ко его судов пострадало  от  демонстративных
действий американцев, что, заметила премьер-министр, хотя и  иными  словами,
несправедливо. Эдакие задиры.
   А что думают о вас на Шри-Ланке? - мог спросить Райан, но промолчал.
   - Жаль, что вы и посол  Уильямз  не  смогли  более  четко  сформулировать
каждый свою точку зрения, - с сожалением заметил Райан.
   - Такое  случается,  -  ответила  премьер-министр.  -  Дэвид  -  приятный
человек, но, честно говоря, я боюсь, что наш климат слишком жаркий  для  его
возраста. - Такое замечание было равнозначно  предложению  отозвать  его  из
Индии. Объявить посла Уильямза "персоной нон грата" она не могла,  это  было
бы слишком резким шагом. Райан попытался сохранить любезную  улыбку,  но  не
смог. Сейчас ему нужен был здесь Скотт  Адлер,  но  исполняющий  обязанности
госсекретаря находился где-то в другом месте.
   - Надеюсь, вы понимаете,  что  сейчас  мне  трудно  вносить  изменения  в
правительство. - Заткнись, дура, выругался он про себя.
   - Ну что вы, я и не предлагаю этого. Мне понятно ваше положение. Я просто
надеюсь помочь вам решить одну из сложных проблем, облегчить вашу задачу.  -
Или я могу сделать ее еще труднее, добавила она про себя.
   - Спасибо, госпожа премьер-министр. Может  быть,  вы  посоветуете  своему
послу обсудить эту проблему со Скоттом?
   - Я непременно поговорю с ним об этом. - Она снова пожала руку  Райану  и
ушла. Джек подождал  несколько  секунд,  прежде  чем  посмотреть  на  принца
Уэльского.
   - Ваше Высочество, как вы  назовете  ситуацию,  когда  высокопоставленный
государственный деятель лжет вам прямо в лицо? - спросил президент с лукавой
улыбкой.
   - Дипломатией.

Глава 9

Далекий вой

   Головко прочитал  отчет  посла  Лермонсова  без  особой  симпатии  к  его
субъекту.  Райан  выглядел  "нервным  и  загнанным,  не  в  своей  тарелке",
"подавленным" и "физически  усталым".  А  что  еще  следовало  ожидать?  Его
выступление  на  похоронах  президента  Дарлинга,   решило   дипломатическое
сообщество вместе с американскими средствами массовой информации,  с  трудом
сохраняющими  необходимую  вежливость,  было  весьма  не   характерным   для
президента. Ну  что  ж,  всем,  кто  знал  Райана,  было  известно,  что  он
сентиментален, особенно когда  речь  идет  о  детях.  Головко  вполне  готов
простить ему это. Вообще-то  Райану  следовало  поступить  иначе  -  Головко
прочитал текст официального, но не зачитанного президентом выступления;  это
было хорошее выступление, полное заверений для всех слушателей. Однако Райан
всегда был тем, что американцы называют "маверик"  (он  посмотрел,  что  это
значит, - оказалось, это дикая, неукрощенная лошадь; не так уж далеко от его
собственного определения). Это сделало анализ личности нового  американского
президента простым и одновременно  невозможным.  Райан  был  американцем,  а
американцы, с  точки  зрения  Головко,  всегда  были  и  остаются  чертовски
непредсказуемы. Вся его профессиональная жизнь - сначала  как  оперативника,
затем быстро делающего карьеру  офицера  в  штаб-квартире  КГБ  в  Москве  -
заключалась в том, что он пытался предсказать, как поступит  Америка  в  той
или иной ситуации, и ему удавалось избежать провала лишь потому, что в своих
докладах начальству он всякий раз предлагал три возможных варианта действий.
   Но Иван Эмметович Райан был по крайней мере предсказуемо непредсказуем, и
Головко гордился тем, что может считать  его  своим  другом.  Впрочем,  это,
может быть, уж слишком сильно сказано, однако оба занимались одной и той  же
игрой, большей частью друг против друга, и почти всегда оба играли хорошо  и
умело, потому что  Головко  был  более  опытным  профессионалом,  а  Райаном
талантливым  дилетантом,  опиравшимся  на  систему,  терпимо  относящуюся  к
"маверикам".
   Они уважали друг друга.
   "О чем ты  сейчас  думаешь,  Джек?"  -  вздохнул  Головко.  Сейчас  новый
американский президент, конечно, спал  -  время  в  Вашингтоне  разнилось  с
московским на целых восемь часов, а здесь солнце только начинало подниматься
над горизонтом, чтобы осветить короткий зимний день.
   Райан  не  произвел  особенно   благоприятного   впечатления   на   посла
Лермонсова, и Головко придется добавить собственную объяснительную записку к
отчету посла, чтобы в правительстве не слишком верили его оценке. Райан  был
в свое время слишком искусным и опытным врагом СССР, чтобы воспринимать  его
без должной серьезности при любых  обстоятельствах.  Все  дело  в  том,  что
Лермонсов ожидал, что Райан будет соответствовать  определенному  образу,  а
Иван Эмметович не поддавался столь простой классификации. Не то  чтобы  речь
шла об  особой  сложности  -  нет,  просто  это  была  другая  разновидность
сложности. У России не было своего Райана - маловероятно, что он выжил бы  в
той "советской" атмосфере, которая по-прежнему процветала в России, особенно
среди официального чиновничества.  Ему  быстро  становилось  скучно,  и  его
необузданный нрав, хотя Райан почти всегда держал его под строгим контролем,
всегда пульсировал под поверхностью, сдерживаемый силой воли. Головко не раз
был свидетелем того, когда Райан был  на  грани  срыва,  но  ему  доводилось
слышать о случаях, когда этот нрав вырывался наружу. Такие истории  исходили
из ЦРУ и попадали в уши, докладывавшие о них на площадь Дзержинского. В роли
главы государства ему остается полагаться на помощь Господа.
   Но проблема Головко заключалась не в этом.
   У него было достаточно своих  забот.  Он  не  передал  преемнику  полного
контроля над Службой внешней разведки  -  у  президента  Грушевого  не  было
достаточных оснований доверять организации, которая была когда-то  "мечом  и
щитом партии", и он хотел, чтобы человек, на  которого  он  мог  положиться,
следил за этим посаженным на цепь хищником; таким человеком был, разумеется,
Головко, и одновременно тот оставался главным  советником  по  международным
отношениям у осажденного со  всех  сторон  русского  президента.  Внутренние
проблемы России были настолько велики, что у президента не было  возможности
заниматься международной ситуацией, а это означало,  что  фактически  бывший
разведчик давал ему советы,  которым  президент  почти  неизменно  следовал.
Главный министр - а именно им был Головко, с титулом ли или без, - относился
к дополнительным обязанностям очень серьезно. На  домашнем  фронте  Грушевой
боролся с многоглавой гидрой - как только он  отрубал  мифическому  чудовищу
одну голову, на ее  месте  появлялась  другая.  Перед  Головко  было  меньше
трудностей, зато это компенсировалось  их  размерами.  Иногда  он  мечтал  о
возвращении к старому КГБ. Всего несколько лет назад  это  было  бы  детской
игрой. Снимаешь телефонную трубку,  произносишь  несколько  слов,  и  все  -
преступники  арестованы  и  ситуация..,  нет,  этим  она  не  решалась,   но
становилась более.., мирной. Более предсказуемой. Наступал какой-то порядок.
А его страна больше всего нуждалась сейчас в порядке. Однако Второе  главное
управление, "секретная полиция" КГБ, было расформировано, была создана новая
независимая организация, ее власть уменьшилась, и уважение общества - страх,
еще не так давно граничащий с ужасом,  -  исчезло.  Его  страна  никогда  не
находилась под тем контролем, которого  ожидал  Запад,  но  сейчас  ситуация
заметно ухудшилась. Российская республика с ее  гражданами,  стремящимися  к
чему-то, называемому демократией, колебалась на самом краю  анархии.  Именно
анархия привела к власти Ленина, поскольку русские мечтают о  сильной  руке,
практически ничего не зная о чем-либо другом, и хотя Головко не хотел  этого
- будучи высокопоставленным руководителем КГБ, он знал лучше  многих,  какой
вред нанес его стране марксизм-ленинизм, - он отчаянно стремился к  порядку,
к созданию организованного государства, на которое можно  опереться,  потому
что внутренние проблемы вели к возникновению  внешних.  Таким  образом,  его
неофициальная  должность  главного   министра   по   вопросам   национальной
безопасности стала заложницей самых разных трудностей. Он представлял  собой
руки израненного тела и пытался не подпускать к себе волков в  надежде,  что
тело окрепнет.
   Вот почему он не жалел Райана, чья страна пострадала от  столь  жестокого
удара в голову, но в остальном оставалась здоровой. Каким  бы  печальным  ни
казалось положение Америки со стороны, Головко  понимал  ситуацию  лучше,  и
поскольку знал это, собирался обратиться к Райану за помощью.
   Китай. Американцы одержали верх  в  войне  с  Японией,  однако  подлинным
врагом была не Япония. Стол перед Головко был  усыпан  фотографиями,  только
что  сделанными  с  разведывательного  спутника.   Слишком   много   дивизий
Народно-освободительной армии Китая участвовало в  полевых  маневрах.  Полки
ракетных войск стратегического назначения все  еще  находились  в  состоянии
повышенной боевой готовности. Его страна пошла на то,  чтобы  отказаться  от
баллистических ракет с ядерными боеголовками, - и это несмотря на угрозу  со
стороны Китая. Огромные займы, предоставленные России для развития экономики
американскими и европейскими банками, делали  эту  авантюру  привлекательной
еще несколько месяцев назад. К тому же  у  его  страны,  как  и  у  Америки,
оставались стратегические бомбардировщики и крылатые ракеты, способные нести
ядерные бомбы и боеголовки, так что  ослабление  военной  мощи  было  скорее
теоретическим, чем реальным. Если, разумеется, китайцы основывались  на  тех
же теориях. Как бы то ни было, вооруженные силы Китая находились в состоянии
полной боевой готовности, а российские  дивизии,  расположенные  на  Дальнем
Востоке, еще никогда не были такими слабыми. Головко утешал себя  тем,  что,
раз Япония вышла из игры, китайцы не осмелятся действовать в одиночку. Может
быть, и  не  осмелятся,  поправил  себя  Головко.  Если  трудно  предсказать
действия  американцев,  то  китайцы  были  столь  же   непредсказуемы,   как
инопланетяне. Достаточно вспомнить, что когда-то они сумели достичь  берегов
Балтийского моря. Подобно большинству русских,  Головко  испытывал  глубокое
уважение к истории. И вот теперь он лежит на снегу, думал Головко, с  палкой
в руке, пытаясь отогнать волка в ожидании того, что  его  тело  окрепнет.  У
него по-прежнему сильные руки, да и палка достаточно длинная,  чтобы  острые
клыки не достали его. А вдруг появится  еще  один  волк?  Документ,  лежащий
слева от спутниковых фотографий, был первым предвестником  такой  опасности,
подобно тому как кровь стынет в жилах при звуках далекого воя  у  горизонта.
Головко не заглядывал далеко в будущее.  Когда  лежишь  на  земле,  горизонт
может оказаться удивительно близко.

***

   Самым поразительным было то, что для этого потребовалось столько времени.
Защита важного политического деятеля от  убийства  в  лучшем  случае  задача
очень сложная, особенно если этот деятель сделал все, что в его силах, чтобы
у него появилось как можно больше врагов. Какие средства  помогают  защитить
такого  человека?  Одно  из  этих  средств  -   безжалостность,   неумолимая
жестокость. Похищение людей прямо  на  улицах,  чтобы  затем  они  бесследно
исчезали, тоже ценное средство удерживать народ от неразумных  поступков.  А
если хватать не одного человека, а целую семью - можно со всеми  близкими  и
дальними родственниками -  и  поступать  с  ними  таким  же  образом  -  еще
эффективней. Ты выбираешь  людей,  которых  нужно  "исчезнуть"  -  неуклюжий
псевдоглагол, изобретенный в Аргентине, - с  помощью  агентурной  сети.  Это
эвфемизм для осведомителей, услуги которых оплачиваются  деньгами  или,  что
еще лучше, доступом к власти. Они докладывают об услышанных ими  разговорах,
предательских суждениях, причем доходит до того, что порой простая  шутка  о
чьих-нибудь усах стоит шутнику смерти; а вскоре агентурная сеть  приобретает
организованный  характер  и  потому  появляются   нормы,   которые   следует
выполнять. К  тому  же  осведомители  тоже  люди,  со  своими  симпатиями  и
антипатиями, в их доносах нередко отражается личная неприязнь или  ревность,
поскольку полученная ими власть над жизнью  и  смертью  является  источником
коррупции как для маленьких людей, так и для  сильных  мира  сего.  В  конце
концов  система,  в  которой   господствует   коррупция,   сама   становится
коррумпированной, и страх  достигает  своего  логического  конца:  трусливый
заяц, загнанный лисой в угол, не видит иного выхода, как защищаться, а  ведь
у зайцев есть зубы и иногда зайцам везет.
   Поскольку власть террора недостаточна для защиты  политического  деятеля,
используются также и  пассивные  меры  предосторожности.  Проблему  убийства
главы государства можно усложнить с помощью самых простых средств,  особенно
если это государство тоталитарное. Несколько рядов солдат, чтобы  ограничить
доступ. Большое число одинаковых автомобилей, в которых  ездит  политический
деятель, - в данном  случае  до  двадцати  -  лишает  потенциального  убийцу
уверенности,  в  какой  машине  едет   диктатор.   Жизнь   такого   человека
утомительна, и потому как для удобства, так и в целях дополнительной  защиты
появляется двойник, а  то  и  два,  которые  приезжают  в  нужный  момент  и
приветствуют толпу или выступают с речью, рискуя жизнью в обмен на безбедное
существование.
   Следующая задача - выбор  телохранителей.  Как  найти  истинно  преданных
людей в море ненависти? Наиболее простое решение состоит в том, чтобы  взять
телохранителя из большой семьи, затем обеспечить  условия,  при  которых  он
будет полностью зависеть от  жизни  своего  босса,  и,  наконец,  так  тесно
связать его с охраной главы государства и вытекающими из нее  последствиями,
что смерть босса будет значить для него нечто гораздо  большее,  чем  потеря
высокооплачиваемой должности. То обстоятельство,  что  жизнь  телохранителей
неразрывно связана  с  жизнью  того,  кого  они  охраняют,  является  крайне
эффективной мерой обеспечения их безусловной преданности.
   Однако в действительности все гораздо проще. Человек является  неуязвимым
только потому, что его считают таковым, так что безопасность этого человека,
подобно всем важным сторонам жизни, зависит от духовного состояния.
   Однако  силы,  влияющие  на  человеческое  поведение,  тоже  зависят   от
духовного состояния, и страх никогда  не  был  самым  сильным  чувством.  На
протяжении всей истории человечества  люди  рисковали  жизнью  из-за  любви,
патриотизма, ради принципов, и вера в Бога влияла на  их  поведение  гораздо
сильнее страха. На этом и основывается прогресс.
   Полковник рисковал своей жизнью столько раз, что даже не  мог  припомнить
всех случаев, и делал это для того, чтобы  привлечь  к  себе  внимание,  для
того, чтобы его пригласили занять маленькое место в государственной  машине,
и затем подниматься внутри нее.  Ему  потребовалось  немало  времени,  чтобы
пробиться так близко к Усам - целых восемь лет.  За  эти  годы  он  мучил  и
убивал мужчин, женщин и детей, глядя на их страдания  пустыми  безжалостными
глазами. Он насиловал дочерей на глазах их отцов, матерей на глазах сыновей.
Он совершил столько ужасных преступлений,  что  его  грехов  хватило  бы  на
вечные муки сотне душ; для него это был единственный путь. Он пил спиртное в
количествах, способных убедить неверных в том, что  готов  осквернить  закон
своей религии. И все это он делал во имя Аллаха, моля о прощении, в отчаянии
убеждая себя, что так начертано в его судьбе, что, совершая такие  поступки,
он не испытывал от них ни малейшего удовлетворения, что, убивая, приносил  в
жертву жизни людей ради осуществления некоего великого плана, что они умерли
бы в любом случае, а умирая таким образом от его руки, они  служили  Святому
Делу. Он был вынужден верить всему этому, иначе просто сошел бы с  ума  -  и
был на грани безумия, несмотря на все заверения, до того  момента,  пока  не
миновал точку возврата, пока не оказался во власти навязчивой идеи и не стал
тем, к чему стремился во всех отношениях, веря в одну только цель,  надеясь,
что сможет оказаться достаточно близко и пользоваться достаточным  доверием,
чтобы  за  секунду  исполнить  задание,  после  чего   последует,   наконец,
благословенная смерть.
   Полковник знал, что он превратился в того, кого он и  все  его  окружение
были приучены бояться больше всего на свете. Бесконечные лекции,  тренировки
и постоянное пьянство с друзьями неизменно заканчивались одним и тем же. Они
говорили о своей задаче  и  связанной  с  нею  опасности.  Всякий  раз  речь
заходила о страхе перед  одиноким  фанатичным  убийцей,  человеком,  готовым
отказаться от своей жизни, как от проигранной карты,  терпеливым  человеком,
ждущим своего часа. Этого врага боялись все телохранители мира,  все  службы
безопасности, пьяные или трезвые, на работе или на отдыхе, даже во сне.  Это
и было причиной всех испытаний, необходимых для того,  чтобы  охранять  Усы.
Чтобы стать членом его личной охраны, ты должен быть проклят Богом и людьми,
только достигнув этой цели, ты поймешь, что это значит в действительности.
   Усы и был человеком, которого он называл своей  целью.  Он  не  был  даже
человеком, этот ренегат перед  лицом  Аллаха,  не  задумываясь  оскверняющий
ислам, преступник такого масштаба, что заслуживал персональное место в  аду,
где был  бы  обречен  на  вечные  муки.  Издалека  Усы  выглядел  могучим  и
непобедимым, но не вблизи. Его телохранители знали это, потому что они знали
все. Они видели страхи и сомнения, мелочную жестокость, которую  он  вымещал
на провинившихся. Полковник видел, как Усы убивал просто  ради  развлечения,
может быть, просто чтобы убедиться,  что  сегодня  его  "браунинг"  работает
исправно.  Он  видел,  как  Усы,  глядя  в  окно  одного  из   своих   белых
"мерседесов", замечал молодую женщину, указывал на нее,  отдавал  команду  и
затем использовал несчастную одну ночь. Те из них, кому везло,  возвращались
домой обесчещенные, но одаренные деньгами. Те, кому везло меньше, плыли вниз
по течению Евфрата с перерезанным горлом, причем часто Усы  делал  это  сам,
если сталкивался со слишком  ревностной  защитой  добродетели.  Но  хотя  он
обладал огромной властью, хотя был умен и хитер, хотя был дьявольски жесток,
он не был, нет, не был непобедим. И вот настало  для  него  время  предстать
перед Аллахом.
   Усы вышел из здания на огромную лестницу, сопровождаемый телохранителями,
и поднял правую руку, приветствуя стоящую перед ним толпу.  Народ,  поспешно
собравшийся на площади, ревел от восторга, питающего Усы подобно  тому,  как
солнечный свет питает цветок. И тут в трех метрах позади полковник достал из
кожаной кобуры свой  автоматический  пистолет,  поднял  его  и  сделал  один
выстрел - в затылок своей цели. Те, кто находились в толпе в  первых  рядах,
видели, как пуля вырвалась из левого глаза диктатора и затем  наступил  один
из тех моментов в истории, когда кажется,  что  земля  перестала  вращаться,
сердца замерли и даже те, кто  кричали  о  своей  преданности  уже  мертвому
человеку, запомнили только внезапно наступившую тишину.
   Полковник даже не подумал  о  том,  чтобы  выстрелить  еще  раз.  Он  был
искусным стрелком, вместе с товарищами почти ежедневно практиковался в тире,
и его открытые пустые глаза видели, куда попала пуля. Он не повернулся и  не
сделал безнадежной попытки обороняться. Нет смысла убивать товарищей, вместе
с которыми он пил и насиловал детей. О нем и так сейчас позаботятся. Он даже
не улыбнулся, хотя было очень смешно:
   Усы только что смотрел на площадь, полную народа, который он презирал  за
преклонение перед ним же, и тут же заглянул в лицо Аллаха, не  понимая,  что
произошло. Эта мысль занимала полковника считанные секунды, пока его тело не
дернулось от первой пули. Он  не  чувствовал  боли.  Все  свое  внимание  он
сосредоточил на цели,