Анатолий КОВАЛЕВ
   ИНАЧЕ НЕ ВЫЖИТЬ

OCR Leo's library


Анонс

   Что может помешать нажать на спусковой крючок? Особенно  когда  перед
тобой опасный враг, смерти которого желают  многие.  Только  любовь.  Но
любовь - не спасение, а всего лишь короткая отсрочка.  Если  ты  любишь,
даже несколько минут кажутся вечностью...
   Над городом медленно поднимается тень. Она  встает  с  кладбища,  где
окопался гробовщик. Здесь он распоряжается чужими судьбами.

   Любые совпадения  имен  и  событий  этого  произведения  с  реальными
именами и событиями являются случайными.


ЧАСТЬ ПЕРВАЯ

   Псы с городских окраин -
   Есть такая порода.
   С виду обычная стая.
   Их больше от года к году.
   У них смышленые морды
   И, как у нас, слабые нервы,
   Но каждый из них такой гордый
   И каждый хочет быть первым.
   Рок-группа "Чай-ф"

Елизаветинск

1991 год, лето

   Шли молча. Никто не курил.  Никто  не  глазел  по  сторонам.  Местные
красоты, сводившие с ума дачников, не могли тронуть своей предрассветной
тишиной, мягкими,  пастельными  тонами  едва  просветленного  неба  пять
ожесточенных сердец. И щебетания первых птах не воспринимали чуткие уши,
привыкшие различать малейший шорох в радиусе пятидесяти метров.
   Шли быстро. Натренированные ноги умели глушить звуки шагов. Лица были
напряжены. У кого-то шевелились  губы,  у  кого-то  раздувались  ноздри,
кто-то безуспешно боролся с тиком.  Глазами  они  не  встречались.  Даже
глазами уже нечего было сказать друг другу. Смотрели только вперед. Пять
аккуратно  подстриженных  голов  были   надежно   припаяны   к   мощным,
атлетического  сложения  телам.  И  ничего,  что  у  кого-то  на  висках
выступили капли пота. Это не от быстрой ходьбы  и  это  не  страх.  Ведь
пройдено уже много таких  дорог  -  горячих  дорог,  испепеляющих  мозг,
выматывающих последние нервы. Как и  на  тех  дорогах,  каждый  из  пяти
парней шел с автоматом наперевес.
   Им предстояло  пройти  чуть  больше  километра.  Шум  мотора  мог  бы
разбудить дачников, и поэтому  машину  они  оставили  у  обочины.  Время
самого  крепкого,  предрассветного,  сна  выбрали   недаром.   Опасность
встретить грибников отпадала  -  грибы  еще  не  пошли.  Они  все  четко
продумали  и  даже  бросили  жребий.  В  загородном  доме   председателя
райисполкома Овчинникова ровно пять спален.
   Дом  как  дом.  Кирпичный.  Двухэтажный.  Неожиданно  вынырнул  из-за
поворота. Шаги  стали  глуше.  Капля  пота  потекла  за  шиворот,  и  от
прохладного ветерка спине было зябко.
   Бетонный забор с колючей проволокой. Умеют отгородиться сильные  мира
сего. Но это иногда их губит. До ближайшего дома еще с полкилометра. Так
что помощь придет не скоро, если вообще придет. Бояться нечего, да они и
не боятся.
   Человеком больше, человеком меньше - арифметика парням не пригодилась
в жизни.
   По поводу колючей проволоки прошлись  бы  матерным  словечком,  но  в
другой раз и в другом месте. Еще большее  отвращение  вызвали  ворота  с
фотоэлементами, но и об этом особенно заботиться  не  пришлось.  Система
заранее выведена из строя. Их мужественные лица не попадут  на  страницы
газет.
   Несколько секунд потоптались у запертых ворот. Один взглянул на часы,
другой нащупал свой пульс, у третьего развязался ботинок, и пришлось  на
мгновение выпустить из рук автомат.
   Щелчок в электронной двери оглушил, словно  выстрел.  Ворота,  как  в
сказке  про  Али-бабу  и  сорок  разбойников,   волшебно   приоткрылись.
Показалось бледное, перекошенное страхом лицо охранника.
   - Все в порядке, - зачем-то прошептал неусыпный страж.
   Дать бы ему по зубам! Шепот бывает громче набата. Но вроде  бы  тихо.
На всякий случай еще раз прислушались. Нет. В доме все спят.
   Бесшумно, как тени, скользнули внутрь. План дома изучен досконально.
   Каждый идет к своей двери. Жребий брошен. Против жребия  не  попрешь.
Четверо - на втором этаже, один - на первом. Так заведено в  этом  доме.
Комната горничной на первом этаже. Все остальные спальни - на втором.
   Заняли исходные позиции. Медлить больше  нельзя.  Даже  сквозь  самый
крепкий сон можно почувствовать зловещее дыхание у себя за  дверью.  Они
замерли в ожидании команды. И тот, кто должен был, крикнул:
   - Духи! Атас!
   Это действовало безотказно с незапамятных времен. После этого  никому
не было пощады.
   Пять дверей разом слетело с петель. Наука вышибать двери ударом ноги,
в прыжке, в отличие от арифметики, парням пригодилась.
   Сергей вытянул первый номер.  Женщина  неестественно  подпрыгнула  на
кровати. Она раскрыла рот, но крикнуть он ей не дал.  Жена  председателя
райисполкома так и не  поняла,  сон  это  или  явь.  Голубой  прозрачный
пеньюар намок  на  груди  безобразным  пятном.  Сергею  показалось,  что
женщина громко вздохнула, как бы сожалея о случившемся. Впрочем,  больше
она его не интересовала. Не для того он тут, чтобы обращать внимание  на
подобные мелочи. Овчинников, в отличие  от  жены,  быстро  разобрался  в
обстановке и юркнул под кровать.
   - Я заплачу! Не убивайте! - крикнул он из своего достаточно уязвимого
убежища.
   Но торг, как говорится, тут был неуместен. Сергей прекрасно  понимал,
чем придется заплатить, если он не выполнит задания.  Досталась  бы  ему
бумажка с цифрой "4" или "5" - другой разговор, другая  ответственность.
Против  жребия  не  попрешь!  Он  не  стал  вступать  в   переговоры   с
противником. Лег на живот, широко расставив ноги - прямо как на учениях,
- и дал длинную очередь. Потом вытащил из-под  кровати  пузатого  лысого
мужика. Сработано отлично. Несговорчивый председатель  райисполкома  уже
не восстанет из пепла, словно какая-то там птица.
   У Макса вышло не так здорово. Он знал, на что шел. Второй  номер  был
крепкий орешек. Скромностью убранства и теснотой  комната  телохранителя
напоминала монашескую келью. Макс стрелял наверняка,  прошивая  вдоль  и
поперек узкую кровать, стоящую возле голой, без украшений стены. В  этой
комнате промедление равнялось  смерти.  Макс  ничего  не  видел,  только
стрелял. И, лишь почувствовав страшный удар в голову, понял, что кровать
пуста и все бесполезно.
   Телохранитель ждал Макса.  Невообразимое  чутье  в  последний  момент
подняло парня с кровати. Он стоял за дверью, сжимая в руке пистолет.  И,
когда дверь слетела с петель, вжался в стену.  Переждал  не  долгую,  но
яростную расправу Макса с пустой кроватью и, как только тот сделал шаг в
комнату, выстрелил ему в висок. Макс повалился навзничь. Ему и раньше не
везло в лотерею.
   Безобидная цифра "3" заставила поволноваться Пита, или -  попросту  -
Петьку. Во-первых, в детской вместо двоих детей находился только младший
пацан.
   Его он уложил сразу, тот и пискнуть не успел. А вот старшей  девчонки
в комнате не оказалось, хотя постель и была разобрана. Пит  бросился  на
пол, заглянул под кровать, потом распахнул шкафы, стал копаться в  вещах
и игрушках. И тут раздалось жалобное, писклявое:
   - Мама! Мама! Мама!
   Петька так и обмер.  Дал  с  испугу  еще  одну  очередь  по  мертвому
парнишке, пока не понял, что вопит кукла, которую он только что  выкинул
из шкафа. Пришлось довольствоваться расстрелом куклы. Девчонки так нигде
и не было.
   Витяй родился в рубашке.  Мать  председателя  райисполкома  уехала  в
город,  о  чем  свидетельствовала  записка,   оставленная   на   круглом
старомодном столе возле хрустального  графинчика:  "К  ужину  не  ждите.
Ночевать останусь у Клавы".
   Витяй сунул записку в карман. Сел на  шаткий  стул,  будто  пришел  в
гости и хозяйка вот-вот должна внести  чай.  Помогать  товарищам  он  не
собирался. У каждого свой жребий -  у  каждого  свой  грех.  Ему  выпала
старушка. Бабулька не  пожелала  участвовать  в  игре,  отбыла  к  своей
подружке Клаве. И правильно сделала. Его не в чем упрекнуть.
   Витяй оглядел комнату. Старушка, видать,  из  консервативных.  Мебель
времен царя Гороха.  По  стенам  развешаны  портреты  родственников.  Он
прошелся автоматной очередью по портретам, а то ребята подумают еще, что
старуха его "замочила". "Дай хоть родственников покоцаю!"  -  усмехнулся
Витяй. Потом он позабавился бросанием хрустального графина в  допотопный
телевизор. И только истошный крик: "Макса убили!" - поднял его с места.
   Саня был доволен своим жребием. Прострелить башку  девчонке-горничной
- ему раз плюнуть! После армии он стал женоненавистником и  только  ждал
подходящего случая, чтобы выместить  на  ком-нибудь  зло,  отомстить  за
неверность.
   Пять лет прошло, а рана не затянулась. По-прежнему  сжимались  кулаки
при виде целующейся в сквере парочки. И как-то спьяну  он  привязался  к
такой парочке и даже набил кавалеру морду, но легче от этого не стало.
   Он вышиб дверь комнаты на первом этаже. Девушка вскрикнула и зачем-то
включила торшер.
   - Шура?! - с ужасом выдавила она.
   Больше ей нечему было удивляться. Шура стиснул зубы,  процедил  "твою
мать" и прострелил ей голову. Потом развернулся и шагнул в коридор.
   Мелькнувшая в коридоре тень его не встревожила.  Он  на  миг  потерял
ориентиры, заблудился в страшной действительности. И только звон  стекла
в буфете, к которому прислонился, чтобы закурить, привел его в  чувство.
Эта пуля предназначалась ему. А сверху уже неслось:
   - Макса убили!
   Телохранитель благополучно добрался  до  ворот,  и  тут  ему  в  ноги
бросился  продавшийся  охранник.  Завязалась   борьба   между   стражами
председателя  райисполкома.  Они  оба  казались  Овчинникову   надежными
людьми. Но все в этом мире зыбко.
   Саня, подоспевший первым, выстрелил в боровшихся. Ему было все равно.
   Охранник отбросил успокоившегося навсегда телохранителя и завопил:
   - Сука! Тварь е...ная! -Выяснилось, что Саня прострелил  ему  бок.  -
Мне обещали...
   Саня не дослушал, что обещали охраннику,  и  пригвозил  его  к  земле
новой очередью.
   К машине почти бежали. Мертвого Макса  тащили  на  себе  попеременно:
сначала Саня с Витяем, потом Пит и Сергей. Гнаться за ними было  некому,
но они спешили. В спешке оставили на дороге ботинок Макса.
   - Вечно у него проблема со шнурками! - ухмыльнулся  Пит.  Шрам  возле
рта делал его в такие минуты уродливым.
   Саня вернулся за ботинком. Поднял. Зачем-то оглянулся назад, хотя дом
Овчинникова давно исчез за поворотом. Потом посмотрел  на  небо.  Солнце
уже взошло и било в глаза.
   Ботинок Макса он швырнул в багажник.
   Вечером пили  пиво  у  Витяя  на  кухне.  Жена  в  маленькой  комнате
укладывала спать малыша,  пела  колыбельную.  Слов  не  разобрать,  одно
мычание. На душе у Сани - сплошная промозглость, а на  дворе  по-летнему
умопомрачительно пахнут сосны,  и  месяц,  как  нарисованный,  торчит  в
верхнем углу окна.
   Макса оба почти не знали, потому и не  горевали  особо.  Да  и  пивом
разве помянешь друга по-настоящему? Водку Витяю не дала купить жена. Она
его строго блюдет. Снедь тоже не отличалась изысками: картошка  вареная,
сало, лук, помидоры.
   - Надоело мне это, Санек, - признался Витяй. - Отвоевался я.
   - Мирной жизни захотел? На  завод  собрался?  Мы  с  тобой  до  армии
отпахали у станка, а что получили, помнишь?
   - А что? Я доволен был.
   - Да  не  звезди  ты!  "Доволен"!  Еще  вспомни  пакетик  молочка  за
вредность и пусти слезу!
   - Слезу в самый раз пускать по другому поводу.  -  У  Витяя,  видать,
тоже погано было на душе.
   - Тебе-то что горевать? Прогулялся с нами за компанию. Мог бы на печи
лежать. Хозяин у нас щедрый, всем заплатил поровну. Наша жеребьевка  его
мало  интересовала.  Главное,  задание   выполнили.   И   нечего   сопли
распускать! Вон Пит "замочил" пацана, а всю дорогу шутил...
   - А девчонка-то жива осталась, - со злорадной улыбкой заметил  Витяй.
- Недоработочка вышла у Петьки! Я бы на его месте не шутил. Хозяину вряд
ли это понравится.
   - Пустяки! - возразил Саня. - Такая малая для хозяина не помеха.  Она
наверняка уехала в город со своей бабкой, - предположил  он.  -  Повезло
им. И Пит только наполовину в дерьме.
   - Ни фига, - покачал головой Витяй. -Девчонка была в доме.
   - С чего ты взял?
   - Нетрудно догадаться. Она просто  отсиделась  в  сортире.  Когда  мы
вошли в дом, она уже была там. Иногда полезно, Санек,  не  полениться  и
встать по малой нужде, даже если сортир находится во дворе.
   - Почему охранник, в таком случае, не предупредил?
   - Он мог и не увидеть ее. Этот Иуда ждал нас и смотрел на дорогу.
   Значит, к дому стоял спиной.
   - Что же ты Питу не подсказал?
   - А зачем? У каждого свой жребий. Пит мог бы и пораскинуть мозгами за
такие бабки. Прострелить череп пятилетнему малышу всякий дурак сможет. А
девчонка, кстати, не такая уж и маленькая. Ей двенадцать лет. Вот  будет
здорово, если она засветит нас!
   Хрипловатый, приглушенный смех, вырвавшийся из груди Витяя, доконал и
без того издерганного Саню.
   - Что же ты, мудак, молчал?! - шандарахнул он кулаком по столу.
   Нудное  мычание  в  соседней  комнате  сразу  прекратилось.  Негромко
заплакал малыш. Саня тут же осекся.
   - Ты мне ребенка заикой сделаешь, идиот! - Тихо, но  как-то  незлобно
прошипел ему в лицо Витяй. - О девчонке я  уже  в  машине  догадался,  -
объяснил он. - Не поворачивать же было назад.
   - Постой-ка! - заподозрил неладное Саня. - Откуда ты знаешь,  что  ей
двенадцать лет, а пацану пять? Этого не знал даже хозяин. Я  помню,  как
Пит расспрашивал его о детях Овчинникова.
   Витяй хмыкнул, будто признаваясь: "Делать  нечего.  Расколол",  -  и,
закурив, выдал:
   - Это я собираю информацию для  хозяина.  Несколько  дней  следил  за
домом. Вытащил у  них  из  почтового  ящика  письмо.  Насте,  так  зовут
девчонку, писала ее  школьная  подруга.  Соскучилась  на  каникулах.  Из
письма я понял, что Насте двенадцать лет, а ее  брату  -  пять.  Подруга
писала о своей сестренке,  которая  учится  читать,  потому  что  ей  на
следующий год в школу, и упомянула Настиного брата. В  том  смысле,  что
ему в школу еще не скоро. Теперь  точно  не  скоро.  Пит  постарался.  И
охранника.  Иуду,  тоже,  кстати,  я  завербовал.  Он,  сука,   поначалу
отбрыкивался, даже угрожал мне. Но хозяин  не  поскупился.  Тот  получил
куда больше, чем его библейский двойник. Вернее, должен был получить. Ты
сделал для хозяина доброе дело. Он просто обязан тебе добавить. А ты  не
скромничай, сам попроси.
   Саня уже давно не слушал его трескотню. Внутри затаилось недоброе.
   - Так, значит, ты следил за домом? - произнес он медленно,  почти  по
слогам. - Никого знакомого не заметил?
   - Ты что? - не понял Витяй, хоть и почувствовал, как ожесточился  его
приятель.
   - Что же ты меня, падла, про Людку не предупредил? - Саня вцепился  в
рубаху Витяя и притянул его к себе.
   - Ты, Саня, псих, это всем известно, - спокойно сказал Витяй, - везде
тебе Людка мерещится. Пора бы забыть. И найти себе бабу.
   - Врешь, сволочь! Это была она! И ты это знал! Знал! -  Саня  схватил
со стола бутылку, стукнул ею о плиту и поднес "розочку" к  самому  горлу
Витяя.
   - Помогите! Убивают! - завопила неизвестно откуда взявшаяся на  кухне
жена Витяя.
   - Заткнись, дура! - резко, но негромко приказал ей муж.  -  И  закрой
дверь. Без тебя разберемся. Саня  сел  на  свое  место  и  схватился  за
голову.
   - Витичка! Родной мой! Как же я уйду? Он ведь убьет тебя!
   В комнате заливался ребенок.
   - Иди к сыну, мать. Не трону я его, - пообещал Саня, так и не  подняв
головы.
   - Что же ты меня не режешь? - спросил Витяй, когда жена оставила  их.
- Давай, давай! Я орать не буду. - Была в этом спокойном  тоне  какая-то
дьявольская подсказка.
   - Да иди ты! - воскликнул в сердцах Саня.
   - Ты прав. Я знал, что Людка служит горничной в доме  Овчинникова.  И
когда ты вытянул цифру "пять", подумал: "Знать, судьба.  Он  так  жаждал
мести.
   Вот повезло-то: и деньги заработает и  за  свое  мужское  достоинство
расплатится".
   Не так разве? Ведь сам говорил: встречу - убью! Еще в  Афгане  мечтал
об этой встрече. Вот случай и представился. А предупредил  бы  -  только
лишние нервы. От доли своей все равно бы не отказался.  Согласен?  Иначе
не выжить. Кому-кому, а нам с тобой это давно известно.
   - Пойду я, Витя. Поздно уже. - Саня поднялся из-за стола и,  шатаясь,
поплелся к двери.
   - Встретимся на похоронах, - усмехнулся Витяй. Провожать  его  он  не
пошел.
   С поминок Саня возвращался на автобусе. Мускулистая рука держалась за
поручень. Отяжелевшая голова  уткнулась  широким  подбородком  в  грудь.
Короткие, мокрые от пота волосы вздыбились так, будто Саня только  вышел
из-под душа и не успел  еще  причесаться.  Бледно-фиолетовая,  выцветшая
футболка покрылась неравномерными пятнами,  прилипнув  к  разгоряченному
телу.
   Кто-то осторожно коснулся  его  плеча  и  вежливо  попросил  передать
талончики. Саня медленно поднял тяжелые, липкие веки.  Выполнил  просьбу
интеллигентного гражданина в белой рубахе с погончиками, не  отрывая  от
него взгляда. Тот отвернулся, а Саня пробубнил ему в самое ухо:
   - Не узнал меня, Юран?
   Гражданин дернулся, посмотрел повнимательнее на верзилу в  выношенной
футболке и нерешительно помотал головой.
   - Конечно-конечно, куда тебе помнить! Тебя-то, вождя  комсомольского,
трудно с кем-нибудь спутать, а нас пятьсот сорвиголов...
   - Пятнадцатое профтехучилище? - начинал припоминать гражданин.
   -  Оно,   родимое.   Выпуск   восемьдесят   третьего   года.   Группа
фрезеровщиков. Шаталин Саша.
   - Вот черт! Совсем тебя не узнать! Они пожали друг другу потные руки.
   - Чем занимаешься, Юран?
   - Чем-чем, - смутился тот, - коммерцией. Сейчас все этим занимаются.
   Ты, наверное, тоже?
   - Можно и так сказать, - улыбнулся Саня и пожал плечами.
   Бывший комсомольский работник оценил мощь этих плеч и выдвинул  новое
предположение:
   - Рэкет?
   - Тоже подходит, - согласился Саня. - Не гадай, комиссар.  Все  равно
не скажу, а сам догадаешься - еще больше вспотеешь.
   Тот призадумался, будто искал что-то в  парализованном  сознании,  но
вдруг нашел и радостно сообщил о находке:
   - А ведь это ты мне написал письмо  из  Афганистана!  Точно!  Шаталин
Саша! Ох и возгордился я тогда: воин-интернационалист  пишет  в  комитет
комсомола! Ты побоялся писать родителям, что тебя отправили на войну,  и
написал мне. А в следующем письме обещал сообщить адрес  полевой  почты.
Почему больше не писал?
   - Дальше пошло нецензурное, комиссар.
   - Понятно, - опустил тот голову.
   - А Витяя ты помнишь? - неожиданно спросил Саня. - Мой  курс.  Группа
токарей.
   - Разве всех упомнишь? - развел руками бывший комсомольский работник.
   - Представляешь, на днях пили с ним пиво.  Жена  в  соседней  комнате
укладывала спать ребенка. Мирно беседовали про жизнь. Я пошел  домой,  а
он повесился в ванной. Завтра  -  похороны,  поминки.  С  поминок  -  на
поминки. Вот так и живу. А жить-то хочется по-людски. Не толкаться в час
пик в вонючих автобусах и не  считать  каждую  копейку,  перед  тем  как
сожрать  колбасу.  Понимаешь  меня?  Или  ты  все  такой  же,   идейный,
бесплотный революционер? Хочу иметь машину, свой дом.
   Кто мне это запретит? Приходится царапаться, кусаться. А  как  иначе?
Иначе  не  выжить.  -  Саня  глянул  в  запыленное  стекло  автобуса   и
засобирался. - Ладно,  давай,  комиссар.  Я  выхожу.  Может,  больше  не
увидимся. А Витяй - дурак! Чего ему не хватало? Жизнь только начинается.
   Вышел, харкнул на мостовую и походкой победителя  отправился  в  свою
жизнь.

Елизакетинск 1996 год, лето

   Девушка в  одной  комбинации  выпорхнула  откуда-то  из-за  кустов  и
бросилась наперерез машине.
   Федор и раньше не любил ездить этой дорогой. Улица  Рабкоровская,  по
которой он въезжал  в  город,  плохо  освещалась  и  представляла  собой
вереницу угрюмых, скособоченных деревянных построек  "барачного  стиля".
Он давно ждал от Рабкоровской какой-нибудь подля-ны. И вот  дождался.