рассказом  о  трудном  времени  в  теткиной  комнатушке,  дочь
перебила ее;
   - Почему бабушка нас выгнала? Кем был мой отец?  С  ответом  пришлось
еще немного помедлить,  последние  секунды  многолетней  тайны  особенно
невыносимы.
   - Запомни раз и навсегда - у тебя нет отца!
   - Это я слышу с тех пор, как научилась спрашивать!
   Татьяна  Витальевна  прикрыла  рукой  лицо,  заливаясь  краской.  Как
признаться в таком дочери? Но она уже совсем взрослая! Поймет.
   - Поверь мне, я не знаю даже, как его зовут, - начала мать.
   - Ты смеешься, ма? Я ведь уже все понимаю. На это она и рассчитывала.
   - Мне было не до смеха, дочка, ни тогда, ни сейчас.  У  нас  с  тобой
разные истории. Ты любила своего мальчика, знала, какое отчество  давать
своему ребенку, и, если бы пришла за советом ко мне, а не к  бабушке,  я
бы, не задумываясь, сказала: "Рожай!" Ведь у нас теперь  нормальные  для
этого условия, уж как-нибудь подняли бы на ноги твоего малыша...
   - Мама, хватит обо мне! - перебила ее Света. - Со мной уже все ясно!
   Рассказывай об отце!
   - Нечего рассказывать, - вздохнула мать. Вздохи у нее вырывались  все
чаще. - Меня изнасиловали, - наконец призналась она.
   - Как? - заморгала кукольными ресницами Света, уронив огрызок печенья
в чай...
   Теперь, вспоминая тот давнишний вечер откровений, Светлана Васильевна
улыбнулась своему наивному испугу. Конечно, она не раз слышала от подруг
и даже читала о том, как насилуют, но представить  в  роли  жертвы  маму
никак не могла.
   Мама ей казалась женщиной сильной, мужественной, способной дать отпор
любому.
   Татьяна Витальевна не стала вдаваться в подробности. Сказала  только,
что человек этот был наверняка уголовником и каких-то южных кровей, весь
волосатый, наверно, армянин или Бог знает кто еще.
   Факт изнасилования ей удалось от бабушки скрыть. Заявления в  милицию
не подавали, и никто не разыскивал насильника. Мать больше  никогда  его
не видела. И  беременность  ей  тоже  пришлось  скрывать  до  последнего
месяца.
   - Решение родить ребенка  я  приняла  самостоятельно,  без  чьих-либо
советов. Да я просто знала, что бабушка  потащит  меня  на  аборт,  если
узнает. Вот так...
   Она хотела тогда сказать что-то еще, но не сказала.  Теперь  Светлана
Васильевна с высоты своих тридцати пяти лет (Татьяне  Витальевне  в  тот
памятный вечер было немногим больше) могла бы спокойно досказать то, что
мама недосказала: "Да, я родила тебя, несмотря ни на что, и мы пьем  чай
с облепихой, и нам хорошо вместе, опять же несмотря ни на что. А  с  кем
ты будешь пить  чай,  когда  меня  не  станет?"  Нет,  мать  никогда  не
отличалась жестокостью. Милосердие проявила  к  ней,  начиная  с  самого
зачатия, и тогда, на кухне, за облепиховым чаем, тоже пощадила.
   Светлана прикрыла форточку. Стало зябко то ли от сырости,  то  ли  от
воспоминаний. Прошла в гостиную. Маме  не  очень  понравилась  ее  новая
квартира, хотя она ее всячески хвалила. Светлану Васильевну не обманешь.
   Она видит, когда нравится, а  когда  нет.  Конечно,  матери  хотелось
приехать в их старую хрущевку, с кухонькой-клетушкой,  на  которой  было
так тесно, но уютно пить чай за душещипательными  разговорами.  Но  дочь
возжелала модерновой, двухэтажной, богатой квартиры! Что тут плохого?  И
все-таки не понравилось.
   У них с мамой теперь вообще  мало  общего.  Их  разделило  время,  их
разделили страны. Она не так милосердна, как  мать,  а  подчас  и  вовсе
беспощадна.
   Иначе не выжить.  Ведь  окружают  ее  чаще  всего  не  люди,  а  псы!
Настоящие псы! Как это объяснишь маме?
   Светлана сняла с книжной полки томик  Хименеса,  которого  за  ужином
читал Геннадий, уселась в  кресло,  но  стихи  не  лезли  в  голову,  не
отвлекали от мыслей.
   Зачем она в  такой  грубой  форме  съязвила  насчет  отца-уголовника?
Совсем никаких тормозов! Ведь это не Пит Криворотый, не  Поликарп  перед
ней! Это мама!
   Что она увезет с собой в маленький чилийский домик на  берегу  Тихого
океана?
   Воспоминание о жестокосердной дочери-хамке? Больше нечего.
   С того памятного облепихового чая они никогда не касались этой  темы,
наложили негласное табу. И вот на тебе! Сорвалась!
   Слезы сменились покаянием. Она рассказала матери о своей жизни  здесь
без нее. О кровожадном времени, которое наступило  в  их  стране,  в  их
любимом городе.  О  гибели  своего  мужа  Андрея,  о  самоубийстве  Димы
Стародубцева - ее первого мужчины, ее последнего  любовника,  ее  вечной
Голгофе!
   Мать была потрясена услышанным и предложила ей  немедленно  оформлять
документы на отъезд.
   - Ты поедешь со мной! Я тебя здесь не оставлю! Это уму непостижимо! А
этот Геннадий... Он хоть и прекрасный человек, но разбивать семью никуда
не годится! Даже  нечего  думать!  Мы  едем  в  Чили,  к  Луису!  И  без
разговоров!
   - Мама, ты, наверно, забыла,  что  мне  уже  не  шестнадцать  лет,  -
остановила ее внезапный порыв дочь, - я давно сама принимаю  решения.  И
не бегаю за советами к бабушке. Чужие советы мне всегда вредили.
   - Неужели ты хочешь остаться в этой погани?
   - Мне и здесь хорошо.
   На этом они пожелали друг другу спокойной ночи.
   Светлана  отложила   Хименеса.   Она   никогда   не   слыла   большой
любительницей поэзии. Сегодня же вообще ничего не  лезло  в  голову.  На
душе - тьма кромешная, почище той, что за окном. В такие  минуты  всегда
хочется излить кому-нибудь душу.
   Она набрала телефон Балуева. Он долго не  подходил,  а  Светлана  все
ждала, пока наконец эти тягучие сигналы ее окончательно не достали.  Она
бросила трубку на рычаг. Он крепко спит? Он уехал к любовнице? Или?..
   Геннадий  наглел  с  каждой  минутой.  Он  заказал  самый   настоящий
буржуйский ужин на две персоны, с  жу-льенами,  рябчиками,  тушенными  в
вине, салатом из омаров, ананасами в шампанском или наоборот и, конечно,
с немалым количеством водки.  Разделить  с  собой  трапезу  он  заставил
толстозадую секретаршу Пита, любительницу спортивного стиля одежды.  Она
недолго упиралась.  Запах  рябчиков  сломал  ее  железобетонную  волю  и
развеял в прах субординацию. Уже после третьей рюмки водки  она  перешла
на "ты" и называла его не иначе, как "мой  птенчик".  "Твой  рябчик!"  -
поправлял Балуев и совал ей под нос крыло или ножку упомянутой дичи.
   Он сам  был  не  рад,  что  затеял  эту  игру.  Он  рассчитывал,  что
секретарша уснет, но не тут-то было. Чем больше она пьянела, тем сильней
пробуждались в ней животные инстинкты. Баба пыталась на него  забраться,
постоянно расстегивала ширинку на брюках и все вокруг слюнявила. Получая
очередной  отказ  в  ласке,  она  резко  вскидывала  вверх  обе  руки  и
восклицала: "О-о! Боже мой! Где же Зигфрид?"
   Видно,  в  подобном  состоянии  она  воображала  себя  Брунгильдой  -
героиней безвозвратно забытой "Песни о Нибелунгах"...
   Время шло, а Брунгильда не унималась. Он долго присматривался к  ней,
не притворяется ли. Но,  убедившись,  что  она  действительно  абсолютно
потеряна для современности, набрался смелости и позвонил своему шоферу.
   Он явно поднял его с постели, потому что тот никак не мог  врубиться,
с кем говорит, так что Балуеву на миг показалось, будто все сошли с ума:
и он, и шофер, и Брун-гильда.
   - Я им не сказал, что слежу за девчонкой! -  пришел  наконец  в  себя
оболтус. - Они ничего  не  поняли.  И  я  постарался  поскорее  убраться
оттуда, чтобы не заподозрили! Вы  уж  извините,  что  не  дождался  вас,
Геннадий Сергеевич! Но время-то было позднее...
   - Ты ее не видел? - не дал ему договорить Геннадий.
   - Не-а.
   - А парень этот? Федор? Не показывался?
   - Что-то похожее мелькало на пятом этаже.  Знакомая  рожа.  Но  очень
быстро исчезла. Поэтому не берусь утверждать точно.
   - Погоди-ка! А я тебе разве говорил, на каком этаже живет девка?
   - Не-а. Такого не было. Точно.
   Даже такая туманная, непроверенная информация порадовала Геннадия.
   Если Федор жив, надо продолжать бороться.
   Шофер пожелал ему "спокойной ночи" и растворился в гудках. Брунгильда
опять подбиралась к его брюкам, и,  вспомнив  пожелание  шофера,  Балуев
усмехнулся.
   Он влил в нее еще пару рюмок водки и тут же  пожалел  об  этом:  баба
начала самозабвенно выблевывать рябчиков  и  омаров  прямо  на  ковер  в
кабинете Пита.
   - Могла бы это сделать в аквариум, - пошутил Балуев.
   - О-о! Боже мой!  -  Она  вытянула  вперед  руки  исделала  несколько
неуклюжих движений в сторону аква-риума, но не дошла - свалилась на пол.
***

   - Будет здорово, если ты еще  обоссышься!  -  подсказал  ей  Геннадий
Сергеевич.
   В ответ он услышал уже надоевшее:
   - Где ты, Зигфрид?
   Еще через пару минут Брунгильда истошно захрапела.
   Пошел третий час ночи, когда он набрал будапештский номер Мишкольца.
   Была опасность, что тот окажется в  поместье  сына  в  Сарваше,  туда
труднее  дозвониться.  Но  Балуеву   повезло.   Трубку   снял   Владимир
Евгеньевич.
   - Что случилось? - сразу почувствовал неладное шеф: хотя в  Будапеште
был только одиннадцатый час, в такое время помощник никогда не звонил.
   - Я говорю с тобой из резиденции Пита. Он взял меня в плен.
   - Дай ему трубку, - спокойным голосом попросил Мишкольц.
   - Его тут нет. Я воспользовался его отъездом.
   - Ты опять во что-то сунулся? - догадался Володя.
   - Называй как хочешь, но под тебя сильно копает Поликарп. Если ты  до
конца недели не появишься, тебя красиво подставят.  Криворотый  тоже  не
дремлет, готовится к новой войне. Похоже,  он  хочет  о  чем-то  с  нами
договориться, но, возможно, это ловушка. Сам  понимаешь,  настало  время
возвращаться. Не сегодня завтра здесь начнется заваруха.
   После затяжной паузы Мишкольц произнес:
   - Через восемь часов я буду в  офисе.  Постарайся  до  этого  времени
продержаться.
   - Хорошо, - вздохнул Гена.
   - Кто там у тебя храпит? - поинтересовался напоследок шеф.
   - Охрана Пита, которую я споил! - похвастался  Балуев  и  крикнул  на
прощание:
   - Сэрвус! До скорой встречи!
   Он распахнул настежь окно, потому что запахи в  кабинете  становились
навязчивыми.
   - Пит надолго  запомнит  эту  ночь!  -  сказал  он  то  ли  рыбкам  в
аквариуме, то ли Брунгильде, храпящей на все  лады,  то  ли  дождику  за
окном.
   По дороге в резиденцию Пит чувствовал себя превосходно.  Кто  бы  мог
подумать, что он такой ловкач? Был неприметной серой мышью,  тенью  двух
боссов и вот наконец выделился! И выделится еще круче - дайте срок!  Его
имя еще прогремит! Жаль только,  на  телевидении  не  сможет  показаться
из-за  этого  бесовского  шрама!  Он-то  к  нему  давно  привык,  а  вот
телезрители могут испугаться! Правда, господин Клейнер  обещал  избавить
его от этой штуковины. Нет проблем!  На  американский  манер  выражается
теперь бывший босс Потапов!
   - Дай-ка мне телефон,  -  обратился  Криворотый  к  сидящему  впереди
следователю.
   Тот был погружен в свои, как показалось Питу, не очень веселые мысли.
   "Расстроился, что я не дал  ему  как  следует  пощупать  Шаталина!  -
предположил Пит. - Вот дурень! Лезет прямо в пекло!"
   Пал Палыч молча протянул ему сотовый телефон.
   - Господин Клейнер? - прокричал в трубку Пит.  -  Уже  спишь,  старый
хрен?
   - Потише ори! - сразу перешел тот на зловещий шепот. - Я не глухой!
   - Как наши дела?
   - Хреновые наши дела! - прохрипел американский бизнесмен.
   - Старик не желает сматываться? - догадался Криворотый.
   - Мягко сказано. Он чуть не отдал меня на растерзание своим  псам!  И
под моими окнами теперь дежурят бравые ребята. Это была ошибка, Петя. Не
стоило мне так подставляться! Самому в пору сматываться, а иначе...
   - Ладно, не скули! - перебил его бывший  друг  и  помощник.  -  Утром
позабочусь о тебе, а теперь извини - не до тебя. Есть дела поважнее.  За
ночь ничего не произойдет. Спи спокойно. Это  известный  маневр.  Старик
думает и не упускает тебя из виду. Наводит  справки.  Обычное  дело.  Не
стоит паниковать.
   - Тебе хорошо рассуждать, Петя. У тебя столько охраны! На  тебя  даже
менты пашут!
   Пит усмехнулся, заметив, как напрягся затылок Беспалого  (следователь
слышал весь разговор), и нарочито громко изрек истину:
   - Это ведь только в глупых книжках менты - герои, а на самом  деле  -
полная туфта!
   Следователь при этих  словах  виновато  склонил  голову.  Криворотому
доставляло удовольствие издеваться над ним и наблюдать его реакцию.
   - Туфта не туфта, а мог бы подбросить мне пару ребят для спокойствия.
   - Поздно, дружок! - в той же веселой манере констатировал Пит.  -  На
хрена ты остановился в этой гостинице? Она на территории  Лося.  Я  тебя
предупреждал. Так что приятных тебе сновидений!
   - Мы ошиблись в старике, - еще раз  посетовал  Потапов.  -  Я  думал,
здесь будет спокойней.
   - Ладно, не канючь! Я же сказал, что позабочусь о тебе. Я  не  привык
повторять дважды.
   - Мне нравится, как ты держишься, Петя, - польстил ему бывший босс.
   - Далеко пойдешь.
   Он собрался повесить трубку, но Криворотый крикнул:
   -  Погоди-ка!  Есть  одно  дельце.  Ты  помнишь  такого  Овчинникова,
председателя райисполкома? Ты, сдается  мне,  хаживал  к  нему  домой  в
далекие времена.
   - Ну и что? Он же давно на том свете! - недоумевал господин Клейнер.
   - Адреса не помнишь?
   - Зачем тебе?
   - Хочу нанести визит несчастной вдове.
   - У него не осталось вдовы, - пробурчал тот. - Всю  семью  укокошили,
гады!
   - Ты адрес, главное, скажи, а там уж я разберусь, кого утешить.
   - У меня плохая память на цифры, - признался Потапов. - Помню  только
визуально.
   - Так скажи визуально! - все больше раздражался Пит.
   - Проспект Мира, дом с ювелирным  магазином,  второй  подъезд,  пятый
этаж, квартира направо.
   - Вот и ладушки, - сразу подобрел Криворотый и пожелал старому  другу
спокойной ночи.
   - Черт возьми! - воскликнул  Беспалый,  как  только  Пит  вернул  ему
телефон. - Балуев сегодня полдня крутился возле этого дома!
   - Он - известный шустрило, но на сей раз  меня  не  опередить!  Девка
почти у нас в руках! Сейчас пошлем туда машину с  ребятами.  Пусть  пока
посторожат!
   - Как бы эти ребята все не испортили, - засомневался следователь.
   - А ты их проинструктируй, чтобы не испортили. На фига я тебе  деньги
плачу? Старого пердуна упустил, на девку первым вышел Балуев...  Мы  вот
что сейчас сделаем. Ты поедешь с моими ребятами на проспект Мира, а я  с
Балуевым подкачу немного позже.
   - Только во двор не въезжайте, - посоветовал Пал Палыч,  -  поставьте
машину с торца здания, куда не  выходят  окна.  А  там  уж  предоставьте
действовать мне.
   - Уговорил.
   Пит  замолчал  и  остаток  пути  предавался  приятным  мечтаниям,   с
замиранием сердца заглядывая в завтрашний день.
   То, что старый Лось не клюнул сразу на предложение Потапова, еще ни о
чем не говорит. Во всяком случае, он держит американского бизнесмена  на
привязи, а значит, не совсем пренебрег  таким  поворотом  событий.  Если
Лось уберется в Америку или на тот свет - не имеет значения - и во главе
организации встанет Шаталин, а больше некому,  они  заключат  союз.  Две
такие мощные организации - это уже большая  сила!  Вместе  они  сокрушат
любые  устои,  пустят  по  ветру  неписаные  законы   мафии,   упразднят
третейские суды - судить они будут сами! Но в  первую  очередь  раздавят
этого паука, эту мразь Поликарпа! Куда ему, червю кладбищенскому, против
двух таких организаций? Он рассчитывал, что они падут ему в  ноги?  Мол,
отец, благодетель наш, мы помним твою доброту! Ты  нас  не  прикончил  в
свое время, и на том спасибо! Как  бы  не  так!  Жирная  свинья  за  все
заплатит! Следующим шагом будет новый союз, о котором никто в  городе  и
не мечтает. Союз с Мишкольцем. "Изумрудный  король"  -  мужик  толковый.
Быстро сообразит, что к чему. Уже год тянется его собственный конфликт с
Шалуном.
   Раскол в их организации грозит обернуться развалом на три части - там
набирает силы еще одна  скандальная  компашка.  Он  предложит  Мишкольцу
выгодные условия. Он не затронет его экономических интересов.  Ему  даже
не надо от Миш-кольца дани.
   Пусть сидит на своих изумрудах. Ему нужен Мишкольц только  для  того,
чтобы  утвердиться  окончательно  в  качестве  первого  босса,   "папы".
Мишкольц при этом тоже получит свое - спокойствие,  безопасность,  а  то
живет в постоянном ожидании  новых  притязаний  со  стороны  Шалуна  или
Поликарпа, да и с его, Пита, стороны тоже. Они,  безусловно,  ударят  по
рукам. И первую услугу Мишкольцу он окажет сегодня  ночью  -  возьмет  с
собой на операцию Балуева. Он не жадный, может поделиться своей добычей.
А добыча будет. Непременно будет! Он чует добычу!..
   Шалун без Мишкольца - фига на постном  масле!  Остальные  организации
тоже ничего из себя не представляют! Он  будет  первым!  Возможно,  даже
мэром города! Нынешний мэр полетит со своего трона вместе с  Поликарпом.
Мэр города - вот цель, которую  он  в  конце  концов  достигнет.  Только
сначала надо будет избавиться от проклятого  шрама!  Непременно!  Хватит
козырять своим афганским прошлым! Прошли те времена!  Шрам  погубит  все
дело! Как же он будет улыбаться телезрителям? Правда, есть  рожи  почище
его, и ни фига - улыбаются! В  экран  не  влазят,  а  улыбаются!  Им  бы
Франкенштейнов играть, а они улыбаются! И все же...
   Ему не удалось как следует это обдумать. Они въехали во двор  бывшего
детского сада, где обшарпанный дом с колоннами даже ночью не походил  на
дворец.
   Впрочем, Пит никогда не гнался за роскошью. Дворцы - не его страсть.
   - Бери моих ребят, -  кивнул  он  на  телохранителей,  -  и  гони  на
проспект Мира! А я за вами cледом! Пит вылез из машины, хлопнул  дверцей
и услышал над самой головой:
   - Вот и приходи к тебе в гости, Петя!  -  Балуев  сиДел  в  окне  его
кабинета на втором этаже, упершись спиной в косяк.
   - Надеюсь, моя секретарша не давала тебе скучать?  -  усмехнулся,  по
обыкновению, Криворотый.
   - Твоя секретарша? - передразнил Балуев кривую усмешку Пита. - Думаю,
что тебе тоже скучать не  придется!  Во  всяком  случае,  проветриванием
кабинета ты будешь заниматься теперь ежедневно!
   Однако бардак в кабинете не произвел на босса должного впечатления.
   Ему сегодня было не до мелочей.
   - Уберите отсюда эту блядь! - приказал он своим людям. -  И  чтобы  я
больше ее никогда не видел!
   - Крут, начальник! - издевался Геннадий.
   - И чтобы к моему возвращению все  было  чисто  и  пахло  цветами!  -
продолжал командовать Пит, желая произвести на противника впечатление.
   - Ух ты!  -  притворно  удивлялся  Балуев.  -  Прикажи,  чтобы  пахло
фрезиями, а то они тебе надушат банальным жасмином.
   Криворотый чувствовал, что Балуев не принимает его  всерьез,  но  был
выше честолюбивых обид. Слишком великим представлялось задуманное.
   - Собирайся, Гена, - спокойно сказал Пит, -  прокатимся  на  проспект
Мира.
   - Зачем?
   - Тебе лучше знать. Не я, а ты полдня кружил вокруг дома с  ювелирным
магазином. Мои люди уже там. - Он взял его под  руку,  как  обольститель
очаровательную даму, имеющую успех в обществе, и повел вниз, к машине. -
Я ведь говорил, что наши интересы на этот раз совпали.
   Балуев хотел ответить,  что  они  никогда  не  совпадут,  но  вовремя
прикусил язык. Мишкольц не одобрил бы его поведения. Как ни противен ему
Криворотый, но надо подчиниться ситуации.  Что-то  новое  наметилось  во
взаимоотношениях двух старых врагов, и слова Пита о совпадении интересов
- это намек на далеко идущие планы. Но даже  если  ему  показалось,  что
Криворотый имел в виду что-то  более  серьезное,  чем  ночной  поход  на
проспект Мира, даже в этом случае не стоит его  задирать.  Их  интересы,
как это ни парадоксально, действительно совпали. Ему нужен  Федор,  если
он, конечно, жив. А он наверняка жив. Ведь шофер видел "что-то  похожее"
на пятом этаже. Да, ему нужен Федор, а Питу - девка. Они  разб