никак! С мужиков он берет деньгами, а баб трахает.
Лучше бы, конечно, наоборот. Но он,  к  сожалению,  не  гомик!..  Антон,
прошу тебя! Не надо!
   Он сидел, запрокинув голову к потолку, и задыхался...
   Их тесное ложе стало еще тесней. Они старались не касаться друг друга
телами.
   - Знаешь, я ведь больше не смогу с тобой... - признался он.
   - Но с ней ведь мог! Она тебе изменяла, а ты трахал! Она изменяла,  а
ты трахал!
   - Ты надеялась на это? Правда? Надеялась? Потому и решилась!  Плясала
перед ним фламенко!
   - Дурак! Что ты выдумываешь! Это было как на приеме у гинеколога!
   Антон застонал от боли.
   В темноте страдание становится невыносимей.
   Он покинул узкое продавленное ложе, которое еще  вчера  ему  казалось
самым мягким и самым пленительным в мире. Включил настольную лампу.  Сел
за машинку.
   Она подошла сзади. Провела ладонью по его щеке.
   - Прости меня! Ведь ей прощал. У нее была  похоть.  Я  хотела,  чтобы
наша жизнь...
   - ...превратилась в ад!
   - Нет! - закричала Ида.
   - Не надо ничего объяснять!
   - Значит, ты ее любил, - сделала она вывод. - А меня не любишь.
   - Что ты понимаешь в любви? - прохрипел он.  -  Любовь  -  это  когда
прощают измены? Когда ползают на брюхе перед своей избранницей? Нет, это
не любовь. Это рабство. Слава Богу,  я  больше  не  раб!  Ты  ведь  сама
разбила мои цепи. Поила, кормила полгода.  Учила  уму-разуму.  Заставила
писать романы. Ты решила, что я тебе всем обязан, а значит, не взбрыкну?
Одного ты не учла. Я не смогу больше быть рабом. Ни твоим. Ни чьим-то.
   Ту ночь она провела на полу. Впервые он слышал, как Ида молится.
   Впервые видел крест с распятием и четки в ее руках.
   Он тоже не спал. С фанатичным упрямством долбил по клавишам машинки.
   Его злило, что даже орудием производства  он  обязан  ей.  Ничего  не
нажил за тридцать два года. Одни  воспоминания.  Старенькая  машинка  не
выдержала накала страстей. Из строя  вышли  две  литеры.  Антон  уже  не
обращал внимания на подобные пустяки.
   Наутро Ида попросила:
   - Сходи со мной в костел.
   - Я некрещеный.
   - Не имеет значения.
   - Не хочу.
   Ее опухшие за ночь глаза были неподвижны. Бледная и сутулящаяся,  она
походила на несчастную падчерицу из сказки,  терпящую  издевательства  и
побои от самодурки-мачехи. Никак не на королеву.
   Натянув на плечи куцую, вытертую на локтях  вельветовую  куртку,  Ида
вдруг бросилась к нему на шею.
   - Прости меня, Антоша! Прости!
   Он холодно отстранился. Она поцеловала ему руку  и,  медленно  шаркая
ногами, направилась к двери.
   Антон не стал ее дожидаться. Уходя, начертал короткую записку:
   "НЕ ИЩИ МЕНЯ!"
   Сретенка прощалась с ним  первым  майским  дождем.  Он  шел  вниз  по
бульварам, прижимая к груди полиэтиленовый пакет с  рукописью,  оберегая
ее от дождя. В кармане лежали деньги  на  покупку  новой  машинки  и  на
первое время.
   Всего ничего.
   Костю, двоюродного брата Маргариты, он не видел со школы. Помнил  еще
совсем пацаном, у которого  собирались  рок-меломаны.  В  школе  они  не
дружили.
   Антон был увлечен литературой, выпускал стенгазеты.  Костя  занимался
спортом, прыгал с парашютом,  собирался  в  десантные  войска.  Родители
показали  ему  десантные  войска!  Шла  война  в  Афганистане.   Еремина
снарядили в Москву  к  родственникам.  Там  он  поступил  в  юридический
институт. Марго утверждала, что  не  обошлось  без  родственных  хлопот.
Впрочем, она еще в школе начала относиться к кузену предвзято, язвила по
любому поводу.
   Родственных отношений они не  поддерживали.  И  казалось,  что  Костя
навсегда исчез с его горизонта, хотя в блокноте  у  Антона  был  записан
московский  адрес   Еремина:   Маргарита   постаралась   еще   в   эпоху
экспедиторства, когда гонял в Москву. Так, на всякий случай. Вот  случай
и представился. "У него,  наверно,  жена  и  куча  ребятишек,  а  я  тут
припрусь со своими болячками!"
   Широкоплечий брюнет, открывший ему дверь, долго изучал  незнакомца  в
мокрой одежде.  Незнакомец  прижимал  к  груди  полиэтиленовый  пакет  и
добродушно улыбался.
   - Мы знакомы? - недоумевал Еремин.
   - А ты, Костян, еще "Пинк Флойд" слушаешь?
   - Господи! Антоша! Что же ты без зонта в  такую  погоду?  А  Марго  с
тобой?
   Исповедь состоялась за  бутылкой  водки,  которая  у  хозяина  всегда
имелась в припасе. Разве может быть мужской разговор по душам  без  не