кой юридического департамента Министерства юстиции.  В
него входят сотрудники с дипломами юристов, которые играют роль  юридических
ищеек. Это знающие и опытные люди. - О'Дей на мгновение задумался.  -  Между
прочим, кто побывал за последнее время в кабинете вице-президента?
   - Здесь, вы имеете в виду?
   - Да, сэр.
   - За  последнее  время  -  никто,  -  ответила  Андреа  Прайс.  -  Им  не
пользовались, после того как он подал прошение об  отставке.  Его  секретарь
ушла вместе с ним и...
   - Было бы неплохо послать кого-нибудь и проверить пишущую  машинку.  Если
на ней установлена обычная лента...
   - Отличная мысль! - Прайс  вскочила  и  едва  не  выбежала  из  Овального
кабинета. - Одну минуту. Может быть, будет лучше, если ваши люди...
   - Я сейчас позвоню, - заверил ее О'Дей. - Извините,  господин  президент.
Мне следовало подумать об этом сразу.  Дайте  указание,  чтобы  кабинет  был
немедленно опечатан.
   - Я сейчас же займусь этим, - ответила Прайс.

***

   Шум стоял невыносимый. Обезьяны - животные, ведущие стадный образ  жизни,
и привыкли жить "компаниями"  около  восьмидесяти  особей,  населяя  главным
образом опушки лесов, выходящих на широкие саванны. Так им  безопаснее  было
спускаться с деревьев в поисках пищи на открытой местности. За последние сто
лет они усвоили, что совершать набеги на плантации фермеров проще  и  легче,
чем следовать тому, чему научила их природа, - ведь люди,  хозяйничающие  на
фермах, принимали меры для борьбы с хищниками  -  вечными  врагами  обезьян.
Африканская зеленая обезьяна  -  лакомство  для  леопарда  и  гиены,  однако
теленок ничем  не  хуже,  и  фермерам  приходилось  защищать  свой  скот.  В
результате возник забавный экологический хаос.  Для  защиты  скота  фермеры,
законно  или  незаконно,  уничтожали  хищников.  Это  привело  к  тому,  что
популяция обезьян  стала  быстро  увеличиваться,  и  эти  голодные  животные
принялись совершать налеты на плантации, где  фермеры  выращивали  пищу  для
себя и своего скота. Вдобавок ко  всему  обезьяны  уничтожали  и  насекомых,
которые  наносили  ущерб  посевам,  и   это   позволило   местным   экологам
предположить, что уничтожение обезьян нанесет ущерб растениям. Для  фермеров
ситуация была намного проще. Они убивали всех, кто  пожирал  их  скот.  Если
появлялись вредители, наносящие ущерб  посевам,  фермеры  уничтожали  и  их.
Насекомые слишком малы, их не видно, зато обезьяны достаточно  заметны,  так
что никто из фермеров не возражал против появления трапперов.
   Африканская зеленая обезьяна относится к семейству cercopi-thecus. У  нее
желтые  усы   и   борода,   а   шерсть   на   спине   -   золотисто-зеленая.
Продолжительность жизни этих  животных  до  тридцати  лет,  но  это  главным
образом в неволе, жизнь же  в  джунглях,  населенных  хищниками,  опасна,  а
потому гораздо короче. Африканские  зеленые  обезьяны  ведут  стадный  образ
жизни. Такое стадо состоит из самок с детенышами, а самцы  присоединяются  к
нему по отдельности на несколько недель или месяцев, чтобы потом снова  уйти
в джунгли. Обилие самок в брачный сезон  создает  для  самцов  благоприятную
ситуацию. Однако в самолете положение весьма усложнилось. У некоторых  самок
уже наступил брачный сезон, но  поскольку  клетки  стояли  рядами,  одна  на
другой, эти самки оказались недоступными для  самцов.  Это  приводило  их  в
бешенство, и самцы, оказавшиеся в соседних  клетках,  шипели,  царапались  и
плевались. Ситуация усугублялась  еще  и  тем,  что  грузчики,  устанавливая
клетки в грузовом отсеке самолета, не обращали внимания на тот простой факт,
что и самцы и самки сидели в одинаковых клетках,  а  у  африканских  зеленых
обезьян самцы вдвое больше самок. Таким образом, едва помещающиеся в клетках
самцы, чувствуя самый привлекательный из всех естественных запахов, не могли
добраться до его обладательниц, таких близких и таких недоступных.  Вдобавок
ко всему незнакомая обстановка и отсутствие воды  и  пищи  вызвало  то,  что
можно назвать только "обезьяньим бунтом", а поскольку  эту  проблему  нельзя
было решить дракой, в транспортном отсеке стоял оглушительный яростный  визг
четырехсот  обезьян,  который  заглушал   рев   двигателей   JT-8,   несущих
"Боинг-707" над Индийским океаном на восток.
   Летчики наглухо закрылись в своей кабине  и  надели  наушники.  Благодаря
этим мерам доносящийся до них шум оказался приглушенным, но это не  избавило
пилотов от  ужасающей  вони,  поскольку  вентиляционная  система  заставляла
воздух циркулировать по всему самолету, что еще  больше  увеличивало  ярость
обезьян и вызывало тошноту у экипажа.
   Старший пилот, и при обычных обстоятельствах  способный  ругаться  весьма
цветисто, скоро истощил запас ругательств и  устал  обращаться  к  Аллаху  с
мольбами, в которых просил избавить экипаж от этих отвратительных существ. В
зоопарке он, наверно, с улыбкой показывал  бы  этих  забавных  длиннохвостых
животных своим сыновьям, и те бросали бы им земляные  орешки.  Однако  здесь
все было иначе. Когда терпение пилота истощилось, он надел кислородную маску
и включил аварийное питание, мысленно представив, как было бы хорошо открыть
дверцы грузового отсека - мгновенная декомпрессия прикончила  бы  обезьян  и
самолет очистился бы от отвратительной  вони.  Пилот  почувствовал  бы  себя
лучше, если бы знал то, о чем  уже  инстинктивно  догадывались  обезьяны,  -
после прибытия к месту назначения их всех ждал страшный конец.

***

   Бадрейн снова встретился с генералами в бункере правительственной  связи.
Окруженный со всех сторон многометровой массой бетона, он не чувствовал себя
в безопасности. Они собрались здесь по единственной  причине  -  бункер  был
скрыт  под  построенной  над  ним  для   маскировки   типографией,   которая
действительно печатала книги. Это  здание,  как  и  еще  несколько,  уцелели
только по недосмотру американской разведки.  Две  "умные"  бомбы  уничтожили
фабрику прямо напротив типографии, по другую сторону улицы. Огромные воронки
были хорошо видны на том месте, где раньше  находилась  фабрика.  Это  урок,
который следует запомнить надолго, подумал Бадрейн. Чтобы  поверить  в  силу
американского оружия,  надо  собственными  глазами  увидеть  результаты  его
применения. Не читать об этом в газетах и не смотреть по телевидению  -  это
совсем  не  то.  Над   головой   Бадрейн   чувствовал   пятиметровую   толщу
железобетона,  служившую  крышей  бункера,  построенного  под   руководством
немецких  инженеров.  Он  поднял  голову  и   увидел   отпечатки   опалубки,
удерживавшей жидкий бетон. Ни  единой  трещины.  И  все-таки  бункер  уцелел
только  потому,  что  американцы  ошиблись  и  нанесли  бомбовый   удар   по
противоположной стороне улицы. И хотя Али Бадрейн провел всю  жизнь  в  мире
оружия и вооруженной борьбы, лишь сейчас он воочию увидел его ужасную силу.
   Генералы были гостеприимными хозяевами.  К  нему  приставили  полковника,
который выполнял каждое  его  желание.  Два  сержанта  разносили  закуски  и
напитки. Накануне Бадрейн наблюдал по  телевидению  за  церемонией  похорон.
Следовало ожидать, что одна из  американских  телевизионных  компаний  будет
передавать ее на весь мир. Иракцы, как и большинство народов этого  региона,
отличаются пылкостью, особенно  когда  их  заставляют  собираться  огромными
толпами и предупреждают, как нужно себя вести. Они легко  поддаются  влиянию
властных людей, выполняют все их указания, и Бадрейн знал, что  для  них  не
особенно и важно, кто эти люди. К тому же,  кто  знает,  насколько  искренни
проявляемые ими чувства? Осведомители тайной полиции по-прежнему  шныряли  в
толпе и следили за теми, кто не выражали достаточного восторга  или  печали.
Служба  безопасности,   не   сумевшая   сохранить   жизнь   президента,   не
бездействовала, и все знали об этом. Так что можно предположить, что  далеко
не все эмоции, которые он видел на экране, не вся бурная скорбь иракцев были
искренними.  Бадрейн  усмехнулся.  Иракцы  походили  на  женщину,  притворно
выражающую  несказанное  наслаждение,  чтобы   польстить   мужчине.   Вопрос
заключался в том, заметят  ли  разницу  сидящие  здесь  мужчины,  так  часто
получающие удовольствие, не обращая внимания на поведение женщины?
   Генералы приезжали по одному, опасаясь сепаратного  обсуждения  проблемы,
которая занимала их всех. Изящный резной буфет, полный  бутылок  и  бокалов,
был открыт, и для генералов не  существовало  запретов  ислама.  Бадрейн  не
обращал на это внимания. Перед  ним  стоял  стакан  водки,  вкус  к  ней  он
приобрел двадцать лет назад в Москве, которая была тогда столицей громадного
государства.
   Они были на удивление спокойны для столь могущественных  людей,  особенно
если принять во внимание, что прибыли с поминок человека,  которого  никогда
не любили. Генералы пили  главным  образом  шотландское  виски  и  опять  же
главным образом следили друг  за  другом.  На  экране  все  еще  включенного
телевизора шла передача местной телестанции, повторявшей в записи  церемонию
похорон, и диктор восхвалял непревзойденные  достоинства  погибшего  лидера.
Генералы смотрели и слушали, однако лица  их  выражали  не  столько  печаль,
сколько страх. Их  мир  рухнул.  Генералов  не  трогали  ни  вопли  граждан,
собравшихся на площади, ни слова диктора. Они знали правду.
   Наконец  прибыл  последний.  Это  был   директор   службы   безопасности,
встречавший Бадрейна на аэродроме. Он выглядел щеголевато - успел заехать  в
свою штаб-квартиру. Все головы обернулись к нему,  и  он  ответил,  даже  не
ожидая вопроса.
   - Все спокойно, друзья.
   Пока. Об этом тоже можно было не говорить вслух.  Бадрейн  мог  бы  взять
слово и обратиться к собравшимся, но решил на этот раз промолчать.  Он  умел
говорить и знал силу убеждения. Однако на этот раз убедительнее всего  будет
молчание. Бадрейн просто смотрел  на  них,  зная,  что  его  взгляд  намного
красноречивее всяких слов.
   - Мне это не нравится, - произнес наконец один из  генералов.  После  его
слов не изменилось ни одно лицо. И неудивительно. Это не  нравилось  никому.
Тот,  кто  произнес  короткую  фразу,  всего   лишь   выразил   мысли   всех
присутствующих, продемонстрировав тем самым, что он слабее других.
   - Откуда мы знаем, что можем положиться на вашего повелителя?  -  спросил
командующий национальной гвардией.
   - Он поклялся на Коране. -  Бадрейн  поставил  стакан  на  стол.  -  Если
хотите, можете послать к нему делегацию, членов  которой  выберете  сами.  В
этом случае я останусь заложником. Но тогда  нужно  действовать  быстро,  не
теряя времени.
   Это они понимали и без него. То, чего они  боялись  больше  всего,  могло
произойти как до их отъезда, так и после. Снова  воцарилась  тишина.  Теперь
генералы не притрагивались к своим  бокалам.  Бадрейн  без  труда  читал  их
мысли. Все они хотели, чтобы кто-то другой принял решение, и они  согласятся
с этим решением или усомнятся в  нем,  и  в  течение  этой  дискуссии  будет
выработана общая позиция, которую, наверно, займут все,  хотя  два  или  три
генерала предложат альтернативное решение. Это зависело от того, кто из  них
первым положит на весы свою жизнь  и  взвесит  ее,  глядя  в  неопределенное
будущее. Наконец заговорил один из генералов.
   - Я поздно женился, - произнес командующий  военно-воздушными  силами.  В
молодости и до тридцати пяти лет  он  был  летчиком-истребителем  -  правда,
больше времени проводил на земле, чем в воздухе. - У меня маленькие дети.  -
Он сделал паузу и посмотрел  по  сторонам.  -  Думаю,  вы  все  знаете,  что
произойдет с нашими семьями в случае.., неблагоприятного развития событий.
   Это достойное вступление, подумал Бадрейн. Они не трусы в конце концов, а
солдаты.
   Клятва Дарейи на Коране не возымела убедительного действия. Прошло немало
времени с тех пор, как каждый из них побывал в  мечети,  разве  только  если
требовалось сфотографироваться в притворной молитве Аллаху, и хотя отношение
к этому их врага было совсем иным, вера в религиозные  убеждения  противника
начинается в собственном сердце.
   - Полагаю, речь идет не о финансах, - сказал Бадрейн и  для  того,  чтобы
убедиться,  что  дело  обстоит  именно  таким  образом,  и  чтобы  дать   им
возможность самим обдумать эту возможность.  Несколько  генералов  повернули
головы и посмотрели на него с выражением, похожим на насмешку,  и  это  было
ответом на его вопрос. Несмотря на то  что  официальные  иракские  вклады  в
иностранных банках были давно  заморожены,  существовало  множество  других,
которых эта мера не коснулась. Национальность  вкладчика,  в  конце  концов,
мало интересует руководителей банков, причем с ростом размеров  вклада  этот
интерес постоянно уменьшается. Бадрейн знал, что каждый  из  этих  генералов
мог распоряжаться состоянием в твердой валюте, измеряемым девятью цифрами  -
скорее всего  в  долларах  или  фунтах  стерлингов,  -  и  сейчас  не  время
интересоваться источником этих богатств.
   Следующий вопрос заключался в том, куда они могут перебраться и могут  ли
попасть туда, не подвергаясь риску? Бадрейн читал эти мысли на их лицах,  но
в данный момент был бессилен что-либо предпринять. Ирония положения, которую
мог оценить лишь он один, заключалась в том,  что  их  врагу,  которого  они
смертельно боялись и в клятву которого  не  верили,  больше  всего  хотелось
унять их тревогу и сдержать  данное  им  слово.  Однако  Али  знал,  что  он
поразительно терпеливый человек. В противном случае аятолла не  оказался  бы
там, где находится сейчас.

***

   - Вы полностью уверены в этом?
   - Ситуация является  почти  идеальной,  -  ответил  собеседник  Дарейи  и
объяснил причину.
   Даже столь религиозному человеку, как аятолла,  свято  верившему  в  волю
Аллаха, совпадение событий казалось слишком уж благоприятным, и тем не менее
оно было именно таким - или таким казалось.
   - Итак?
   - Начинаем действовать в соответствии с планом.
   - Отлично. - На самом деле он придерживался  иной  точки  зрения.  Дарейи
предпочел бы решать не все проблемы сразу, а сконцентрировать свое  внимание
на трех, развивающихся поочередно, но это не всегда возможно. К тому  же  не
исключено, что создавшееся положение - это знак свыше. В любом случае у него
не было выбора. Странно, что он чувствовал себя в плену событий, которые сам
привел в действие.

***

   Самым трудным оказалось урегулировать проблему со Всемирной  организацией
здравоохранения. Это удалось  сделать  лишь  потому,  что  до  сих  пор  все
развивалось столь благоприятно. Бенедикт Мкуза, пациент "Зеро", был мертв, а
его  тело  кремировано.  Группа  из  пятнадцати   экспертов   ВОЗ   обшарила
окрестности деревни, в которой жил мальчик, и  ничего  пока  не  обнаружила.
Критическое время еще не истекло - у заирской Эбола нормальный инкубационный
период от четырех до десяти суток,  хотя  были  зарегистрированы  аномальные
случаи, когда он составлял от двух до девятнадцати дней -  но  другой  такой
случай произошел у него на глазах. Оказалось, что юный Мкуза имел склонность
к натуралистике и проводил много  времени  в  джунглях,  так  что  сейчас  в
тропическом лесу работала поисковая партия,  которая  вылавливала  грызунов,
летучих  мышей  и  обезьян,  в  очередной  раз  пытаясь   найти   "носителя"
смертоносного вируса. Члены экспедиции очень надеялись, что на этот  раз  им
улыбнется удача.  Пациента  "Зеро"  доставили  прямо  в  больницу  благодаря
видному общественному положению семьи. Его родители, богатые и  образованные
люди, доверили  лечение  мальчика  специалистам,  не  пытаясь  вылечить  его
самостоятельно, и этим, по-видимому, спасли себя,  хотя  даже  сейчас  ждали
конца инкубационного периода с ужасом,  который  даже  превосходил  горе  по
умершему сыну. Ежедневно  у  них  брали  пробы  крови,  однако  тесты  могли
оказаться ошибочными, как неосторожно  сообщил  им  один  равнодушный  врач.
Независимо от этого специалисты ВОЗ надеялись,  что  эта  вспышка  лихорадки
Эбола  ограничится  двумя  жертвами,  и  поэтому   согласились   рассмотреть
предложение доктора Моуди.
   Разумеется, не обошлось без возражений. Местные заирские врачи настаивали
на том, чтобы лечение сестры Жанны-Батисты продолжалось в их  больнице.  Тут
был определенный смысл. Они накопили больший опыт в лечении заирской  Эбола,
чем кто-либо другой, хотя пациентам это принесло до сих пор мало  пользы,  и
делегация ВОЗ не хотела оскорблять своих  заирских  коллег  по  политическим
причинам. Трагические инциденты случались  и  раньше,  так  что  высокомерие
европейских врачей вызывало недовольство местного медицинского персонала.
   Будет лишь справедливо отметить, что обе  стороны  были  до  определенной
степени  правы.  Профессиональная  подготовка  африканских  врачей  была  не
одинаковой. В одних случаях она была блестящей, в  других  оставляла  желать
много лучшего, а большинство составляли рядовые врачи.  Решающим  аргументом
послужила высочайшая репутация профессора Руссо в международном  медицинском
сообществе. Он был талантливым ученым и преданным своему  делу  клиницистом,
который отказывался верить в неизлечимость вирусных болезней. Руссо,  следуя
традициям великого  Пастера,  не  сомневался,  что  в  конце  концов  сумеет
добиться успеха. Он использовал при  лечении  лихорадки  Эбола  рибавирин  и
интерферон, но безрезультатно. Его последние теоретические исследования были
исключительно  яркими,  хотя,  скорее  всего,  вряд   ли   могли   оказаться
эффективными, но они дали определенные результаты при опытах на обезьянах, и
ему хотелось попробовать свой метод  на  пациенте  в  строго  контролируемых
условиях.  Хотя  несовершенство  метода  исключало   его   использование   в
клинических условиях, но с чего-то следовало начинать.
   Решающим фактором, как и можно было ожидать, оказалась личность пациента.
Многие сотрудники медицинской группы ВОЗ знали Жанну-Батисту по ее работе во
время недавней вспышки лихорадки Эбола  в  Киквите.  Жанна-Батиста  вылетела
туда, чтобы руководить действиями местных медицинских сестер, а врачи, как и
представители других профессий, склонны к сочувствию,  когда  речь  идет  об
одном из них. Наконец было принято решение, что доктор Моуди может перевезти
пациентку в Париж.
   Технические обстоятельства транспортировки оказались достаточно сложными.
Для перевозки на аэродром решили воспользоваться грузовиком,  а  не  каретой
"скорой помощи", так  как  грузовик  потом  легче  подвергнуть  дезинфекции.
Пациентку подняли на пластиковом листе, положили  на  каталку  и  вывезли  в
коридор. Он был пуст - по распоряжению врача  всех  удалили,  и  как  только
Моуди с сестрой Марией-Магдаленой покатили больную к  двери  в  дальнем  его
конце, техники в пластиковых "космических  костюмах"  последовали  за  ними,
обрызгивая пол  и  стены  дезинфицирующим  раствором,  так  что  в  коридоре
образовался смрадный искусственный туман, который  следовал  за  процессией,
словно выхлопные газы за старым автомобилем.
   Пациентка находилась под воздействием сильнодействующих  транквилизаторов
и была надежно закреплена на носилках. Тело  ее  окутывал  кокон,  чтобы  не
допустить разбрызгивания крови, зараженной смертоносным вирусом. Пластиковый
лист, на котором она лежала, также был обработан дезинфицирующим  раствором,
так что в случае проникновения вируса наружу он тут же попадал во враждебную
среду.  Толкая  перед  собой  каталку,  Моуди   не   переставал   изумляться
собственному  безумию  -  ведь  он  решился  на   смертельный   риск.   Лицо
Жанны-Батисты было неподвижным и вялым от предельной дозы наркотика, хотя на
нем уже проступили растущие пятна петехии.
   Каталку вывезли  на  платформу,  где  обычно  разгружали  оборудование  и
припасы, поступавшие в больницу. Здесь уже стоял грузовик, за рулем которого
сидел шофер. Он не решался