аходчивость  Шалуна.  Этот  маневр  был
предпринят во избежание провокаций со стороны местных гаишников, которых
спокойно мог подкупить гробовщик.
   Федор посмотрел в зеркало заднего обзора - синий  "джип"  неотвратимо
следовал за ним. Машина, которую он видел в самых кошмарных снах, теперь
олицетворяла собой надежду на спасение. По левую руку от  Федора  чернел
лес, по правую тянулись бесконечные трущобы. На углу одной из  трущобных
улиц он заметил маленький уродливый  автобус,  какие  иногда  используют
вместо катафалка. Автобус стоял с зажженными фарами, будто водитель  его
о чем-то задумался. Когда "опель" с эскортом проследовал  мимо,  автобус
вывернул на шоссе и пристроился в хвост к "джипу".
   "Веселый бы мне тут оказали прием, если бы не  мое  сопровождение!  -
предположил Федор. - Я бы с ума сошел, если бы этот катафалк дышал мне в
затылок! Пусть теперь бравые ребята в "джипе" сходят с ума!"
   Не успел он об этом подумать, как автобус пошел на обгон. На этот раз
Федора бросило в холод.
   Спасительный "джип" предпринял  отчаянный  маневр,  резко  рванувшись
влево и перекрыв автобусу дорогу,  рискуя  быть  протараненным.  Автобус
невинно посигналил. "Джип" принялся вилять из стороны  в  сторону.  Это,
видно, заметили в головной машине  и  громко  по  мегафону  предупредили
водителя автобуса, чтобы не шел на обгон. Впереди показалось кладбище.
   Машина  автоинспекции  довела  "опель"  до  главных   ворот   и,   не
останавливаясь, поехала дальше. Автобус свернул в  другие  кладбищенские
ворота.
   "Джип" остановился одновременно с "опелем". Из  него  выскочили  пять
здоровенных парней и облепили ворота. Федор  понял,  что  на  территорию
кладбища они не сунутся  и  дальнейший  путь  он  будет  преодолевать  в
одиночестве.
   Вцепился  вспотевшими  пальцами  в  ручку  саквояжа.  Дернул   дверцу
"опеля".
   Вышел. С кладбища повеяло холодом. И еще чем-то мерзким,  неуловимым,
что обязательно присутствует в воздухе  в  подобных  местах.  На  ватных
ногах сделал он несколько шагов  и  оказался  в  живом  коридоре  парней
Шалуна. Они молча следили за каждым его движением, а  он  двигался,  как
сомнамбула.
   - Ни пуха! - подбодрил кто-то из них, его бывших палачей.
   - К черту! - двусмысленно бросил он и добавил про себя: "Всех  вас  к
черту!"
   Резиденция Поликарпа - одноэтажная  хибара  с  табличкой  "Надгробные
памятники" - находилась примерно в двухстах  метрах  от  ворот.  Главная
аллея кладбища освещалась тусклыми фонарями, зато дорожка, по которой он
ступал, сверкала ярче фонарей. Гробовщик посыпал  ее  кварцевым  песком,
догадался Федор.
   Зачем ему такое понадобилось? Не успел он это как  следует  обдумать,
как увидел в самом конце аллеи свет. Это был знакомый  ему  автобус.  Он
вывернул на аллею и мчался с огромной скоростью прямо на Федора, ослепив
светом фар. Реакция последовала мгновенно. До резиденции оставалось  еще
метров сто, а рядом находился общественный туалет - каменное  несуразное
сооружение с двумя входами.
   Он едва успел добежать до туалета и нырнуть в один из  входов,  когда
автобус,  не  сбавляя  скорости,  пронесся  мимо  и  вылетел  в  ворота,
сопровождаемый  матом  парней  Шалуна.  Федор  разобрал,  что  в  салоне
автобуса играла музыка. Что-то веселое, в стиле ретро.
   Во всех окнах дома горел свет. Его ждали или  у  гробовщика  в  такое
время есть дела на кладбище?
   Он взошел на  крыльцо.  Открыл  дверь.  От  спертого,  кислотабачного
запаха к горлу подступила  дурнота.  Федор  сделал  над  собой  огромное
усилие, прежде чем шагнуть внутрь.
   В темном предбаннике и в тускло  освещенном  коридоре  ему  никто  не
повстречался. В доме было три комнаты, и в каждой стоял неприятный  гул,
напоминающий осиное гнездо. Он знал, что комната Карпиди самая  дальняя,
но не прошел до нее и двух шагов, как услышал за спиной:
   - Куда?
   Обернулся. Неизвестно откуда в  коридоре  вырос  громадный  детина  с
расплющенным по всему лицу носом и глубоко посаженными глазками, которые
при плохом освещении казались лишенными зрачков.
   - К Анастасу Гаврииловичу, - интеллигентно промямлил Федор.
   - Кто такой?
   Детина подошел вплотную и дохнул перегаром.
   - Мне назначено, - еще более неуверенным голосом произнес тот.
   - Назначено, говоришь? Что-то раньше я тебя здесь не видел.
   - Я вас тоже...
   - А что в чемоданчике? - заинтересовался детина. - Ну-ка, покажь!
   Федор уже понял, что дело принимает дурной оборот. Было как-то  глупо
потерять все в двух метрах от цели, и он решил действовать.  Как  только
детина протянул руку к саквояжу, он изо всей силы двинул ему  коленом  в
пах.
   - С-с-сука! Блядь! - застонал тот, согнувшись в три погибели.
   И Федор не нашел ничего лучше, как долбануть его саквояжем по голове.
   Сам удар произвел несильное впечатление на  детину,  но  посыпавшиеся
ему наголову пачки  долларов  вызвали  в  нем  раболепный  трепет  перед
пришельцем.
   - Не знаю, как так получилось, - сидел он в  растерянности  на  полу,
разглядывая помутневшим взором деньги,  и  без  конца  разводил  руками,
словно хлопал крыльями, пытаясь взлететь.
   Двери всех трех комнат распахнулись, и в  коридор  высыпали  люди,  и
кое-кто уже начал подбирать доллары, а Федор  стоял  с  раскрытым  ртом,
пока не сообразил крикнуть:
   - Это мои деньги!
   Но в тот же миг ему на плечо опустилась чья-то тяжелая рука.
   - Были твои - стали мои! - Произнесенная фраза подразумевала  улыбку,
но Поликарп не улыбался. Он буравил парня своими жгучими  глазами,  пока
не кивнул на дверь дальней комнаты. - Пошли!
   - А деньги?! - взмолился Федор.
   - Не твоя забота.
   - Но их могут...
   - Не могут.
   - Их надо пересчитать!
   - Я верю моим друзьям.
   - Нет, пожалуйста, пересчитайте!
   - Не волнуйся! - Он почти силой втолкнул Федора в комнату и  приказал
своим людям:
   -  Деньги  ко  мне  на  стол!  -  Потом  обратился  к  растерявшемуся
окончательно детине:
   - А ты, Вася, что сидишь? Попку простудишь! Давай-ка тоже ко мне!
   Федор больше года не был в этой комнате. Отчаяние привело его сюда.
   Никто из друзей и коллег не давал ему больше денег в долг,  в  городе
все знали, что он банкрот и платить по счетам ему нечем. Он  купился  на
показное радушие Поликарпа. Он был  знаком  со  многими  людьми  из  его
окружения и наивно полагал, что сможет со  временем  стать  здесь  своим
парнем. Но если бы не Мишкольц, Федор до конца жизни не расплатился бы с
гробовщиком.  Тот,  подобно  пауку,  оплетал  свою  жертву   немыслимыми
процентами, потому что включал счетчик на каждый день.
   "Ты живешь сегодня, и денежки с тебя выжимаются!" - любил  говаривать
Карпиди.
   Федор отметил, что за полтора года в комнате ничего не изменилось.
   Здесь вообще ничего не менялось уже много лет. Язык не  поворачивался
назвать  эту  дыру  кабинетом.  Грязные,  в  жиру  и  в   копоти   стены
неопределенного цвета, письменный стол-развалюха  с  двумя  обшарпанными
тумбами, телефон периода  культа  личности,  пара  продавленных  кресел,
побуревших от времени и  от  грязи,  пара  стульев,  на  которых  опасно
сидеть, единственное узкое окошко, заляпанное  то  ли  цементом,  то  ли
каким-то другим раствором и оттого почти не пропускавшее  солнца.  А  на
что лампы дневного света, прикрученные к низкому потолку? От них все без
исключения лица  в  этой  комнате  приобретали  мертвенный,  зеленоватый
оттенок. Роль украшения  мрачной,  затхлой  конуры  отводилась  портрету
женщины  средних  лет,  висящему  над  столом  босса.  Автор  его   явно
принадлежал к разряду тех художников, что срисовывают с  фотографий  для
надгробных памятников. Женщина с крупными чертами  лица,  с  зализанными
назад густыми черными волосами, закутанная в какую-то  яркую,  цветастую
материю, как две капли воды  походила  на  хозяина  кабинета.  Во  время
своего первого визита сюда Федор по простоте душевной спросил Поликарпа:
"Это ваша мама?" Тот как-то сразу насторожился, глаза  забегали  быстрее
обычного. "Нет, - ответил Анастас Гавриилович, - это мать моего друга".
   Зачем  было  врать,  не  понимал  Федор,  снова  разглядывая  портрет
женщины.
   Ведь сходство очевидно. Парню  было  невдомек,  что  Анастас  Карпиди
относился к  тому  распространенному  типу  людей,  которые,  жестоко  и
напористо вламываясь в личную жизнь других, пуще огня  боятся  вторжения
на свою территорию. Даже бесхитростный интерес постороннего  человека  к
портрету покойной матери приводит в движение их маневренный аппарат.
   - Что стоишь, голуба? Присаживайся! - похлопал его по спине Поликарп.
   - Места всем хватит!
   На самом деле в этой конуре негде было повернуться, и, когда ввалился
незадачливый Вася с расплющенным носом  и  вонючим  ртом,  дышать  стало
трудно.
   - Уй ты, мухомор-поганка! - замахал на него гробовщик. Видно,  запах,
исходящий от Васи, ему  тоже  не  понравился.  -  Что  ж  ты,  мерзавец,
набрасываешься на людей? Совсем тут без меня опупели?!
   Публичное распекание  подчиненных,  как  известно,  является  любимой
забавой начальников-самодуров всех времен и народов. Не  мог  без  этого
обойтись и Анастас Гавриилович,  считавший  себя  другом  и  наставником
молодежи.
   Детина, поникнув головой, промямлил в свое оправдание:
   - А вдруг там взрывчатка...
   - Что? Взрывчатка? - трескуче рассмеялся Поликарп. -Да ты погляди  на
него, Вася, - сунул он жирный палец прямо в  лицо  Федору.  -  Разве  он
похож на террориста?
   -  Кто  его  знает...  На  морде  не  написано,  а  штука   в   руках
подозрительная...
   - Должен по морде  разбирать,  сука!  -  ударил  обоими  кулаками  по
трухлявому столу босс, так что клуб пыли взвился к потолку. - На хрена я
плачу тебе? Чтоб ты на жопе сидел в коридоре?
   Отчитав как следует охранника, он принялся за Федора:
   - А ты что, голуба, телефон мой забыл? Я даже людей  предупредить  не
могу о твоем приходе. Считай, легко отделался. Был  бы  Вася  потрезвей,
задал  бы  тебе  жару!  Он  добрый  становится,  как  выпьет.   Что   не
позвонил-то?
   В это время в кабинет внесли пачки  долларов,  собранные  в  коридоре
услужливыми подчиненными, и вопрос Карпиди остался без ответа. Деньги он
ловко сгреб в выдвижной ящик стола и запер его на ключ.
   - А пересчитывать не будете? - запел жалобную песню Федор.
   - В банке пересчитают, голуба. Я времени не трачу на такие пустяки.
   Можешь спокойно ехать домой и - бай-бай.
   - Как ехать домой? А расписку вы мне не  вернете?  -  У  Федора  даже
перехватило дыхание от такой наглости.
   - Расписку? - сыграл удивление Поликарп, выкатив вперед нижнюю  губу.
- С распиской придется обождать, голуба.  Я  сначала  должен  отчитаться
перед своими ребятами на кругу. Я ведь давал тебе деньги из общей кассы.
   - А как же договор с Владимиром Евгеньевичем?
   - Кто это? Ах, Володя! И что с того, дорогуша? Зачем ты сюда  приплел
Мишкольца?Да, мы с ним договаривались, что ты сегодня принесешь  деньги,
но, что я тут же верну расписку, об этом ни слова!
   - В таком случае, напишите мне расписку в получении  от  меня  денег,
воспользовался Федор советом Балуева.
   - В таком случае, голуба, ты идешь на х...! Поликарп никогда и никому
не давал расписок! - заорал  гробовщик  так,  что  даже  портрет  матери
задрожал на стене, не  говоря  уже  о  Федоре,  у  которого  все  внутри
перевернулось.
   Ему нельзя было ехать сюда одному! Не зря так расстраивался  Геннадий
Сергеевич - он предвидел что-то подобное.
   - Чего ты ждешь? Иди! -  Поликарп  указал  ему  на  дверь  вездесущим
жирным пальцем.
   - Я никуда не уйду, пока...  -  начал  Федор,  но  телефонный  звонок
перебил его.
   Рассвирепевший Поликарп крикнул в трубку:
   - Да! - собираясь вылить на кого-то свой гнев, но  тут  же  размяк  и
расплылся в обворожительной улыбке. - Володенька! Дорогой! Сколько  лет,
сколько зим! А у меня тут твой человечек!
   Мишкольц на другом  конце  провода  терпеливо  выслушал  восторженные
приветствия Карпиди и без эмоций сказал:
   - Я тоже рад тебя слышать. Надеюсь,  мой  человечек  тебя  не  сильно
утомил? Дай-ка ему трубку, если не сочтешь за труд.
   Федор ухватился за нее, как за палочку-выручалочку, и  даже  дрожь  в
коленях прошла. Владимир Евгеньевич, как всегда, был немногословен.
   - Он деньги посчитал?
   - Нет.
   - Расписку отдал?
   - Нет.
   - Новую расписку написал?
   - Нет.
   - Передай ему трубку. Федор повиновался.
   - Послушай, Поликарп, ты не помнишь, какой  сегодня  день  недели?  -
издалека начал Мишкольц.
   - Пятница. Через пятнадцать минут наступит суббота. У тебя  что,  нет
под рукой календаря?
   - Я хочу тебе напомнить, что еврейская суббота наступает  в  пятницу,
после заката солнца.
   - Поздравляю...
   - А это значит, - не  обратив  внимания  на  поздравление,  продолжал
Мишкольц, - что, по нашим законам, я не имею права  сегодня  говорить  о
делах. В этот день я обычно поручаю мои дела самым  верным  друзьям.  И,
представь себе, ни разу еще не ошибся.
   - Завидую...
   - Так вот, сегодня я поручаю их тебе, дорогой, и надеюсь  завтра,  на
закате  солнца,  когда  закончится  святая  суббота,  поблагодарить   за
оказанную услугу.
   Мишкольц разыграл любимую карту гробовщика, которого хлебом не корми,
дай только поразглаголь-ствовать о мужской  дружбе  и  взаимовыручке.  К
тому же Карпиди слыл в определенных кругах  стойким  интернационалистом.
Ему, например, принадлежало такое высказывание: "Армяне  -  тоже  люди".
Или: "Я с детства любил евреев!"
   - Хорошо, Володенька! - с  воодушевлением  откликнулся  он.  -  Кушай
спокойно фаршированную рыбу и  думай  о  светлом.  Я  не  подвожу  своих
друзей!
   Дальнейшее происходило, как в немом, убыстренном фильме. Ни слова  не
говоря. Поликарп  вынул  из  кармана  ключ  от  выдвижного  ящика,  куда
несколько минут назад спрятал деньги,  уверенным  движением  руки  отпер
его, пошарил внутри, достал измятую пожелтевшую бумажку, в которой Федор
сразу признал свою расписку, и швырнул ее на пол. Парень не выказал себя
ни  гордецом,  ни  задетым  за  живое  аристократом.  Нагнулся.   Поднял
скомканный листок и вылетел  из  проклятой  конуры,  пожелав  "спокойной
ночи".
   Во дворе его обшарили голодные собачьи глаза. "Даже дворняги  в  этом
месте похожи на шакалов!"
   С утра сегодня не заладилось у Карпиди, с  того  самого  разговора  в
машине с этим долговязым ментом. Пит не оправдал надежд. Решил снюхаться
с Мишколь-цем и Шалуном. Что ж, посмотрим, кто кого.
   Телефонный разговор с Криворотым состоялся еще До прихода Федора.
   Поликарп  весь  день  ждал  звонка,  но  бывшая  шестерка  не   желал
поздравить его, босса, с приездом в город, с возвращеньицем. "Нет ничего
глупее, когда шестерки становятся боссами!" -  сказал  себе  Поликарп  и
набрал номер Пита.
   - Я тебе посоветовал, голуба, не суетиться, но  не  настолько,  чтобы
забыть отца родного.
   - В гробу я видел такого отца! - с ходу бросился в атаку Пит. Это был
самый верный способ преодоления страха.
   - А вот грубить я тебя  никогда  не  учил,  мой  мальчик.  Тем  более
грубить старшим.
   - Знаешь, где у меня твои нравоучения?..
   - То-то и видно. Не туда пошло.  Жаль.  Очень  жаль.  Я  всегда  тебя
считал послушным мальчиком.
   - Ты выражаешься, как старая блядь! Нам не о чем толковать  и  нечего
делить!
   - Ошибаешься. Своим восхождением ты обязан мне, и только мне!
   - С какой стати?  Не  хочешь  ли  ты  сказать,  что  довел  Стара  до
сумасшествия? Или ты стоял рядом и намыливал ему петлю?
   -  Стоял  и  намыливал,  -  подтвердил  Поликарп,  -  в   переносном,
разумеется, смысле. Я медленно, но верно расчищал тебе путь.
   - То же самое могу сказать о себе. Только я  еще  при  этом  рисковал
жизнью. Так что, считай, мы квиты.
   - А девочку для чего держишь взаперти? - перевел  разговор  в  другое
русло Поликарп.
   - Тебе  какое  дело?  Я  ведь  не  интересуюсь  твоими  девочками  из
"Андромахи", которые убивают моих людей?
   - Это ты брось, голуба. Мои девочки не  имеют  никакого  отношения  к
убийствам, а вот подросшее чадо председателя Овчинникова  кокнуло  моего
человека, и хоть бы хны! А ты держишь  ее  взаперти,  будто  нет  больше
охотников до этой лапочки! Не жадничай, дай хотя бы  пощупать!  Надо  же
знать, из чего она сделана!
   - Она тебе не по зубам, Поликарп. Сломаешь последние! Девочка слишком
много знает о нас с тобой, и ты захочешь ее не только  пощупать.  Ты  ее
упустил пять лет назад, гладил по головке во время поминок, щедрой рукой
подарил жизнь...
   - Я упустил? - удивился Поликарп. -  Ты,  голуба,  не  перегрелся  на
солнышке? Этот жребий выпал тебе!
   -  Вот  и  прекрасно!  Спасибо,  что  напомнил.  С  девчонкой  я  сам
как-нибудь разберусь, а ты лучше пощупай  девочек  из  "Андромахи".  Это
тебе сподручней! Одна из этих лапочек кокнула Алика. За  что,  не  знаю.
Может, недоплатил. У него в последнее время с  деньгами  был  напряг.  А
может, эта шлюшка выполняла твое задание?
   - Не дури, Петя. Так мы с тобой зайдем  Бог  знает  куда!  Твой  Алик
раньше служил шофером у Овчинникова. Поспрашивай свою красотку о  нем  и
оставь в покое моих девочек. Я  не  хочу,  чтобы  между  нами  пробежала
черная кошка...
   - Она уже пробежала. Поликарп! Ты ее не заметил. Ты вообще не  видишь
дальше собственного пуза. А вот  девочка  не  тратила  времени  зря.  На
каждого из нас составила досье и к тому  же  обладает  компрометирующими
видеоматериалами. - Пит решил подразнить гусей, зная, как  действуют  на
гробовщика слова типа "досье" и "видеоматериалы".
   - Кого компрометирующие? - сквозь зубы процедил Карпиди.
   - В  первую  очередь  тебя  и  Светлоликого!  -  продолжал  блефовать
Криворотый. - Так что я могу подмочить  ему  репутацию  перед  выборами.
Девочкапросто клад! Ядерная бомба!
   - Мы могли бы договориться... -  неуверенно  начал  Поликарп,  и  это
означало, что весь блеф он принял за чистую монету. На  всякого  мудреца
довольно простоты - была его любимая поговорка. Великий блефарит, он  не
умел разгадать чужую игру.
   - Договариваться будешь на том свете!  -  крикнул  Пит,  окончательно
почувствовав свое превосходство.  -  Я  хочу  только  одного,  чтобы  ты
отвязался от меня и непомерные притязания свои засунул себе в задницу!..
   Разговор был  окончен.  Пит  бросил  трубку.  Минут  десять  Поликарп
пребывал в оцепенении.  Потом  начал  Действовать.  Во-первых,  приказал
своим людям срочно разыскать Беспалого  и  доставить  к  нему  вместе  с
кассетой. До завтра ждать он уже не мог. Во-вторых,  позвонил  директору
коммерческого банка.
   - У Олега Анастасовича совещание, - ответила ему секретарша.
   - Пусть, как освободится, позвонит отцу, - сердечно попросил он.
   Следующим звеном в  бесконечной  цепи  был  мэр.  Связываться  с  ним
напрямую он не имел права. Таков был их давнишний договор.  Они  держали
связь через зоомагазин, через Демшина. Светлоликий всячески рекламировал
свою любовь к животным. С гибелью Демшина  связь  оборвалась.  Зачем  он
придумал ему это дурацкое  задание  на  Рабкоровской?  Правда,  тот  сам
рвался в бой. Руки чесались.
   Дочесались!
   Он все-таки позвонил в зоомагазин другого выхода не было - и нарвался
на заведующую, которая исполняла обязанности директора.
   - Послушай, кукла! - обратился он к ней и  почувствовал,  как  у  той
затряслись поджилки. Она сразу поняла, с  кем  разговаривает.  -  Брякни
нашему дорогому и уважаемому, скажи: "Из Москвы привезли  лютого  волка.
Если вы не побеспокоитесь  до  завтрашнего  утра,  волк  может  кое-кому
перегрызть горло!"
   - Так и передать? - изумилась заведующая.
   - Я что, с тобой шутки шучу, дура?!
   Она перезвонила ему через полчаса и сообщила, что мэр будет ждать его
завтра в семь утра в саду Мандельштама, у летней  эстрады.  "На  виду  у
всего города, идиот!" - возмутился про себя Поликарп, но  к