Варвара Клюева.
    В Петербург со своими бандитами



     © Copyright Варвара Клюева, 1997
     Email: varvara_klyueva@mail.ru
     WWW: http://zhurnal.lib.ru/k/kljuewa_warwara_andreewna/
     Книга 4 (2000)


Аннотация

     Петербург.  Зеленоватая бронза,  красноватый  гранит  и целительный для
души простор меж небом и Невой. Но и здесь раскинули щупальца страх и злоба,
но и здесь, как и везде,  преступники готовы на все ради наживы или спасения
собственной шкуры. Однако, строя козни  против Варвары  и ее друзей, они еще
не  знают,  что есть  на  свете  вещи  пострашнее,  скажем,  наручников  или
автоматной очереди из-за угла.
     Книга издавалась под названиями "Лекарство от хандры"  и "Нас разбудят не
ангелы"



Предуведомление

     До  сих  пор  мне приходилось описывать  события,  в  эпицентре которых
находилась  я сама. Но вот случилось то,  что  рано или  поздно  должно было
случиться,  -  судьба  развела   актеров  человеческой   комедии  по  разным
подмосткам,  и  те,  кому  выпало  играть  роль  на одной  сцене,  не  имели
возможности следить за действом на другой.
     Что   было  делать?  Разбить  повествование  на   несколько   эпизодов,
объединенных общим  местом действия и изложенных  с  точки зрения кого-то из
участников?  Не удалось - от  соавторства все отмахнулись. Взять псевдоним и
рассказать обо всем будто  бы со стороны? Многие так и поступают, но мне это
показалось как-то  чуднo: допустим, придется написать фразу "Варвара  умна и
красива" - несомненная правда, но немного неловко.
     В  конце концов  пришлось  остановиться  на  комбинированном  варианте:
события,  в которых  мне  довелось  поучаствовать,  описаны мной,  прочие же
восстановлены близко  к  тексту по  магнитофонным  записям  устных рассказов
остальных персонажей, а для объективности приведены к общему знаменателю, то
есть изложены от абстрактного третьего лица.
     Что из этого вышло - судить не мне.
     В. К.

I

     Всяк лечит душевные раны по-своему. Одни щедро дезинфецируют алкоголем,
другие  умасливают  чем-нибудь  вкусненьким,  третьи  глушат  боль   острыми
ощущеними, четвертые предпочитают в  качестве лекарства здоровый воздух гор,
лесов  или  морских  побережий, пятые исцеляются, отлеживаясь  под  пушистым
пледом  с  любимой   книгой  в  руках,  шестые,   напротив,   обращаются   к
трудотерапии. Кто-то  ищет утешения в  сочувствии окружающих, изливая горечь
родным  и  знакомым, а  то  и  первому  встречному; кто-то  уходит  в себя и
занимается самокопанием, а  кто-то  поднимает себе настроение, срывая злость
на подчиненных или упиваясь видом чужих несчастий; ну, а некоторые прибегают
к таким радикальным средствам, как крепкая веревка, бритва или пистолет.
     Возможно, это покажется  кому-то странным,  но у  меня  тоже есть  свое
лекарство.  Почему  странным, спросите вы? Дело  в том, что большинство моих
знакомых   полагают,  будто   у  меня  не  просто   толстая,   а  прямо-таки
непробиваемая шкура. По их мнению, проще проткнуть  пальцем  бетонную стену,
чем  нанести  мне  хотя  бы  пустяковую  душевную травму.  Что  же  касается
аутотравм, то я никогда не была склонна к саморазрушению.
     Ах, как велико искушение представить себя жертвой всеобщего непонимания
-  этакой ранимой, но гордой  душой,  прячущей от равнодушного мира скорбные
слезы. Единственно природная честность - черт бы ее побрал! - удерживает мою
руку  от  создания  этого   восхитительного,  хотя  и   несколько  неточного
автопортрета. Оцените же мои мужество и волю: я отвергаю соблазн.
     С  самого детства,  сколько себя  помню,  я  вышивала на своем  знамени
девиз:  "Независимость".  Таково мое кредо,  мой образ жизни,  моя  религия,
наконец.  Но  всякая   религия  подразумевает  жертвоприношения,  и  моя  не
исключение.  На  ее  алтарь  пришлось  бросить  такие  естественные  женские
свойства,  как  сентиментальность, беззащитность и уязвимость, - ведь трудно
назвать независимым человека, которого  ничего не стоит обидеть или унизить.
В конце  концов терпеливо наращиваемый  мною  панцирь обрел прочность брони,
оградил  душу  надежнее,  чем  створки  раковины,  скрывающие нежное  тельце
моллюска. И прошло немало времени, прежде чем я обнаружила все же его слабое
место.
     Как  показывают  многочисленные  исторические  примеры,  обрести полную
независимость и  сохранить при  этом  человечность под силу  только  святому
отшельнику, да  и то не всякому. Будде, Франциску Ассизскому и, быть  может,
еще  нескольким  мудрецам  это,  безусловно,  удалось, остальные  же  случаи
представляются   мне  спорными.  Несомненно  одно:   живя  в  миру,   такого
совершенства  не  достичь.   Здесь  между  независимостью   и  человечностью
существует жесткая обратно пропорциональная связь:  чем в большей степени вы
обладаете одним качеством, тем в меньшей присуще вам другое, и наоборот.
     К  тому времени как я открыла этот неприятный закон, выбор передо мной,
слава богу,  уже  не стоял.  Интуитивно  я  уже нашла для  себя  оптимальное
соотношение  между двумя столь  ценимыми мною качествами. Весь свет, включая
самых близких родственников, имеет полное право считать  меня бесчувственной
и неприступной: не женщина, а каменная стена.  Но нашлись несколько человек,
ухитрившиеся взять  мою  крепость без боя, незаметно для меня самой. От этих
ниндзя у меня нет заслонов. Ради них я готова поступиться любыми принципами.
Их всего пятеро - обожаемая тетка и четверо друзей, - и перед любым из них я
практически  беззащитна. Только  у  них и  есть  возможность  причинить  мне
серьезный моральный ущерб.
     Разумеется,   они  стараются  этой  возможностью  не  пользоваться,  но
иногда...  Впрочем,  что  говорить!  Каждый   знает,  как  иной  раз  трудно
удержаться, чтобы не пнуть самого дорогого человека в самое уязвимое место.
     Вот  в таких случаях  я и прибегаю к  своему лекарству. На мое счастье,
исцеляет оно быстро, надежно и  не имеет побочных действий. Правда, подходит
не  всем. И все же попробуйте: если навалились  скопом хандра, меланхолия  и
ощущение безысходности, если мелькает порой мысль, не  покончить  ли со всем
разом и навсегда, садитесь в поезд и поезжайте в Питер.

x x x

     Питер... Само звучание этого  слова  рождает приятное  головокружение и
невесомость. "Да не будет  дано умереть мне вдали от тебя", - повторила бы я
вслед за поэтом, если бы  не знала, что Господь не услышал его молитву. Один
вздох  в этом  раю, один взгляд  на низкое  небо с  быстрыми  серыми перьями
облаков,  на тяжелую воду  рек  и  каналов, один  шаг по  булыжнику мостовых
действуют на меня  сильнее  самых  лучших  антидепрессантов.  Мне становится
легче  уже в  вагоне поезда, бегущего на  северо-запад,  и  даже раньше - на
перроне Ленинградского вокзала, нет, еще раньше - на подходе к кассам.
     Я  никогда не  покупаю билеты в  Питер  заранее. Если  прийти  минут за
пятнадцать  до отхода  поезда, есть большая вероятность,  что вам достанется
пустое купе, а если повезет, то и целый вагон. На сей раз уединение было мне
особенно необходимо.  Мысль о праздной  болтовне  с  назойливыми попутчиками
казалась нестерпимой.  Ничто  так не  способствует мизантропии,  как  тесное
соседство с тебе подобными в минуты  душевных невзгод.  Я заранее прониклась
ненавистью к  тем безответственным личностям,  которым придет в голову брать
билет  в  последний момент, -  именно  им  я, скорее  всего, вынуждена  буду
говорить  бессмысленные  "здравствуйте",   "разрешите"  и  "благодарю  вас".
Хорошо, если этим все и ограничится, а  то еще начнут излагать историю своей
жизни или, не дай бог, полезут в душу.
     Я  увидела  их сразу,  едва вошла в кассовый зал. Они  стояли у  окошка
единственной  кассы,  где  продаются  билеты на поезда, отходящие  в течение
суток,  и  о  чем-то совещались. Высокий вальяжный  шатен с большим  гладким
розовым лицом  и худощавый  рябой брюнет с  неуловимо  быстрыми, но плавными
кошачьими движениями.
     Пытаясь совладать с неприязнью,  я отошла в  сторонку,  к расписанию, и
принялась  уговаривать себя, что  эта  парочка  собирается  взять билеты  на
какой-нибудь другой поезд. "Вряд ли они поедут  моим,  - мысленно  баюкала я
собственную злость.  - До  отправления  семнадцать  минут, времени на дебаты
почти не осталось, а они вон как разошлись".
     Страсти у кассы действительно разгорались. Брюнет, правда, еще сохранял
невозмутимость, но было  видно,  что  это  дается  ему нелегко.  Зато  шатен
кипятился  вовсю. Розовый  цвет  лица  густел  на глазах, на  лбу проступили
капельки пота. Судя по всему, разговор был конфиденциальным, поскольку голос
ни один из них  не повышал,  но  возбужденное шипение гладколицего достигало
даже моего укромного уголка, хотя слов было не разобрать.
     Я посмотрела  на  часы и решила,  что могу ждать не  больше пяти минут,
иначе рискую  опоздать.  Собственно  говоря, мне  никто  не мешал подойти  к
окошку  кассы  сразу:  спорящая парочка  хотя  и  стояла  в двух  шагах,  но
непосредственно  к  кассирше  не  обращалась.  Но   уж  больно  не  хотелось
приближаться к эпицентру  чужой эмоциональной бури, да  и вообще обращать на
себя  внимание. Может  быть,  меня  насторожило поведение  брюнета,  который
исподволь нет-нет да  и оглядывал полупустой зал. Делал это он очень ловко и
ненавязчиво, я бы и не заметила,  если бы  он не  водил глазами из стороны в
сторону, по  крайней  мере,  раз  в минуту.  Весьма  странно, особенно  если
принять во внимание напряженность дискуссии.
     Не  успела  я  сформулировать  эту   мысль,  как  произошло  совсем  уж
загадочное  событие.  Бдительный  брюнет  бросил  спутнику  короткую  фразу,
быстрым шагом  прошел в зал  ожидания, остановился  перед одной  из скамеек,
произнес несколько слов и вытащил из внутреннего кармана две или три бумажки
очень  знакомого  вида.  "Чтоб мне  провалиться,  если это  не  доллары!"  -
заметила  я  про  себя,  заинтригованная  действиями незнакомца.  Сидящие на
скамье  молодые  люди -  по виду студенты -  неуверенно переглянулись, потом
встали и потопали  вслед  за брюнетом в  кассовый  зал,  на ходу вынимая  из
карманов паспорта.  Подойдя к кассе, они  отдали документы  брюнету, который
вручил им  по зеленой бумажке, достал  отечественные купюры,  сунул деньги и
паспорта в окошко и заговорил с кассиршей.
     "В чем дело? - раздраженно думала я, глядя на резвую секундную стрелку.
- За каким чертом этот тип покупает  билеты четверым юнцам, которые либо уже
обилечены, либо провожают товарищей  и  ехать  никуда не собираются? Причем,
если глаза  меня не обманули, юнцы  получили вознаграждение в валюте.  Может
быть, у  подозрительной  парочки  нет  документов?  Но  тогда им  все  равно
придется  сунуть  взятку проводнику. Не проще ли  было  отдать ему стоимость
билетов? И им бы обошлось дешевле, и мне бы не пришлось торчать в этом углу,
ждать, пока  освободится  касса. И зачем им четыре билета вместо  двух? Ждут
приятелей?"
     Тут толпа из шести человек отвалила от кассы и быстро зашагала к выходу
на перрон. Я облегченно вздохнула  и побежала к окошку. Уже просунув паспорт
и выпалив заказ, я вдруг повернула голову  и  поймала на себе взгляд  рябого
брюнета.  Наши глаза  встретились на долю  секунды, он тут  же отвернулся  и
исчез  за дверью, но  этот взгляд  ударил по моим  нервам,  точно визг ножа,
царапнувшего по стеклу. Что в нем было такого особенного, сказать не берусь,
но  меня  всю  передернуло,  а  лицевые   мышцы  сами  собой  скукожились  в
болезненную гримасу.
     - Вам  плохо, девушка?  - испугалась кассирша. -  Может  быть, отменить
заказ? До поезда семь минут.
     - Спасибо, все в порядке. Я просто боюсь опоздать.
     Кассирша правильно поняла намек и застучала по клавиатуре как безумная.
Через минуту мой билет  с жужжанием выполз из принтера, а еще через минуту я
резвым  галопом  выбежала  на  перрон. И  чуть  не  столкнулась  с  давешней
парочкой,  выходившей  из  павильончика  вокзального  магазина.  Розоволицый
осторожно укладывал что-то в пакет и посмотрел сквозь меня, зато рябой снова
резанул  по  мне своим тошнотворным  взглядом.  Правда,  на  этот раз ему не
удалось вывести меня из равновесия - уж очень я торопилась.
     - Ну  и ну! - восхитилась пухлая  белокурая проводница, принимая у меня
из рук билет  и  паспорт. -  Вы  всегда приходите к поезду за две минуты  до
отправления?
     - Нет, только по понедельникам, - сообщила я сухо, после чего забрала у
нее свои бумажки и вошла в вагон.
     - Второе купе, - крикнула вслед толстушка.
     "Значит, первое купе занято. Уж не теми  ли подозрительными субъектами,
что  топтались  у кассы? Нет, вряд ли. Я  обогнала их еще у вокзала, а поезд
вот-вот отойдет".
     В  эту секунду  я увидела их  за  окном.  Впереди  быстрой,  но  мягкой
походкой шел рябой,  за ним  почти  бежал  розоволицый  здоровяк.  Время  от
времени он смешно подпрыгивал, что  совершенно  не вязалось с  его  ростом и
солидным телосложением. Они остановились у входа в  мой вагон, и  я поспешно
ретировалась в купе.
     "Какое  счастье,  что они  взяли четыре  билета!  - подумала  я,  вешая
куртку. -  В противном случае  мне пришлось бы  любоваться  на  эти  рожи до
самого Питера. Не самое приятное занятие, особенно в таком настроении. Будем
надеяться,  они тоже не  ищут общества,  иначе  чего ради было  тратиться на
отдельное  купе?  Впрочем,  их  некоммуникабельность очевидна  -  достаточно
вспомнить взгляд, которым прошил меня рябой красавчик у кассы.
     Поезд  тронулся.  Я переоделась в  спортивный костюм, выложила на  стол
деньги за постельное белье, села к окну и погрузилась в невеселые мысли.

x x x

     Меня всегда  удивляла шкала человеческих  ценностей, ставящая на первое
место  семью. Почему? Мы не  выбираем ни родителей,  ни братьев, ни детей, а
выбирая супругов, зачастую просто не ведаем, что творим. Нежная кроткая дева
за  пару  лет совместного проживания вполне способна превратиться в  злобную
гарпию, заботливый и  преданный жених -  в бездушного эгоиста или блудливого
сатира. Причем к  тому времени,  когда это выясняется, супруги, как правило,
уже  обзавелись потомством, и  бракоразводный процесс отнюдь не снимает всех
проблем. Многие неудачные пары продолжают жить под одной крышей, старательно
отравляя существование друг другу, детям и прочим родственникам.
     Но даже если  им повезло и  у супругов после свадьбы не отросли когти и
копыта,  все равно ваша жизнь превращается в бесконечный поиск компромиссов,
в опасное путешествие по морю, кишащему сциллами,  харибдами, сладкоголосыми
сиренами и кровожадными циклопами.
     Иное  дело - дружба. Когда вы готовы назвать приятеля сакральным словом
"друг", вы  уже  совершенно  точно  знаете,  что  принимаете  его  со  всеми
потрохами,  включая слабости, недостатки  и закидоны. Равно как и  он вас. В
эту минуту не звучит марш Мендельсона, вам  не ставят штамп в паспорте, зато
молчаливо определены правила  игры, которые  вы не нарушите, пока смерть  не
разлучит  вас.  Дружба  -  самый совершенный тип отношений между  людьми. Он
подразумевает глубокую привязанность, не отнимая при этом свободы. Под друга
не  нужно  подлаживаться,  притираться к  нему, скрывать  свои  естественные
порывы. Кандидаты в  друзья, не  способные  принять  вас  таким,  как  есть,
отпадают сами собой в процессе естественного отбора. Друг может одобрять или
не  одобрять ваши поступки и  образ  жизни, но  всегда  останется  на  вашей
стороне и не попытается вас переделать.
     Правда,  другом  обзавестись не так-то  просто. Если в брак  в принципе
может вступить  кто  угодно, то стать  другом способен  далеко не всякий.  В
последнее  время  расплодилось  столько завернутых  на  себе  самовлюбленных
субъектов,  что,  боюсь,   скоро  само  понятие  дружба  приобретет  оттенок
несбыточности, вроде коммунизма или нирваны.
     Мне в этом отношении повезло. У меня целых четыре друга - Леша, Генрих,
Прошка и Марк. Когда-то мы вместе учились  на мехмате, вместе валяли дурака,
готовились к  сессиям, ходили в походы, одно время даже  вместе  батрачили в
дворниках за маленькую однокомнатную квартирку на Университетском проспекте,
которая  на протяжении  нескольких лет  была нашим  общим  жильем.  А  уж во
скольких переделках мы вместе побывали - не счесть. При том, что все мы люди
исключительно  мирных профессий,  число  выпавших  на нашу долю ЧП просто не
лезет  ни  в какие  ворота,  но общими  усилиями нам удается найти достойный
выход из любого положения.  Одним словом, дружба  наша  крепка и выдержанна,
как двадцатилетний коньяк.
     Разумеется, это не  означает, что мы никогда  не  ссоримся. Ссоримся, и
еще как! Пожалуй, по числу стычек на душу населения наша компания заткнет за
пояс соседей  в любой  самой  склочной коммуналке. Но эти  взаимные нападки,
обиды, оскорбления, а  порой и  потасовки - элементы старой  доброй  игры, и
никто не  воспринимает  их всерьез. Настоящая отчужденность  возникла  между
нами только  один  раз,  давным-давно, мы еще  учились  на  втором  курсе, а
виновато было простое недопонимание.  С тех пор мы столько вместе пережили и
настолько хорошо  узнали друг друга, что, казалось  бы, недопонимание вообще
исключается. И  вот,  поди ж ты, последние  два  месяца в  компании  ощутимо
повеяло холодом.
     Все  началось с пирушки, устроенной Генрихом  по случаю получения новой
квартиры.  Проснувшись  на  следующее  утро,  мы  обнаружили,  что  один  из
пировавших скоропостижно скончался.  Это открытие повергло  нас в  смятение,
переросшее в панику, когда мы вспомнили, что жена Генриха  Машенька с минуты
на  минуту  должна привезти детей  полюбоваться  на новое жилье.  Находясь в
состоянии легкого помрачения рассудка, мы тайком вывезли тело и подбросили в
машину  "скорой помощи", которую выследили на территории одной из московских
больниц.
     Нетрудно представить, в  какой  переплет мы угодили, когда  выяснилось,
что  гость  Генриха  умер  не  своей  смертью.  Положение  усугублялось  тем
обстоятельством,  что мы не  могли пойти в милицию и сознаться в совершенной
нами глупости, поскольку Машенька, будучи натурой впечатлительной, ни за что
не согласилась бы жить в квартире, где произошло убийство.
     Не знаю, как бы нам удалось  выпутаться, не сделай нам судьба внезапный
подарок  в  виде  капитана  Селезнева.  Благодаря  молодому  оперативнику  с
Петровки мы не только избежали обвинения  в убийстве, но  и  утаили всю  эту
историю от  Машеньки. Правда, в  итоге она все равно отказалась переселиться
из Опалихи, решив, что московский воздух вреден детям, но,  по крайней мере,
мы избавили ее от нервотрепки.
     Надо  сказать,  что  Селезнев  пришел  к   нам  на  помощь   совершенно
бескорыстно, просто из любви к ближнему. В ходе расследования, узнав о нашей
компании, он проникся к нам заочной симпатией,  а потом вышел на меня, и так
получилось, что, пока тянулась следственная свистопляска,  только  со мной и
общался, завоевав мое самое горячее расположение.
     И вот когда все неприятности остались позади, я  познакомила капитана с
друзьями, нисколько  не сомневаясь, что они придутся друг другу по  душе. Не
тут-то  было.  Несмотря  на   открытую  доброжелательность  Селезнева,   эти
неблагодарные  свинтусы оказали  ему  такой  ледяной прием, что просто кровь
стыла в жилах.
     Я  ничего  не  могла  понять. Даже  если  не  брать в расчет того,  что
Селезнев помог нам,  рискуя своим  служебным положением, он  был на редкость
приятным, располагающим к себе  человеком, неглупым, веселым и великодушным.
Не заметить этого могли  только  законченные  идиоты, мои же друзья,  если и
страдают идиотизмом, то в относительно легкой форме. И тем не менее  в своем
неприятии  Селезнева они  были единодушны.  Даже Генрих,  который отличается
излишней мягкостью и готовностью привети