счастливых
воспоминаний его службы в Англии.  Джек  настолько  полюбил  бархатную  мощь
двенадцати  цилиндров  двигателя,  что  дал   отставку   своему   почтенному
"Кролику", выпущенному "Фольксвагеном". Как всегда, он  попытался  выбросить
из головы служебные проблемы, быстро набрал  скорость,  перейдя  на  высшую,
пятую, передачу, и все свое внимание обратил на управление автомобилем.

   - Что у тебя нового, Джеймс? - поинтересовался директор ЦРУ.
   - По мнению Райана, усиление деятельности русских в районе объектов "Бах"
и "Моцарт" может иметь отношение к переговорам по разоружению. Мне  кажется,
он прав. Райан хочет получить допуск к проекту "Чайный  клипер".  Я  сказал,
что тебе придется обратиться к президенту, - улыбнулся адмирал Грир.
   - Хорошо, я дам ему письменное  разрешение.  Да  и  генералу  Парксу  это
понравится больше.  В  конце  недели  у  них  запланировано  полномасштабное
испытание. Пусть Райан присутствует при нем. - Судья Мур устало улыбнулся. -
А ты как считаешь?
   - Думаю, что Джек сделал правильный  вывод:  Душанбе  и  "Чайный  клипер"
представляют  собой  аналогичные  проекты.  Между  ними  немало  сходства  в
основных деталях, больше того - слишком много для простого  совпадения.  Нам
следует усилить внимание к Душанбе.
   - Согласен. - Судья Мур повернулся и посмотрел в  окно.  Итак,  мир  ждет
новая перемена, подумал он. На это может потребоваться лет десять  или  даже
больше, но мир изменится. Однако через десять лет решать эту проблему  будут
другие. Среди них, несомненно, окажется Райан. - Я отправлю его туда завтра.
Может быть, нам повезет и с Душанбе. Фоули сумели сообщить "Кардиналу",  что
это место очень нас интересует.
   - "Кардиналу"? Хорошо.
   - Но если что-то случится...
   - Господи, надеюсь, что он проявит осторожность, - кивнул Грир.

***

   "После смерти Дмитрия Федоровича Министерство  обороны  уже  не  то,  что
раньше", - писал левой рукой в своем  дневнике  полковник  Михаил  Семенович
филитов. Он привык просыпаться рано и  сейчас  сидел  за  столетним  дубовым
столом, который его жена купила  незадолго  до  смерти  -  когда  это  было?
Тридцать лет назад, вспомнил Михаил Семенович.  Тридцать  лет  исполнится  в
феврале. На мгновение он закрыл глаза. Тридцать лет.
   Не проходило и дня, когда он не вспоминал бы свою Елену. Ее выцветшая  от
времени фотография в потускневшей  серебряной  рамке  стояла  перед  ним  на
столе. Видно, у него не находилось времени  почистить  рамку,  а  приглашать
домработницу он не захотел. На фотографии была молодая женщина со  стройными
мускулистыми ногами и руками, поднятыми над чуть склоненной  набок  головой.
На круглом славянского типа лице играла  широкая,  приветливая  улыбка,  как
нельзя лучше передававшая радость, которую испытывала Елена, танцуя в балете
Кировского театра,
   Полковник улыбнулся,  вспомнив  первое  впечатление  молодого  командира,
попавшего на спектакль в награду за то, что техническое состояние его  танка
было лучше всех других танков дивизии. Как им это удается? Девушки стоят  на
кончиках пальцев, словно на остроконечных ходулях! В детстве  он  расхаживал
на ходулях, но как можно при этом танцевать, да еще так грациозно! И тут она
улыбнулась  красивому  молодому  командиру,  сидевшему  в  первом  ряду.  На
мгновение их взгляды встретились. Он  подумал,  что  это  просто  мимолетное
соприкосновение взглядов, но что-то изменилось в ее улыбке, и он понял,  что
в этот миг она улыбалась не залу, а только  ему  одному.  Пуля,  попавшая  в
сердце, произвела бы  на  него  меньшее  впечатление.  Михаил  Семенович  не
помнил, что было дальше, - до сего дня он не  знал  даже,  что  это  был  за
балет. Он ерзал в кресле, соображая что  же  предпринять  дальше.  Лейтенант
Филитов уже проявил себя многообещающим командиром-танкистом, и  жесточайшие
сталинские чистки командирского  корпуса  открывали  ему  широкую  дорогу  и
давали огромные возможности. Он  писал  статьи  по  тактике  танкового  боя,
участвовал в боевых маневрах и упрямо боролся против ложных "уроков" Испании
с уверенностью человека, рожденного быть танкистом.
   Но как поступить сейчас? - спрашивал он себя. В Красной Армии не  обучали
общению с  балеринами.  Это  была  не  какая-то  крестьянская  девушка,  так
уставшая от работы в колхозе, что готова отдаться кому  угодно,  а  особенно
молодому командиру, который мог навсегда избавить ее от всех  забот.  Михаил
Семенович все еще со стыдом вспоминал увлечения молодости - не то чтобы в то
время он считал их чем-то постыдным, - когда звание лейтенанта помогало  ему
затаскивать в постель всякую понравившуюся ему девушку,
   Но ведь я даже не знаю, как ее зовут, подумал он. Что же  мне  делать?  И
туг. разумеется,  он  приступил  к  решению  этой  проблемы,  как  к  боевой
операции. Едва закончился спектакль, он пробился в туалет, где вымыл лицо  и
руки, а остатки грязи из-под ногтей  удалил  перочинным  ножиком.  Пригладив
короткую прическу,  лейтенант,  словно  перед  смотром,  окинул  критическим
взглядом свой мундир, стряхнул пыль, снял пушинки, затем, отойдя подальше от
зеркала, убедился, что его сапоги  начищены  до  блеска,  как  и  полагается
командиру. Он не заметил, что остальные находившиеся здесь мужчины наблюдают
за ним с едва скрытыми улыбками, догадавшись, чем вызваны  столь  тщательные
приготовления, и желая молодому танкисту удачи, хотя  и  чуть  завидуя  ему.
Убедившись, что все в порядке, Миша вышел из театра и справился у  швейцара,
где находится служебный вход, ведущий за кулисы. Это обошлось  лейтенанту  в
один рубль. Вооружившись нужной  информацией,  он  обошел  здание  театра  и
открыл дверь служебного входа. Там его встретил второй швейцар  -  бородатый
старик в пиджаке с отличиями за службу революции на груди. Миша ожидал,  что
старик пойдет ему навстречу, как военный военному, но тут же  убедился,  что
старый швейцар смотрит на балерин как на собственных  дочерей  и  отнюдь  не
считает их девками на утеху молодым командирам. Миша подумал было о  взятке,
но верно оценил обстановку и не оскорбил  старика  предложением  денег,  как
своднику. Вместо этого лейтенант рассказал швейцару,  спокойно  и  искренне,
что влюбился в балерину, имени которой не знает, и  хочет  только  одного  -
встретиться с ней.
   - Зачем? - холодно спросил старик.
   - Отец, она мне улыбнулась, - ответил Миша с благоговейным трепетом.
   - Значит, ты влюбился.  -  Эти  слова  прозвучали  как  обвинение,  но  в
следующее мгновение на лице старого швейцара появилось задумчивое выражение.
- И ты не знаешь, кто она?
   - Она была вместе с другими балеринами, она не солистка. Как их  называют
- кордебалет! Я запомню ее лицо на всю жизнь. - Миша уже запомнил его.
   Швейцар окинул командира внимательным взглядом. Лейтенант  был  статен  и
молол, и мундир сидел на нем как влитой. Этот молодец, подумал старик,  явно
не из самодовольных свиней из НКВД, от которых несет водкой - Он - армейский
командир и к тому же красавец.
   - Товарищ лейтенант, считайте, вам повезло. И знаете почему? Вам  повезло
- ведь и я когда-то был молодым, и хотя сейчас состарился, все еще помню  те
годы. Девушки начнут выходить из театра минут через десять. Становитесь  вот
сюда - и ни слова.
   Ждать пришлось минут тридцать. Девушки выходили парами или  группками  по
трое или четверо. Мимо спешили и танцовщики, и Миша  подумал  о  них  -  что
обычно думают военные о мужчинах, выступающих в балете. Он  чувствовал  себя
оскорбленным из-за  того.  что  такие  мужчины  держат  за  руки  прелестных
девушек,  но  овладел  собой.  Когда  распахнулись  двери,  внезапный  свет,
выплеснувшийся в почти полную темноту переулка, ослепил его, и Миша едва  не
упустил девушку, которая без грима выглядела совсем по-другому.
   Он увидел ее лицо и попытался определить, принадлежит ли  оно  той  самой
балерине, с хладнокровием, превосходящим даже то самообладание,  которое  он
потом проявил под огнем немецких пушек.
   - Вы сидели в кресле номер двенадцать, - произнесла девушка еще до  того,
как молодой лейтенант собрался с духом и  заговорил.  Боже,  промелькнула  у
него мысль, у нее есть голос!
   - Да, товарищ балерина, - запинаясь, пробормотал он,
   -  Вам  понравился  спектакль,  товарищ  лейтенант?  -  с  застенчивой  и
одновременно кокетливой улыбкой спросила она.
   - Очень! - Что он еще мог ответить?
   - Мы не так часто видим в первом  ряду  красивых  молодых  командиров,  -
заметила девушка.
   - Меня  премировали  билетом  в  театр  за  образцовое  исполнение  своих
обязанностей. Я - танкист,  -  с  гордостью  сказал  он.  Она  назвала  меня
красивым!
   - А у товарища танкиста есть имя?
   - Да, я - лейтенант Михаил Семенович Филитов.
   - А меня зовут Елена Макарова.
   - Для такой тоненькой девушки сейчас очень холодно на  улице.  Поблизости
нет ресторана?
   - Ресторана? - Она рассмеялась. - Вы часто бываете в Москве?
   - Моя дивизия расквартирована в тридцати километрах отсюда,  но  я  редко
приезжаю в город, - признался он,
   - Товарищ лейтенант, даже в Москве мало ресторанов. Вы не хотите зайти ко
мне домой?
   - Д-да, конечно, - заикаясь, пробормотал он,  и  в  это  мгновение  дверь
снова открылась.
   - Марта, - обратилась Елена к вышедшей из театра  девушке,  -  нас  будет
сопровождать домой военный эскорт!
   - Сейчас подойдут Таня и Роза, - заметила Марта.
   Говоря по правде, Миша  почувствовал  облегчение.  Понадобилось  полчаса,
чтобы добраться пешком до квартиры, - московское метро только  строилось,  и
так поздно ночью лучше было идти, чем ждать трамвая.
   Без театрального грима Елена выглядела намного прелестней.  От  холодного
зимнего воздуха ее щеки приобрели естественный румянец. Девушка шла  легким,
уверенным шагом, приобретенным десятью годами  напряженных  тренировок.  Она
прямо-таки скользила по улице, едва касаясь тротуара, а  он  топал  рядом  в
казавшихся особенно тяжелыми сапогах. Он  чувствовал  себя  танком  рядом  с
чистокровной лошадью и все боялся  слишком  приблизиться  к  ней,  чтобы  не
наступить на ногу. В тот момент он еще не подозревал, какая сила  скрывается
за природной грацией девушки.
   Ночь еще никогда не была для него такой радостной, хотя потом - в течение
скольких лет? - двадцати, да, двадцати, у него было много таких ночей,  пока
они не кончились тридцать лет назал. Господи, подумал он,  14  июля  в  этом
году мы праздновали бы пятидесятилетие нашей свадьбы. Господи. Он машинально
вытер глаза платком.
   Но его сознание не покидала цифра тридцать  -  тридцать  лет.  Эта  мысль
горела у него в сердце, и пальцы, сжимавшие ручку, побелели  от  напряжения.
Его все еще не переставало изумлять, что любовь и ненависть могут так  тесно
переплетаться друг с другом. Он склонился над дневником...
   Час спустя Михаил Семенович встал из-за  письменного  стола  и  прошел  в
спальню, где достал из шкафа и надел мундир полковника бронетанковых  войск.
Строго говоря, он был в отставке  и  вышел  в  отставку  еще  до  того,  как
родились полковники, находящиеся сейчас  на  действительной  службе.  Однако
работа в Министерстве обороны давала право на многие привилегии, а он к тому
же являлся личным помощником министра. Три другие причины виднелись на левом
борту его кителя - три золотые звезды на темно-красных лентах.  Филитов  был
единственным военным  в  истории  Советской  Армии,  ставшим  трижды  Героем
Советского Союза на поле боя, награжденным за личное  мужество  перед  лицом
врага. Были и другие награжденные такими звездами, но чаще геройские  звезды
присваивались  из  политических  соображений.  Это  хорошо   было   известно
полковнику и оскорбляло его. Такую награду нельзя давать за работу  в  штабе
и, уж конечно, ее не должен получать один партийный деятель из рук другого в
качестве красивой безделушки. Звание Героя Советского Союза  может  получать
только человек вроде него самого, считал полковник, который рисковал жизнью,
проливал кровь - и часто умирал - за Родину. Он  вспоминал  об  этом  всякий
раз,  когда  надевал  мундир.  Под  нательной  рубашкой  скрывались   шрамы,
полученные  в  бою,  когда  немецкий  бронебойный  снаряд  88-миллиметрового
калибра пробил броню его танка и вызвал  загорание  боезапаса.  Несмотря  на
пылающий танк и горящую на  теле  одежду,  он  навел  пушку  и  выстрелил  в
последний раз, уничтожив врага. За этот подвиг его наградили третьей Золотой
Звездой. В результате Михаил  Семенович  сохранил  всего  лишь  ограниченную
подвижность правой руки. Тогда, несмотря на ранение, он  продолжал  вести  в
бой то, что осталось от его полка после битвы на Курской дуге.  Если  бы  он
выбросился из танка вместе с остальным экипажем или согласился на  эвакуацию
в тыл, как настаивал полковой хирург, то, возможно, выздоровел бы полностью,
однако он знал, что должен сделать ответный выстрел и не мог оставить  своих
подчиненных на поле боя. В результате он сделал этот выс


трел и горел в танке. Если бы не тяжелое ранение, он мог бы стать генералом, а может, и маршалом, подумал полковник. Впрочем, какая разница? Филитов был слишком практичным человеком, жившим в реальном мире, и не раздумывал над тем, что могло бы произойти. Ведь, продолжай он воевать, его могли бы и убить. После ранения он смог проводить больше времени с Еленой. Она почти каждый день приходила в институт, в ожоговое отделение. Сначала она была в ужасе при виде того, как пострадало его тело, затем стала гордиться его ранами, как гордился ими сам Филитов. Никто не мог усомниться в том, что ее муж выполнил свой долг перед Родиной.
   Но теперь ему предстоит выполнить свой долг перед Еленой.
   Филитов вышел из квартиры и направился  к  лифту,  держа  в  правой  руке
кожаный портфель. Носить портфель - вот и все,  на  что  была  способна  эта
сторона его тела. Старушка-лифтер, как обычно, приветствовала его. Она  была
одного возраста с полковником - вдова сержанта, служившего в полку Филитова.
Сержант тоже был награжден Золотой Звездой, и полковник лично прикрепил ее к
его груди.
   - Как ваша новая внучка? - поинтересовался полковник.
   - Ну просто ангелочек, - ответила старушка.
   Филитов улыбнулся, отчасти на восторг бабушки - разве бывают  безобразные
младенцы? - а отчасти потому, что такие слова сумели пережить семьдесят  лет
"научного социализма".
   На улице его ждал автомобиль. Шофер был недавно призван в  армию,  только
что закончил школу сержантского состава и школу водителей. Он  вытянулся  и,
приложив руку к виску,  приветствовал  полковника,  а  другой  рукой  открыл
дверцу машины.
   - Здравия желаю, товарищ полковник.
   - Доброе утро, сержант Жданов, - ответил  Филитов.  Большинство  офицеров
его ранга просто буркнули бы в ответ что-то  нечленораздельное,  но  Филитов
был боевым офицером, и секрет его успеха на поле боя был связан с постоянной
заботой о благополучии подчиненных. Мало кто из офицеров  понимал,  как  это
важно, напомнил он себе. А жаль.
   В машине было тепло - шофер четверть часа назад включил  обогреватель  на
полную мощность. Филитов становился все  более  чувствительным  к  холоду  -
верный признак старости. Недавно ему пришлось провести  несколько  недель  в
больнице с воспалением легких - третий раз за последние пять лет.  Он  знал,
что наступит день, когда его отвезут в больницу в последний раз, но старался
не задумываться над этим. Он обманывал смерть слишком часто,  чтобы  бояться
ее. Жизнь постоянно приходит и уходит, каждую мимолетную секунду. Заметит ли
он, когда наступит эта последняя секунда? Может быть, ему будет все равно?
   Шофер остановил машину перед зданием Министерства обороны  еще  до  того,
как полковник нашел ответ на этот вопрос.

***

   Райан  не  сомневался  теперь,  что  пробыл  на  государственной   службе
достаточно долго. Он научился, ну если не любить полеты на самолете,  то  по
крайней мере ценить их преимущества. Сейчас он  находился  всего  в  четырех
часах лета от Вашингтона. Сюда его доставил небольшой реактивный самолет ВВС
"С-21  Лиэрджет"  под  управлением  женщины-летчика,  капитана  по   званию,
походившей на выпускницу средней школы.
   Ты стареешь, Джек, подумал он. На объект, находящийся на горной  вершине,
Райан прилетел из аэропорта на вертолете,  чувствуя  себя  на  такой  высоте
достаточно неуютно.  Никогда  раньше  ему  не  приходилось  бывать  в  штате
Нью-Мексико, Горные пики здесь были голыми, без признаков растительности,  а
воздух казался настолько разреженным, что ему приходилось часто  дышать,  но
небо было настолько чистым,  что  на  мгновение  он  вообразил  себя  в  эту
безоблачную холодную ночь астронавтом, глядящим на немигающие звезды.
   - Хотите кофе, сэр? - спросил сержант. Он  передал  Райану  стаканчик  от
термоса. От горячей жидкости в стылой темноте ночи, едва  освещенной  серпом
молодой луны, поднимался пар.
   - Спасибо. - Райан отхлебнул кофе и оглянулся  по  сторонам.  Всего  лишь
несколько огней виднелось  в  темноте.  За  соседним  горным  хребтом  могло
находиться поселение; он видел где-то вдалеке сияние огней Санта-Фе,  однако
не брался определить расстояние до них. Райан знал, что горная  вершина,  на
которой он стоит, возвышается на одиннадцать тысяч футов  над  уровнем  моря
(этот  уровень  находился  во  многих  сотнях  миль  отсюда),  а  ночью  все
расстояния  кажутся  обманчивыми.  Все  вокруг   казалось   прекрасным,   за
исключением  холода.  Его   пальцы,   сжимающие   пластмассовый   стаканчик,
окоченели. Он пожалел, что забыл дома теплые перчатки.
   -  Семнадцать  минут,  -  послышался  чей-то  голос.  Системы   действуют
нормально. Слежение ведется автоматически. До ПС восемь минут.
   - ПС? - спросил Райан и  тут  же  понял,  что  его  голос  звучит  как-то
странно. Было так холодно, что щеки совсем онемели.
   - Поступление сигнала, - объяснил майор.
   - Вы живете поблизости?
   - Сорок миль отсюда, вон там. - Он указал куда-то  рукой.  -  По  местным
стандартам совсем рядом. - Бруклинский акцент майора выдал причину ответа.
   Именно этот офицер  со  степенью  доктора  из  Университета  Нью-Йорка  в
Стоуни-Брук и является  виной  всему  происходящему,  напомнил  себе  Райан.
Майор, которому исполнилось только двадцать девять лет, ничуть не походил на
офицера, тем более на боевого офицера.  В  Швейцарии  его  сравнивали  бы  с
гномом - ростом едва ли пять футов семь  дюймов,  очень,  почти  болезненно,
хулой, с угреватым костлявым лицом. Сейчас его глубоко посаженные глаза были
устремлены на ту часть горизонта, где вот-вот пролетит корабль многоразового
использования "Дискавери". Райан подумал о документах, которые  он  прочитал
по пути сюда, и вспомнил, что этот майор вряд ли знал, в какой цвет окрашены
стены его гостиной. По  сути  дела  он  жил  в  Лос-Аламосской  национальной
лаборатории, прозванной ее сотрудниками "Горой". Он был первым  в  классе  в
Уэст-Пойнте и уже через два года защитил докторскую  диссертацию  по  физике
высоких энергий. Эта диссертация проходила под грифом "Совершенно секретно".
Джек прочитал ее и не понял, зачем она была засекречена, -  хотя  и  он  сам
защищал диссертацию, исследование майора объемом в двести  страниц  казалось
ему написанным на каком-то непонятном языке. Про Алана  Грегори  уже  ходили
легенды, его  сравнивали  со  Стивеном  Хоукином  из  Кембриджа  и  Фримэном
Дайсоном из Принстона. Впрочем, его имя было мало кому известно.  Интересно,
подумал Джек, неужели кому-то пришла в голову мысль засекретить и это?
   - Вы готовы, майор Грегори? - спросил  генерал-лейтенант  ВВС.  В  голосе
генерала звучало уважение. Действительно, Грегори не был рядовым майором.
   На лице Грегори появилась нервная улыбка.
   - Да, сэр. - Майор вытер потные ладони - несмотря на  пятнадцатиградусный
холод - о брюки своего мундира. Райан с удовлетворением отметил, что молодой
офицер не л