срочно вытряхнуть  из этого шута горохового имя его хозяина и драпать отсюда
во весь дух. А послушай я тебя, и мужичок не вязал бы лыка  еще часов шесть.
Все, закрыли базар! Займись пробками, а я приведу его в чувство.
     "Сейчас Акопян выяснит, что пробки уже завинчены, и они устроят обыск".
Эта  мысль не вызвала  у меня  никаких  эмоций.  Так или  иначе  план побега
провалился. Не могу же я бросить Прошку на растерзание! Придется ввязаться в
драку. Двое на двое - не так уж и плохо. Правда, Прошка валяется на полу без
сознания,  а  Кошак, кажется, "долбаный  спецназовец",  но  на  моей стороне
фактор  внезапности. Как только Акопян объявит о своем открытии, я  выскочу,
словно черт из преисподней, и испытаю на прочность кочергу. Хорошо бы Прошка
к тому времени очнулся!
     Наверное, с мозгами  у  Акопяна  действительно было негусто. Он даже не
подумал  поднять  тревогу.  Наверное,  не сумев  повернуть  пробки  в нужную
сторону,  он начал их  вывинчивать, а потом снова закрутил как  положено. Во
всяком случае, он не подавал голоса,  а  потом сквозь щель  в полу  пробился
свет.
     - Ну? Что с ним? Дышит?
     - Куда  он денется!  Вон,  веки дрожат! Значит,  уже очухался  и валяет
ваньку. Давай, Акопян, помоги мне его затащить.
     Я решила не спешить с открытием боевых действий. Если у  Кошака реакция
профессионала, то, увидев поднимающуюся крышку погреба, он не будет пялиться
на нее в остолбенении и гадать, что бы это значило. А я не хотела,  чтобы он
испортил  мой эффектный выход своими  грязными спецназовскими трюками. Пусть
лучше гады удалятся  в комнату и закроют дверь.  Тогда ничто не помешает мне
преподнести им настоящий сюрприз.
     Наконец дверь в комнату закрылась и стихли тяжелые шаги. Я готовилась к
вылазке. "Сумку с  продуктами придется бросить - будет стеснять движения. Ну
и черт с ней, со жратвой! Тут не до жиру, унести бы ноги".
     Я  сняла с плеча  ремень  и  уже  хотела бросить сумку  вниз,  но вдруг
подумала,  что  шум  насторожит  противника. Нет  уж,  лучше  спуститься  на
последнюю ступеньку и тихонько положить  ношу на пол.  В конце спуска что-то
дернуло меня за  телогрейку. От испуга я чуть не свалилась, потом пошарила в
темноте рукой и нащупала нечто  вроде  большого  деревянного  ящика, за угол
которого и зацепилась телогрейка. Освободив ее, я благополучно  добралась до
земляного пола, положила сумку и на всякий случай решила еще пошарить вокруг
-  вдруг наткнусь на склад боеприпасов? Однако, кроме  картошки, сваленной в
угловые закрома, ничего не нашла. Придется ограничиться кочергой.
     В  прихожей  снова  было  темно, как  у  черта за  пазухой.  Я бесшумно
выбралась  из  своей норы  и хотела опустить крышку на место,  но, осененная
счастливой  мыслью,  передумала.  Если  нам с  Прошкой удастся вырваться  из
комнаты и выбежать на улицу, преследователи могут сгоряча провалиться в люк.
Даже если они не переломают при этом руки-ноги, падение все равно здорово их
задержит и, возможно, даст нам время  дотянуть до  леса. Поэтому я  откинула
крышку до конца и осторожно опустила на пол.
     Стараясь  не  отрывать  ноги  от  половиц  и  выставив  вперед  руку, я
двинулась к двери. Войлочные подошвы краденых валенок бесшумно скользили  по
полу. Шаг...  Еще шаг...  Еще один... Наконец пальцы  коснулись  клеенки. На
старт! (Флейты  и валторны стихают.)  Внимание!  (Звучит барабанная  дробь.)
Вперед, Варвара! Твой выход.
     Они стояли у кушетки ко мне  спиной. Рябой,  нагнувшись, щупал Прошкино
запястье (да,  это  был Прошка!),  а  мордастый зачерпывал  воду  из  ведра,
которое  держал  в  руке. Реакция у  рябого и впрямь оказалась  завидной. От
двери его отделяло не больше пяти шагов, я ворвалась в комнату, как торнадо,
жлоб  Толик и  головы  не успел повернуть, а Вася не только  увидел  меня  и
оценил  ситуацию, но и  уже изготовился  к прыжку.  Возможно, он и успел  бы
упредить  мой удар, но не хватило пространства для маневра. Зажатый с  одной
стороны  кушеткой,  а с другой  -  неповоротливым Акопяном, он мог двигаться
только в одном направлении - перпендикулярно вектору моей скорости.
     Все  дальнейшее произошло в считанные  секунды. Я без раздумий обрушила
свою  кочергу  на ближайшую  и  наиболее  доступную  цель  - мощный загривок
Толика.  Здоровяк  крякнул,  выронил ведро  и  начал  медленно  заваливаться
вперед, на кушетку. Рябой, уже в прыжке, зацепился ногой за  дужку ведра и в
красивом перекате  полетел к печке. Я, двигаясь по инерции, проскочила  мимо
него  и затормозила  только у рукомойника.  Когда я развернулась,  Вася  уже
вскакивал на  ноги, а  правая рука  его  неторопливо, словно  в  замедленной
съемке, скользила за пазуху.
     Я никогда не служила в спецназе и не обучалась боевым искусствам,  зато
играла в пинг-понг и один раз даже сразилась с чемпионкой страны... Ну, если
совсем  уж  честно,  то  с  экс-чемпионкой  экс-страны.  Во  всяком  случае,
жаловаться  на  свою  реакцию  у  меня пока не  было  оснований. За  ту долю
секунды,  что понадобилась Василию  для  принятия вертикального  положения и
извлечения  пистолета, я  краем  глаза успела  заметить Прошку, выбравшегося
из-под  туши Акопяна,  крикнуть  "Беги!",  нащупать за  спиной  пачку  сухой
горчицы и - пинг! - швырнуть ее  в рябую морду. Вася дернулся и уклонился от
прямого контакта с пачкой, но желтый порошок окутал его пыльным облаком и на
миг лишил зрения. Он вскинул левую руку к  глазам,  а  я, чтобы  отвлечь его
внимание звуком, швырнула наугад  мыльницу с мылом  и с  невероятной  силой,
порожденной страхом и  злостью, -  понг!  -  врезала кочергой по его правому
запястью.
     Короткий  вскрик  и глухой стук падения  пистолета застигли меня уже на
середине  комнаты.  Прошка,  на  удивление быстро очухавшись после обморока,
убедился, что я следую за ним, и выскочил  за дверь. А еще мгновением позже,
уже на  пороге  комнаты, я услышала  его вопль и  грохот падения  массивного
мягкого тела.
     "Проклятье!  Этот  олух  провалился в погреб!"  - пронеслось у  меня  в
голове. Времени  на новое озарение не  оставалось,  новый  грохот  за спиной
убедительно  свидетельствовал о погоне  (вернее, о  том, что преследователь,
бросившись  в  погоню,  поскользнулся  на  мокром  мыле).  Я  одним  прыжком
преодолела расстояние до  люка, бросила вниз кочергу, повисла на  руках  (о,
многострадальное мое предплечье!) и сиганула вниз сама.
     Воспитание не  позволяет  мне повторить ругательство, которым  встретил
меня Прошка, когда  я  приземлилась  одной ногой  ему на бедро. Несмотря  на
радость по поводу того, что он остался в живых, я была глубоко шокирована, а
шокировать меня совсем непросто, уж поверьте. Судя по силе и выразительности
словесного перла, можно было подумать, будто я угодила ногой ему не в бедро,
а по меньшей  мере в пах. В другое время я  непременно напомнила бы невеже о
хороших манерах,  но  ввиду  нерасполагающей  обстановки ограничилась  всего
одним замечанием:
     - Заткнись и двигай отсюда  в  дальний угол!  Сейчас они включат свет и
будут стрелять.
     Свершилось  чудо!  Впервые  в  жизни  Прошка  послушался  моего  совета
беспрекословно. Правда, только второй его части, но тихие стоны удалялись от
слабо освещенного квадрата с быстротой, поистине поразительной для человека,
который, едва придя в себя  после обморока, сверзился с трехметровой высоты,
а секунду спустя получил приличный удар.
     Я  нашарила  кочергу  и  бросилась вслед за Прошкой,  и в ту же секунду
квадрат  люка  вверху  вспыхнул  ярко-желтым  светом.  Потом  свет  частично
заслонили две головы.
     -  Попались,  голубчики!  - удовлетворенно заметил  Анатолий.  Впрочем,
стон, вырвавшийся у него после  небольшой паузы,  показал,  что радость  его
была мимолетной. - ...! Эта сука проломила мне башку!  Давай,  Кошак, вытащи
ее оттуда! Я ее на капусту порублю.
     -  Для этого,  Акопян, тебе придется  достать ее самому, - сухо ответил
ему рябой. - Может быть, ты не заметил такой мелочи, но у меня сломана рука.
Не говоря уже о том, что мне пришлось бы лезть со света в темноту, а их там,
между прочим, двое.
     - Тогда пристрели их! - кровожадно потребовал Акопян. - Ты хвастал, что
с левой руки стреляешь не намного хуже, чем с правой.
     -  Все-таки  ты безнадежный  кретин, - устало  проговорил  Вася. - Этот
пистолет зарегистрирован на меня официально, ты понимаешь? А после того дела
у  ментов хранятся образцы  пуль, выпущенных из него. Если я пристрелю этих,
то рано или  поздно кто-нибудь наткнется на трупы, ведь зарыть их глубоко  в
такой мороз невозможно - и тогда мне не  отвертеться. И тебе, кстати,  тоже.
Или ты надеешься, что я благородно промолчу о твоем соучастии?
     - Так что же нам делать? - ошарашенно спросил недоумок Акопян.
     - Ты  уверен, что  не хочешь  спуститься туда и  разобраться  с  ними в
одиночку? - ехидно поинтересовался рябой. -  Тогда  пускай пока посидят там,
остынут немного. Ну-ка, помоги мне - руки-то у тебя целы!
     Вслед за этим что-то загромыхало, и я с запозданием сообразила, что они
вытаскивают  из погреба приставную  лестницу.  Потом, одновременно с громким
"ба-бах", свет  над нами пропал, а спустя минуту натужный скрип возвестил  о
том, что на крышку погреба двигают нечто тяжелое.
     Мы с  Прошкой  удрученно  молчали  и слушали, как  похитители ходят  по
прихожей, как скрипят  половицы  и хлопают двери. Наконец тяжелая,  давящая,
непроглядная  тишина подсказала, что мы  остались  в доме одни. Вернее, не в
доме, а в глубоком темном промозглом подполье. Без лестницы и с придавленной
грузом крышкой.
     "Да, предыдущая ловушка, пожалуй, была поуютнее", - тоскливо подумалось
мне.

x x x

     Через  несколько минут  к Прошке,  сообразившему, что стрелять  в  него
никто не собирается  и, следовательно,  соблюдать  тишину  не имеет  смысла,
вернулся кураж.
     - Ну и что теперь? - сварливо-нахрапистым тоном осведомился он.
     От долгого сидения на корточках мои ноги затекли.
     - Теперь - все! - мрачно объявила я и встала размяться.
     - Что значит - все?! Какого дьявола ты имеешь в виду, Варвара? А ну-ка,
прекрати эти паникерские разговоры и шевели извилинами! По твоей милости  мы
угодили в эту крысиную западню - тебе и выход искать.
     - По МОЕЙ милости? - возмутилась я. - Тебе, часом, голову не повредили,
милый? Или  от твоего внимания ускользнуло то обстоятельство, что свалился в
эту дыру именно  ты? Какого  черта тебя вообще  сюда  понесло? Мне, конечно,
известна  твоя дурацкая привычка  появляться в самую неподходящую минуту, но
на этот раз ты переплюнул самого себя!
     Из темноты донесся невнятный звук, как будто Прошка попытался заглотить
непомерно большой кусок  и подавился.  Однако вскоре выяснилось, что это  он
всего лишь захлебнулся негодованием.
     -  Ты...  Ты  наглая,  бессовестная,  циничная тварь!  Я  по  наивности
полагал, будто имею некоторое представление о глубине твоего бесстыдства, но
оно,  оказывается, бездонное.  Подумать  только, ради спасения этой гадины я
бросил   любимую  девушку!   Я   потратил  все  заработанные  тяжким  трудом
сбережения, чтобы добраться до гнусного захолустья под названием  Питер! Мне
двое суток кусок  не лез  в горло,  я не  смыкал глаз,  думая о  том, как бы
вызволить  это  чудовище  из  лап  бандитов,  с  которыми  она  снюхалась по
собственной дурости! Меня душили мерзкой, вонючей тряпкой, везли связанным в
мерзкой, вонючей машине, били по голове... Меня чуть не ПРИСТРЕЛИЛИ! Я чудом
не свернул себе  шею, угодив в эту гнусную яму, после чего на меня спрыгнули
полторы  тонны живого веса!  А теперь  эта  змея, это неблагодарное животное
заявляет, что я, видите ли, не вовремя появился!..

     Зная  человека  столько лет, сколько я  знаю  Прошку, получить от  него
правдивую информацию не составляет труда, даже если он врет как сивый мерин.
Быстро пропустив через сито здравого  смысла и  железной логики поток лживых
Прошкиных жалоб и самовосхвалений, я получила сухой остаток.
     Итак,  после моего исчезновения Сандра  подняла тревогу и вызвала народ
из Москвы. Марк (никто другой на такое, ясно, не способен)  вырвал Прошку из
объятий  очередной пассии,  заставил  его тряхнуть  мошной  и шантажом  либо
угрозами принудил ехать  вместе со  всеми в  Питер,  где они занялись  моими
поисками. Вероятно, поскольку я  подробно рассказала о происшествии в поезде
Сандре и нарисовала весьма схожие с оригиналами карикатуры на подозрительных
попутчиков,  кто-то сообразил,  что я пропала не без  их  помощи,  и у ребят
появилась отправная точка.  В  ходе  расследования  дорогие друзья  каким-то
образом умудрились всполошить моих похитителей и привлечь к себе внимание. А
в  результате  мы  с  Прошкой  замурованы  в  холодном  склепе  невесть  где
затерянной избы и, по-видимому, обречены.
     - Значит, по-твоему, я  должна сказать тебе спасибо? - прошипела я, как
заправская гадюка (в полном  соответствии с  Прошкиным  определением). -  Да
если  бы ты продолжал наслаждаться  лобзаниями  милой,  я бы  уже  час назад
выломала дверь  этой проклятой  халупы и теперь дышала бы свежим воздухом на
лесной  дороге! А благодаря твоим неусыпным заботам мне приходится  хоронить
себя  заживо  в  сырой норе  и  в придачу выслушивать вздорные обвинения! Да
будет тебе известно, в ту минуту, когда на горизонте заурчал ваш богомерзкий
драндулет, мне  оставалось только  просунуть кочергу в заранее  выдолбленное
отверстие и выломать замок  кладовой  с инструментом! Ты хоть приблизительно
представляешь,  что  значит  колупать  на  морозе  толстенную  фанеру  тупым
столовым ножом? Сутки каторжной работы  пошли коту под  хвост, и все потому,
что передо мной этаким мимолетным видением явился ты! И я должна рассыпаться
перед тобой в благодарностях?
     Если  Прошка  ввязывается  в  склоку,  остановить  его  можно  четырьмя
способами:  безоговорочно признать свое поражение и умолять о прощении (чего
никто из нас никогда не делает), предложить ему прерваться на минутку, чтобы
перекусить  (излюбленный прием Генриха),  решительно поставить его на  место
(удается  только  Марку)  или  возбудить  его  любопытство  (этим  средством
мастерски  пользуются остальные  близкие скандалиста). В данном  случае я не
ставила  перед собой  цели умерить Прошкин гнев  и  достигла  результата  по
чистой случайности.
     -  Слушай,  Варька,  а  что  с  тобой  произошло?  -  вдруг  совершенно
нормальным тоном  спросил  Прошка. -  Мы  думали,  эти  ублюдки пытают тебя,
выбивая  имя  мифического  шефа, на  которого ты якобы  работаешь. Я,  когда
пришел в  себя  у них  в машине,  страшно  перетрусил -  решил, что они тебя
прикончили. Иначе зачем бы им понадобилось похищать меня? А ты, выходит, все
это  время  спокойненько сидела себе  в  доме  и ковыряла фанеру? Как же так
получилось? Почему они от тебя отступились?
     -  Потому, что  мне удалось  их перехитрить. - И  я скромно поведала  о
своих героических  похождениях, начав с  той минуты, когда пришла в  себя на
чердаке.
     Рассказ получился  довольно длинный, и мне показалось,  что  в  погребе
стало холодать.
     - В-вот ид-диоты! - странно  заикаясь, прокомментировал Прошка действия
злодеев, и я вспомнила,  что  в момент жаркой схватки  с похитителями на нем
были  только  брюки,  фланелевая  рубашка  и вязаная безрукавка. Не  слишком
подходящее облачение  для посиделок в холодном  подполье. Мне, как  уже было
замечено, несмотря на  валенки,  телогрейку  и несколько  слоев  собственных
одежек, было совсем не жарко.
     -  Эй, давай-ка переберемся  поближе к  люку, -  предложила я. - Там  в
закроме картошка, и  мне кажется, сидеть на  ней будет  теплее, чем на голой
земле.
     Мы  ощупью  добрались до деревянной загородки, перелезли через бортик и
расположились на картошке.
     - Я б-бы  н-не с-сказал-л, что  з-здесь н-намного т-теплее, - проклацал
зубами Прошка.
     -  Погоди минутку, я  пожалую  тебе  свитер  с моего  плеча  и поделюсь
телогрейкой.  Она такая здоровая,  что, по-моему,  мы  влезем в  нее вдвоем,
невзирая на весь твой запас курдючного сала.
     - Какого сала! -  От  обиды Прошка даже перестал заикаться. - Если я не
гремлю,  подобно  некоторым,  костями,  это еще  не  значит,  что меня нужно
записывать в курдюки с салом! Кстати, можешь не трудиться. Твой  свитерок не
сгодится мне даже вместо шапочки.
     - Сгодится. Я  специально покупала  на два  размера больше,  чем нужно,
чтобы налезал поверх ста одежек.
     -  Аж на  два размера  больше, чем нужно! Это  какой  же  получается  -
тридцать восьмой?
     -  Сорок шестой,  скоморох ты  мой недобитый! К тому же  ягнячья шерсть
хорошо тянется.
     - Ни за что  не поверю, будто  у тебя сорок второй! Разве что ты носишь
белье на тройном синтепоне.
     С пыхтением и  причитаниями  (наверняка преувеличенными) Прошка натянул
на себя мой свитер, а потом мы вместе влезли в телогрейку: он продел в рукав
левую  руку, а я - правую. Конечно, застегнуть пуговицы нам не удалось -  до
петель  остался зазор  сантиметров  эдак  в  пятнадцать,  -  но,  защищенные
стеганой  ватой  с  трех сторон и тесно  прижатые  друг к  другу,  мы быстро
согрелись. Прошка лег на  левый бок  и свернулся в клубочек, я приткнулась у
него за спиной, и некоторое время мы лежали молча.
     -  Слушай, а  запасных  шерстяных  носков у тебя случайно нет?  - вдруг
заинтересовался он.
     - Нету. А валенки  не дам, - быстро сказала я. - Самой  малы.  Ты что -
босой? Тогда снимай скорее безрукавку - завернешь в нее ноги.
     С третьей  попытки новоявленные сиамские близнецы снова приняли сидячее
положение. Прошка, пыхтя,  избавился от телогрейки и  свитера, стащил с себя
безрукавку и укутал ноги.  Потом мучительная процедура одевания повторилась,
и мы снова плюхнулись на картошку.
     - Значит, ты думаешь, нам хана? - спросил Прошка через несколько минут.
- А может, эти сволочи еще вернутся?
     - Вернутся, конечно.  Чтобы вытащить  наши  хладные  трупики  и бросить
где-нибудь  в лесу. Ты же слышал: они не пристрелили  нас  только из  страха
перед разоблачением.  А если в  лесу  найдут тела двоих  замерзших,  то этим
бандитам ничто не грозит.
     -  Не грозит? Как бы не так! Ведь мы их вычислили! Как, по-твоему,  они
добрались  до  меня?  Утром  Марк   отвез  на  питерское  телевидение  текст
объявления о твоем розыске. Помимо твоего фотопортрета, мы решили предъявить
народу рожи, которые ты изобразила перед  исчезновением. Я сам  видел днем в
новостях это объявление, и теперь весь Питер, включая дуболомов из ментовки,
знает, кто тебя  похитил. А  значит, и меня. Так что наши хладные трупики им
совершенно  ни  к  чему.  Замерзнем  мы насмерть  или  погибнем  от  пули, -
обвинения в  убийстве им все равно не избежать.  Ergo, они должны вернуться.
Лети тихо, похититель - прочитай наоборот.
     - Аргентина  манит негра, -  пробурчала  я.  -  Блажен, кто верует.  И,
по-твоему, что они с нами сделают,  когда вернутся? Принесут  свои извинения
и, заливаясь покаянными  слезами, отпустят на все четыре стороны?  Вот тогда
им точно не избежать  обвинения. Пусть не в убийстве, а в похищении, зато ни
один самый ловкий адвокат не спасет их от решетки - с нашими-то показаниями.
Зачем им это  надо?  С другой стороны, если  мы замерзнем,  навесить  на них
убийство будет очень непросто. Вы нашли хотя бы одно твердое доказательство,
что меня похитили именно они - свидетелей, видевших, как меня били по голове
и запихивали  в  машину, следы моей крови  на их одежде,  что-нибудь этакое,
вещественное?
     -  Вроде  бы  нет, - после некоторого  раздумья ответил  Прошка, - зато
пропасть косвенных улик!  Твой  рассказ  и рисунки.  Квартира, снятая на той
самой улице, где ты пропала. Машина, взятая ими напрокат и исчезнувшая с той
же улицы одновременно с  тобой. А может  быть, кто-нибудь  из соседей видел,
как они поднимались сегодн