ыми
руками с рыжеватым  пушком  и  неприятной  манерой  говорить,  обдумывая
слова.
   Что же вы не проходите? Сами просили о встрече...
   - Робею немного, стыдно  признаться.  Давно  вас  не  видел,  Георгий
Михайлович.
   - Мы разве были знакомы?
   - Ну... нельзя сказать, чтобы очень... Он сел напротив и умолк,  пока
красносарафанная ставила приборы.
   - Что будем заказывать? - произнесла она так сладко, что  можно  было
прилипнуть к ее улыбке.
   - То же самое, - кивнул незнакомец в сторону Лося.
   - Вы на меня не смотрите, - отмахнулся тот, - я -  человек  непьющий,
но при  этом  люблю  смотреть,  как  пьют  другие.  Это  доставляет  мне
удовольствие.
   Точно также, исключительно ради удовольствия, ношу в  кармане  полный
портсигар.
   - А я, знаете ли, никогда не пил...
   - Спортсмен? - поинтересовался Георгий Михайлович.
   Незнакомец вздрогнул и как-то неестественно улыбнулся.
   - Неужели похож на Спортсмена?
   - Не понял.
   - Не помните человека с  такой  кличкой?  Лось  откинулся  на  спинку
кресла и, по обыкновению, запрокинул голову. Вот кого он ему напоминает!
Потапова, по кличке Спортсмен, одного из тех  боссов,  которые  в  конце
восьмидесятых поделили город. Одного из немногих, не имевших  за  своими
плечами уголовного прошлого.
   Выходца из элитной спортивной среды. Занимался он  продажей  пловчих,
да и просто девочек за границу. Нажил  неплохое  состояние.  Организовал
при спортивном комплексе боевую дружину, благодаря  которой  и  вышел  в
боссы.  В  девяносто  первом  году  к  нему  пришел  от  Поликарпа   Пит
Криворотый, которого Спортсмен знал  с  пеленок.  Спустя  год  во  время
мафиозных разборок погибли родители Спортсмена, а на следующий  день  он
сам взлетел  на  воздух,  когда  возвращался  в  своей  машине  с  дачи.
Похоронен на кладбище у Поликарпа, в знаменитой Аллее  героев.  Убийство
Потапова в городе приписывали Питу,  во-первых,  как  большому  любителю
"адских машинок", а во-вторых, потому,  что  Спортсмен  был  противником
боевых действий, искал  мирные  пути  урегулирования  конфликта,  а  это
значило идти на уступки соседям, и Пит поставил на более решительного  и
предприимчивого Стародубцева.
   - Вы - брат Потапова? - спросил Лось незнакомца.
   - Почти.
   - Что это значит - почти?
   Вошла  официантка.  Поставила  перед   посетителем   порцию   горячих
пельменей, кружку с квасом, блюдце со сметаной.
   - Блинчики будете? - снова прилепилась улыбкой.
   - Пока ничего не надо, - зло зыркнул на нее Лось. Когда она  оставила
их, плотно прикрыв за собой двери кабинета, незнакомец, не притронувшись
к еде, смущенно улыбнулся и тихо произнес:
   - Дело в том, Георгий Михайлович, что я и  есть  Пбтапов,  по  кличке
Спортсмен.
   Сообщение обескуражило старого босса.
   - Как прикажете понимать? А кто лежит в могиле?
   - Вам это важно знать? Тогда расскажу  обо  всем  по  порядку.  -  Он
окинул взором кабинет так, что Лосю показалось, будто он не доверяет ему
и сомневается в их уединенности.
   - Можете быть покойны, - заверил Георгий  Михайлович,  -  кабинка  не
прослушивается.
   Называвший себя Потаповым опять смущенно улыбнулся и пояснил:
   - Я смотрю, здесь ничего не изменилось  со  времени  нашей  последней
беседы, четыре года назад. Я пришел  к  вам  за  советом,  как  избежать
войны, хотя  Стар  с  Питом  сделали  ее  неизбежной.  Я  знал,  что  вы
покровительствуете Стару, как предприимчивому, оборотистому  бизнесмену,
который первым пострадал в ходе разборок. Думал даже, что  вы  не  прочь
увидеть Стара на моем месте. И все-таки я пришел к вам за советом, как к
авторитетному третейскому судье. Вы сказали:
   "Дело далеко зашло". Это я понимал и без вас. Вы сказали:
   "Надо  идти  на  уступки  соседям  или  уходить  со  сцены".  Что  вы
подразумевали под уходом со сцены, я могу только догадываться.  Идти  же
на уступки после далеко зашедшего дела -  значило  опуститься  в  глазах
организации.
   Я ушел от вас в еще большем смятении,  чем  пришел.  Уехал  на  дачу,
чтобы все хорошенько обдумать. Но все уже обдумали за меня. В ту же ночь
не стало моих родителей. Их расстреляли в спальне во время сна. Я ничего
не знал. С этой вестью ко мне приехал  утром  Пит.  В  тот  день  я  был
невменяем. Мне делали какие-то уколы, чтобы успокоить. Я рвался в город,
хотел разделаться с Громом: он руководил той операцией  в  спальне  моих
родителей. В конце  концов  меня  чем-то  усыпили,  а  когда  я  вечером
проснулся. Пит сообщил мне, что меня больше нет.
   Оказывается, он сделал  подмену.  Выбрал  из  охраны  самого  щуплого
паренька, которому впору пришелся мой  костюм.  Снял  у  меня  с  пальца
золотой перстень.
   Парню он был велик, но на обгорелом трупе это сошло. Пит  ему  ничего
не объяснил, поставил только задачу - въехать на моей машине  и  в  моем
костюме в город. Уж и не знаю, о чем думал этот охранник, у  большинства
из них полная утечка серого вещества. Не успел он  вывернуть  на  шоссе,
как машина разлетелась на части. Все  это  было  при  добром  напутствии
вашего любимого Стара, который ничего не знал о подмене и уже никогда не
узнает. Меня похоронили вместе с родителями через два дня.  Видеокассету
я храню до сих пор. Пластическую операцию мне сделали у нас в  России  и
по новым документам переправили в Америку, где я до сих пор и живу.  Пит
хорошенько замел следы - уничтожил всех, кто хоть краем глаза видел меня
после моей смерти, пока я не изменил внешность.
   Так что мое преображение обошлось недешево.  И  вот,  как  видите,  я
снова здесь.
   Пит не любит писать писем, поэтому сведения отсюда  я  получал  очень
скудные. Но о смерти Стара он все  же  соизволил  сообщить,  и  я  решил
приехать хотя бы для того, чтобы сходить на могилку к родителям...
   - Зачем же вы открылись мне? -  Лось  пытался  сохранить  присутствие
духа, но от его собеседника не ускользнуло, как он взволнован.
   - А это уже второй вопрос.
   Потапов  наконец  принялся  за  остывшие   пельмени,   заполняя   ими
искусственно вырезанный рот.
   - Вам  повезло,  как  никому  из  наших  коллег,  -  признал  Георгий
Михайлович. - Кто бы мог подумать, что Пит - такой продувной парень?
   Потапов только кивал головой, не в  силах  переработать  сразу  такое
количество пищи. Он явно  торопился,  и  Лосю  было  неприятно  на  него
глядеть.
   Покончив наконец с трапезой, чудом уцелевший босс попросил:
   - Нельзя ли стрельнуть у вас сигаретку?  Георгий  Михайлович  не  без
удовольствия протянул ему предмет собственной  гордости  -  портсигар  с
изображением своего лесного тезки, у которого рога усыпаны бриллиантами,
а в глазах - изумруды.
   - Приятная вещичка! - покрутил в руках портсигар Потапов, прежде  чем
его открыть.
   - Подарок Володи Мишкольца, - с теплотой в голосе сообщил Лось.
   - Он еще жив? - с напускным безразличием спросил Спортсмен.
   - Жив, слава Богу! Он-то и положил тогда конец войне. Впрочем, вам  в
вашей Америке и Кручинину на кладбище уже  было  все  равно,  хотя  кашу
заварили вы.
   - Ладно, оставим этот спорный вопрос историкам, - предложил Спортсмен
с недовольным видом и вдруг, усмехнувшись, добавил:
   - А интересно, войдем мы в историю  родного  края,  как  какой-нибудь
там...
   - Успокойтесь.  Не  войдем,  -  перебил  его  Георгий  Михайлович.  -
Кажется, вы хотели мне что-то сообщить? Потапов поерзал на стуле,  допил
квас и начал:
   - На этот раз, дорогой Георгий Михайлович, я осмелился сам  прийти  к
вам  с  советом.  Ваше  сегодняшнее  положение,  может,   и   не   такое
безвыходное, как мое четыре года назад, но кто знает, не станет  ли  оно
совсем невыносимым через месяц.
   - Пожалуйста, не так туманно, - попросил босс.
   - Вчера Пит  устроил  мне  увеселительную  прогулку  по  моим  бывшим
владениям.  Решил  доставить  себе  удовольствие.  Вот,  мол,  какой   я
расчудесный хозяин, все у меня путем. Действительно, процветание налицо.
-  Потапов  ухмыльнулся.  -  Вот,  правда,  на  лице  у  Пита   никакого
процветания. Мне всю рожу перекроил, а у себя шрам убрать боится!  И  не
уберет никогда, потому что  кичится  своим  афганским  прошлым,  хотя  к
Афгану его кривой рот имеет не больше отношения, чем  мой  преображенный
фэйс к Голливуду. Рот ему искривили на зоне.
   Он туда угодил сразу после  армии,  и,  кстати,  по  хорошей,  боевой
статье - подрался с ментом. Отбарабанил два года - и к Поликарпу. Теперь
вот сам хозяин.
   Но я отвлекся, пардон! Не могу сказать, что у  меня  защемило  сердце
при виде того, как развернулись Стар и Пит. Мне уже, честно  говоря,  на
это наплевать с последнего этажа небоскреба  в  прямом  и  в  переносном
смысле: в Нью-Йорке я живу на двадцать восьмом этаже. И  все  же  я  был
удивлен, когда очутился на складе с боеприпасами. Пит вооружается.  Надо
было видеть, как у него блестели глаза на этом складе, будто он попал  в
бордель, а кругом не автоматы  Калашникова,  а  размалеванные  девки!  Я
понял одно: близится новая заваруха. И не последнее слово в  ней  скажет
Криворотый. Не знаю, против кого он так  усердно  вооружается  -  против
Поликарпа  или   вашего   любимого   Мишкольца,   -   но   то,   что   я
завтра-послезавтра сяду в самолет и больше никогда, ни под  каким  видом
сюда не вернусь, это  я  знаю  точно.  -  Он  перевел  дыхание  и  зажег
сигарету. Георгий Михайлович не перебивал Потапова, но при этом  смотрел
на него в упор, отказавшись от любимой привычки запрокидывать голову.  -
Вы, разумеется, все еще в недоумении по  поводу  всей  этой  информации.
Ничего. Сейчас проясню. Дело в том, Георгий Михайлович, что  в  новейшей
истории родного края вам отводится роль трупа.
   Потапов сделал глубокую  затяжку  и  только  тогда  протянул  наконец
обратно портсигар с лосем.  Босс  даже  бровью  не  повел  и  не  сделал
никакого встречного  движения,  так  что  Спортсмену  пришлось  положить
портсигap на стол.
   Пауза затягивалась, и, так как не последовало вопросов, Потапов сразу
перешел к ответам:
   - Сегодня я встречался с мэром города. Разумеется, как частное  лицо,
как  преуспевающий  американский  бизнесмен.  На   самом   деле   я   не
преуспевающий, но умею пустить пыль в глаза. Как видите, я с вами  очень
откровенен. Мэр меня принял с распростертыми объятиями. Конечно  же,  он
заинтересован в западных инвестициях, как все в этой стране. Я нарисовал
ему сказочные перспективы,  после  чего  хорошенько  "пощупал"  мэра  по
заданию Криворотого. Я ненароком запускал руку во все мафиозные кадки  с
огурцами, наблюдая за его реакцией. Надо отдать  ему  должное,  он  лихо
выкручивался, обходил острые углы. Теперь я дошел до  главного...  -  Он
сделал многозначительную паузу.  Лось  по-прежнему  молчал,  внимательно
глядя на собеседника. - Уж извините, Георгий Михайлович, но я  покусился
на ваш замечательный клуб. На "Большие надежды".  Я  изъявил  желание  в
будущем расположиться в этом здании, что-то типа офиса или резиденции  -
не важно. Сказал, что дом пришелся мне по вкусу, радует глаз. Вот что на
это ответил мэр. Передаю дословно: "Как только меня переизберут на новый
срок, здание отойдет муниципалитету. А мы уж с вами всегда договоримся".
При этом он похлопал меня по плечу,  как  старого  кореша.  Насколько  я
знаю, предвыборная кампания начнется через месяц. По-моему, вам  есть  о
чем подумать.
   - О чем?
   - Неужели не ясно?
   - Наш мэр не дурак. Думаю, он раскусил  вас  и  тоже  пустил  пыль  в
глаза.
   - Возможно. - Потапов явно был недоволен реакцией босса. - Но мы ведь
с вами знаем, кто стоит за спиной мэра. И оттого эти  слова  приобретают
довольно     недвусмысленный     оттенок.     Поверьте     мне,     ваша
процветающаяорганизация, ваши зажиревшие ребята  давно  у  всех  поперек
горла! Это видно даже мне, человеку, который не был здесь четыре года!
   - Вам-то какое дело до всего этого? Катитесь в свою Америку и  дышите
полной грудью!
   - Теперь мы дошли  до  самой  сути.  -  Потапов  улыбнулся,  зачем-то
погладил свою лысину, будто забыл, что поле выжжено  и  не  дает  больше
ростков, и произнес с торжественным видом:
   - Вы, конечно,  сообразили,  что  мой  визит  небескорыстен?  Но  моя
корысть может стать и вашей корыстью. Я предлагаю вам свой вариант ухода
со сцены. Мудрить тут нечего. Пит не открыл Америки, способ  не  нов.  Я
предлагаю  вам  открыть  Америку  для  себя.  Не  пожалеете.  Мы  станем
компаньонами. Я нуждаюсь в вашем капитале, вы нуждаетесь в безопасности.
Как видите, наши желания вполне совместимы. С вашими деньгами  вы  могли
бы там развернуться и быть при этом похороненным на родной земле...
   Неожиданно для Потапова Лось вскочил со своего кресла и  в  следующее
мгновение уже сдавил тому горло.
   - Ты что мне предлагаешь, сволочь? Тварь недобитая! Ты забыл, что я -
вор в законе? Я и дня в своей жизни не работал! Нужна  мне  твоя  сраная
Америка!
   Спортсмен оказался проворным  малым,  несмотря  на  то,  что  казался
неуклюжим. Он, рванувшись всем  телом  вверх,  высвободился  из  щупалец
босса и ударил его лысой головой в стариковскую, маломощную грудь.  Лось
не удержался на ногах и отлетел обратно к креслу, но немного промахнулся
и приземлился на пол, зацепив при этом стол со всем его содержимым.
   - Я тебе не предлагаю работать, Жора! - крикнул Потапов.  -  Работать
буду я, а ты - получать свои дивиденды!..
   Больше ему ничего не удалось сказать. В кабинет вбежали  охранники  и
заломили Спортсмену руки за спину.
   Разохавшаяся официантка, покачивая кокошником, принялась  собирать  с
пола осколки, не обращая внимания на босса, который все еще прохлаждался
на полу.
   Потапов понял, что зря погорячился, что это может стоить ему жизни  и
что при любом исходе он проиграл, но Лось,  отряхнувшись  и  усевшись  в
кресло с таким видом, будто инцидент заключался в том, что он  занимался
зарядкой  и  сделал  неудачное  приседание,  приказал  своим   людям   и
официантке:
   - Подите вон! Вас никто не звал! Мы недоговорили.
   Когда они удалились. Спортсмен произнес дрожащим голосом:
   - Прошу прощения... Но вы сами виноваты...
   - А теперь сделай так, чтобы не попадаться мне  больше  на  глаза,  -
приказал Георгий Михайлович.
   - Я остановился в гостинице "Астория". Еще два дня пробуду в городе.
   Моя новая фамилия - Клейнер...
   - Вон отсюда! - рявкнул босс.
   И господин Клейнер, бросив на прощание:
   - Всего доброго! - исчез.
   Лось еще долго сидел в кресле перед  поверженным  столом,  запрокинув
голову. Мысли путались. В голове шумело.
   А  за  дверями  кабинета  пьяные  нувориши,  закончив   разговоры   о
благотворительности, проорав множество тостов за возрожденное купечество
и за процветание матушки-Расеи, затянули опять плачущими голосами:
   - Ямщик, не гони лошадей. Мне некуда больше спешить...
   Балуев  отпустил  машину  возле  Ботанического  сада.  Он  сам  решил
проверить, ведется еще или нет  наблюдение  за  домом  Светланы,  но  не
заметил ничего подозрительного.
   Его обуревали противоречивые чувства. С одной стороны, лед  тронулся,
Светлана дала понять, что  он  ей  небезразличен,  и  ему  не  терпелось
увидеть ее поскорей,  а  с  другой  -  он  боялся,  что  упустит  ночную
похитительницу изумрудов, а с ней  и  возможность  узнать  что-нибудь  о
судьбе Федора. Самым разумным было бы поставить возле дома на  проспекте
Мира наблюдателей, но Мишкольц не держал  в  своем  королевстве  шпиков.
Балуев знал также,  что  его  розыскной  деятельности  шеф  не  одобрит,
поэтому не рискнул взять в наблюдатели людей со стороны. К тому же  этим
людям надо было что-то объяснять. Единственным человеком, к которому  он
мог обратиться с подобной просьбой,  был  его  личный  шофер.  Его-то  и
послал Геннадий Сергеевич к дому на проспекте Мира,  когда  высадился  у
Ботанического.
   Гарантия того, что оболтус справится с заданием, равнялась  нулю,  но
ничего лучшего в сложившейся ситуации Балуев придумать не  мог.  Вернее,
не хотел, потому что пришлось бы отказаться  от  вечера  у  Светланы,  а
значит, вновь отдалить ее от себя.
   -  А  вот  и  наш  гость  дорогой!  -  встретила   его   восторженным
восклицанием Светлана Васильевна, взяла за руку  и  потащила  в  комнату
знакомить с мамой.
   Татьяна Витальевна сильно смущалась и не ведала, с  какого  конца  ей
влиться в разговор. Балуев  пытался  острить,  выходило  неуклюже.  Зато
Светлана болтала без умолку, и всякий, даже несведущий  человек  мог  бы
поклясться, что видит перед собой счастливую женщину.
   Она и сама не отдавала себе отчета в том, что с ней происходит.
   Получить такой заряд бодрости от одного поцелуя? Почему  нет?  У  нее
было много мужчин, но каждый раз выходит по-новому. "Только  утро  любви
хорошо", - написал модный в прошлом веке Надсон. Да,  начинается  всегда
славно: с цветов, с песен, со стихов... Потом все обращается  в  пошлую,
банальную обыденность. Вот и  приходится  ловить  момент.  Что  остается
делать после стольких осечек?
   Геннадий блеснул перед чилийской мамой Сикейросами и Риверами.  Уж  в
чем-чем,  а  в  живописи  он  знает  толк.   Татьяна   Витальевна   была
окончательно покорена, когда Балуев заговорил по-испански и прочитал  из
Хименеса:

   Я бреду по дороге -
   Мертвый, в сонном свете, но наяву;
   И мечтаю, мертвец, о жизни,
   Безнадежно немой, зову
   Тех, кто сделал меня безгласным...
   Пусть искусаны до крови
   Мои губы, но снова красной
   Стала кровь моя от любви.
   Перевод С. Гончаренко.

   - Ничего себе! - захлопала в ладоши Светлана. - Мама, тебе надо  было
приехать оттуда, чтобы я получше узнала этого человека!
   Потом  последовали  обычные  в  таких  случаях  вопросы:  "А  где  вы
учились?", "Откуда знаете  язык?",  "А  почему  не  занимаетесь  любимым
делом?".
   Если бы знала Татьяна Витальевна, сколько  страданий  она  доставляет
Балуеву своими вопросами! Ведь она тоже  родилась  не  для  того,  чтобы
махать  пульверизатором  из  стороны  в  сторону  и  ругаться  матом  на
малярских баб.
   - Ма, ну что ты привязалась к Гене? - пришла на помощь Света.  -  Он,
между прочим, объездил пол-России в поисках картин для  своего  шефа.  Я
тебе рассказывала про Володю  Мишкольца,  помнишь?  Это  один  из  самых
крупных коллекционеров в нашей стране. - Она подчеркнула слово "нашей".
   Балуев насторожился. Всегда, едва речь заходила о шефе, он становился
предельно натянут в разговоре.
   -  А  где  он  хранит  свои  картины?  -   поинтересовалась   Татьяна
Витальевна.
   - В такой криминальной атмосфере это, наверно, очень сложно?
   - Ма, ну что за вопросы ты задаешь? Ты хочешь, чтобы Гена назвал тебе
адрес?
   Мамина наивность ее забавляла.
   - Картины хранятся в трехэтажном особняке, который Володя арендует  у
городских властей, - неожиданно  выдал  Геннадий  Сергеевич.  -  Особняк
находится в центре  города,  но  мало  кто  догадывается,  для  чего  он
предназначен, хотя,  кому  приспичит,  тот,  конечно,  рано  или  поздно
узнает. Там новейшая система сигнализации  и  надежная  охрана.  Короче,
предприняты все меры безопасности.
   - А зачем это все? - не понимала Татьяна Витальевна. - Ведь  художник
для того и пишет картины,  чтобы  их  видели,  а  не  держали  за  семью
печатями!
   - Мама хочет сказать, что искусство должно принадлежать народу! Тебя,
мамуля, воспитали  в  духе  совкового  романтизма!  Картины  чаще  всего
пишутся ради хлеба насущного, а  кто  на  них  будет  глазеть  -  Володя
Мишкольц или пролетарий Тяпкин, - это художнику безразлично. Даже первый
вариант предпочтительней, потому что Мишкольц знает толк в живописи и на
дешевку не позарится.
   - Надо же, какие мы аристократы! -  еще  больше  возмутилась  Татьяна
Витальевна. - А я разве не была пролетарием Тяпкиным? Откуда вдруг такое
пренебрежение?
   - Что-то новенькое, мамочка! Ты  раньше  никогда  не  кичилась  своим
пролетарским периодом жи