совета послушалась. Не стала  взаправду  целовать  покойников.
Тем более тетенька и дяденька в гробах совсем не были похожи на  папу  и
маму - слишком успокоенные, слишком притихшие.
   "Что ты, Настю ха, нос повесила?!" - любил подтрунивать отец, излучая
оптимизм и жизнерадостность.
   Она наклонилась над его большим восковым лбом и прошептала:
   - Я отомщу, папа!
   То же самое пообещала матери.
   - Кого ты все время ищешь? - раздался знакомый голос за  спиной.  Она
только бросила по горсти земли  в  каждую  из  трех  могил  и  отошла  в
сторонку. Она действительно шарила взглядом по толпе на протяжении  всей
панихиды. - Кого ты идешь? - повторил голос. - Не меня ли?
   Это был стремительно выздоровевший шофер отца Алик. Она сразу  узнала
его, но не обернулась. Когда ездили в Среднюю Азию, отец учил:  "Никогда
не смотри в глаза гадюке!"
   - Бабушку ищу, - соврала Настя. Она прекрасно знала, что  бабушка  на
похороны не придет, ее не отпустят из психлечебницы.
   Девочке  все  время  казалось,  что  убийцы  где-то  рядом,  в  толпе
кладбищенских зевак, стоят, переодетые,  и  следят  за  ней,  чтобы  при
первой удобной возможности прикончить.
   А народу собралось уйма - проводить  в  последний  путь  председателя
райисполкома. Радио, телевидение, газеты подробно  сообщали  о  зверском
убийстве в загородном доме, выстраивались разнообразные версии,  догадки
(что они знали об этом?), число любопытных росло с каждым предпохоронным
днем. В результате на похороны сбежалась  половина  города,  не  меньше.
Процессию   снимало    телевидение,    репортеры    щелкали    затворами
фотоаппаратов.
   Она была уверена, что  убийцы  рядом.  Она  чувствовала  на  себе  их
взгляды, только никак не могла узнать их в толпе. Но если бы  и  узнала,
то не стала бы кричать: "Вот они!  Держите  их!"  Она  не  дура.  Она  и
следователю сказала: "Никого не видела. Потеряла  сознание,  как  только
услышала выстрелы".
   Не видела - нет смысла ее убивать!
   На  поминках  было  только  избранное  общество.  Тут   поиск   убийц
прекратился. Девочку вдруг  окружили  вниманием  заботливые  подвыпившие
родственники.  Спорили,  кому  оформить  опекунство,  в  чьем  доме   ее
поселить, потому что в пустой квартире  на  проспекте  Мира  одной  жить
нельзя, а значит, побоку школа, подруги... Некто мудрый - кажется,  тот,
что первым заметил у нее седые волосы, - подсказал:
   -  Девочку  желательно  увезти  из  города.   Ей   здесь   оставаться
небезопасно.
   За  столом  установилась  гробовая  тишина.  Только  какой-то  жирный
господин продолжал хлебать бульон  и  закусывать  пирогом  с  рыбой.  Не
обращая на него внимания, мудрый закончил свою мысль:
   - Эти люди ни перед чем не остановятся. Надо иметь это в виду.
   - Я возьму ее жить к себе, - предложила красивая женщина средних лет,
с модной стрижкой,  в  дымчатых  очках,  в  черном  бархатном  платье  с
бриллиантовой брошью. - У нас ей будет хорошо.
   Женщина прилетела на похороны из Москвы. Оказалась маминой кузиной.
   Настя никогда ее раньше не видела.
   Вопрос был решен. Девочку не спрашивали.  Что  она  понимает  в  этих
странных взрослых играх?
   Вскоре о ней все забыли. Она сидела в полном одиночестве,  уткнувшись
взглядом  в  нетронутый  мутный  бульон.  Люди  вокруг  раскрепостились,
говорили, как ей казалось, о всякой ерунде. Почему-то  припомнился  сон,
монахи  в  белых  капюшонах,  хнычущий  брат.  Она  стиснула  зубы.   Не
дождетесь! Не упадет слеза в мутный бульон!
   Неожиданно к ней  подсел  Алик.  Она  не  смотрела  на  него,  только
чувствовала запах одеколона. Он всегда душится одним и тем же.
   - Мужайся, - посоветовал  Алик  после  тяжелого  вздоха.  Налил  себе
четверть стакана водки.  -  Ты  видела  этих  гадов?  -  спросил  пьяным
голосом.
   Ей  показалось,  что  он  только  прикидывается,  а  на  самом   деле
совершенно трезв. Настя покачала головой, не отрывая взгляда от чашки  с
бульоном. Алик опрокинул стакан с водкой, крякнул, снова повторил:
   - Мужайся! - зачем-то похлопал ее по спине и удалился.
   Прислушалась к разговорам за столом. Мудрый рассказывал, как ходил на
охоту и как его  собака  выследила  лису.  Дальше  ей  было  неинтересно
слушать.
   Мамина кузина не выпускала сигареты изо рта. Мама никогда не  курила.
Она вообще не выносила табачного дыма.
   Настя снова уставилась в тарелку и в этот миг почувствовала,  как  на
ее многострадальную голову легла мягкая горячая рука. Сколько же можно?
   - Кушай, деточка,  кушай,  -  сладко  уговаривал  незнакомый  мужской
голос.
   Перед ней стоял тот самый жирный господин, который хлебал  бульон  во
время гробового молчания. Он  расплылся  в  добродушной  улыбке.  В  его
глазах прыгали забавные черные мячики, словно их  кто-то  пинал.  Жирный
господин состроил сочувственную мину, выпятив вперед нижнюю губу,  будто
собирался заплакать. И, чтобы никто не видел его  мужских  слез,  быстро
направился к выходу.
   Настя проводила его взглядом до вестибюля. Там  жирного  господина  с
обеих сторон обступили телохранители. А часть  приглашенных  на  поминки
гостей спешно засобирались.
   - Кто этот толстяк? - поинтересовалась мамина кузина.
   Родственники  пожали  плечами,  и  только  мудрый,  который  оказался
обыкновенным браконьером, судя по его небрежной улыбке, что-то знал,  но
ни с кем не собирался делиться.
   Справив девять дней, они отбыли  в  столицу.  Мамина  кузина  обещала
встретить Настю в аэропорту. Она  никак  не  предполагала,  что  девочка
прихватит собаку. Из-за этого неприятного  сюрприза  встреча  получилась
прохладной.
   Эльза Петровна (так звали мамину  кузину)  усадила  их  с  Бимкой  на
заднее сиденье старенького "фольксвагена", сама села за руль.
   -  Как  ее  зовут?  -  первым  делом  спросила  она,   чтобы   как-то
реабилитировать себя в глазах девочки.
   - Какая разница? - зло пробурчала в ответ Настя. Неужели эта очкастая
московская родственница думала, что она бросит Бимку,  предаст  ее,  как
шофер Алик предал отца?
   Бимка была напугана путешествием и всю  дорогу  молчала,  с  надеждой
поглядывая на хозяйку. Между девочкой и собакой было полное  согласие  и
понимание, как между старыми друзьями, пережившими общую беду.
   Эльза  Петровна  жила  на  Ленинском  проспекте  в   четырехкомнатной
квартире, но не в такой просторной, как Настина. Жила, конечно, не  одна
- с мужем и сыном-второклассником.
   Насте и Бимке выделили целую комнату. Относились к ним по-доброму.
   Отец и сын приняли.Бимку безоговорочно и успели полюбить. С  девочкой
ничего подобного не произошло. Ненависть, накопившаяся в  ней,  вылилась
на троюродного братца. Он совсем не был похож на ее маленького  братика,
похороненного в цинковом запаянном гробу!
   Она пошла в школу. И здесь не  было  никого  похожего  на  ее  старых
подруг, с которыми она переписывалась. Настины письма напоминали злобные
пасквили на одноклассников и членов семьи, приютившей ее. Подруги вскоре
перестали  ей  писать,  кроме  одной,  самой  верной  и   тоже   большой
насмешницы.
   Настя  почти  всегда  молчала,  предпочитая  разговаривать  только  с
собакой. Троюродный братец называл ее немой старухой из-за седых  волос.
Однажды она ударила его по лицу, когда он высказал предположение, что  у
нее склероз и она просто-напросто забыла некоторые слова,  но  боится  в
этом признаться. "Слово "осел" я помню! - крикнула ему  Настя.  -  Слово
"болван" тоже! И слова "идиот" не забуду  никогда!"  В  другой  раз  она
вылила на голову братцу тарелку с борщом.
   Настины выходки спускались на тормозах. Отец и мать  во  всем  винили
своего непутевого  сыночка.  Братцу  доставалось  вдвойне.  Ее  жестокие
действия по отношению к  нему  хоть  и  не  наказывались,  но  и  особой
симпатии вызвать не могли.
   Настя стала кошмаром для московской родни.
   Еще ее доконали седые волосы. И в школе, и на улице  всем  необходимо
было знать, почему она так  рано  поседела.  Это  было  невыносимо.  Она
старалась не смотреть в  зеркало,  но  зеркалом  был  каждый  встречный.
Кончилось тем, что Настя постриглась налысо, повергнув кого-то в шок,  а
кого-то насмешив до колик.
   Едва голова покрылась серебристым пушком, Эльза  Петровна  купила  ей
черную краску для волос и на первый раз сама помогла выкраситься.  Настя
не ожидала  от  тетки  такого  участия  и  после  этого  случая  впервые
прониклась к ней уважением. Вскоре все позабыли, какие на самом  деле  у
Насти волосы, считая черный их естественным цветом.
   Столичная жизнь уязвляла.  Ленинский  проспект  раза  в  три  длиннее
главного проспекта в ее родном городе. Всего здесь больше, и сама  жизнь
день ото дня жирнее. Как дочь большого начальника, она раньше имела  то,
чего другие не имели.  Здесь,  в  Москве,  она  жила  в  семье  среднего
достатка (Эльза Петровна - крупный инженер в каком-то закрытом  НИИ,  ее
муж - рядовой журналист), а  имели  они  не  меньше,  чем  ее  родители.
"Москвичи - жлобы!  Москва  зажралась!"  -  писала  Настя  своей  верной
подруге.
   - Плохо тебе у нас?  -  спросила  однажды  Эльза  Петровна  во  время
генеральной уборки.
   Настя протирала влажной тряпкой хрустальные фужеры. Они  не  походили
на бабушкину "семейную гордость", обыкновенные штамповки. Девочка тут же
съязвила по этому поводу. После чего и последовал этот нелегкий  вопрос.
Эльза Петровна села в кресло, смахнула капельку пота со лба и достала из
кармана халата дежурную пачку сигарет.
   - Плохо! - не раздумывая, ошпарила ее Настя, не придумав ничего лучше
для сравнения, как сказать:
   - Мама никогда не курила!
   Эльза Петровна демонстративно поднесла огонь к сигарете  и  выпустила
изо рта облако дыма.
   - Много ты знаешь о своей маме, соплячка! После трех мучительных  лет
сердобольного гостеприимства она наконец поняла, что девочке везде будет
плохо, даже в райских кущах. Настя - это бочка без дна, и  бесполезно  в
эту бочку лить доброе и светлое.
   Настя грохнула о пол фужер  и  пошла  собирать  свои  вещи,  а  Эльза
Петровна  не  тронулась  с  места.  Трудно  дались  ей  эти  годы.   Она
чувствовала, что теряет сына. Он  становился  неуправляем.  Он  перестал
уважать их с  отцом.  И  поделом.  Пригрели  змею.  Муж  не  вылезал  из
командировок. Старался поменьше бывать дома. Настя открыто презирала его
за мягкотелость. Ее отец был совсем не таким.
   Сборы заняли немного времени. Вещи были наполовину  упакованы.  Настя
ждала только повода, чтобы отбыть на родину. Прошло  ровно  три  года  с
того кровавого июньского дня. Дату гибели родителей и брата она отметила
в одиночестве, гуляя по набережной Москвы-реки с бутылкой пива  в  руке.
Тогда-то и сказала себе:
   "Пора возвращаться!"
   До боли в  позвоночнике  хотелось  снова  выйти  на  дорогу,  залитую
солнцем, как выходят на тропу войны.  В  загородный  дом  отца  соваться
бессмысленно.   Там   теперь   новый   начальник,   и   дача   наверняка
приватизирована. Ее манили стены разрушенного монастыря, где никогда  не
было монахов в  белых  капюшонах,  но  где  спрятана  заветная  кассета,
которая дороже клада и без которой немыслима ее  дальнейшая  жизнь.  Она
часто видела во сне и иногда грезила наяву, как в  тихое  июньское  утро
пройдет по залитой солнцем дороге, войдет в монастырские ворота, из пяти
заросших мхом крепостных башенок выберет одну, самую дальнюю, поднимется
по винтовой лестнице на смотровую  площадку,  встанет  лицом  к  солнцу,
сделает всего два шага,  присядет  на  корточки,  вытащит  из  пола  два
кирпича, по локоть  просунет  руку  в  образовавшуюся  дыру  и  нащупает
тряпку, майку погибшего охранника... В тот  страшный  день  Настю  будто
ветер занес на эту башенку,  будто  кто-то  невидимый  указывал  девочке
путь.
   При этом ей постоянно казалось, что  кассеты  там  нет,  что  кассета
приснилась вместе с монахами. Откуда взяться  кассете?  Охранник  был  с
убийцами заодно, он открыл им ворота. Зачем  было  прятать  кассету  под
матрас? Но со временем Настя догадалась: хоть и был он с ними заодно,  а
имел свою корысть.
   Хотел их потом шантажировать этой кассетой, выгодно продать ее. Настя
не продаст кассету даже за миллиард! Только бы она была на месте! Только
бы никто не нашел ее в полу смотровой площадки!  Тайник  теперь  казался
ненадежным. Ждать больше нельзя. Наплевать на школу. Еще целый год учебы
ей не вытерпеть. Да и зачем терпеть? Главное - кассета. Главное то,  что
изображено на кассете.
   Главное - найти всех, кто там был, а иначе...
   Настя с  такой  силой  хлопнула  дверью,  что  Бимка  вздрогнула.  На
прощание - ни слова, словно не было трех  лет  на  Ленинском  проспекте,
будто только вчера  Эльза  Петровна  привезла  их  на  своем  стареньком
"фольксвагене", а сегодня они сами найдут обратную дорогу.
   Женщина посмотрела им вслед из окна, удивилась, как вымахала  за  эти
годы девочка. Такая не пропадет. Настя не оглянулась. Эльза Петровна еще
долго не отходила от окна, надеялась, что та остынет и вернется. Где  ей
взять денег на билет? Но Настя не  вернулась.  И  вечер  Эльза  Петровна
проплакала.
   Но переживать особо не было причин. Настя знала, что  делает.  Деньги
на поезд она собрала давно - не обедала в школе весь год, откладывала.
   Пришлось долго уговаривать проводницу, прежде чем та согласилась, что
Бимка - это ручная кладь. В плацкартном вагоне было тесно  и  душно.  На
каждой  станции  они  выходили  на  прогулку.   Собака   молча   сносила
неудобства, хотя ей уже стукнуло десять лет и такие эксперименты были не
для нее. И все-таки "ручная кладь" не удержалась,  подала  голос,  когда
ночью пьяный солдатик с верхней  полки  попытался  приставать  к  Насте.
Бимка разбудила весь вагон, и разгневанная проводница чуть  не  высадила
их в какой-то Шуе, но люди заступились.
   Настя раньше с презрением относилась к тем, кто  едет  в  плацкартном
вагоне.  С  отцом  они  чаще  летали  на  самолете,  а  если  поезд,  то
обязательно СВ. А вот сегодня люди из плацкартного вагона отстояли ее  и
собаку.
   Они спали в обнимку. Она шептала на ухо пожилой пуделихе: "Я  отомщу,
папа! Я отомщу, мама! Я отомщу..." С  этими  словами  Настя  заснула,  и
полка не казалась ей такой жесткой.
   Она твердо знала, куда едет и зачем.
   Алиса прервала рассказ. В детской было темно, хоть  глаз  выколи,  но
они прекрасно различали друг друга.
   Федор сидел, забравшись с ногами на кожаный  диван.  Алиса  время  от
времени подходила к окну и беспрерывно курила. Она никогда не  старалась
походить на маму. Бимка спала в  коридоре  на  своей  лежанке  и  громко
посапывала во сне.
   - Давай чего-нибудь выпьем, - предложила девушка.
   - Ты остановилась на самом интересном месте! - возмутился Федор.
   - Там все места интересные, - усмехнулась она и отправилась на кухню.
   - Мне ничего не надо! - крикнул Федор ей вслед.  Он  уже  освоился  в
этом доме. Пленник превратился в собеседника, в приятеля, которому можно
доверить семейную тайну.
   Она вернулась очень скоро с чем-то белым в руке.
   - Что это у тебя?
   - Ряженка.
   - Я думал, ты пошла хряпнуть водки или джина. От ряженки и  я  бы  не
отказался.
   - Возьми, - протянула она свой стакан, - я еще принесу.
   Он выпил залпом густую холодную несладкую массу.
   - Меня тут  встретили  без  оптимизма,  -  продолжала  Алиса,  сделав
несколько маленьких глотков.
   - Другими словами, картина Репина "Не ждали", - подсказал Федор.
   - Очень похоже, - согласилась она.
   Да, ее встретили без оптимизма. В пятикомнатной квартире на проспекте
Мира было полно квартирантов. Тот самый мудрый, оказавшийся обыкновенным
браконьером, оформил на себя официальное опекунство.  Он-то  и  завел  в
квартире жильцов, каждый месяц взимая с них мзду в твердой валюте.
   Им с Бимкой  даже  некуда  было  приткнуться.  Квартира  председателя
райисполкома Овчинникова превратилась в пошлую коммуналку.
   Назревал крупный скандал. Настя пригрозила  своему  опекуну  судебным
разбирательством, но мудрый на то и мудрый, чтобы любой конфликт уладить
мирным путем. Он вывернул все дело так, будто для нее  же,  для  сироты,
старался,  и  предложил  всю  сумму,  заработанную  на  сдаче  квартиры,
поделить по-родственному.
   Получилось прилично. И деньги оказались  кстати,  так  как  отцовский
счет в банке после гайдаровских реформ превратился в копейки.
   Мудрый посоветовал Насте  снять  небольшую  квартирку  где-нибудь  на
окраине, а родительскую на проспекте Мира продолжать сдавать жильцам.
   Триста-четыреста долларов в месяц ей тогда обеспечены! Но девушка  не
нуждалась ни в чьих советах, даже в самых мудрых. Она вернулась в родной
город не для того, чтобы заниматься квартирным бизнесом!
   В недельный срок квартира опустела. Три года коммуналки не прошли для
нее  даром.  Все  было  страшно  запущено,  как   после   массированного
артобстрела.
   Настя не стала наводить порядок. Пусть все остается как есть,  решила
она. Разве она приехала сюда жить?
   И вот наступил долгожданный день. Они с Бимкой сели в электричку.
   Никогда раньше не пользовалась таким видом транспорта для  поездки  в
загородный дом. Но она ведь ехала не на дачу, а в монастырь.
   Не  все  вышло  так,  как  представлялось  в  Москве.  Утро  выдалось
пасмурное, мрачное, как поздней осенью. Серая заасфальтированная  дорога
показалась до такой степени чужой,  что  Настя  испугалась:  не  на  той
станции  вышла?  Но  Бимка  узнавала  родные  места  и  хоть  не  бегала
вприпрыжку,  как  бывало,  зато  потихоньку  виляла  хвостом  и   весело
поглядывала на хозяйку.
   Издали завидев  монастырь,  Настя  остановилась.  Все  поплыло  перед
глазами.  Там  шли  восстановительные  работы.  Кто  бы  мог   подумать?
Развалины простояли семьдесят лет! И все-таки она  заставила  себя  идти
дальше.
   На  крепостной  стене,  словно  гроздья  винограда,  висели  чернявые
рабочие. Они латали, штукатурили, белили. Отовсюду доносилась непонятная
темпераментная южная речь.
   Первые две башенки по обеим сторонам монастырских ворот были выложены
заново. Сердце в груди-как бешеный зверь в клетке. Она вошла  в  ворота.
Еще две башни строятся заново, только уродливо торчат винтовые  лестницы
внутри. А до пятой, до самой дальней башенки  руки  у  чернявых  еще  не
дошли! Нет, определенно, не сама она выбрала ее  в  тот  страшный  день,
кто-то подсказал!
   - Постой, принцесса! Зачем торопишься? - окликнули ее сзади.
   Настя не оглянулась. Пошла дальше. Она должна дойти во что бы  то  ни
стало!
   Ее обогнал молодой усатый красавец. Заглянул  ей  весело  в  глаза  -
прямо как Бимка, только хвостом не виляет.
   - Зачем торопишься? Сейчас шашлыки будут! "Хванчкара"!
   - Мне надо туда, - процедила она сквозь зубы, кивнув в сторону башни.
   - Надо так надо! - согласился красавец. - Потом  приходи!  Выпьем  за
тебя и за твою собаку!
   - Хорошо. На обратном пути, - пообещала Настя.
   По мере приближения к заветной цели ноги становились  ватными.  Здесь
на самом деле не производилось никаких  работ.  Башня  выглядела  унылым
запущенным островком на фоне бушующего обновления.
   Бимка тяжело дышала, взбираясь по винтовой  лестнице.  "Почему  я  не
оставила ее дома?" - пожалела Настя.
   На смотровой площадке девушка растерялась. Солнца-то не было!  И  кто
знает, который был тогда час? Где находилось солнце? Но Бимка не дала ей
долго раздумывать, понюхала кирпичи и негромко гавкнула.
   Майка погибшего охранника чуть влажноватая, но воды в  тайнике  Настя
не  обнаружила.  Осталась  надежда,  что  пленка  не  испорчена.  Глупая
девчонка, ругала она себя. Не могла найти что-нибудь ненадежней?
   Кассету бросила в сумку и спустилась вниз.
   - Все готово, принцесса! - встретил  ее  с  распростертыми  объятиями
усатый красавец.
   Настя шарахнулась в сторону.
   - Ты его не бойся, дорогая, -  степлотой  в  голосе  заметил  другой,
пожилой строител