упила точно так же  и
сделала его темой дискуссии в программах  "Внутри  политики",  "Перекрестный
огонь" и "Шоу Ларри Кинга", равно как включила в обзор последних новостей  о
ходе расследования террористического  акта  на  Таймс-сквер.  А  этим  утром
газеты "Вашингтон пост" и "Нью-Йорк тайме" посвятили ему передовые статьи.
   Гордиан  был   вынужден   отдать   должное   Делакруа,   который   дважды
переизбирался мэром Нового Орлеана, до того как выдвинул свою кандидатуру  в
Сенат Соединенных Штатов и победил  на  выборах,  -  он  привез  с  собой  в
Вашингтон блеск и шик карнавала Марди-Гра <Марди-Гра -  ежегодный  карнавал,
проводимый в Новом Орлеане в последний день перед Великим  постом>  и  умело
пользовался им в сочетании с инстинктивным пониманием  различных  течений  в
общественном  мнении,  превратив  все  это   в   уникальное   и,   возможно,
неповторимое качество политического деятеля.
   Сейчас  Гордиан  старался  поудобнее  устроиться   в   кресле   рейсового
авиалайнера, которое, даже в первом классе, намного уступало  креслу  в  его
кабинете, и пытался перестать думать  о  возможных  последствиях  вчерашнего
заседания Конгресса. Однако он никак не мог забыть о предстоящих трудностях.
   Как звучит строчка в том стихотворении? "Все разваливается,  в  центре  -
дыра"?
   Гордиан подумал  о  вчерашнем  разговоре  с  Эпши  перед  его  вылетом  в
Вашингтон. На  протяжении  последнего  месяца  она  жила  в  их  квартире  в
Сан-Франциско и хотела принять меры,  чтобы  спасти  их  семейную  жизнь  от
краха. До того момента, когда Эшли покинула его в канун Нового года,  он  не
подозревал о такой угрозе.
   Небольшой косметический ремонт - может быть, но  не  больше.  И  вот  она
улетела.
   Теперь  он  стоял  перед   необходимостью   делиться   самыми   интимными
подробностями их семейной жизни с каким-то человеком, в  профессию  которого
не верил. Или открывать душу и сердце перед каким-то незнакомцем.
   Все это казалось Гордиану болезненной и  напрасной  тратой  времени.  Они
были женаты почти двадцать лет, вырастили чудесную дочь. Если они сами,  без
посторонней помощи не в состоянии разобраться  в  своей  жизни,  как  сможет
сделать  это  за  них  кто-то  другой?  Он  вспомнил   бесчисленные   сеансы
психотерапии после освобождения из плена, входившие в программу  возвращения
к жизни. Может быть,  кое-кому  она  и  принесла  пользу,  Гордиан  даже  не
сомневался в этом, но для него оказалась совершенно  бесполезной.  Пользы  -
никакой. Ноль. Точка.
   И все-таки ему нужно  принять  решение,  причем  обязательно  правильное,
потому что ошибочное приведет к тому, что Эшли оставит его Навсегда.
   Голос стюардессы нарушил ход его мыслей.  -  До  взлета  осталось  десять
минут. Проверьте, успели ли вы уложить свой ручной  багаж  в  отделение  над
головой или под кресло впереди себя.
   - Где же Нимец, черт побери? - снова подумал  он.  После  того,  как  Пит
поздно вечером позвонил ему в номер гостиницы, Гордиан сменил билет на  рейс
Вашингтон-Сан-Франциско, пожелав взамен лететь из Нью-Йорка. Ему нашли место
на рейс из  аэропорта  Кеннеди,  поэтому  пришлось  вылететь  рано  утром  в
Нью-Йорк. Тем же рейсом летел Нимец. или должен был, по  крайней  мере.  Пит
сказал, что у него есть нечто весьма важное и он может передать  это  только
из рук в руки. И как можно скорее. Что-то не припоминаю, чтобы Нимец говорил
по телефону такими загадочными фразами,  подумал  Гордиан.  Или  ему  просто
кажется, потому что никогда раньше он не чувствовал себя таким  расстроенным
и нетерпеливым? Он  знал,  что  Питу  удалось  добиться  крупных  успехов  в
Нью-Йорке, и не мог не...
   Коричневый конверт из плотной  бумаги  упал  ему  на  колени,  что  снова
нарушило ход его мыслей. Гордиан поднял голову и увидел стоящего  в  проходе
Нимеца.
   - Извини, что я опоздал, - сказал он. - По пути в аэропорт одни пробки.
   - Я был уверен, что ты успеешь, - ответил Гордиан с невозмутимым лицом  и
поднял конверт. - Это то, что ты хотел передать мне?
   Нимец кивнул и положил сумку на верхнюю полку.
   - Можно вскрыть его сейчас или придется ждать  до  следующего  Рождества?
спросил Гордиан.
   Нимец опустился в соседнее кресло. В руке он держал  местную  газету.  На
первой странице  красовалась  фотография  Делакруа  под  набранным  крупными
буквами заголовком.
   - Нет, не так долго, - ответил он. -  Но  лучше  подождать,  пока  ты  не
войдешь к себе в кабинет.
   Гордиан похлопал конвертом по коленям и сделал глубокий вдох.
   - О'кей, хватит секретничать. Что там? Нимец улыбнулся.
   - Очень хорошие новости об очень плохих людях.

Глава 35

Калининград, Россия, 30 января 2000 года

   Роман между  ним  и  Меган  Брин  оказался  для  Макса  Блакберна  полной
неожиданностью; не то чтобы однажды ночью он открыл  глаза  и  увидел  ее  в
постели рядом с собой, но происшедшее не так уж отличалось от этого. Если бы
ему сказали месяц назад - нет, черт побери, всего неделю, - что он  окажется
нагишом в постели, наблюдая за тем, как она расхаживает  по  его  спальне  в
одном  коротком  халатике-кимоно,  с  восхищением  рассматривая  ее  длинные
стройные ноги, вспоминая о том, чем они занимались прошлой  ночью,  чувствуя
страстное желание прижать к себе ее тело в эту самую  минуту,  он,  конечно,
рассмеялся бы.  Трудно  придумать  более  непохожую  пару  -  бывший  офицер
специальной  авиационной  службы,  весь  в  шрамах  от  прошлых  схваток,  и
представительница интеллектуальной американской элиты.
   Никогда в прошлом они не были друзьями, и самым невероятным было то,  что
Макс сомневался, что и сейчас между ними существуют дружеские чувства. Между
ними вообще было  мало  общего,  если  не  считать  несгибаемой  преданности
Роджеру Гордиану, обязанностям, для выполнения которых их посылали за тысячи
миль от дома в страны, которые им не  так  уж  и  нравились,  и  физического
влечения друг к другу, охватившего их в какой-то момент. Они мало знали друг
друга, плохо понимали, о чем можно говорить, кроме профессиональных дел,  и,
тем не менее, оказались страстными и  ненасытными  любовниками.  В  этом  их
стремления совпадали.
   - Мне пора, Макс, - сказала она, садясь на край постели. - Сегодня  утром
Скалл хочет встретиться со мной в Центре космической связи.
   Он приподнялся и оперся спиной о спинку кровати.
   - Сейчас только семь утра.
   - Скалл сказал рано утром, - улыбнулась Меган. - Ты ведь знаешь,  что  он
умеет убеждать людей выполнять его просьбы.
   - Что за пожар?
   - Это зависит от того,  когда  ты  задаешь  этот  вопрос.  -  Она  пожала
плечами, и Макс заметил, как ткань халата приподнялась над изгибом ее груди.
- Пару дней назад он беспокоился о том, что у  нас  слишком  много  техников
занимаются  реконфигурацией  программного  обеспечения   для   базы   данных
"Политика". По его мнению, эта операция отвлекает их от завершения работ  по
вводу в строй наземного  терминала  спутниковой  связи...  что  должно  быть
сейчас нашей главной задачей.
   - А в чем проблема теперь?
   - Она вытекает из первой. Он считает,  что  служба  безопасности  слишком
уязвима, поскольку мы уделяем основное внимание сбору информации и оказались
вовлеченными в быстро  меняющуюся  международную  ситуацию.  Думаю,  что  он
собирается провести меня по станции, чтобы доказать  свою  правоту  и  затем
настаивать на присылке дополнительного контингента.
   - Я не знал, что эти проблемы входят в  круг  его  обязанностей.  -  Макс
улыбнулся. - Вообще-то у меня было впечатление, что ими должен заниматься я.
   Насколько припоминаю, это я заместитель главы "Меча".
   Меган положила руку ему на грудь. Там, где ее ладонь коснулась его  кожи,
она казалась прохладной,  и  в  то  же  самое  время,  как  ни  странно,  он
почувствовал в  этом  месте  жар.  Пожалуй,  подумал  Макс,  это  грубо,  но
адекватно определяет их отношения.
   Нет, тут же решил он, не отношения, а связь.
   - Скаллу трудно признать, что у его полномочий есть пределы. А  поскольку
он распоряжался людьми в течение столь длительного времени так же  думают  и
все остальные, - объяснила Меган.
   - Интересно, сумел ли он пронюхать, что мы спим вместе, - произнес  Макс.
Это относится к числу вещей, которые вызовут у него недовольство.
   На ее лице появилась довольная улыбка.
   - Ты действительно так считаешь?
   - Скаллу не слишком нравится, что он вынужден находиться в этом медвежьем
углу. А когда он чувствует себя несчастным, ему не хочется, чтобы кто-то  из
сотрудников получал удовольствие от пребывания здесь.
   - Или сотрудниц.
   - Рад слышать, что наши чувства совпадают.
   - На удивление совпадают,  иногда  даже  выходят  за  эти  рамки.  -  Она
посмотрела на простыню ниже его поясницы, увидела,  как  отреагировало  тело
Макса на ее прикосновение, и на лице ее появилось лукавое  и  беззастенчивое
удивление.
   - Извини, - заметила Меган. - Я не  думала,  что  это  отвлечет  тебя  от
нашего разговора. Он посмотрел вниз.
   - Всегда наготове, - сказал он.
   - Сказано, как и подобает бывшему морскому пехотинцу.  -  Меган  все  еще
улыбалась,  словно  кошка,  только  что  позавтракавшая  канарейкой.  -   Не
возражаешь, если я вернусь к обсуждению предыдущего вопроса?  Как,  на  твой
взгляд, мне следует отреагировать на беспокойство Скалла. Выраженное  вслух,
разумеется.
   Блакберн подумал о том, что ему в эту минуту совсем не  хочется  говорить
об этом. И вообще не хочется говорить, точка. Меган явно чувствовала это.
   Он провел пальцем по ее бедру и остановился у  полы  халата,  раздумывая,
подниматься ли выше.
   - По-моему,  тебе  следует  позвонить  ему  и  сказать,  что  придешь  на
полчасика позже.
   - Я тоже так считаю и потому не позволю тебе подниматься выше. - Ее  рука
сжала кисть Макса. - А если серьезно, как ты думаешь?
   Он разочарованно вздохнул и постарался скрыть это.
   - Не знаю, насколько нарушен  график  ввода  станции  в  эксплуатацию.  В
отличие от Скалла, я всегда основываюсь на том, что мне известно. Однако  он
прав, говоря  о  необходимости  укрепить  службу  безопасности.  Мы  глубоко
ошибаемся, если думаем, что группа "Меч" создана  исключительно  для  охраны
деловых интересов корпорации.
   - Отсюда я делаю вывод, что, на  твой  взгляд,  нам  нужно  подкрепление,
заметила Меган.
   - Совсем необязательно. Я предпочитаю  сохранить  службу  безопасности  в
теперешнем составе,  только  повысить  уровень  готовности  и  сосредоточить
внимание на мерах предосторожности. Можно многого достигнуть с помощью...
   Чириканье телефона, стоявшего на тумбочке рядом с кроватью, заставило его
прервать фразу.
   Меган посмотрела на Блакберна.
   - Ты не думаешь, что это Скалл, а? Неужели у него хватит наглости звонить
тебе в квартиру, чтобы отыскать меня?
   - Не исключено.  -  Макс  пожал  плечами,  потянулся  к  телефону,  и  на
мгновение его рука застыла на трубке. - Если это и вправду Скалл, хочешь,  я
выругаю его?
   - Если звонит Скалл, то я выругаю его сама, - ответила Меган.
   Он улыбнулся и поднял трубку.
   - Слушаю.
   - Макс, извини, что беспокою тебя. Я знаю, что сейчас в Калининграде  еще
раннее утро. Но у меня очень важное дело, - произнес голос на  другом  конце
телефонного канала.
   - Нет-нет, все в порядке. - Блакберн повернулся к Меган,  закрыл  ладонью
микрофон трубки и прошептал:
   - Это Гордиан.
   На ее лице появилось странное выражение. Неужели это ему  показалось  или
невозмутимая Меган Брйн действительно выглядит  взволнованной?  Внезапно  он
вспомнил слухи, что она будто бы томилась по Роджеру с того самого дня,  как
поступила на работу в корпорацию. Вдруг это правда? Но даже если это и  так,
какое ему дело до этого? И почему он должен испытывать чувство ревности?
   - Макс, ты помнишь группу, за которой следил Пит? - Гордиан явно старался
выбирать слова. - Ее члены помешали вечеринке в канун Нового года.
   - Да.
   - У нас есть их описания, места выезда и места въезда, - сказал Гордиан.
   Блакберн выпрямился.
   - Думаю, мне лучше поговорить с тобой из  своего  кабинета  -  там  более
защищенный канал связи. Сейчас я положу трубку и перезвоню тебе.
   - Жду - ответил Гордиан, и связь прервалась. Блакберн  сбросил  простыню,
встал и поспешил к шкафу за одеждой.
   - А у тебя что за пожар? - спросила Меган.
   - Одевайся, - сказал Макс, натягивая брюки. - Расскажу по дороге.

Глава 36

Кремль, Москва, 1 февраля 2000 года

   Когда Иван Башкиров вошел в кабинет,  Старинов  стоял  у  окна  спиной  к
двери, наблюдая за тем, как лучи солнца  ослепительно  сверкают  на  золотых
куполах Успенского собора. На  огромном  красного  дерева  письменном  столе
российского президента лежала папка.  В  правом  верхнем  углу  была  четкая
надпись "Совершенно секретно".
   Неслышно закрыв за собой дверь,  Башкиров  прошел  вперед  по  роскошному
бухарскому ковру с великолепным орнаментом. Как всегда, он испытывал чувство
благоговения при мысли о Древней  истории  этого  здания.  Сколько  царей  и
министров стояли здесь на протяжении веков, подобно тому  как  стоят  сейчас
Старинов и он?
   - Здравствуй, Иван, - произнес Старинов, не поворачивая головы. - Ты  как
всегда, точно вовремя, минута в минуту. Ты  единственный  человек  из  всех,
кого я знаю, чья пунктуальность может сравниться с моей собственной.
   - Старая военная выучка, - ответил  Банкиров.  Старинов  кивнул.  Он  так
сильно сжимал руки, что пальцы побелели от напряжения.
   - Хочу поговорить с тобой о докладе, - произнес он хриплым голосом. -  Ты
прочитал его?
   - Да.
   - Это еще не все. В американском Конгрессе рассматривается проект закона,
согласно которому президент будет обязан  прекратить  всю  продовольственную
помощь нашей стране и в конечном счете ввести полное экономическое  эмбарго.
Все деловые отношения между нашими странами будут заморожены.
   - Я знаю.
   - Избежать этих санкций, как мне сообщили, можно в  том  случае,  если  я
привлеку к ответственности человека, который, по мнению  американцев,  стоит
во главе гнусного заговора и несет ответственность за террористический  акт,
повлекший за собой такие ужасные последствия. Человека, который, вне всякого
сомнения, заслуживает  самого  сурового  наказания,  если  удастся  доказать
выдвинутые против него обвинения.
   В  кабинете  на  несколько  минут  воцарилась  тишина.   Башкиров   стоял
неподвижно, словно каменное изваяние. Глаза Старинова смотрели не  отрываясь
на купола собора, похожие на корону.
   - На этот раз, - снова заговорил он, опустив голову, - я хочу быть так же
уверенным в своей правоте, как и в дни молодости.  Почему  рано  или  поздно
нами овладевает чувство неуверенности и мы сходим в могилу, зная меньше, чем
в то время, когда были детьми?
   Башкиров молчал, глядя Старинову в спину.
   - Давай покончим с этим, - сказал он наконец. - Если ты  хочешь  спросить
меня, спрашивай. Старинов покачал опущенной головой.
   - Иван...
   - Спрашивай.
   Старинов глубоко вздохнул, затем повернулся и посмотрел  на  Башкирова  с
печалью в глазах. - Мне нужно знать, правда ли то, что говорится в  докладе,
присланном американцами. Если ты действительно имеешь отношение к  взрыву  в
Нью-Йорке, - сказал он, - я хочу услышать  от  тебя  честное  и  откровенное
признание.
   - Тебе нужна правда, - голос Башкирова прозвучал, словно эхо.
   Старинов снова кивнул. Что-то промелькнуло в глазах Башкирова.
   - Если бы я  был  человеком,  который  готов  умертвить  тысячи  людей  в
трусливом террористическом  акте,  человеком,  считающим,  что  политические
соображения стоят выше пролитой крови беспомощных женщин и  детей,  будь  то
американцы, русские или невинные граждане любой другой страны, разве можно в
этом случае положиться на мое честное слово? Как можно верить тогда  в  нашу
дружбу? Неужели человек, виновный в подобном заговоре против тебя, способный
на такой обман, будет колебаться, прежде чем солгать?
   Старинов грустно улыбнулся.
   - Мне казалось, что это я задаю здесь вопросы, - сказал он.
   Башкиров неподвижно замер на месте.  Только  щека  дрогнула  в  невольной
гримасе, но больше ничто не выдало его чувств. Затем он заговорил снова.
   - Я скажу тебе всю правду, Володя. Я никогда не скрывал, что  не  доверяю
американскому правительству, всегда отрицательно относился к твоей  политике
открытых дверей для американских инвесторов. Я по-прежнему верю  в  основные
идеалы коммунизма и убежден, что нам нужно поддерживать более тесные связи с
Китаем, с  которым  у  нас  общая  граница,  протянувшаяся  на  шесть  тысяч
километров.
   Обо всем этом я говорил честно и открыто. Однако я с отвращением и ужасом
отношусь к терроризму. Являясь членом твоего кабинета  министров,  я  всегда
защищал политическую линию правительства и действовал в  его  интересах.  Ты
можешь сомневаться в тех моих взглядах, которые расходятся с твоими,  но  не
имеешь права подвергать сомнению мою лояльность и честность. Было бы намного
лучше, если бы ты  принимал  меня  таким,  каков  я  есть,  со  всеми  моими
достоинствами и недостатками, каким я был на  протяжении  многих  лет  нашей
дружбы. - Он сделал паузу. Его глаза под мохнатыми бровями смотрели прямо  в
лицо Старинова. - Я  не  имею  никакого  отношения  к  взрыву  в  Нью-Йорке.
Никогда, ни при каких обстоятельствах я не согласился бы принять  участие  в
таком ужасном преступлении. Ты говоришь о моей чести? Никогда  больше  я  не
унижусь до ответа  на  подобный  вопрос.  Можешь  посадить  меня  в  тюрьму,
приговорить к смертной казни или, что еще лучше,  выдать  меня  американцам,
которые сделают это без малейших колебаний. Я кончил.
   Наступила тишина.
   Старинов пристально смотрел на  Башкирова,  очертания  его  фигуры  четко
вырисовывались в ярком зимнем свете незадернутого окна.
   - На будущей неделе я поеду на Черное море, -  сказал  он.  -  Мне  нужно
побыть одному, чтобы обдумать положение. Соединенные Штаты  будут  оказывать
на нас мощное давление. К ним присоединятся те силы в нашей стране,  которые
хотят, чтобы мы подчинились им, но мы  достаточно  сильны  и  выдержим  этот
натиск. Что бы они ни предпринимали, мы не сдадимся.
   Башкиров едва заметно кивнул.
   - Это значит, что нам предстоит огромная работа, - заметил он.

Глава 37

Анкара, Турция, 7 февраля 2000 года

   Намик Гази сидел за своим письменным столом, пальцы рук  он  переплел  за
головой, ноги вытянул, наслаждаясь теплыми солнечными лучами, бьющими в окно
кабинета. На столе перед  ним  стоял  сверкающий  серебряный  поднос  с  его
утренним   стаканом   вина,   приправленного    пряностями,    глазированная
керамическая чаша с  маслинами  и  искусно  сложенная  полотняная  салфетка.
Маслины, выдержанные в масле, были  привезены  из  Греции.  Он  считал,  что
греческие маслины лучше испанских и намного превосходят те, что произрастают
в его стране. Их привезли только вчера, и  хотя  они  обходилось  ему  очень
дорого, Намик не жалел об этом.
   Разве древние не  считали  маслины  даром  богов,  который  предупреждает
болезни, сохраняет  молодость  и  мужскую  силу?  Разве  они  растут  не  на
оливковых ветвях, считающихся символом мира? Если он постоянно  будет  иметь
такие маслины, а жена и любовница не перестанут время от  времени  одаривать
его нежными ласками, он проживет заключительную треть своей жизни счастливым
человеком. Европейские и  американские  сотрудники,  обслуживающие  наземный
терминал  фирмы   "Аплинк"   многоканальной   станции   спутниковой   связи,
расположенной на Ближнем Востоке, шутили над его утренним меню, но  что  они
понимают в этом? Намик считал, что сохранившиеся  колониальные  предрассудки
мешали их человеческому созреванию.
   Разумеется, он ничего не имел против них. Намик Гази был благожелательным
и великодушным менеджером станции. Он терпел почти всех, некоторые ему