плеча мужчины средних лет.
   - Да? - На лице мужчины отразилось  удивление.  Он  был  хорошо  одет,  в
темном костюме и белой рубашке, с аккуратно завязанным галстуком. Ни  гнева,
ни других эмоций, вызванных волнением момента, на лице. - Кто вы?
   - Я московский журналист из агентства новостей  "Интерфакс",  -  произнес
Кларк, показывая свое удостоверение на русском языке.
   - А-а, понятно. - Мужчина улыбнулся и вежливо поклонился.  Кларк  ответил
таким же поклоном. Воспитанное поведение мнимого русского журналиста вызвало
у его собеседника одобрительный взгляд.
   - Вы позволите задать вам несколько вопросов?
   - Конечно. - Мужчина испытывал, казалось, облегчение,  что  теперь  можно
больше не выкрикивать лозунги. Кларк быстро  выяснил,  что  японцу  тридцать
семь лет, он женат, имеет одного ребенка,  служит  в  автомобилестроительной
корпорации, но сейчас временно уволен из-за  экономических  трудностей  и  в
данный момент крайне недоволен действиями Америки, а вот к России испытывает
только расположение.
   Он смущен происходящим, подумал Джон, поблагодарив мужчину за ответы.
   - В чем дело? - негромко спросил Чавез, подняв к лицу фотоаппарат.
   - Говори по-русски, - резко бросил "Клерк".
   - Хорошо, товарищ.
   - Следуй за мной, - произнес тут же  "Иван  Сергеевич",  нырнув  в  глубь
толпы. Здесь происходит  что-то  странное,  подумал  он,  что-то  не  совсем
понятное. Когда Кларк смешался с толпой,  ему  все  стало  ясно.  Люди,  что
стояли  по  периметру  толпы,  играли  роль  надзирателей.  Основная   масса
демонстрантов состояла  из  рабочих,  "синих  воротничков",  одетых  не  так
аккуратно и не боявшихся утратить чувство  собственного  достоинства.  Здесь
царило уже иное настроение. На  Кларка  и  Чавеза  бросали  взгляды,  полные
ярости,  и  несмотря  на  поспешные  объяснения,  что  они  не   американцы,
подозрение не исчезало, но ответы  на  задаваемые  ими  вопросы  были  менее
осторожными, чем раньше.
   В какой-то момент толпа под руководством  своих  лидеров  и  в  окружении
полицейских направилась вперед. Там все оказалось подготовленным для митинга
- был установлен помост с трибуной. И тут все изменилось.
   Хироши Гото не спешил выйти к демонстрантам, заставив  их  ждать  слишком
долго - даже для  страны,  где  терпение  ценится  как  высшая  добродетель.
Наконец  он  с  чувством  собственного  достоинства  поднялся  на   трибуну,
оглянулся по  сторонам  и  убедился  в  том,  что  его  ближайшее  окружение
разместилось позади. Телевизионные камеры были уже установлены, и оставалось
только подождать, когда толпа подтянется поближе. Но он все так же продолжал
молча  стоять  на  трибуне,  глядя  на  демонстрантов,  заставляя  их  своим
молчанием собираться теснее, отчего напряжение только нарастало.
   Кларк  чувствовал   теперь,   что   происходит.   Возможно,   необычность
случившегося была неизбежной. Здесь  собрались  цивилизованные  люди,  члены
настолько хорошо организованного общества, что оно казалось  чуждым  всякому
постороннему, люди,  чья  вежливость  и  традиционное  гостеприимство  резко
контрастировали с их недоверием. к иностранцам.  Страх  начал  появляться  у
Кларка как нечто едва осязаемое,  как  предупреждение  о  том,  что  вот-вот
наступят  перемены,  несмотря  на  то  что  со  своей   обостренной   годами
наблюдательностью  он  не  замечал  ничего,  кроме  обычных  пустых   речей,
произносимых  политическими  деятелями  во  всем  мире.  Человек,   не   раз
смотревший в лицо смертельной опасности во Вьетнаме и других  странах  мира,
Кларк снова почувствовал себя чужим в чужой стране, однако на этот раз опыт,
накопленный им за многие годы, не только не помогал ему, но и шел во вред. В
конце концов, даже те демонстранты, которые неистовствовали  сейчас  посреди
толпы, не были такими уж непримиримыми, да и что еще можно ожидать от людей,
оставшихся без работы? Вполне естественно, что  они  казались  недовольными.
Следует ли придавать всему этому такое уж большое значение?
   Однако ропот в толпе усиливался. Гото поднес ко рту стакан и отпил глоток
воды, все  еще  заставляя  собравшихся  ждать,  затем  сделал  руками  жест,
предлагая им подойти еще ближе, хотя эта часть парка  была  уже  до  предела
запружена людьми. Сколько их? -  подумал  Джон.  Десять  тысяч?  Пятнадцать?
Вдруг толпа стихла и воцарилось почти полное молчание.  Кларк  оглянулся  по
сторонам и сразу все понял. У тех, кто стояли по периметру толпы, на рукавах
пиджаков были повязки - черт возьми, выругался он про себя, сегодня это знак
власти. Рядовые рабочие автоматически повинуются тем, кто одеты и ведут себя
подобно начальникам. Может быть, был подан и другой сигнал, но  тогда  Кларк
не заметил его.
   Гото  заговорил  негромким  голосом,  и  толпа  замолкла  совсем.  Головы
слушателей склонились вперед в инстинктивной попытке разобрать слова.
   Жаль, что у нас не было времени как следует овладеть языком, одновременно
подумали оба сотрудника ЦРУ. Кларк заметил,  что  Динг  не  теряет  времени,
меняет объективы и делает снимок за снимком, обращая особое внимание на лица
рабочих в толпе.
   - Возбуждение нарастает, - тихо произнес по-русски Чавез, глядя  на  лица
японцев.
   Кларк видел,  как  менялось  поведение  толпы  по  мере  того,  как  Гото
продолжал говорить. Он схватывал отдельные  слова,  иногда  одну-две  фразы,
главным  образом  не  имеющие  никакого  смысла,  но  представляющие   собой
риторические приемы, к которым любят прибегать политические  деятели,  чтобы
выразить уважение к аудитории и готовность  выполнить  все  пожелания  масс.
Внезапный  рев  одобрения,  вырвавшийся  у  толпы,  застал   его   врасплох.
Слушателям пришлось толкать  друг  друга  локтями,  чтобы  аплодировать.  Он
посмотрел на Гото. Бесполезно, слишком далеко. Кларк сунул руку в  наплечную
сумку Динга,  достал  запасную  камеру,  присоединил  к  ней  длиннофокусный
объектив и направил на оратора, пытаясь что-либо прочитать по выражению  его
лица, пока он  благосклонно  принимал  одобрение  народа  и  ждал  окончания
аплодисментов, чтобы  продолжить  речь.  Как  умело  манипулирует  чувствами
толпы, а? Кларк видел, что  Гото  пытается  скрыть  свои  эмоции,  но,  хотя
политические  деятели   обладают,   как   правило,   незаурядным   актерским
мастерством, они испытывают влияние аудитории в  еще  большей  степени,  чем
артисты, выступающие перед камерами, зарабатывая себе этим  на  жизнь.  Руки
Гото начали двигаться более выразительно, а голос стал громче.
   Здесь собралось всего десять или пятнадцать тысяч  человек.  Значит,  это
пробное выступление, верно? Гото  экспериментирует.  Еще  никогда  Кларк  не
чувствовал себя таким чужим, как в этой толпе. Почти во  всех  странах  мира
никто не обратил бы внимания на черты его лица или, взглянув, тут  же  забыл
бы о нем. В Иране, в Советском Союзе, в Берлине - повсюду он  был  бы  самым
обычным человеком, одним из многих. Но не здесь и не сейчас. Еще  хуже  было
то, что он не понимал до конца происходящего, и это его,  беспокоило.  Голос
Гото звучал еще громче. Впервые  он  ударил  кулаком  по  трибуне,  и  толпа
ответила ему дружным ревом.  Гото  говорил  теперь  заметно  быстрее.  Толпа
теснее сгрудилась ближе  к  трибуне,  и  Кларк  увидел,  что  глаза  оратора
заметили это и в них отразилось удовлетворение. Теперь Гото не улыбался,  но
его взгляд обегал море обращенных к нему лиц, то слева,  то  справа,  иногда
останавливаясь на каком-то одном лице, оценивая его  чувства,  перебегая  на
другое, чтобы убедиться, что и это лицо выражает то же самое. Сейчас  в  его
голосе звучала уверенность. Они были у него в руках, каждый  из  них.  Меняя
тембр и громкость голоса, Гото видел, как меняется частота их  дыхания,  как
расширяются их глаза. Кларк опустил камеру, чтобы окинуть взглядом толпу,  и
заметил общие движения, почувствовал реакцию на голос оратора.
   Он играет с ними.
   Джон снова поднял камеру и направил ее, словно прицел винтовки.  На  этот
раз он сосредоточил внимание на надзирателях, которые  стояли  по  периметру
толпы в выделявших их костюмах. Теперь они меньше следили  за  собравшимися,
явно увлеченные речью Гото. И снова Кларк выругался, проклиная свое незнание
японского, не отдавая себе отчета в том, что увиденное  им  гораздо  важнее,
чем ему кажется. Еще один взрыв эмоций в толпе. На этот раз  это  не  просто
рев - нет, на лицах демонстрантов  отразился  гнев,  они  словно  осветились
яростью. Теперь Гото полностью овладел толпой, держал ее в своей власти, веД
за собой, куда ему хотелось.
   Джон коснулся плеча Динга.
   - Пошли отсюда.
   - Почему?
   - Здесь становится опасно, - ответил Кларк. На его лице застыло  странное
выражение.
   - Нан я? - произнес по-японски Чавез, улыбаясь из-за камеры,  которую  он
держал у лица.
   - Оглянись и посмотри на полицейских, - коротко бросил Джон.
   Динг повернул голову и мгновенно понял, что  имел  в  виду.  его  старший
напарник. Полицейские  здесь  обычно  выглядели  суровыми  и  неприступными.
Возможно,   так   вели   себя   воины-самураи.   Несмотря   на    неизменную
профессиональную вежливость, в  их  движениях  чувствовалась  уверенность  и
какая-то надменность. Они следили за соблюдением закона и понимали  это.  Их
мундиры были такими же безупречно чистыми и отглаженными, как  и  у  морских
пехотинцев, охраняющих  американские  посольства,  а  кобура  с  пистолетом,
висящая у пояса, была всего лишь знаком власти, поскольку прибегать к ней не
требовалось - они вполне могли справиться с любой ситуацией  голыми  руками.
Но теперь эти крутые полицейские нервничали, переминались с ноги на  ногу  и
обменивались взглядами, вытирая о брюки потные ладони. Они тоже чувствовали,
как изменилось настроение толпы, причем настолько четко, что даже  могли  не
говорить об этом между собой, все было ясно  и  так.  Кое-кто  из  них  даже
напряженно прислушивался к словам  Гото,  но  и  эти  полицейские  выглядели
обеспокоенными. Что бы ни происходило, если развивающиеся события  тревожили
людей, привыкших поддерживать образцовый порядок на этих улицах, значит, все
очень серьезно.
   - Пошли. - Кларк окинул взглядом окружающие здания и  выбрал  двери,  что
вели в магазин. Это оказался вход в небольшое пошивочное ателье.  Сотрудники
ЦРУ встали у двери. Тротуар был пуст. Случайные  прохожие  присоединялись  к
толпе, полицейские тоже подтянулись поближе к ней, выстроившись через равные
интервалы, - цепь людей в синих мундирах. Американцы оказались в одиночестве
- очень странная ситуация в таком городе, как Токио.
   - Ты тоже чувствуешь? - спросил Джон. Он задал этот вопрос  по-английски,
и это удивило Чавеза.
   - Он заводит их, правда?  -  Задумчивая  пауза.  -  Ты  прав,  мистер  К.
Обстановка действительно становится напряженной.
   Голос  Гото  отчетливо  доносился  из  громкоговорителей,  высокий,  даже
пронзительный. И толпа реагировала на него, как обычно реагирует толпа.
   -  Ты  когда-нибудь  видел  что-нибудь   подобное?   -   спросил   Чавез.
Происходящее не походило на то, с чем им довелось столкнуться в Румынии.
   Кларк коротко кивнул.
   - Да, в Тегеране, в семьдесят девятом.
   - В то время я учился в пятом классе.
   - Тогда я насмерть перепугался, - произнес Кларк, вспоминая прошлое. Гото
продолжал  выразительно  размахивать  руками.  Кларк   снова   посмотрел   в
телеобъектив. Гото больше не походил на того человека, что обратился к толпе
несколько минут  назад.  Тогда  он  казался  нерешительным,  но  сейчас  все
переменилось. Если его обращение к толпе было экспериментом, то  эксперимент
оказался успешным. Заключительные  жесты  выглядели  почти  карикатурно,  но
этого следовало ожидать. Он  поднял  руки  над  головой,  словно  футбольный
судья, объявляющий об успешном заносе мяча в зону противника,  однако  Кларк
заметил, что его кулаки судорожно сжаты.  Полицейский,  что  стоял  ярдах  в
двадцати от Чавеза с Кларком, повернулся и с беспокойством посмотрел на двух
иностранцев.
   - Давай зайдем в ателье и сделаем вид, что выбираем костюмы.
   - У меня тридцать шестой размер, -  пошутил  Чавез,  укладывая  камеру  в
сумку, висящую на плече.
   Ателье оказалось хорошим, и в нем были костюмы такого размера.  Это  дало
американцам  повод  приняться   за   осмотр.   Продавец   был   вежливым   и
обходительным, и в результате по совету  Кларка  Чавез  купил  себе  деловой
костюм, сидевший на нем настолько  хорошо,  словно  был  сделан  по  заказу.
Костюм был темно-серым и самым обычным, какие здесь носят  многие  служащие,
хотя и стоил слишком дорого. Когда они вышли из ателье, небольшой  парк  уже
опустел. Рабочие разбирали помост.  Телевизионщики  упаковывали  аппаратуру.
Все выглядело как  обычно,  за  исключением  небольшой  группы  полицейских,
окруживших трех человек,  которые  сидели  на  бордюре  тротуара.  Это  была
съемочная группа американского телевидения. Один из американцев  прижимал  к
лицу носовой платок. Кларк решил не подходить. Он оглянулся  по  сторонам  и
заметил, что мусора на улицах почти нет, и  через  мгновение  понял  почему:
работала уборочная машина. Все было блестяще спланировано. Демонстрация была
такой же "спонтанной", как и "Суперкубок" - финальный матч по  американскому
футболу,  -  однако  в  данном  случае  "матч"  прошел   даже   лучше,   чем
предполагалось.
   - Итак, что ты думаешь? - спросил Кларк, когда они пошли по  улицам,  где
все возвращалось к прежней жизни.
   - Но ведь ты знаком с этим куда лучше меня...
   - Послушай, кандидат в магистры политологии, когда  я  задаю  вопрос,  то
хочу получить ответ, неужели не ясно? - Чавез едва не  остановился,  услышав
упрек, причем не от оскорбления, а просто  изумленный.  Он  еще  никогда  не
видел, чтобы его напарник был так потрясен происшедшим, поэтому Динг ответил
спокойно и обдуманно:
   - Думаю, мы напали на что-то важное. Мне кажется, он прямо-таки  играл  с
толпой. В прошлом году в колледже по одному из курсов мы смотрели нацистский
фильм - классический пример того, как  их  вожди  прибегали  к  демагогии  и
потворствовали низменным инстинктам  малосознательных  масс  для  достижения
своих целей. Там выступала женщина, и это напомнило мне...
   -  Точно,  "Триумф  воли",  Лени  Рифеншталь,  -  кивнул  Кларк.  -   Это
действительно классический пример  такого  рода.  Между  прочим,  тебе  пора
постричься.
   - Что?

***

   Непрерывные тренировки приносят  теперь  отличные  плоды,  подумал  майор
Сато,    даже    не    поворачивая     головы.     По     команде     четыре
истребителя-бомбардировщика F-15 "игл" отпустили тормоза  и  устремились  по
взлетной дорожке авиабазы в  Мисаве.  За  истекшие  двенадцать  месяцев  они
налетали больше трехсот  часов,  причем  треть  летного  времени  только  за
последние  два  месяца,  так  что  теперь  летчики  могли  совершать  крайне
рискованный групповой взлет, которым могла бы  гордиться  любая  эскадрилья,
демонстрирующая чудеса пилотажа на  воздушных  парадах.  Вот  только  четыре
самолета майора Сато  не  были  местным  вариантом  "Голубых  ангелов".  Они
входили в состав Третьего авиакрыла.  Самому  майору  пришлось,  разумеется,
следить за указателем воздушной скорости на дисплее над головой, прежде  чем
взять на себя ручку и поднять боевую машину с бетонной дорожки.  По  команде
убраны шасси, и Сато знал, даже не  глядя  в  сторону,  что  крыло  ведомого
находится не больше чем в четырех метрах от конца  его  крыла.  Такой  взлет
опасен, зато оказывает  благоприятное  воздействие  на  моральное  состояние
летчиков. Он приводит в восторг группы  наземного  обслуживания  и  изумляет
любопытных водителей на шоссе. В тысяче футов от земли с убранными  шасси  и
поднятыми закрылками при скорости, уже  перешагнувшей  за  четыреста  узлов,
Сато позволил себе посмотреть в обе  стороны.  Все  на  местах.  Они  летели
сквозь сухой холодный  воздух  ясного  дня,  все  еще  освещенные  заходящим
вечерним  солнцем.  К  северу  виднелись  южные  острова  Курильской  гряды,
украденные русскими  в  конце  второй  мировой  войны,  покрытые  скалистыми
горами, похожие на Хоккайдо,  самый  северный  из  японских  островов...  Ну
ничего, всему свое время, сказал себе майор.
   - Поворот вправо, - скомандовал он по радио, и группа повернула  на  курс
ноль-пять-пять. Самолеты продолжали плавно набирать высоту, сберегая топливо
для учений.
   Было трудно поверить, что этот самолет сконструирован почти тридцать  лет
назад. Но от того времени остались лишь общая концепция и форма. После  того
как  американские  инженеры  из   фирмы   "Макдоннел   -   Дуглас"   создали
первоначальный образец, истребитель претерпел такие  изменения,  что  от  их
замысла сохранился только силуэт. Почти все на  личной  птичке  майора  Сато
было японским, даже двигатели. И в особенности это относилось к электронике.
   Мимо в обоих направлениях пролетали коммерческие самолеты, в  большинстве
своем это были широкофюзеляжные авиалайнеры, несущие на борту бизнесменов из
Японии и обратно, в Северную Америку.  Они  направлялись  по  международному
воздушному коридору, проходившему вдоль островов Курильской гряды, к востоку
от полуострова Камчатка  и  затем  к  Алеутским  островам.  Если  у  кого-то
возникали сомнения по поводу значимости его страны, подумал Сато в уединении
своей кабины, они исчезали при виде этого зрелища. Лучи  заходящего  солнца,
висящего низко над горизонтом, отражались от алюминиевых  листов  хвостового
оперения множества авиалайнеров, и с высоты в тридцать семь тысяч  футов  он
видел, как вытянулась уходящая в бесконечность вереница самолетов  -  словно
автомобили на шоссе, причем за каждым тянулась белая  полоска  инверсионного
следа. Наконец пришло время браться за работу.
   Группа из четырех истребителей разделилась на две пары,  и  каждая  пошла
слева и справа  от  международного  коммерческого  коридора.  Цель  вечерних
учений не отличалась сложностью, но тем не менее была  важной.  Позади  них,
больше чем в сотне миль к юго-западу, у самой  северо-восточной  оконечности
острова Хонсю, находился самолет раннего радиолокационного  оповещения.  Это
был Е-767. По своей конструкции он  был  основан  на  двухмоторном  "боинге"
(подобно тому, как американский  Е-ЗА  являлся  модификацией  гораздо  более
старого  "Боинга-707").   В   верхней   части   переделанного   гражданского
авиалайнера находилась вращающаяся куполообразная антенна радиолокатора. Как
его F-15J являлся намного улучшенной модификацией американского истребителя,
так и  этот  Е-767  представлял  собой  кардинально  переработанный  вариант
другого американского изобретения. Американцам просто  не  под  силу  многое
понять, думал Сато, каждые несколько секунд осматривая горизонт, прежде  чем
перевести взгляд на дисплей. Они сумели сделать столько изобретений, а затем
передавали право на их усовершенствование соотечественникам  Сато.  Впрочем,
американцы вели такую  же  игру  с  русскими,  совершенствуя  созданные  ими
вооружения, но из-за своего высокомерия даже не думали  о  том,  что  кто-то
может  опередить  их  в  подобной  игре.  Радиолокатор  на  Е-767  по  своим
характеристикам превосходил все системы такого типа в мире,  поэтому  радар,
помещавшийся в носовой части "игла", за штурвалом которого сидел майор Сато,
был выключен.
   Несмотря  на  простоту  замысла,  осуществление  его  на  практике   было
невероятно   сложным.   Истребителям,   равно   как   и   самолету   раннего
радиолокационного обнаружения, обеспечивающему их поддержку, необходимо было
знать свое точное положение в трехмерной системе координат. Радиолокационные
импульсы,  испускаемые  Е-767,  были  совершенно  точными  по  времени.  Все
остальное  сводилось  к  чисто  математическим  действиям.  Зная   положение
радиолокационного передатчика и  свои  координаты,  "иглы"  могли  п